О восхождении холмогорского самородка к вершинам наук и... к Богу

Владимир КРУПИН

Явление Ломоносова в мировой истории непреходяще! 
Имя его и дела его не канули в бездну бегущего времени, он с нами, он — наша русская слава, наша гордость. Именно русская. Гениев в мировой истории немало, но они гении, так сказать, вненациональные, а Ломоносов мог быть только русским. Тот его высокий Божеский дар, тот высший творческий ум, та самобытность могли раскрыться в нём только в России.

Ну, кто бы ещё на его месте, когда он был уже всемирно известен, но жил в бедности, в постоянных нападках на него ненавидящих Россию учёных, отказался бы от приглашений поехать в другую страну, где его ждали огромные деньги и условия для работы. Нет, его любовь к России превышала любые богатства. Страшно думать, ч т о было бы с Россией, когда бы в ней стали править бал учёные типа Шумахера, писавшие русскую историю и при этом не знавшие русского языка. Сколько бы они всего наколобродили, но им воспротивился Ломоносов. И выстоял!
Помню, в наше вятское село приехала семья из Архангельской области. В наш класс пришел мальчишка из этой семьи. Отлично помню, как он задирал нос, превозносился над нами, еще бы: «У нас Ломоносов! — говорил он, — а у вас-то кто»? — Нечего было нам возразить. А ведь до Великой Отечественной войны всё делалось для забвения русской истории, даже летоисчисление большевики хотели сделать не от Рождества Христова, не от Сотворения мира, а от Октябрьского переворота 1917-го года. Кровь, пролитая за спасение России, вернула нам и православные церкви, и русскую историю. Но, к сожалению, истолкование её оставалось материалистическим.
Так, мы и знать не знали, что Ломоносов был глубоко верующим человеком. Мало того, прекрасно знал Священное писание, был чтецом в церкви, Был, как писали потом его односельчане, «охоч читать в церкви псалмы и каноны и жития Святых и в том был проворен». — Так что он отправился в Москву не каким-то неотёсанным деревенским парнем, а человеком очень грамотным. Русский Север, не знавший крепостного права, знал и любил грамоту. «Вратами учёности» называл Ломоносов свои первые учебники «Грамматику» Смотрицкого и «Арифметику» Магницкого. В быту он был незаменимым работником, знал многие ремёсла. Что такое крестьянин, рыбак? Это и кузнец, и плотник, и пахарь, и повар, и сетевязальщик… десятками специальностей владел Михаил Васильевич. Кроме всего прочего он был необычайно крепок физически, уже в четырнадцать лет боролся со взрослыми поморами. Что касается его памяти, она была совершенно дивная, он знал такое множество былин, сказаний, легенд, что его наперебой звали в рыбацкие артели, где долгие зимние вечера скрашивались устными рассказами из народного творчества. И удивляться ли тому, что Ломоносов знал потом практически все европейские языки, латынь, греческий, и держал в голове как в книжном хранилище достижения как естественных, так и гуманитарных наук.
На такого видного красавца и работника засматривались девушки. А надо сказать, что родная мать умерла, когда Михаилу было восемь лет. И первая, и особенно вторая мачехи не любили Михаила, особенно его увлечение книгами. Много времени спустя, описывая свою жизнь, Михаил Васильевич заметил: «Меня оставил мой отец и мать ещё в младенстве, но воспитал меня Творец и дал жить в благоденстве». — Отец хотел женить Михаила, но Михаила Господь призывал на большое поприще служения России. 
Обязательно надо сказать, что все обозники из Архангелогородчины делали остановку в Антониевом Сийском монастыре. Отдыхали, молились, обязательно причащались. Монастырь этот был для Русского севера второй по значению после Соловецкого, в нём с середины семнадцатого века была типография, и он имел подворья в Москве, Архангельске, Вологде. Ныне он также возрождён. Именно здесь раб Божий Михаил получил благословение на дальнейшую, уже московскую, жизнь. Но кто ждал Михаила в Москве? Никто. Биограф его пишет: 

«Овладела душой его скорбь, начал он горько плакать; пал на колени, обратил глаза к ближней церкви и молил усердно Бога, чтобы его призрил и помиловал».

И — не оставил Господь Своего избранника. Далее Заиконо-Спасский монастырь, Славяно-греко-латинская академия, заграница, возвращение в Россию и — труды, труды, труды... Как благотворно листать страницы восхождения русского гения к вершинам наук. Одно их перечисление потрясает: 

• механика, 
• физика, 
• математика, 
• химия, 
• оптика, 
• горное дело, 
• металлургия, 
• гляциология… 

— что говорить! Это первый русский академик, основатель Российской академии. Что же касается его свершений в литературе, тут надо твёрдо сказать, что он — краеугольный камень русской классической поэзии. Всяко называли Ломоносова: русский Цицерон, наш Вергилий, наш Леонардо, наш Гёте. Наиболее лестным было название: наш Давид. Это после того, как Ломоносов одним из первых стал перелагать Давидовы псалмы на поэтические строки. 
И в науках, и в поэзии для Ломоносова на первом месте Творец. В стихах постоянные мотивы смирения перед Богом, благоговения пред Его престолом. Вся Россия знала наизусть многие стихи и оды Ломоносова. Любой школьник читал на память ломоносовского «Иова». Вспомним, как Хлестаков в «Ревизоре», стараясь понравиться жене и дочери городничего, высокопарно цитирует: «О ты, что в горести напрасно на Бога ропщешь, человек…». В этом стихе Бог спрашивает человека:

 Возмог ли ты хотя однажды
 Велеть ранее утру быть,
 И нивы в день томящей жажды
 Дождем прохладным напоить?
 Ладье способный ветр направить,
 Чтоб в пристани ее поставить,
 И тяготу земли тряхнуть,
 Чтобы безбожных с ней сопхнуть?
 
Последние строчки напоминают о Божием гневе к нечестивым: разрушение Помпеи, Карфагена, потопление Содома и Гоморры и образование на их месте Мертвого моря — это наказание жителей за разврат. И финал, как вывод:

 Господь на праведных взирает,
 И их в пути Своем хранит.
 От грешных взор Свой отвращает
 И злобный путь их погубит.

У Ломоносова есть великолепные картины описания земных красот. Но и они свершены ради показа славы Творца. Они так и называются: «Утренние размышления о Божием величии» и «Вечерние размышления о Божием величии». Вот, например, пишет он о северном сиянии (ему ли, помору, не знать его):

Что зыблет ясный ночью луч,
Что тонкий пламень в твердь разит?

Как молния без грозных туч
Стремится от земли в зенит?
Как может быть, чтоб мёрзлый пар
Среди земли рождал пожар?

Удивительно! Мёрзлый пар! А вот отрывок из «Утренних размышлений» (рассвет, солнце восходит):

Там огненны валы стремятся
И не находят берегов,
Там вихри пламенны крутятся,
Борющись множество веков.
Там камни, как вода, кипят,
Горящи там дожди шумят.
Сия кипящая громада
Как искра пред Тобой (то есть пред Богом) одна.
О, коль пресветлая лампада
Тобою, Боже, возжена
Для наших повседневных дел,
Что Ты творить нам повелел.
От мрачной ночи свободились
Поля, бугры, моря и лес,
И взору нашему открылись,
Исполнены Твоих чудес.
Там всякая взывает плоть:
— Велик Зиждитель наш Господь!

Полное впечатление, что автор лично был на солнце и видел эти горящие дожди и кипящие, как вода, камни. А солнце — лампада пред Божиим престолом, как сказано! Невиданная дотоле смелость изобразительности. Интересно, что компьютер нашего времени непрерывно возмущается против, в его электронном понимании, «неправильных» слов и оборотов. Назидательно подчёркивает их то красной, то зелёной чёрточкой. Но слова-то, но обороты всё наши, русские. И очень благотворно знать их.
Известно своеобразное состязание Тредиаковского, Сумарокова, тогдашних властителей в литературе, — и Ломоносова. Они, что называется, выпустили на троих одну книгу. Свои имена не обозначили с тем, чтобы сами читатели кому-либо отдали предпочтение. Задача была: поэтическое переложение псалма. Таковые труды были и ранее, известна «Псалтирь рифмованная» Симеона Полоцкого. Наши поэты взяли для переложения псалом сто сорок третий. Начало его: «Благословен Господь, Бог мой, научаяй руце мои на ополчение, персты моя на брань». Чеканные строки Ломоносова запоминались сразу. Сохранялся и смысл псалма, и его молитвенность:
 
Заступник и Спаситель мой,
 Покров и милость, и отрада, 
 Надежда в брани и ограда
 Под власть мне дал народ святой.

 О, Боже! Что есть человек,
 Что ты ему себя являешь,
 И так его Ты почитаешь,
 Которого так краток век.

 Он утро, вечер, нощь и день
 Во тщетных помыслах проводит,
 И так вся жизнь его проходит,
 Подобно как пустая тень…

Больше тогдашние классики с Ломоносовым не состязались. Да, вот так, дворяне и сын помора. Но в России ценность человека определялась не принадлежностью к сословиям. Тот же Ломоносов сказал о Горации: «Беззнатных род препятством не был, чтоб внесть в Италию стихи». — Кроме огромного таланта, откуда же у Ломоносова такое письмо? Конечно, и от устного, и от письменного творчества русского народа. Русский север сохранил былины Киевского цикла. На севере ходили в списках и «Сказание о Мамаевом побоище», и «Слово о Законе и Благодати» митрополита Иллариона, и «Слово о полку Игореве», и летописная «Повесть о Куликовской битве». Конечно, были известны труды летописца Нестора, его «Откуда есть пошла Русская земля», его Жития святых. Ходили по рукам паломнические записки игумена Даниила о Святой Земле. Так что литература Ломоносова возникла не на пустом месте. Кстати заметить, как мог большевик Ленин сказать о русском Севере, что на север после Вологды сплошь тьма, дикость, невежество? 
Ломоносов всю жизнь изучал народное творчество, указывал на его высокую нравственность. Он прекраснейший драматург. Трагедии «Демофонт», «Тамир и Селима» и доныне читаются и представляются вполне приемлемыми для постановки. Их, в нашем понимании, немного старомодный слог по мере чтения вовсе перестаёт замечаться и видится только действие, только герои, которые благодаря таланту автора легко перешагнули двести пятьдесят лет и стали нашими современниками. Искусства ради искусства нет у Ломоносова. Он пишет, например, поэтическое «Письмо о пользе Стекла» своему благодетелю, графу Шевалову:
 
Неправо о вещах те думают, Шувалов,
Которые Стекло чтут ниже минералов,

Приманчивым лучом блистающим в глаза:
Не меньше польза в нем, не меньше, чем краса…

Лекарства, что в Стекле хранят и составляют:
В Стекле одном оне безвредно пребывают…

Во зрительных трубах Стекло являет нам,
Колико дал Творец пространство небесам…

И в нынешних веках нам Микроскоп открыл, 
Что Бог невидимых животных сотворил!..
 
Ну кто ещё кроме Ломоносова мог назвать микробов «невидимыми животными»? Учёному было дано постигнуть и беспредельность космоса, и тайны живой плоти и неживой материи. Ломоносов был независим в своих суждениях. Да, он писал Оды императрицам. Но как? Елизавете напоминал заслуги Петра Первого, а Екатерину Вторую призывал следовать делам Елизаветы.
Здесь следует включить в текст вот какое рассуждение: Пётр Первый много наломал дров. Наряду с необходимыми преобразованиями армии, флота, горного дела, промышленности, царь, что называется, ломал через колено и русскую старину, обычаи. Брадобритие — это не самое страшное. А вот постоянное приглашение в Россию иностранцев — это беда. Не один же Меньшиков из русских был способен к трудам. И вот здесь противником онемечивания, оголландивания, офранцуживания России выступил гений Ломоносова. Известно его великое высказывание о русском языке, который несомненно выше всех европейских, он высокодуховен, на нём говорят с Богом. Владеющие русским более других проникают в тайны мироздания.
Такой силы любви к России не могло бы быть у человека, выросшего при дворе, там, где порядочность заменена приличием, в Ломоносове истинно народная Россия. Любовь к ней — норма его поведения. Однажды Ломоносов даже ударил учёного немца за неуважительное высказывание о русских. Его схватили, посадили в тюрьму. За такую выходку тогда могли повесить, и только по Высочайшему изволению он был помилован. Затрещина эта как раз сродни той пощёчине, которую нанёс святитель Николай Мир Ликийских нечестивому Арию.
Удивительно цельная натура, Ломоносов не разделял научное и художественное познание мира. Профессор Московской Духовной академии М.М. Дунаев говорил в связи с этим «о нелепости противопоставления научного познания и духовных ценностей». — Подводя краткий итог, процитируем Ивана Ильина, ибо лучше, чем он, нам о Ломоносове не сказать:

«Ломоносов никогда не забывал благодарить и воспевать Господа Бога, даровавшего ему мощный разум и несокрушимую трудовую энергию. Всё его творчество было славословием, хвалою Создателю мира».