Большевизм — атеизм

Как известно, основу подхода коммунистов к религии составлял крайний атеизм. И если на Западе богоборчество медленно разлагало нравственную ткань наций, то в России сразу же «возвысилось» до степени озверения, гнусного хамства и скотства, направляемого то Лениным, то Троцким, то Емельяном Ярославским, главой «Союза безбожников», названного С. Булгаковым «самым смрадным и нахальным явлением всего большевизма». Прежде разрушались религии, совершались акты осквернения и святотатства, но никогда ещё всё это не доходило до степени государственного атеизма, на утверждение которого была брошена вся мощь тоталитарной административно-репрессивной машины, вплоть до абсурдного запрета писать слово Бог с заглавной буквы, не говоря о физическом искоренении всех активных носителей религиозного сознания.
И. Бунин назвал ненависть Ленина к религии «совершенно патологической». Во всем этом было что-то настолько неприкрыто дьявольское, что даже неверующий должен будет признать существование тёмных сил, направлявшей волю этих людей. Пришествие большевизма означало, что история как таковая закончилась и наступила эпоха постистории, в которой действуют демоны в человеческом обличии.
«Возвращаясь к совецкому безбожию, - пишет С. Булгаков, - в образе даже не человекобожия, но скорее зверобожия, в скотстве этом следует видеть, прежде всего, сатанинское варварство, бессмысленный бунт против святыни, хамство, отсутствие культурного воспитания вместе с безудержным беснованием .
Эта стихия “бунта бессмысленного и беспощадного” приняла в себя дрожжи духовного отравления, под давлением жесточайшего рабства, под игом, удушающим и обескровливающим нацию устрашением, нуждой, гонением, всяческим истреблением. И в этом смысле история не знает равного большевизму порабощения ни по размеру, ни по последовательности и его, так сказать, технике».

«Вообще большевики превзошли все доступное человеческому воображению в систематическом гонении на веру, и если они не могли её истребить, ибо она в человеке неистребима, то, во всяком случае, они оказались способны вызвать глубокое потрясение в душе народной, причем этой цели служил весь государственный и политический аппарат бывшего русского государства».

Все сказанное относится не только к религии, но и к культуре. Запланированное и осознанное разрушение культуры, являвшееся частью циклопических планов по порабощению и «перестройке» человечества.

На все, что относилось к русской культуре и «русскому» вообще, было вылито столько помоев, сколько, наверное, не видел на один народ мира!
Достоевский был запрещен, книги позднего Толстого торжественно сожжены, Пушкин исключен из школьных программ. Национальные праздники отменены, национальные герои оплёваны, национальная история стёрта из памяти молодого поколения. Русские исторические школы подвергнуты разгрому, их лидеры расстреляны. Исторические факультеты закрыты, преподавание русской истории исключено из школьных программ. Русский язык неимоверно опошлен: его заменила невразумительная «уткоречь», составленая из бесов, «абырвалгов» и «москвошвей».

И. Бунин приводит заметку из большевистской газеты: «Весело и радостно в клубе имени товарища Троцкого. Большой зал бывшего Гарнизонного Собрания, где раньше ютилась свора генералов, сейчас переполнен красноармейцами. Особенно удачен был последний концерт. Сначала исполнен был “Интернационал”, затем товарищ Кронкарди, вызывая интерес и удовольствие слушателей, подражал лаю собаки, визгу цыпленка, пению соловья и других животных, вплоть до пресловутой свиньи...». Бунин говорит, что «сам дьявол не придумал бы такого»: «пение свиньи» после исполнения «Интернационала»! Но это и было той «новой культурой», которую предложили большевики России!