«Штурман, идём на абордаж!»

Виктор КОРОЛЁВ

Действующие лица: 

Михаил Сергеев (1891—1974) — русский военно-морской офицер, лётчик, участник трёх войн: Первой мировой, Гражданской и Великой Отечественной. Кавалер царских и советских военных орденов. 
Феликс Тур (1889—1953) — штурман гидросамолёта, унтер-офицер. 

Место действия — Российская империя. 
Время действия — весна 1917 года. 

Автор (из-за кулис): Конца войне ещё не было видно. Российская империя зашлась в погибельной разрухе. В феврале 1917-го в стране грянула революция. Царь отрёкся от престола, власть перешла к Временному правительству. Однако хаоса в многострадальной России не стало меньше. Армия бузила, не желая больше воевать. Лишь флот ещё держал фасон и дисциплину, сохраняя какой-никакой порядок. На кораблях традиционно несли вахту, береговая охрана охраняла берега, черноморская авиация с рассветом поднимала в воздух свои летательные аппараты и бомбила германского союзника — распадающуюся Османскую империю… 

В ТОТ ДЕНЬ, 12 марта 1917 года, с Севастопольской базы вышли специальные корабли с размещёнными на палубах гидропланами. Одна группа российских летунов должна была разбомбить на Босфоре насосную станцию, расположенную недалеко от вражеской столицы. Цель другой группы — аэрофотосъёмка турецких артиллерийских батарей. Обе задачи были выполнены. Отбомбились удачно, практически уничтожив главный источник питьевой воды. Турки, конечно, стреляли с земли, но домой авиаотряд вернулся почти без потерь. «Почти» — это значит, что ещё в воздухе не досчитались одного аэроплана. На земле ждали до вечера. Утром экипаж гидросамолёта в составе лейтенанта флота Сергеева и унтер-офицера Тура был объявлен пропавшим без вести. Хотя все прекрасно понимали: когда топливо кончается, морские волны не оставляют ни шансов, ни следов. И кто мог подумать? Ведь всего лишь сутки назад ещё ничто не предвещало…
— С Богом! — штурман Феликс Тур, он же наблюдатель и бомбардир, привычно перекрестился, когда корабельный кран снял с палубы их летающую лодку «М-9». Крюк подъёмника ушёл вверх, и «девятка» закачалась на морской воде. Чем хороша эта новая машина — взлетает легко и садится аккуратно, словно гость в незнакомое кресло. Лишь бы стропальщики на корабле не подкачали, а уж пилот — флотский лейтенант Сергеев — дело своё знает. 
Они сидели в тесной кабине рядом, плечо к плечу. Оба молодые, почти ровесники. Оба из семей священнослужителей. Летают вместе недавно, но что сразу подружились — нельзя сказать. Оба субординацию держат, она мужскому уважению не помеха. 
— Штурман, сколько до цели? 
Берег турецкий виден уже. Гористый, лесом покрытый. Оттуда, с вершин холмов, и открыли по ним огонь пулемёты. Совсем рядом, справа и слева, рвутся зенитные снаряды, от осколков жалобно трещит фанера плоскостей. 
— Снимай! — кричит пилот Сергеев своему подчинённому. — И крепче держись, сейчас вправо возьму! 
Послушная машина пикирует, уходит с разворота в ущелье, поплавками шасси почти касаясь верхушек сосен. Позиции турецких артиллеристов — как на ладони. Наблюдатель Тур не успевает менять пластины на фотоаппарате. Ещё один разворот, снизу снова стреляют, от крыльев летят мелкие щепки, но это не страшно. 
Страшнее, что течёт топливный бак и перебиты рулевые тяги. Хорошо ещё, что Сергеев успел набрать высоту к тому моменту и сейчас, перевалив через вершину горы, уводит самолёт в открытое море. 
Плюхнулись на воду совсем не аккуратно. Вылезли оба из тесной кабины. 
— Штурман, к бензобаку! Заделать дыры! А я займусь рулями… 
Берег совсем рядом, практически на виду у врага чинят летуны свой подбитый самолёт. И без бинокля видно, как от причала отвалила шхуна береговой охраны, на палубе — полтора десятка человек в красных фесках, в плен хотят взять русских. Шхуна парусная, приближается быстро. 
— Командир, дыры заделаны, можно заводить! 
— Штурман, трави трос потихоньку! — командует Сергеев унтер-офицеру, залезая в кабину. — Как мотор схватится, отпускай — и рванём! Авось, оторвёмся! 
Не подкачала «девятка», словно лебедь или какая другая водоплавающая птица, оставляя за собой усатый след, гидроплан оторвался от морской глади — счастье, что штиль был! — и стал тяжело набирать высоту. 
А сзади внизу — шхуна с кричащими турками, они стреляют из винтовок, кулаками трясут, злые. Чихает, кашляет мотор раненого аэроплана. Нет, не уйти летунам. Уже и берега не видно, а всё равно не дотянуть до своих, придётся опять садиться. 
— Что там, штурман? 
 — Всё! Почти сухой бак! 
Приплыли. Летающая лодка покачивается на морской волне, белые паруса турецкой шхуны всё ближе — шансов у русских никаких. 
— Штурман, к пулемёту! 
Сергеев попытался завести мотор, и — о, чудо! — пропеллер крутанулся. «Девятка», дымно стреляя остатками вонючего топлива, поползла по воде. Да всё быстрее, быстрее. И не от турецкого берега, а наоборот, навстречу вражеской шхуне. 
Турки уже близко, целятся с палубы из винтовок. 
— Давай, штурман, поверх голов! 
Две короткие очереди, потом ещё одна. Османов — как корова языком слизала. Они с противоположного борта пытаются спасательную шлюпку спустить. 
— Штурман, идём на абордаж! 
Как раз и мотор заглох, когда гидроплан ткнулся носом о чужой борт. Русский лётчик успел выскочить на крыло. С револьвером в руке, крича и ругаясь, перебрался на палубу судна. 
— Прикрывай, штурман! 
Пулемёт штурмана дырявил паруса, лётчик редкими выстрелами гонял кричащих турок. Вид его был, наверно, ужасен, раз прыгали в воду враги, не оказывая сопротивления. Винтовки, правда, они не бросали. Переполненная шлюпка, подбирая своих товарищей, отвалила от борта, пошла на вёслах прочь. Османам вслед наши летуны не стреляли, патроны берегли… 
Два русских воина молча стояли на палубе. Они только что пошли на таран и в коротком бою победили, захватив вражеское судно. Вдвоём против полутора десятка вооружённых турок. Немыслимо. 
— Мы словно пираты прошлого века, с кортиком в зубах, берём врага на абордаж, — тихо сказал Феликс Тур. 
— Тогда не было гидропланов, — усмехнулся Михаил Сергеев. — Наш, кстати, придётся затопить и на парусах уходить с этого места. Они вернутся на катерах — тогда в плен попадём. Надо всё, что только можно, скорей переносить на борт.
Они быстро перетаскали с гидроплана на шхуну пулемёт, фотоаппарат с пластинами, компас, документы и карты. Посмотрели, как уходит на дно родная «девятка», и взяли курс на Севастополь. 
— Всё! — выдохнул Сергеев. — Отдаёмся на волю попутного ветра и волн. Вы, Феликс Варламович, спуститесь вниз и посмотрите, не осталось ли там кого, есть ли продукты, вода, тёплая одежда. И поищите оружие, а то у меня в револьвере осталось всего два патрона. А я пока за штурвалом постою и с парусами разберусь… 

Интересно, что на земле они общались на «вы» и по имени-отчеству, а в воздухе, в боевой обстановке Сергеев был с подчинённым на «ты» и называл его исключительно «штурман». Так повелось в их экипаже: не дружили, но по-мужски искренне уважали друг друга. 
Примерно через час Феликс поднялся наверх. За это время почти ничего не изменилось: никто их не преследовал, море было бескрайним и спокойным, ни дымка, ни точечки на ровном горизонте.

Только паруса издавали не шаркающие звуки, как раньше, а какой-то тихий шелест. Они безвольно провисли — штиль. Шхуна мирно дрейфовала под закатным солнцем. Уже без турецкого флага на мачте. 
— Каков улов? — устало поинтересовался Сергеев. 
— Армейская фляжка с водой, початая бутылка вина, кусок сыра и сухарь. Оружия нет. Полно подушек и одеял. 
— Негусто. 
— Как думаете, Михаил Михайлович, надолго мы встали? 
— Полагаю, что нет. Зыбь свежая, а такое бывает при смене ветра. Если паруса начнут хлопать, к утру, возможно, поймаем ветер. Остаётся ждать и надеяться. Всё равно нам с вами придётся всю ночь в четыре глаза смотреть, нет ли погони. Так что несите одеяла и подушки прямо сюда, на мостик… 
Только что было светло, но в одно мгновение темень накрыла весь окружающий мир, словно свет погасили в маленькой комнате. И совсем не мартовский холод заставил обоих закутаться в толстые одеяла из верблюжьей шерсти, прижаться спинами и вести долгий разговор, чтобы не уснуть. 
— Вы и корабельное дело знаете, Михаил Михайлович? 
— Так я же морской кадетский корпус окончил, до мичмана дослужился. А как первый раз полетел пассажиром на аэроплане, так и заболел небом. Первый в России военлёт Сева Абрамович меня учил летать. Вы же тоже не случайно в корабельном отряде оказались, Феликс Варламович? 
— Отнюдь. Я сын приходского священника, и сам готовился служить Богу. Но вот призвали и приставили к гидропланам. Хочешь — не хочешь, а летать пришлось. 
— Ой, что же это я! Давай-ка, штурман, принимайся за дело! Вот тебе карта, компас, хронометр! Вот тебе Полярная звезда. А эта штука называется лаг — определяй по ней скорость шхуны и рисуй, где мы находимся. А то, не дай Бог, к туркам нас за ночь отнесёт… 
Штурман ушёл в рубку прокладывать курс на карте. Вернулся, когда уже светало. 
— Дрейфуем точно на Крым. Скорость — две мили в час. 
— Молодец, штурман! Стало быть, до родного Севастополя осталась ровно тысяча морских миль. Это пустяки, ведь дорога домой всегда короче. Благодарю за службу, кормчий! 
— Рад стараться, да только еды-то у нас совсем нет… 
— Кормчий — не от слова «кормить», а от слова «корма». А на корме у нас что находится? Правильно — штурвал. Кормчий — это и есть штурман, рулевой, специалист по навигации. А тот, кто кормит, это — кок. Вопросы есть, кормчий? 
— Никак нет! Хотя… Можно спросить про Севастополь? Почему он для вас родной? 
— Так он для всех, наверное, родной. Город русской славы. Город ста одного имени. 
— Как это? 
— Ну, Сева-сто-Поль. Когда мой инструктор Сева Абрамович погиб, я сказал себе, что сына назову в его честь, а если дочь — то Полиной. И сам проживу сто один год… 
Солнце показало свой улыбающийся глаз. Стало теплее. Сергеев расписал вахты по четыре часа и отправил штурмана вниз — нормально поспать в кубрике. Сам ещё раз обошёл всё судно, проверил такелаж, в грузовой трюм спустился. Хотел половить рыбы, но не нашёл снастей — шхуна явно не промысловая была. 
Когда Феликс пришёл его сменять, лётчик чистил тряпкой свой наган. 
— Вот, порядок, — крутанув барабан офицерского револьвера, он хмыкнул. — Два обязательных патрона осталось. 
— Почему обязательных? 
— Потому что из пулемёта никак не застрелишься. Или у тебя мечта о плене есть, штурман? Приказываю и тебе следить за пулемётом! 
— В нём тоже патронов на одну очередь осталось. 
— Тем более. Беречь для последней схватки!.. 
Всё съестное разделили на несколько частей — каждому досталось на день по крошке сухаря и по три глотка воды. 
— Пока силы есть, можно и потерпеть. Больше лежать надо, Феликс Варламович, скоро поймаем ветер, — командир знал, что и как приказать подчинённому. 
Вторая ночь прошла так же. Ни огонька вокруг на горизонте, лишь звёзды в вышине перемигиваются. Менялись вахты, внизу было намного теплее, сон в кроватном гамаке являлся сразу. Обоим снились дом, друзья, родные… 
Днём они очень надеялись, что увидят гидроплан — должны же их искать, должны же летать к турецким берегам их боевые товарищи, война же идёт. Но никто не летал. 
Очередная безветренная ночь тянулась уныло. Шли четвёртые сутки их дрейфа. У штурвала бодрствовал Феликс Тур. Он и заметил, что привычный тихий шелест парусов исчез, они вдруг захлопали, затрепетали. Шхуна закачалась с боку на бок. Тут же поднялся из кубрика Сергеев. 
— Похоже, ветер поймали, господин лейтенант! — улыбаясь, доложил вахтенный. 
— Рано радуешься, кормчий! На небе звёзд не видно — значит, шторм идёт. Всё, что может с палубы смыть, срочно вниз! И задраить иллюминаторы! 
Потом они, привязав себя к рубке, оба молились, чтобы судёнышко выдержало звериный напор стихии, чтобы очередная гигантская волна не опрокинула, не перевернула шхуну. Измождённые, промокшие насквозь, смотрели, как рвутся неубранные паруса, и молились. 
Наутро шторм стал стихать. А пополудни Тур, снова стоявший на вахте, увидел корабль. 
— Это же наш! Михаил Михайлович, это же русские! 
Сергеев разрешил дать в небо очередь из пулемёта. Но на корабле, похоже, посчитали парусник вражеским, выстрелили из орудия и быстро удалились, как их и не было. 
— Зато мы знаем теперь, что идём правильным курсом! За дело, штурман! 
И целый день они, как могли, чинили паруса. Чем лучше это получалось, тем быстрее шла шхуна. Шла домой, в родной Севастополь… 
На седьмые сутки у западного побережья Крыма катер российской погранслужбы обнаружил странную шхуну без опознавательных знаков. Такелаж её был в плачевном состоянии, судно рыскало на волне. Пограничники решили, что экипаж давно покинул корабль, но когда поднялись на борт, увидели двух человек в лётной форме. Они были крайне истощены и слабы, но один из них держал в руке револьвер. Он назвался лейтенантом Сергеевым из корабельного отряда. 
Уже к вечеру отпоенные куриным бульоном летуны оказались среди своих. Вычеркнутый из всех списков, но воскресший из мёртвых экипаж гидроплана привёл себя в порядок и доложил о выполнении приказа в штабе. Полковник выслушал подробный рапорт, а фотопластины, бегло просмотрев, бросил в корзину. 
— Это теперь не имеет ценности. У России больше нет царя, а у нас нет России. И турецкий Константинополь улыбнулся нам. Впрочем, господа авиаторы, ваш подвиг будет отмечен высокими наградами. Свободны! 
Награды вручал лично командующий Черноморским флотом вице-адмирал Колчак. 
— На линкоре «Георгий Победоносец» нас провели в каюту командующего. Я увидел перед собой низкого роста брюнета с орлиным носом, короткой стрижкой, с очень энергичными и волевыми чертами лица, — вспоминал позже Михаил Сергеев. — Он поздравил с выполнением задания и заставил подробно рассказать о таране и пленении вражеской шхуны. Он сказал тогда: «Молодцы, не опозорили русский флот!» — Интересно, что впоследствии, во время Гражданской войны, мне пришлось сражаться против адмирала Колчака на Восточном фронте… 
Лейтенант Сергеев был награждён золотым Георгиевским оружием, а унтер-офицер Тур — Георгиевским крестом 4-й степени. Таран русским аэропланом вражеского судна так и остался в истории мировой авиации единственным подобным случаем. 

Автор (из-за кулис): Исполнится всё, о чём мечтали на захваченной шхуне русские авиаторы. Феликс Тур станет священником и всю жизнь прослужит Богу. Михаил Сергеев пойдёт добровольцем в Красную армию и через десять лет, уже в генеральском звании, дорастёт до заместителя командующего всей авиацией РККА. Он обещал прожить 101 год, и это у него почти получилось…