История одного плана

История одного плана - 1.  

У тебя есть план, мой нынешний молодой современник? 

У меня план был. Даже – два плана. Но не сразу, а один за другим. 

План № 1 был – поступить в МГУ. И только после исполнения этого плана я стал думать о Плане № 2. Этот План… Но, давайте, всё – по порядку. 

План № 1 был очень амбициозный и в то же время – очень простой. Почему – амбициозный? 

Потому, что он состоял в том, чтобы поступить в МГУ, на физический факультет. Поступить в главный (тогда) вуз страны.  И жить и учиться в «высотке», на Ленинских горах. А физфак – это и космос, и ядерный щит страны, и вся ядерная энергетика. В общем – всё-всё-всё! Смотрите фильм «Девять дней одного года» - там всё сказано!

Сразу скажу, что именно для меня и для моего окружения в моем городе это план казался даже чрезмерно  амбициозным. В МГУ ездили поступать со всей страны (в два раза большей, чем нынешняя РФ), конкурс на физфак доходил до 8-9 человек на место. А я жил во дворе, где… 

Да я вам сейчас расскажу и даже покажу. Мой двор – это три двухэтажных дома и один барак, в котором три подъезда. В среднем - наша комната (17 кв. м, с большой печкой, на четверых), еще одиннадцать комнат и общая кухня. «Удобства» - в пристройке, практически на улице. С севера наш двор примыкал к заводу «Лакокраска», через улицу – машиностроительный завод. На нем работала моя мама и, потом, я сам. На «Лакокраске» работал мой отец. Мама – контролер ОТК, Папа, правда, окончил техникум и работал инженером-технологом. 

А теперь возьмите в руки банкноту в одну тысячу рублей (если у вас нет, займите у друга). На ней изображены церковь Иоанна Предтечи и колокольня. Колокольня – наклонная. Как в Пизе. Перед ней – берег речки, которая идет налево и далее впадает в саму Волгу. 

Так вот всё это – на территории завода «Лакокраска»! А левее, за храмом и за заводом – как раз и есть мой двор! Точнее – был, Сейчас там всё снесли (двор и дома, а не храм) и всё стал – завод. 

Во дворе все работали на одном из этих двух заводов. Все – рядовыми работниками. Интеллигент был только один – директор столовой. Он вес время ходил с деловыми свертками и сумками. Людей с высшим образованием не было ни во дворе, ни во всей округе. Мальчишки школы, как правило, не кончали и шли сразу в колонии. 

В самом городе были – «пед-да-мед – хуже нет!» и обязательный политех. Ни то, ни другое меня не прельщали – видел я в жизни выпускников всех этих вузов.   

А почему мой План № 1  был очень простой? Да потому, что я рассчитал: на дневное отделение вузов принимали в возрасте до 35 лет, от 18 лет – для меня 17 возможных попыток поступления. А из 17-ти раз попасть один раз «в очко» - вполне возможно и реально. Даже для самого заурядного абитуриента. Особенно – если не пропускать ни разу, особенно – если к этому правильно готовиться.

И я начал готовиться. В 16 лет я ушел из школы на завод (через дорогу), а продолжил обучение в Школе рабочей молодежи (ШРМ). Кстати, эту же школу закончила наша «Чайка» - Валентина Терешкова. 

На заводе я встал за станок. Сначала – за токарный, потом – за фрезерный, потом – за токарно-расточной. Трофейный, немецкий, высотой в два этажа, заготовки – по полтонны. Из школы ушел я один, все остальные тянули лямку одиннадцати классов. На заводе работяги не думали и о техникумах, не говоря уже   - про какие-то институты. 

Это – ОТКУДА я взялся. И теперь – КУДА я попал. 

Для поступления в МГУ я использовал три попытки. Всего 3 – из 17! Ну, неплохо. В итоге оказался на экономическом факультете МГУ, тогда - на Моховой.  На факультете предложили сдать еще один экзамен – по иностранному языку. Сдал и его. И оказался на специализации – «Экономика зарубежных стран». И сразу меня назначили старостой этой группы. 

Что это за группа? Состав – примерно 25 человек. Девочка только одна – Таня Еременко, дочка маршала. Иностранцы: двое из Монголии, Слава Цеденбал, сын Генсека, и Бата Моломжанц, сын просто секретаря ЦК; двое из Венгрии, оба – сыновья тоже «простых» секретарей ЦК, и югослав Голубович – сын генерала, который зачем-то поссорился с маршалом Тито. 

Были ребята также из сборных СССР: Коля Дудкин (тройной прыжок) – какие-то медали на разных чемпионатах, и Володя Васин. Тот стал потом олимпийским чемпионом (прыжки в воду). 

Ну и остальные. Сыновья министров, академиков и разных таинственных генералов. И меня к ним – старостой! Не могу удержаться, сразу похвастаюсь: два раза встречался с самим Гагариным! 

Первый раз – на торжественном собрании нашего первого курса. ЮА приехал к своей любимой племяннице, Вале Бруевич, студентке нашего курса. Я сидел через один ряд от ЮА, мог дотянуться до него рукой (так и тянуло, но я сдержался). 

Второй раз он приехал к нам в общежитие – я как раз был дежурным на входе, с повязкой на рукаве. Гагарин приехал на черной «Волге», один, сам за рулем. Вошел, обратился ко мне: «Я – к Вале1 Можно?» «Здравствуйте, Юрий Алексеевич! Конечно! Проходите!» 

Но – не тут-то было. Его сразу узнали, все бросились к нему за автографами. Окружили со всех сторон, он никому не отказывал, но народ стал прибывать со всех этажей. И мне пришлось вмешаться: «Хватит, ребята! У Юрия Алексеевича мало времени. Дайте ему пройти!» Себе автографа я не попросил. И не жалею об этом…А Валя сейчас работает директором Музея Гагарина на его родине.   

И теперь – как я дошел до жизни такой.  

Первый раз я поступал на физфак. Готовился, экзамены сдал очень прилично, но – не прошел по конкурсу. Конкурс для нас, «стажников» с двухгодичным сроком трудовой деятельности, был особый и я очень на это рассчитывал. Но огляделся и вижу: и конкурс – высокий, и вокруг полно «школьников». 

Оказывается, влиятельные папы и мамы устраивали своих деток на два последних школьных года в разные НИИ и КБ (типа лаборантами) и они сразу попадали в «мой» конкурс. 

Это меня озадачило и на следующий год я уже поступал на мехмат, где таких ловких школьников было заметно меньше. Заметно меньше был и конкурс среди «стажников». Я рассчитывал так: поступлю на мехмат, а через год переведусь на физфак. Ведь всегда есть отсев уже на первом курсе. 

Но – опять: сдал вполне прилично и не прошел по конкурсу. Стал выяснять. И узнал, что конкурсная комиссия учитывает не только вступительные экзамены, но и оценки в аттестате. Типа: экзамены можно сдать хорошо и случайно, а вот в аттестате – оценки объективные. 

Для меня это была неприятная новость. Я и в школе ориентировался только на выпускные экзамены, а на занятия почти не ходил. Считал, что сдам все экзамены на «пятерки» - мне эти же «пятерки» поставят и в аттестате. 

Не вышло: учителя тоже смотрели на текущие оценки и выводили средние. Так у меня оказался аттестат, где одни «четверки» и даже «тройки». Но я на это не обращал внимания. И оказалось – зря не обращал. 

К третьей попытке я готовился особо. Избавился от старого аттестата: пошел в дневную школу, взял справку об окончании восьми классов и подал заявление на экстернат. За две недели сдал все экзамены, все – шли на «отлично», но тут мне пришлось схимичить. Я знал, что все аттестаты с медалями проверяют особо (а я ведь уже учился на втором курсе института!), и мне пришлось получить три или четыре «четверки». 

И вот с этим новым аттестатом я пришел уже на экономический факультет. Все с той же идеей: главное – поступить, а там видно будет. И – поступил! 

Но за эти годы тщетных попыток штурма МГУ я кое-чего успел. На заводе вступил в комсомол, меня избрали комсоргом цеха и я вступил уже и в КПСС. После первого провала в МГУ я принес эти же документы и меня без всяких новых экзаменов приняли на физмат местного пединститута. 

И я теперь уже перешел на третий курс этого физмата, что означало – «незаконченное высшее образование» (оставалось всего два года до получения диплома). И уже шли разговоры, что мне предложат место инструктора в местном райкоме комсомола. Так что…

И я сам занимался английским языком – который знал уже прилично. Так, читал «Анкл Томз кэбин» уже в оригинеле.

Но, поступая в МГУ, я, конечно, всякой лишней информацией не разбрасывался. Кроме членства в партии, разумеется. 

И вот в этой спецгруппе меня определили на Китай (в составе из четырех человек, потом остались трое).

И вот – перехожу к итогу моего Плана № 1. 

На факультет к нам неожиданно прибыл ответственный работник МИДа Николай Николаевич Шмиголь, провел с нами беседу и объявил: «Учитесь, старайтесь! Позже отправим вас на стажировку в Китай. А после диплома я забираю вас в МИД. Поедете работать в наше посольство в Пекине!» 

Каково? В МИД и после МГИМО берут не всякого, а вакансии зарубежной работы в этом МИДе многие ждут годами! 

И он сказа еще одну вещь, которую в помню до сих пор: «В нашем посольстве в Пекине работает более четырехсот человек, а знает китайский язык – только ОДИН! Остальные пользуются услугами переводчиков-китайцев!» 

Всё, План № 1  – выполнен? 

Но не прошло и нескольких месяцев, как НН внезапно умирает. И вот – новая реальность. Если китайский язык, то – ГРУ и слухачом на китайскую границу. Если без языка, то – распределение и на три года - рядовым преподавателем политэкономии в какой-нибудь провинциальный вуз. За что боролись? 

И я начал думать. Но и так было не сладко. Стипендия – 35 рублей, приходилось работать: и в метро электромонтером, и грузчиком на хладокомбинате, и сторожем в детском саде… А китайский язык – это ведь особый, второй вузовский курс! 

И с китайским языком учить приходится фактически два языка! Так, на испанском или итальянском можно читать, и не зная языка. А на китайском, не зная иероглифов, никакого текста не прочтешь. 

Но тут мне повезло. Как-то невзначай я завалил два каких-то рядовых предмета (лекции я не слушал – занимался китайским) и мне предложили: либо пересдавай, либо отчислим. Н.Н. Шмиголь уже помочь мне ничем не мог. 

Я подумал и выбрал третий вариант перевелся на вечернее отделение факультета и поступил на работу в СУ-33 «Мосинжстроя». По специалитету – для строителей. 

Казалось бы, возвращение к истокам: был – завод, теперь – стройка. Но вот – выгоды. 

После вечернего отделения нет распределения, нет обязательной отработки трех лет. И после вечернего отделения можно сразу поступать в аспирантуру – нет требования обязательной рекомендации от вуза. И как «лимитчик» я получаю постоянную прописку в Москве! 

Да, я знаю, многие иногородние ребята из-за прописки женились на москвичках, но потом как-то сразу разводились – не находили общего языка с приемной семьей. Мой приятель женился на дочке генерал-полковника, но быстро сбежал и от жены, и от генерала. Я к такой кабале был не готов. 

«Лимит» вообще-то составлял трехлетний срок, но мне пришлось тянуть лямку почти четыре года. Торопить моих «кураторов» из СУ-33 я очень опасался: ведь к этому времени я уже получил диплом МГУ и уже учился в аспирантуре АН СССР. А ведь «лимит» официально распространялся только на работников рядовых профессий, на стройках и на крупных предприятиях. Могли бы и копнуть поглубже… 

Но в итоге всё прошло гладко и я мог теперь перевести дух и как-то оглядеться. 

Оказалось, свой План № 1 я выполнил. И даже – перевыполнил! Но ушло на это – восемь лет. Если считать с момента поступления на завод, то - десять лет. 

Получил диплом, сдал все выпускные экзамены на «отлично». Дипломную работу писал по госкорпорациям Великобритании. Руководитель – известный ученый Игорь Павлович Фаминский. Тоже – «отлично». 

Все эти оценки я привожу не случайно. К диплому я получил также листок с итоговыми оценками по всем основным дисциплинам. Заглянул – оценки «не очень». По своей привычке, на текущие оценки я не обращал никакого внимания, считал важными только выпускные и вступительные экзамены. 

И здесь я оказался прав! За все годы у меня этот листок НИ РАЗУ нигде не спросили! Даже и при поступлении в аспирантуру. 

Аспирантуру я выбирал. Обошел с полдюжины вузов. Везде меня привечали как-то не очень. И я решил вернуться «на Китай» (китайским языком я продолжал заниматься самостоятельно, без преподавателя). И здесь меня поджидали неожиданности. 

Но сначала поясню, почему – аспирантура? 

Еще во время исполнения моего Плана № 1 я обдумал План № 2 – попытаться добиться должности завкафедрой. В  МГУ или ином престижном вузе. 

Еще во время обучения в МГУ мне эта идея очень понравилась. Оклад заведующего кафедрой, доктора наук – 400 рублей. И еще он имеет право работать на полставки. Итого – 600 руб. В то время оклад союзного министра был – 550 руб. 

Больше оклады были только у министра обороны и главы МИД. Но они эти оклады не видели (работали бесплатно!), они получали свои зарплаты как члены Политбюро – 800 руб. в месяц. Плюс всякие льготы. 

Но ведь ответственность у завкафедрой и у министра – несравненная! Завкафедрой имеет свои две-три плановые лекции в неделю, всю административную нагрузку несет его заместитель. Плюс пишет себе статейки, иногда – учебник. И разъезжает по всяким конференциям и форумам. 

А министр – фигура политическая. Как добиться такой должности, как удержаться на ней? И нагрузка – сумасшедшая! И ответственность – безграничная! Я еще застал некоторых сталинских наркомов, видел их отношение к делу. 

Поэтому для себя решил – только завкафедрой. Ни выше, ни ниже. И отводил себе на это – двадцать лет. 

И - вот что! Ведь я именно в этот срок выполнил и План № 2! Но когда в этой идее уже пропал всякий смысл. И мне тогда пришлось разрабатывать новый План. Но тут я сильно забежал вперед… 

На самом деле, после окончания МГУ я, со своим приятелем Юрой Лымарем, обошел еще много организаций. Просто шли по улице, заходили в разные министерства, звонили, представлялись. И нас принимали! Нам везде что-то предлагали. Как правило, рядовые должности в плановых или финансовых управлениях министерств. Не очень интересно. 

Дошли мы и до Госплана СССР. Опять с нами поговорили, предложили места в Сводном отделе Госплана. Юра продолжил в ними контакты, я ушел. Что было дальше, не знаю. Для себя я понял: нет на рынке ничего, что могло бы отвлечь меня от моего Плана № 2. 

В аспирантуру я поступил легко. Сдал все экзамены, написал реферат – по истории Гонконг-шанхайского банка (HSBC). Потом этот банк (английский) одно время был крупнейшим банком в мире. Легко сдал и китайский язык. Ведь от меня не требовали живо болтать на житейские темы, надо было просто уметь читать и переводить тексты на темы политики и экономики. 

Сдал экзамены, начал готовиться к сдаче кандидатских минимумов. 

И тут я получил сразу три предложения. От ПГУ, от Всесоюзного радио и … фактически работы в аппарате ЦК КПСС. Все три – внешне очень привлекательные. 

И ведь я всё еще был прописан на койко-место в рабочем общежития «Мосинжстроя». И в этих предложениях, прямо или косвенно, просматривалась и возможность получения собственного жилья (на Радио сразу обещали однокомнатную квартиру). 

Но ведь это могло помешать моему Плану № 2! И что делать?  

История одного плана - 2.  

И вот – эти предложения. Но прежде – почему всё замкнулось на мне. 

Во-первых, девочек тогда на китайский язык не брали, а мальчиков всех «мела» армия. А я, поступив в аспирантуру фактически «цековского» института, от армии себя обезопасил. 

Во-вторых, я имел профессию. Даже – две. В дипломе у меня было написано: «Экономист. Преподаватель политической экономии». 

А в те времена у китаистов была только одна профессия – сам Китай. Язык, культура, история, география – всё о Китае и вокруг него. Экономистов или юристов, знающих китайский язык, на рынке труда практически не было. По причинам, о которых сказано выше. 

В-третьих, я был членом КПСС. А в те времена интеллигенцию в партии принимали по жестким лимитам,  и в аспирантуре, и в институте я был редким исключением.    

И теперь – о самих предложениях. 

Начну с самого конца. Одно из этих предложений – должность выпускающего редактора в Редакции Иностранного вещания Всесоюзного радио. Это – та редакция, из которой вышло всё наше современное телевидение. Сначала – «Взгляд», потом «КВН», и так далее. Любимовых, листьевых и прочих молчановых там еще не было. 

Предложение было очень привлекательным. Работа такого редактора – прослушать и проверить примерно два часа радио-выступлений в неделю. 

Сами тексты читали дикторы – носители китайского языка. Писали на пленку – в прямой эфир их не выпускали. Значит, эту пленку надо было прослушать и особым актом подтвердить ее аутентичность написанному и утвержденному тексту. 

При некотором навыке это становилось совсем легко. Тем более, что при малейшем сомнении привлекались эксперты из соответствующих органов. 

Зарплата – очень и очень неплохая. И масса свободного времени – для диссертаций и прочих занятий. И самое главное – для такого редактора выделялась и квартира. Что для меня было очень важно – ведь я до сих пор был прописан по койко-месту в рабочем общежитии «Мосинжстроя». 

Но я тут же получил и второе предложение – от ПГУ КГБ («Первый главк», внешняя разведка). И это было предложение от организации, с которой нельзя ссориться (хотя КГБ был уже не тот, что в дохрущевские времена). 

Но здесь меня сразу насторожил тот момент, что неприметный полковник (который потратил на меня почти полтора года) как-то очень настойчиво выпытывал насчет моего отношения к алкоголю. «Как у вас с этим? А так у нас можно сделать неплохую карьеру!» «Да сколько нальют, столько и выпью!» - неосторожно брякнул я. И это его еще больше насторожило. 

Позже я узнал, что большинство легальных разведчиков быстро спиваются – бесплатный алкоголь на приемах и всяких презентациях быстро делает свое дело. 

А я себе репутацию в этом смысле сделал еще в первые студенческие годы. Как-то при большой общей пьянке я «махнул» стакан «беленькой», не закусывая (опыт заводов и строек меня к этому хорошо подготовил), и после этого практически не пил - большое имя в этом спорте я себе уже завоевал. 

Не знаю, стало ли известно об этому моему полковнику, но он потом как-т быстро перестал поднимать этот вопрос. 

Но возникла другая проблема. Обучаясь на вечернем отделении, я военную кафедру не проходил и на сборы не ездил (у нас была военная специальность – «спецпропаганда», штатная должность – старший инструктор политотдела дивизии, только в военное время,  звание по должности – майор) и потому в военно-учетных делах проходил как «рядовой, необученный»). 

Когда я поступил в аспирантуру института, находящегося в ведении ЦК КПСС, и сообщил об этом в военкомат, там на меня просто махнули рукой («клиент - не по зубам»). 

А вот при зачислении в штаты КГБ, с присвоением мне воинского звания, возникли две проблемы. Первая – что узнав об этом, работник военкомата мог просто включить меня в приказ министра обороны и тогда – «Ать-два! И для тебя, родная, есть почта па-а-левая!» 

Перебить приказ министра обороны – члена Политбюро тогдашний КГБ никак не мог. Но была надежда, что удастся провернуть это «тихой сапой» - пока я еще числился в аспирантуре. 

Вторая проблема была серьезней. ПГУ, как рядовому, могло сразу дать мне только «лейтенанта». Правда, полковник обещал оперативно «пробить» мне еще одну звездочку.  

Но и это меня не устраивало: «Вот, смотрите, у вас ребята в моем возрасте – все уже капитаны! А вы берете меня на самый тяжелый участок работы – и с таким минусом!» 

С этим полковник не мог не согласиться. В общем, шли разговоры, направлялись запросы (мне потом мама сообщала – она работала на том же заводе, что и я), собирались всякие справки, документы. Я проходил разные тесты – и медицинские, и психологические. 

Был затронут и вопрос по жилью – но как-то туманно, типа,  «поможем с кооперативом». 

Но я к этому времени уже знал главное – что мой потолок в ПГУ – полковник. Генеральские должности - начальник отдела в Ясеневе или резидент за границей, доставались только людям с большими связями. 

Да, до полковника, при некотором везении, можно добраться довольно быстро, но после выслуги лет и отставки  ни на какую приличную работу я уже не попаду. 

В общем, я никак не отказывался, ставил разумные вопросы и тема потом как-то сама сошла на нет. 

Но и в этом была для меня польза. Позже я нередко сталкивался с людьми этой профессии, в разных ведомствах и на разных должностях – и всегда у меня с ними были самые дружеские отношения. Подозреваю, что все они знакомились с этим моим досье в КГБ и признавали во мне как своего рода несостоявшегося коллегу. 

В общем, с ПГУ всё разговорами и кончилось. 

Но ведь и КГБ уже был не тот. В хрущевские времена ему запретили «работать» по парт-номенклатуре. Тогда и появились все эти «национальные элиты» - которые потом разрушили СССР. Вначале, для укрепления своих позиций перед Кремлем, национальные парткадры решили использовать националистов. А потом эти националисты смели и их (дольше всех продержался Назарбаев). 

Кроме того, КГБ понизили и в статусе – до уровня рядового министерства. То же произошло и в союзных республиках. В результате они перестали работать и по своим хозяйственным кадрам. Что привело к тотальной коррупции. Один пример Украины чего стоит. 

А потом, решением Ельцина, КГБ (ФСБ) было запрещено работать и по постсоветским республикам. В результате Москва осталась без глаз и без ушей в этих новых странах. Отсюда – и все последующие провалы в отношениях с этими странами. Украина, Грузия, Армения, Таджикистан – и так далее. 

И, наконец, вот и главное предложение. На самом деле – оно было и первым по счету. 

Только вышел приказ о моем зачислении в аспирантуру, как меня пригласили к директору. 

Директор, Михаил Иосифович Сладковский, был известным китаистом и весьма ответственным работником ЦК КПСС. И сам этот институт – Институт Дальнего Востока (название – прикрытие для Китая), был создан в системе АН СССР им как раз «под себя». Он подбирал и кадры для института. 

Естественно, у него оставались и хорошие связи на самом «верху». Среди его близких контактов был и Георгий Эммануилович Цуканов. А Г.Э. Цуканов был Первым помощником Л.И. Брежнева, Помощником по Политбюро! 

И вот МИ с ГЭ решили, что в ЦК КПСС нужен свой китаист, который помогал бы разбираться в всей сложности проблем отношений с Китаем, оставшихся от Н.С. Хрущева. 

Для этого МИ и пригласил меня. Конкретно он предложил мне следующее: он берет на себя руководство моей диссертацией, а я отправляюсь к ГЭ, чтобы работать под его руководством и по его заданиям. 

МИ дал мне листок бумаги с номером телефона: «Позвони по этому телефону! Тебя там ждут. Поедешь и обо всем договоришься!» 

Мне выделяли место в здании ЦК КПСС и там я должен был работать с материалами, которые мне предоставлялись.

Конечно, без права выноса. 

«А о диссертации не беспокойся!» - заверил меня МИ. «Работай по заданиям ГЭ, старайся, а здесь мы всё организуем, как надо!» 

А дальше предполагалось, если я справлюсь с порученным делом (а я в этом не сомневался), то и перевод меня уже в штаты самого аппарата ЦК.

И тут я призадумался. Как мне быть тогда с моим Планом № 2? 

Да, согласись я на это предложение, я бы оказался рядом -  только через одно рукопожатие - от Л.И. Брежнева, нашего Генсека. Дало бы это мне какие-то особые преимущества? Не думаю. Всё же еще тридцать лет Китай оставался на периферии нашей внешней политики. 

И в этом всем я видел для себя особую опасность – что я становился не только нужным, но и – незаменимым! 

Действительно, второй китаист в ЦК КПСС не нужен, его и не будут искать, а меня намертво закрепят на этой позиции. Куда-то двинуться мне уже не удастся. 

И потом – все наивысшие допуски! И с ними у меня уже не будет никакой свободы. А я ее ощущал еще и в МГУ. Ребята из моей группы уезжали учиться в Варшаву и в Берлин. Предлагали нам учиться и в Белградском университете. Фишка была в том, что со студенческим билетом этого университета можно было разъезжать во всей Европе! Сами югославы и европейцы смотрели на это сквозь пальцы. А мне предлагали обучение в Пекинском университете (сорвалось). А их аспирантуры у нас была стажировка в Сингапур. 

И наши студенты в те годы ездили в студенческие строительные отряды в Чехословакию и в Болгарию. В общем, всё было довольно свободно.  

И я решил просто потянуть время. Не стал звонить и никуда не пошел. Тем более, что у меня была «отмазка» - сдача кандидатских минимумов. 

Кандидатский минимум по китайскому языку был потруднее вступительного экзамена. Политэкономия – моя специальность. На философии нас, из «цековского» института, тоже не очень мучали. Но ведь надо было написать и сдать еще и рефераты! 

Ничего, за полгода со всем справился. 

И тут - НИФИ Начал думать о теме диссертации. И тут…

А с моим неудавшимся походом «наверх» произошло следующее. Насколько я знаю, на это мое место так никого и не нашли. А дальше…

Вначале ГЭ на равных «тягался» с Черненко, тогда – заведующим Общим отделом ЦК КПСС. Но по мере того, как Брежнев старел и дряхлел, Черненко всё больше пересиливал – ведь именно в его руках находилось материальное обеспечение Брежнева и всей партийной «верхушки». В итоге ГЭ тихо спровадили «на заслуженный отдых». А Черненко в итоге стал даже Генсеком – с самыми фатальными для СССР последствиями. 

Итак, за восемь-десять лет – от токарного станка до (почти) Брежнева! 

За такой же срок я планировал выполнить и мой План № 2. Не получилось.

А на Старой площади я потом бывал не раз. По разным поводам. Например, навещал моего друга, Сергея Долгова. Он проработал там несколько лет, а потом ушел. Ушел руководить Академией Внешней торговли. Всё это было на моих глазах и длясебя я этого не хотел. Ни работы в аппарате, ни руководить большой организацией. Всё же – План № 2 мне нравился больше. 

Но при его реализации возникали задержки самого разного свойства. И всё же его выполнил – за двадцать лет.  Хотя планово не удалось защитить ни одной диссертации. Так, кандидатскую диссертацию я защищал в неожиданном месте – в Институте Африки АН СССР, в котором я не знал ни единого человека. И тогда, когда у меня уже была написана и опубликована докторская диссертация. 

Но – обо всем по порядку.

История одного плана - 3.  

«Быть нужным, но не становиться незаменимым» - это правило я усвоил уже давно  И следовал ему. И скоро я нашел хороший способ, как избегать такой опасности. 

Вот этот способ. Проработав два-три года в какой-то новой области (на новой позиции, должности), я готовил и публиковал учебник по этой моей работе. Таким образом, любой, кто взял бы на себя труд ознакомиться с этим учебником, уже вполне мог заменить меня. 

Так, поработав в Минфине СССР, я опубликовал 2Международные налоговые соглашения». В Госкоиздате СССР я занимался вопросами международного сотрудничества. И опубликова – «Рубль плюс доллар. Как организовать совместное предприятие» и «Своя фирма за рубежом». Потом я работал в Промстройбанке СССР, должности начальника Управления ценных бумаг - и опубликовал «Правду о фондовой бирже» («Акции для простака»). 

Дальше я работал начальником Департамента в международной аудиторской фирме. Опубликовал руководство – «Как избежать банкротства». Потом меня пригласили начальником управления в Министерство налогов и сборов. Я опубликовал учебники: «Налоги и налогообложение», «Налоговая политика и налоговое администрирование». И еще несколько пособий, включая «Налоговую доктрину» и «Налоговый кодекс. Общая часть».  

В Совете Федерации я работал в Департамента экономической политики. И опубликовал – «Нищету и упадок современной экономической науки». 

Но была ли от этого польза? По-разному, главное – что выполнил свою часть работы. а что до пользователей…

Вот пример. Сорок лет назад в своей монографии я объяснил ущербность того, что мы, в наших налоговых соглашениях, используем Модель ОЭСР, которая нам не подходит и просто вредна. Но – не Модель ООН, которая больше нам подходит. 

Но мы до сих пор упорно держимся именно за эту вредную Модель, которая приносит нам ощутимые фискальные убытки. Вот, такие мы упертые…

Но, с другой стороны, президент всё же признал нежелательность для нас налоговых соглашений с западными странами. Да, прошло сорок лет. Но- хоть что-то. 

И вот – к моей тогдашней ситуации. В ЦК КПСС ждали бесплатного работника, но о деньгах никто не говорил. А реальность была такова, что с зарплаты до 250 руб. в «Мосинжстрое» я соскользнул до 70 руб. – стипендия аспиранта. И для подработок у меня не было ни времени, ни возможностей. 

Правда, была возможность стажировки в  Сингапуре. Но – опять за стипендию в местном университете. И для этого надо было отказаться от предложения директора Института. 

И тут я встретил приятеля, Борю Трофимова, который пригласил меня в НИФИ (Научно-исследовательский финансовый институт Минфина СССР), где он сам уже работал. Там мне обрадовались – на Китае у них никого не было. И я решил, что мне удобнее и быстрее писать диссертацию именно в этом институте. 

Я быстро прошел должности экономиста и м.н.с. – до старшего научного сотрудника. На этой должности я уже имел 150 руб. плюс 20 % надбавка за китайский язык. Для последней мне ничего сдавать не пришлось – достаточно было показать справку о сдаче мною кандидатского минимума по китайскому языку. Соответственно, я подал заявление и был переведен в заочную аспирантуру. К директору меня больше не приглашали. Забегая вперед, скажу, что в Институте меня «не поняли». Но мне были нужны деньги, а не перспективы.

Кстати, с Брежневым мне всё пришлось пересечься. Во время его официального визита в ФРГ в пакет документов «к подписанию» попало и наше налоговое соглашение. И в Минфине решили направить меня в Бонн – «дл обеспечения». 

Конечно, в состав официальной делегации я не входил, но был – как бы при ней. В целом, всю техническую работу должны были обеспечивать посольские. Но в МИДе мне выдали тексты соглашения (в двух экземплярах, на двух языках), отпечатанные на гербовой бумаге, два метра специальных (государственных) шнуров и сургуч (на всякий случай). 

В посольстве у меня всё это приняли и сказали: «Будь под рукой!» - на случай, если будут какие вопросы у немцев или у наших подписантов. 

Я пошел гулять по территории посольства и вскоре наткнулся на лимузин Брежнева - который заранее самолетом пригнали из Москвы. Я решил осмотреть его внимательнее, но тут меня вежливо шуганули. Я не обиделся и пошел пить кофе. Поздороваться с Брежневым мне так и не удалось. Ну, ведь он - не Гагарин какой-то…     

И чтобы закончить тему Китая. За год я сдал все минимумы, 2пробил» нужные публикации и написал диссертацию – по бюджетной системе КНР (моя тема по работе в НИФИ). Всё это, включая автореферат, я передал моему вновь назначенному научному руководителю – Михаилу Михайловичу Никольскому. После этого я еще примерно год заходил к нему («Ну как?»), но он, вечно «под мухой», горячо меня заверял: «Обязательно! Как только, так – сразу!» И потом махнул на это дело рукой. 

Потом до меня дошла одна простая вещь: ММ получал «за руководство» примерно 15 руб. в месяц и он был полон решимости получать эти деньги все четыре года моей заочной аспирантуры. В общем, страницу Китая я перевернул. 

Потом, работая в НИФИ, я написал не менее пяти диссертаций – по США, по Великобритании, пот Кубе и обошел с ними разные институты. Везде меня принимали, диссертации обсуждали на профильных кафедрах, принимали резолюции. 

Но меня устраивала только одна резолюция: «Рекомендовать к защите – после доработки с учетом сделанных замечаний». А «приходите еще раз» меня не устраивала. Но нужной резолюции я так и не получил. 

А жизнь шла своим чередом. В 1975 году я купил кооперативную квартиру по линии Минфина – на крайнем Западе Москвы, в Сетуни. Цена – 7,3 тыс. руб., первый взном – 3,5 тыс. руб., на остаток – кредит на 20 лет. 

Местот для меня было крайне неудобным, у меня всеи «работы» были – в центре Москвы. Но оно было очень удобным для работников Третьего Спецотдела – которых и было большинство в этом кооперативе. До станции «Фили», где и есть этот Спецотдел, от «Сетуни» - всего три остановки на электричке, десять минут в дороге. Но у меня выбора не было – спасибо и на этом. 

Вся моя работа в НИФИ сводилась к написанию ежегодных отчетов о финансовой ситуации в КНР,  МНР и КНДР. Позже я сам добавил к ним Кубу и испанский язык. 

Официальной информации по этим странам было очень мало, приходилось пользоваться американскими и английскими источниками (исследовательский центр при журнале «Экономист»). ЦРУ также ежегодно публиковало справочник по странам мира. По Китаю материалы можно было найти в СМИ Гонконга. 

В общем, времени, для диссертаций хватало. Но защититься мне удалось только через двенадцать лет. – по Анголе, в Институте Африки АН СССР. И сложилось так, что мне за два дня пришлось готовить весь пакет документов для передачи в ВАК: отзывы на диссертацию и на автореферат, заключение ведущей организации, стенограммы, всякие анкеты, и т.д. Всё это я писал сам и ходил только подписывать – у людей, которые имели к этому отношение. Все были этому только рады и никаких замечаний вносить не пытались. Итак, я всё сделал, всё подписал и всё отправил. И на другой день уехал на три месяца в Вену. 

Но – что я успел сделать за эти двенадцать лет? Про квартиру я уже писал. Я также оформлялся на Кубу – переводчиком к Валентину Павлову. Который тогда был замначальника управления в Минфине, а потом стал последним премьером СССР. В итоге же я уехал в Анголу – что было много выгоднее  и куда меня долго уговаривали. Поскольку португальского языка я совсем не знал, но мне обещали, что группу советников из четырех человек уже оформляют трех переводчиков. 

Проблема была в том, что наши советники очень жаловались на «чистых» переводчиков – финансов они не знают и переводят чисто по словарю. Часто получается полная бессмыслица. А в итоге я оказался, из переводчиков, один и без языка. На адаптацию у меня ушло почти два месяца, но наши советники успели на меня пожаловаться, поэтому я отбыл там положенный год и дольше оставаться отказался.  

Кстати, я мог остаться там и надолго – меня очень уговаривал перейти к нему Иван Александрович Водопьянов (брат известного полярника), наш Экономический советник в этой стране. Условия были еще более выгодными. Но я отказался – из-за Плана № 2. 

Но и при возвращении в Москву – опять задержка. В Минфин СССР в это время передали из МИДа всю работу по налоговым соглашениям, и ответственный за это дело, первый заместитель начальника Главного управления госдоходов Виктор Александрович Тур, искал работника на эту тему. Мне обещали начальника отдела (так и не дали) и хорошую зарплату (на уровне кандидата наук).

Я в итоге согласился, проработал в Минфине четыре года, объездил полмира. И мне раз даже предлагали возглавить делегацию СССР – на переговорах с Кипром. 

Но я отказался. У меня были возражения и против Кипра, и против вообще этого упора на налоговые соглашения. Но тогда всё всех устраивало и мое мнение никого не интересовало. И я решил уйти. Напрямую мне бы никто такого не позволил и я сумел на уровне Управления кадров (где ко мне после Анголы очень хорошо относились) оформиться на учебу на спецфакультет Финансового института. 

Вообще-то в министерстве финансов у меня уже сложились почти дружеские отношения с заместителем министра Вячеславом Никитичем Масленниковым – которого министр Гарбузов открыто называл своим преемником. Но ВН внезапно умер (в возрасте чуть больше пятидесяти лет). 

Мы с ним вместе в субботу прилетели из Бонна, он отправил меня домой на своей машине (и снабдил увесистым свертком: «Принесешь в понедельник на работу!»), а сам из этого же аэропорта улетел в Киев. 

В понедельник я пришел на работу, пошел к шефу, а он… Оказывается, в воскресенье он умер в своем номере в гостинице. Врачи ничего не могли сделать. 

И это меня подтолкнуло. Я понял, что с этими налоговыми соглашениями мне надо «завязывать». Но, на самом деле, у этого решения, кроме личных, были и три принципиальные причины.  

Первая причина  – сама эта политика пошла не в ту сторону. При мне велись переговоры по налоговым соглашениями с 10-12 странами, а сейчас их – уже более восьмидесяти! И почти все такие соглашения нам не нужны, а материально и фискально – просто невыгодны. А недавно это признал и наш президент. Но в минфине это видеть никак не хотели! 

Вторая - практика сложилась такая, что за базовую основу для таких соглашений мы брали (и берем!) модель ОЭСР, которая категорически не подходит для наших условий. Но почему-то не используем модель ООН, которая нам более выгодна. Опять – вопрос к нашему минфину. 

Третья причина. Залог успешности всех наших налоговых отношений с другими странами лежит в правильном построении нашей налоговой системы. Это – и основа при ведении переговоров  с другими странами, и возможность защищать свои интересы и без всяких соглашения. А с этим у нас – абсолютный провал. 

И вот – мое отдельное мнение. Я не хочу говорить про ФНС – они стараются, как могут. Но в Минфине, и в Госдуме налогами у нас занимаются откровенные дилетанты. 

Вот, к примеру, в Госдуме сейчас обсуждаются всякие «левые» и «кривые» способы, как обложить налогами наших ино-агентов, уехавших за рубеж.    

Но никому из депутатов даже в голову не приходит, что есть абсолютно законный способ решить эту проблему. Это – система так называемых withholding taxes, которые взимаются при переводе доходов за границу и которые действуют во всех странах мира. 

И в некоторых странах Латинской Америки ставки этих налогов достигают 70 % - 80 %. Но в крайнем случае можно временно ввести и ставку в 90 % и даже в 100%  - чтот дает возможность добиться поставленной цели и без крайних мер. Но нашим депутатам всё это неведомо. 

А о качестве наших налоговых законов можно судить просто по тому определению «налога», который присутствует в нашем Налоговом кодексе. Большей нелепости придумать просто невозможно!

Итак - два года учебы, второе высшее образование, специальность   - «Валютно-финансовые отношения». Что я успел за эти два года? 

Написал и защитил кандидатскую диссертацию. Написал и опубликовал докторскую диссертацию. Два года учил французский язык (потом не пригодился). Три месяца провел в Вене. Привык к немецкому языку (иногда разговариваю с детьми). Нашел работу в СЭВ - в МИБе. Подумал о работе переводчиком в ООН. Хорошие перспективы – с четырьмя из пяти ооновских языков (китайский, английский, испанский и русский). 

И опять – План № 2. С докторской диссертацией по налоговым соглашениям немного ошибся – полгал, что она – по праву, а доктором юридических наук мне становиться совсем не хотелось. Позже понял, что при небольшой доработке можно было ее пустить и по экономическим наукам. 

В итоге потом написал еще не мене пяти диссертаций, но ни одну из них не защитил. Одни опубликовал как монографии, другие вышли под другими фамилиями (спрос на такие услуги был стабильный).

Наконец, только через восемь лет я защитил докторскую диссертация в форме научного доклада – по сумме публикаций. Но страна была уже другой. И План № 2 уже  потерял свою актуальность. 

Ну вот - План № 2 я выполнил, но теперь это потеряло всякий смысл. Действительно, мне уже предлагали должность завкафедрой, но в нынешних условиях это и неинтересно, и невыгодно. 

Напомню: в мои времена завкафедрой мог легко зарабатывать больше союзного министра. А сейчас? Вот и вся история! И потому мне надо было думать о новом Плане. 

В реальности передо мною было два варианта. Первый вариант - позаботиться о собственном материальном благополучии. 

Например – переехать в США. Многие мои знакомы так и потупили. И все неплохо там устроились. Всё это нынешнее безумие на академические круги там не распространяется. 

А какие у меня были шансы? Можно было бы попытаться издать учебник в США. У меня таких учебников – несколько, и любой из них мог бы быть быстро адаптирован для США (любой может в этом убедиться сам). 

А написать и издать вузовский учебник в США – значит, обеспечить себя на всю жизнь. Три моих учебника (в соавторстве) и так уже были напечатаны в США – без всякого «продвижения» с моей стороны. 

Для этого варианта у меня был и хороший стартовый шанс  – меня зачислили в Уортонскую школу бизнеса. Для справки: в международном рейтинге лучших школ бизнеса 1996 года Уортон занимал первое место. А Гарварду (куда поехал в этом же наборе Явлинский) отведено в этом же рейтинге только пятое место! Но в итоге я решил в Уортон не ездить (и, видимо, правильно сделал).

Второй вариант: заняться благополучием моих детей. Попытаться создать им такую «подушку безопасности», чтобы ни им, ни их детям уже не пришлось бы думать о поиске какой-то наемной работы. 

Я выбрал этот второй вариант. И, как оказалось, прогадал. Ничто из моих усилий и моих возможностей до моих детей не дошло. Ни по карьере, ни по деньгам, ни по всему остальному. Но это – отдельная история. 

Скажу только, что в этом Плане я встретил неожиданного противника – мать моих детей. Оказалось, что ей никак не подходят мои усилия сделать наших   детей – самостоятельными и благополучными. И в этой борьбе против их благополучия она готова проявить самое остервенелое упрямство. 

И в итоге эта мама победила. Победила своих детей. Одержала победу – сломала жизнь своим детям. При полной поддержке со стороны государства. 

У них нет ни полезного образования (зато есть куча дипломов), нет семьи, нет детей, нет карьеры, нет денег. Они живут в съемном жилье, они тратят всё, что зарабатывают. Если они потеряют работу, они потеряют ВСЁ и окажутся просто на улице. 

Да, есть надежда, что они так дотянут до пенсии. Осталось всего двадцать – двадцать пять лет. И это – результат, за который государство заплатило квартирой, всякими льготами, всякой прочей «поддержкой материнства». То, что эта мама не сделала аборт, дает ей права требовать, требовать и требовать. 

И государство с этим согласно. Но дети не рождаются из-за пособий! И все усилия государства в этой области не дают прироста населения, они дают тупики – детей, которые не хотят иметь детей, которые не умеют создавать семьи, которые не способны жить в семье. У них всё «на пробу» -  не получится, пойду пробовать дальше. 

А государство фактически своей налоговой и социальной политикой закрывает единственный правильный путь – когда семьи создают мужчины, способные содержать свою жену и своих детей. 

У нас мужчины не могут зарабатывать достаточно денег, не могут содержать свои семьи. И государство не хочет установить минимальный уровень оплаты труда хотя бы на уровне пять долларов в час (в США – пятнадцать долларов в час). Но зато берет налоги – до 70 % от зарплаты. 

А я – проиграл этот свой План. И проиграл – по своей собственной вине. Ведь весь этот женский бесправный произвол строился только на одном обстоятельстве – что наши дети были прописаны на жилплощади их мамы. Судом дети не были РАЗДЕЛЕНЫ. Они остались в общем ведении супругов! 

Но я сделал ошибку – выписал их из моей квартиры. Ведь они и родились в моей квартире! Но – сделал уступку их маме. Без этого она получила бы от государства не двух, а однокомнатную квартиру. 

Вот, еще одна моя ошибка – нельзя уступать в таких ситуациях ни миллиметра!  

А что это такое – у наших детей нет своих детей? А это означает, что мы уже потеряли ЦЕЛОЕ ПОКОЛЕНИЕ своего народа! 

И это не просто какая-то «демографическая яма». Это – фатальный провал всей нашей социальной политики! Это – приговор всей нашей концепции «социального государства».  Это – финал, который разом обесценивает все наши победы и достижения!

Ну, что же –главное сказано, а детали можно прояснить позднее. И теперь – выводы.

Вывод первый. Не видел я для себя в СССР ни «железного занавеса», ни каких-то ограничений – кроме тех, которые сам для себя ставил. Правильные они или нет – это вопрос индивидуальный.

Вывод второй. Планы надо строить реальные, а сроки определять «с запасом» - на случай всяких осложнений. Например – для поступления в МГУ я отводил себе 17 лет! 

Вывод третий. Надо стараться быть нужным, но – не незаменимым. 

В первом случае тебя уважают и тебе помогают. Во втором случае тебя тормозят, придерживают и всячески ограничивают. Мой способ решения этой проблемы: по каждой своей работе издавать учебник-инструкцию – так, чтобы любой потом мог справиться с моей работой.

Вывод четвертый. Не уступайте ни миллиметра своих прав дуракам. Уступать можно умным друзьям и умным врагам. Первые это оценят, вторые могут начать вас уважать (если, конечно, вы не идете на уступки под прямым их давлением). 

Вывод пятый. Всегда имейте План «В». А лучше бы еще иметь и План «С». И не полагайтесь только на работу «на хозяина» (работу по найму). Всегда имейте альтернативу – работу самому «на себя». 

Помните: всегда выгоднее продавать не свой труд, а его плоды (материальные и нематериальные). В последнем случае иногда можно обходиться – вполне законно! - и без уплаты налогов (например – в случае бартера). 

Так всё же – у вас есть План?