24.01.2025 13:58

Мир, где разбиваются сердца

На модерации Отложенный

Действующие лица:

Палыч, биохимик университета, поэт

Максим, автор

Зинка, торговка

Полина, секретарша Палыча

Начальник вивария, товарищ ректора

Учительница

Завуч

Университетский шофер, вороватый, подленький

Буфетчица, пышнотелая баба приятной внешности

Ректор

Уголовник

Остап, художник

Дима Будак, студент-юрист, посредственный поэт

Действие 1-е

Сцена первая

В лаборатории Палыч, Максим, Полина и Дима. Палыч курит трубку.

Полина, кладя руку на плечо Палыча: Дай трубочку… Я знаю, как это вкусно…

Дима: а мне что, в ванную опорожняться? Влюбила меня в себя и хвостом вильнула!

Палыч: тебя, мелкого, еще не хватало. И стихи у тебя никакие.

Максим: Полина, плюнь, иди к мне…

Палыч: Лазарич, тебе одной Зинки мало?

Максим: Ты ведь женат. И во-вторых - пусть Полина сама выберет…

Палыч: я ей выберу.

Подходит к столу Полины: душа моя, ты уволена.

Полина, лениво вынося крутые бедра из-за стола: холодно с вами, мальчики.

Уходит.

Дима: я провожу!

Полина: да иди ты…

Максим:

… И вот в поту царева рать

От леса щепки собирает,

Когда душа уже не знает,

В какую сторону кричать

Сцена вторая

Дима: не понимаю я этого. Что за поэзия у этого Витьки. Сплошная печаль на грани безнадежности:

Пермь, посмотри на меня, кто из нас более зряч?

Каждый дождливый четверг мир обновляет себя.

Строится новый каркас, но архитектор – циркач,

Очень похоже на дождь или начало дождя.

Или это:

Но это только стук. И воздух конопат,

Продукцией дождя просверлен на две трети.

Тождественный плевку покоится посад,

И черствый корж Перми на доли режет ветер.

Максим: есть еще более безнадежное:

Он проиграл, и снег его лежит

В том самом парке ночью на скамейке,

Куда листва осенняя спешит

И девочка протягивает деньги

Уже не стать, и слишком опоздал,

Его художеств больше нет в помине.

Ты веришь л. как холоден металл

У тех скульптур на городской плотине

Дима: это про тебя?

Максим. Это про меня.

Дима: но у Решетова стихи о любви такие светлые, и женщина – как Татьяна Ларина…

Я встреч с тобой боюсь, а не разлук.

Разлуки нас с тобой не разлучают…

О, как чиста. О, как прекрасна ты…

И еще: Светолюбивы женщины…

И светоносны женщины…

Максим: на самом деле у Решетова сумеречная поэзия. Тема любви у него – будто случайно забрела. В жизни ничего такого не бывает. Россия живет по формуле «Спать-то есть с кем, просыпаться не с кем».

Я тебе расскажу, чтобы тебе было легче бороться со своими иллюзиями.

Сын Туган-Барановского, того самого, которого Ленин нещадно критиковал и называл «наш Туган», рассказывал, как он женился. Жил он тогда в общежитии. И перед самой свадьбой до того возжелал он свою будущую супругу, что аж на стенку лез. А она ему: «Только после свадьбы». До ЗАГСА оставалось три часа, невеста ушла наряжаться во всё белое. И в этой время приходит его старая любовница. Ну, он ее сгоряча… Не успела она одеться и выпорхнуть из его каморки, как заявляется его вторая любовница. Что делать, постарался и ее… Уходит вторая и тут открывает дверь невеста: «Ты знаешь, я передумала…»

И вообще: у меня идиосинкразия на стихи Решетова.

Сцена третья

Квартира Максима. Максим, Зинка, начальник вивария, буфетчица, за столом, за бутылочкой киндзмараули.

Фигуристая Зинка обворожила начальника вивария, на кухне, куда они с Максимом вышли покурить, он говорил: ах, эти черные чулки…

Вернувшись в комнату, начальник вивария решает завладеть Зинкой: Вы, Зинаида, конечно, же читали рассказы Чехова «Ионыч»…

Зинка: ага…

Начальник вивария: «Катионыч, «Анионыч», «Нейтралыч»…

Зинка хохочет.

Буфетчица: он у меня такой. Живет по уставу строевой службы. «По команде «Оружие – к осмотру!» нужно отстегнуть магазин, передернуть затвор и сделать контрольный спуск…» А потом - «все невзгоды-непогоды улетели, лишь поскрипывают старые постели…»

Начальник вивария: вообще-то я спортсмен. Укушуист. Не без греха, конечно, бывало, придешь в гости: театр уж полон, рожи блещут… И просыпаешься: утро в сосновом гробу…

Зинка демонстративно садится к Максиму на колени.

Максим: настоящий КВН…

Начальник вивария: увы, дела зовут.

Выходит с буфетчицей: веселые ушли, находчивые остались.

Буфетчица: тебе меня мало? Смотри мне…

Начальник вивария: угрожаешь?

Буфетчица: на твои половые способности мне плевать. Но если завалишь дело – за твою шкуру и банку маринованных огурцов не дадут.

Максим и Зинка остаются одни.

Максим: хочешь, сыграю и спою?

Зинка: ты умеешь?

Максим берет гитару, поет на стихи Гумилева, Мандальштама, Цветаевой, Рубцова.

Зинка: прекрати!

Максим: что случилось?

Зинка: ты не понимаешь? Ты меня унижаешь этими песнями.

Максим: Понятно. Не задерживаю.

Зинка уходит.

Сцена четвертая

Ректор, буфетчица, уголовник, шофер, начальник вивария

Буфетчица начальнику вивария: рожа у тебя от водки раздалась – как барабан.

Начальник вивария тянет ее к себе на колени: да ты моя пухленькая…

Ректор уголовнику: спасибо моему шоферу, что свёл. Я могу решить некоторые Ваши проблемы…

Уголовник: Вы ошиблись, меня мужчины не интересуют. Займемся лучше другими нашими делами.

Ректор: но мы здесь не одни.

Уголовник: Вы опять ошиблись. Это Вы наш гость.

Буфетчица: мы прикинули – больше двух кило вам не потянуть. Вами рисковать нам не хочется. Пусть ваш товарищ примет товар в виварии, потом отнесет в холодильник в буфете и там же возьмет деньги.

Ректор: так легко? Из вивария в холодильник?

Начальник вивария: у них крыша – глава Госнаркоконтроля Гаджев…

Действие 2-е

Сцена первая

Монолог Максима

Нищета творит из людей чудовищ. Она лишает их чести, совести, мысли, чувства. Нищие перестают сопереживать даже родным. Нищета делает с человеком то же, что алкоголь, наркотики или наличие собственных автомобиля, дачи и гаража.

Палыч, в отличие от университетской профессуры, был плодовит. Сейчас о нем пишут в интернете, якобы у него 50 публикаций, 10 изобретений, что якобы он работал в лаборатории биофизики.

Мир стал другим, все идиоты, сумасшедшие, графоманы и подонки России ринулись в интернет.

Вот как они публикуют стихотворение Вовки Котельникова:

… Льет помои мужик из ведра

Сквозь пробоину в брюхо сугроба.

Так мог напечатать только идиот. У Котельникова пробоина «в брюхе сугроба».

Вот и Палыч – в его диссертации, которую отправил в Москву, 45 его публикаций. Не считая тезисов. Число его статей явно перевалило за сотню, наверно, еще полсотни тезисов. И не было в те времена никакой лаборатории биофизики. Палыч работал в лаборатории биологической активности (т.е. в химической), начальником у него был Пидэмский, отвратительный тип. Но Палыч с ним уживался, хотя за его спиной ругал на все корки. Пидэмский умудрялся в год подавать по 70 заявок на изобретения, так что несчастные 10 изобретений Абанькина за всю его жизнь – это чьи-то больные фантазии.

Пишут, где Палыч впервые был опубликован там-то и там-то. Всё это чушь собачья. Потому что впервые народ увидел стихи Абанькина сначала в стенгазете ЕНИ ПГУ, еще в конце 70-х, а в 1985 году я их тиснул в стенгазете физфака МГУ.

Став во время катастрофы коммерсантом, Палыч бросил писать стихи. Наверное. в нем всегда было что-то коммерческое. Однажды я спросил биолога Славу Стукова, с которым мы вместе работали в лаборатории радиобиологии, как он относится к Палычу. Слава ответил: «Он хороший биохимик, но как человек… Чем бы ни занимался, к его рукам обязательно что-нибудь прилипнет». Нарвался на эту формулу и я. Однажды выполнил хоздоговор для фарм. института, заработал деньги. Палыч объявил, что я ему должен – хотя он никаким боком не имел отношения к моей работе на фарм. институт. Я не стал спорить, отдал деньги – и вычеркнул Палыча из списка своих друзей.

Когда Палыч стал бомжом, его приютил один физик, мягкий, безобидный человек. Но мягкий, безобидный человек скоро не выдержал и попросил Палыча убраться вон. Были еще люди, у которых жил Палыч – и каждый раз его прогоняли.

Ну, а поэтическая богема Перми? Она не помогла Палычу купить даже деревянный сарай где-нибудь в Верхней Курье. Зато после его смерти – с уважением, почтением и восхвалением.

Эйдельман наворотил с три короба про Пушкина-государственника. Наврал. Еще много грязного белья вытащили из его биографии, как и у Лермонтова, как и у Шолохова. Оказалось – враньё. А здесь – не фейковая история, которая сначала возводит Зою Космодемьянскую на неизъяснимую высоту, потом бросает в грязь, объявляя ее сумасшедшей, а потом - снова героем войны. Здесь иное, здесь история не прошлая, и история сегодняшнего дня. И эта история представлена так, как удобно истеблишменту.

Не надо винить и жену Палыча, дескать, жестокая баба. Она просто не выдержала – ведь Палыч не пропускал ни одной юбки. Особенно когда университет отправляли на сельхоз. работы. В 1978 году в селе Большой Ашап мы оказались вместе с ним, я по молодости не понимал, как можно изменять женам и некоторое время пытался оттащить Палыча от разных красивых мамзелей… На школе по радиобиологии, что проходила на теплоходе «Пермь – Астрахань», Палыч с одной дамы из Москвы просто не слезал. Много кают на теплоходе пустовали, а ключи подходили к каждой третьей. Так что весь теплоход по вечерам отплясывал на дискотеке, а по ночам наступало тотальное соитие.

И вот что пишут об этой памятной школе (увы, фамилия не указана): «Я познакомился с Валерием много-много лет назад - на одной замечательной конференции, которая проходила на борту теплохода, плывшего по Волге от Перми до Астрахани и обратно. Это была совершенно потрясающая научная школа по радиационной биологии, и на том теплоходе собрался цвет советской науки того времени. Днем там проводились лекции и семинары, а вечером за коньяком или пивом велись жаркие дискуссии на различные научные темы, или проводились литературно-творческие выступления участников конференции. Как-то член-корреспондент академии наук Кузин читал нам свои стихи, а потом один из участников весьма неодобрительно отозвался о творчестве знаменитого ученого. Я помню возмутился по этому поводу, так как стихи академика были довольно неплохими, но тот человек сказал. что на этом теплоходе плывет парень, который пишет гораздо лучшие стихи, но "белые", то есть нерифмованные. Я заинтересовался, попросил познакомить меня с этим поэтом, а в результате всю ночь перечитывал тетрадку замечательных и необычных стихов Валерия Абанькина».

Тем участником, который неодобрительно отозвался о стихах академика, был я. С Палычем, Славой Стуковым и одним студентом из Москвы мы плыли в одной каюте. Академик, действительно, был бездарный графоман, рифмующий красивые слова и полагавший, что это и есть поэзия. Но я вовсе не говорил, что Палыч пишет только белые стихи. Потому что я сам пел обычные рифмованные стихи Палыча в один вечер, когда он знакомил конференцию со своим творчеством. В подмогу мне был рояль, стоявший в конференц-зале. Я не пел, выкрикивал – чтобы заглушить гул мотора теплохода.

Вот стихи самого раннего Палыча, в 70-е весь университет их читал:

Замкнешь устало дверь –

В кольцо замкнуты чувства,

В зеркальный яд не верь –

Бесплодное искусство…

Или:

Я был в лесу, мечтал, природу слушал,

Садилось солнце и взошла луна,

В кустах кого-то кто-то молча кушал,

И потому стояла тишина.

Эдакая легка фронда. А пел я под рояль следующие ранние стихи Палыча:

Поезда зазвенят и покатятся прочь.

Будто падая в гулкую пропасть,

Мне пропасть не дадут эта нежная ночь

И любви голубиная кротость.

И еще:

В зеленом мареве хвощей,

Во мгле девонского болота

Произросла под хруст хрящей

Моя кровавая забота…

В рифму, в рифму! Интересно, каким местом слушал бесфамильный автор то, что я пел на теплоходе?

Но та чушь. которую он настрочил в интернете – это уже история, ее уже не сдвинуть, не опровергнуть.

И не было никакого коньяка, не было никакого пива и даже водки – на теплоходе было исключительно вино. И никаких научных дискуссий по вечерам не было – за отсутствием времени, все либо плясали на дискотеке, либо накачивались вином, либо трахались. А еще по вечерам несли ахинею. Эйдус из института биофизики в Пущино толковал об инопланетянах, которых видел намедни… И какой, к чертовой матери, цвет советской науки… организатором школы была наша лаборатория радиобиологии, которая, разумеется, имела отношение к науке, но назвать ее цветом науки – это уже слишком! Я своими глазами видел, как лаборатория почти в полном составе в течение рабочего дня протирала штаны. Еще одна баба выдавала себя за экстрасенса, она к науке – вообще никаким боком. Еще дочка директора института биофизики при МГУ, еще один КГБ-шник, еще студенты, еще женщины. привезенные специально для услады участников конференции.

Ах, цвет науки… Пропади ж ты пропадом, куда ни плюнь – история от истеблишмента.

В той же статье автор пишет: «… из раннего наследия В. Абанькина, из "белого" периода. Два последних стихотворения - когда Валера перешел на традиционную рифмованную форму и создал несколько настоящих шедевров. Третий период его творчества совпал с переломной эпохой в жизни нашей страны, и стал отражением нелегких 90-х годов ХХ века. Стихи поэта наполнились трагической нотой, отражая боль за разрушенную страну и собственную непростую судьбу. Они были по-прежнему талантливы, но из них пропала та легкость бытия, которая отличала "раннего" Абанькина».

Господи, господи, какая благостная литературоподобная пустая демагогия! Какая, к чертово матери, «боль за разрушенную страну», как можно так врать! Как автора не переворачивало, когда он писал эту ахинею. Истеблишмент!

И окончание, как в книжке по истории КПСС: «Валерий будет жить в наших сердцах»!» Тьфу ты.

Но есть несколько стихотворений Палыча, которые мне по душе.

В 1982 году, когда в СССР и не помышляли о западных свободах, мы с Палычем сидели в университетском виварии за бутылочкой коньяку, он подкармливал белых лабораторных мышей, подопытным мышкам колол корень аралии, я возился с дифференциальным уравнением по проекту его DL-спектрометра.

Достоевский, рассказывал Палыч, говорил, что страна определяется тем, какое в ней отношение к женщине. Неверно. Страна определяется тем, каковы в ней женщины.

Думаешь, почему красивые девушки выходят замуж за наших стареньких профессоров, за уродливых деканов, хотя им и не светит наука, за директоров, не гнушаются завбазой или завхозом?

Буржуазность, стремление обеспечить будущего ребенка? Нет, что-то здесь не то…

Максим: так ведь не только за уродливое начальство выходят замуж. Вот, гляди, наш, пермский…

Палыч: Сенчихин? Не слышал.

Максим: да ты почитай.

Жизнь устроена, как надо,

Если умные ребята

Повелись на бабах, сроду

Расстервозных, хоть в дурдом.

А красивы девчата

Вышли за муж за кастратов

По рассудку и уродов

И фигурой, и лицом.

И уродливые тоже,

Что ни кожею, ни рожей –

Завели себе пригожих,

То-то радости вдвоем.

Почему красавец, культурист, умница-радиофизик Саня Збруев женился на жуткой Вале Гришиной с усами? Потому что Валя по пьяни затащила его в постель. Пока красивые набивали себе цену.

Красавица Яна с истфака выскочила замуж за, прости господи, мента. Она другого не могла выбрать?

Палыч: на экономфаке одну девицу распределили в Орел, другую в Ленинград. Подрались красны девицы из-за распределения, как же так, Орел вместо Ленинграда. Орловская визжала: «Я у декана первой была!» Ленинградская: «А меня он больше любил!»

Что-то здесь не то, ведь надо было умудриться, чтобы сойтись с корявым деканом. Наташка, по которой вздыхал весь институт, стала любовницей зам. директора Ковтуна, этого урода. Она нашла его!

Да ни в одной стране мира такого нет. На Кубе, в Англии, в Японии – не надо есть десять пудов соли. Детей пугают дядями, а дядей детьми - только у нас. В других странах женитьба – значимое событие, к нему долго готовятся. А у нас женятся, закончил свою речь Палыч – как в кювет заносит.

Из-за душевной тупости Гончаровой убит Пушкин. Ей надо было просто отхлестать Дантеса по морде. Дочка Менделеева заморочила голову двум великим поэтам, Блоку и Белому. Дура набитая Блаватская сбила с панталыку умницу Николая Рериха. Николая Рубцова убила его невеста. Обольстительная актриса Малявина оказалась редкостной дрянью. Интеллигентный, импозантный Тихонов попал в лапы уродливой стерве Мордюковой… Чисто местная специфика!

Сцена вторая

Учительская, конец года, застолье.

Учительница читает сочинение школьника на ЕГЭ:

«Народ в стране взбунтовался и начал громить город. Ленин приказал солдатам успокоить людей. Солдаты не счадили ни детей, ни женщин. Когда всё немного затихло, Владимир Ильич захотел узнать о новосях в Москве и Подмосковье. Он выехал на своей машине вместе с охраной. Но он недолго ездил. Ему устроили засаду революционеры. Тогда-то Ленина поймали и посадили за решётку.
За решёткой Ленин читал книги при свече. На полях, в книге, он писал молоком послания. Но революционеры узнали о его планах и отобрали книги. После нескольких дней советские войска дошли до того места, где находился Владимир Ильич Ленин. Они окружили революционеров и взяли их в плен. Ленин был свободен. В последний раз Ленин направил все свои войска на немецкую армию…»

Мне пришлось поставить четверку, оправдывалась учительница.

Завуч: а вот что мне вместо сочинения написал один ученичок:

Случайно встанет нотною строкой

Над Ленинградом пасмурная скука.

Мне все стихи и вся моя наука -

Часы, не проведенные с тобой.

Действие 3-е

Сцена первая

Максим: когда грянула перестройка, бывший секретарь комитета ВЛКСМ, секретарь парткома

университета Шерстнев переименовал партком в маркетинговое бюро, стал его директором и начал гнать Абанькина из «Резонанса». Шерстневу понадобилось помещение для склада под сахар.

Абанькин оказался безработным, поскольку денег нет, жена его выгнала. Сначала жил у дочери, но у той свои дела, ей замуж надо, Палыч ушел жить к приятелю. Потом к другому… Наступил день, когда Валерий Павлович Абанькин, талантливый биохимик, изобретатель, поэт стал бездомным, ночевал на улице. Наконец, ночью Палыч сгорел в заброшенном доме, забыв потушить сигарету. Хоронили в закрытом гробу, чтобы не видно было черного лица.

Разумеется, на похороны пришел весь университет – чтобы пожалеть.

Эпоха многих задела.

Вовка Котельников, сотрудник лаборатории органических полупроводников ЕНИ, талантливый физик-теоретик, поэт, ушел в сторожа, потом стал бомжом.

Словно плечи, их фразы сильны,

Это люд заводского закала,

Это прочный фундамент страны,

Прозябающий в сердце Урала,

- писал Вовка.

Пермский поэт Бурашников жил картошкой со своего огорода. Однажды воры выкопали у него весь картофель, Бурашников запил, попался к уголовникам, и они забили его до смерти.

Всё кончено, а нам и горя нет,

Покуда все не кончены монеты,

- писал пермский поэт Дима Долматов. Дима тоже погиб, под поездом, в возрасте 23 лет, еще до начала перестройки. Его могила – под Ленинградом.

Десять негритят. Десять студентов физического факультета Пермского госуниверситета, с одного курса, не разлей вода, решили пообедать. Выпить на квартире у одного из товарищей. Квартира на 9-м этаже. На седьмой день запоя один перегнулся за перила балкона, и их осталось девять.

По получении диплома друзья решили съездить на рыбалку. Один, радиофизик, только-только женился, ехал в коляске мотоцикла, случилась автокатастрофа, и их осталось восемь.

Третий, тоже радиофизик, по пьяни подписал договор у черных риэлторов, у него оттяпали квартиру, спился и помер. И их осталось семь.

Четвертому, радиофизику, попалась жена из торговли, такие формы, что могла заставить покраснеть любого прожженного соблазнителя. Парень любил поизмываться над друзьями: «Ну, пристань к моей жене. Посмотри, сколько в ней всего!» Торговка ушла с толстым кошельком, парень стал бомжом и помер, и их осталось шесть.

Пятый специализировался по гидродинамике, попал под сокращение института материаловедения, стал мелким коммерсантом. Все говорили, что он непотопляемый. Кличка у него была еще со школы – Пузырь. Пошел играть в волейбол, а на дворе – 35 градусов жары. Инфаркт, и их осталось пять.

Шестой, гидродинамик, сотрудник политехнического, жена - сексапильная торговка, с кем только не сношалась, прямо на кухне, прямо на глазах мужа. Шестой посмотрел устало… Это хозяин квартиры на 9-м этаже. И сам бросился с балкона, осталось четверо.

Седьмой, гидродинамик, когда с кем разговаривал, поднимал подбородок к небу и опускал нижнюю челюсть, чтобы собеседник знал, то разговаривает с падишахом. Жена толстая – жуткое зрелище. Через два года после смерти друга решил съездить на природу, попал в автокатастрофу, и их осталось трое.

Восьмой, гидродинамик, дослужился до декана, был женат на гидродинамичке с того же курса. К нему во сне пришла совесть. Инфаркт в 63 года, хоронили недавно, и их осталось двое.

У девятого случилось пищевое отравление.

Но первым ушел в мир иной самый старший из их компании, по причине запоя.

Остается смотреть в одинокую точку.

На бесснежье смотреть – да бутылки считать.

Будь ты проклята, Пермь, что с умом укороченным,

Где в постелях теплынь да кладбище в крестах.

Погиб Арсений, студент, едва начал писать стихи – его сгубил боярышник, к которому он пристрастился.

Погиб скрипач Копнинцев, по причине запоев.

Погиб филолог Финочко, по причине алкоголизма.

Рыжий - из золотой молодежи, сын доктора наук. Окончил аспирантуру Института геофизики Уральского отделения РАН. Воспитывал сына Артема. Курил по четыре пачки в день, пил запоями: полгода трезвой жизни, потом «свободный полет». 7.5.2001 Рыжий повесился. Ему было 27, на 4 года меньше, чем Есенину, но на 7 лет больше, чем Полетаеву и на 6 лет больше, чем Диме Долматову.
Я знал людей этой породы. Мой однокурсник, сын доктора наук, поклонник западной эстрады и мирового кинематографа, видел в этом особую философию. Учился в элитной 7-й английской школе, отстоял право носить длинные волосы. Это были алкоголь, шальные деньги, красивые девочки, видеофильмы с порно. Закончил физфак университета, работал на кафедре высшей математики политехнического, защитил диссертацию, родил сына и выбросился из окна с 9-го этажа.

Годы жизни Володи Полетаева – 1959 – 1970. Переводил стихи с белорусского, украинского, грузинского, немецкого. Безошибочный поэтический слух, позволяющий отличить бездарность, халтуру, графоманию, рифмовку, ширпотреб - от истинной поэзии.

Надсон погиб в 24 года от туберкулеза. Причины самоубийства Полетаева неизвестны.

Друзья вспоминали: «Мы никак не могли понять, откуда это у него - щемящая тоска по смерти и страх перед неизбежным? Ведь он не был изгоем, неудачником, больным». Говорят, что влюбился в женщину, намного его старше - она уже была замужем и воспитывала маленькую дочку. Полетаев предложил ей стать его женой, она отказала. Но думаю. дело не в этом. Это могло быть лишь одной из причин, спусковым крючком. А этот момент – когда всё, буквально всё в жизни сходится в одну точку.

Нет, не несчастная любовь, а вся его короткая жизнь – как бросок со скалы с переломанными крыльями.

Вот снег неумелый и мокрый

по горло дворы завалил.

О, привкус живительной охры

на синьке февральских белил.

А большего нам и не надо,

такая у нас благодать,

такая простая отрада

снежки в мирозданье кидать.

Сцена вторая

В комнате Зинка и уголовник

Уголовник: властная ты женщина. А корма у тебя – победа над всеми, разрушение всего святого.

Зинка: она твоя. Только подсоби в одном деле.

Уголовник: Максим мешает?

Зинка: он меня обидел. Накажи его.

Уголовник: свистульку начистить?

Зинка: мало. Если бы несчастный случай…

Уголовник: ну и гадина же ты. Но это… знаешь… так возбуждающе…

Сцена третья

Остап: два поэта знали обо всем с самого начала. Они и выжили. Один из них, Саня Сенчихин, закончил военное училище, был разжалован за то, что дал наглому командиру части по морде. Саня писал сумрачные стихи:

Жизнь втолковывает бойко

Тезисы урока:

Если чувствовать высоко,

Сгинешь у помойки.

Не мечтать о синей птице,

Не созреть до срока,

Если мыслить о высоком,

Можно застрелиться.

Ни к чему война, Голгофа,

Что тебе неймется?

Это будет катастрофа,

Если мир проснется.

О самых близких:

Освободившись от друзей и прочей падали,

Рука точнее и спокойнее, не правда ли.

Когда прошли тебя насквозь, как годы голые,

И хорошо души холодное безмолвие.

И тают тенью, эфемерности и праздности,

Эрзац-друзья из виртуальной из реальности.

И винил во всем только себя:

Ведунья в детстве учила жизни:

Не будь открытым, а будь капризным,

Не будь приветным, не будь контактным,

Не будь всеядным, а будь абстрактным.

Не будь заботным над каждой клячей -

Мир по-другому устроен, мальчик.

Сожмется время, угаснут силы -

Душа беднеет. Вот так-то, милый.

Награда честным, награда добрым,

Награда умным – серпом по ребрам.

Для тех, кто слышит – одна картина:

Ни друга в круге, ни сна, ни сына.

Зачем не слушал слова ведуньи,

Тянулся к людям, как на повидло,

Зачем вязался с кривыми Дуньками,

Зачем растратил себя на быдло.

Запрячь подальше свои скрижали,

Ты не махатма, не Авиценна,

В толпе на тексты твои плевали.

Твои им тексты – канцерогены.

Слесарь пермского моторостроительного Сергей Кузьминых был мизантропом и очень, очень хотел уехать во Францию.

Мне теперь ни взять, ни дать, ни быть ли,

Всё теперь никак и нипричем,

И страна бессмысленного быдла

Не заманит даже калачом.

Так он определял своё кредо. И обосновывал его:

Чтоб экономическое чудо

В тридевятом царстве отыскать,

Чтобы привести Россию в чувство,

Надо очень многих расстрелять.

Чтобы сделать обоснование более развернутым, он добавлял:

Ваши фильмы – вздор и неуют,

Ваши песни не тревожат душу,

Ваши книги не щемят, не жгут,

Ваша Раша – как чужая суша.

Не найти ни грана с дураком –

Не вини себя, что не полюбишь

Эту ширь под святочным лубком

Да убогих пермяков солены уши.

Мечта его сбылась, сейчас он живет в Франции.

Их было много, так много – как бактерий в воздухе.

Сцена четвертая

В газете «Буревестник» выходит статья Максима о наркобизнесе, информацию он получил из криминальных кругов.

Максим и уголовник обмывают скоропостижное увольнение Гаджева за зданием издательства Госнаркоконтроля, на утлой скамеечке, в шаге от гигантского обрыва в логе посередине города.

Уголовник: что ты, Лазарич?

Максим: я? Ничего. Ты за этим меня сюда привел?

Уголовник: да.

Максим: так действуй.

Уголовник: еще чего. Такие, как ты, сами прекращают свою жизнь. Так что не бойся. А всяких Зинок у меня как сельдей в бочке.

Подходит Полина, обнимает за талию уголовника: с кем ты будешь теперь, Макс?

Максим: Как всегда. С тем, что осталось.

Я ушел от тебя к золотистому лету,

Ты ушла от меня в петербургскую осень.

Как торосы, из банки торчат папиросы.

А в сети океан сумасшедшего бреда.

***