Солоневич: «Социальная революция есть прорыв к власти ублюдков и питекантропов…»

«Социальная революция устраивается не "социальными низами", а биологическими подонками человечества. И не на пользу социальных низов, а во имя вожделений биологических отбросов. Питекантроп прорывается и крушит все. Пока захваченное врасплох человечество не приходит в себя и не отправляет питекантропов на виселицу...»

Московские статуи изображали металлиста и текстильщицу [рабочего и колхозницу], стилизованных под советскую власть. Металлист представлял собою то, что в Германии назвали бы Rassenschande — продукт кровосмесительной связи человека с гориллой. Над горилльим туловищем — мощные стальные челюсти, а над челюстями — узкий медный лоб. Вся конструкция выражает предельную динамику: ублюдок куда-то прет. Все размеры мыслительной коробки не оставляют никаких сомнений в том, что ублюдок и понятия но имеет, куда и зачем ему следует переть. Но страшные руки готовы кого-то хватать и стальные челюсти — кого-то кусать. В его глазках выражены поиски классового врага, выражена ненависть ко всему, что есть в мире не ублюдочного….
.
И вот другой Дворец Труда — берлинский клуб Арбейтсфронта. И скульптурное оформление идей Третьего Рейха в этом клубе, на площадях, в парках... Все несколько уже, несколько ниже, но, в сущности, все то же самое: сжатые челюсти, стиснутые кулаки, узкие лбы и готовность куда-то переть и что-то крушить, — переть и крушить по первому приказу, не размышляя ни о целях, ни, тем более, о последствиях…

Они прорвались к власти и к крови только случайно. Только потому, что мы, нормально скроенные люди что-то проворонили, прошляпили, прозевали, — по недосмотру всего нормального человечества. Но, раз прорвавшись, они, действительно, будут переть и крушить — ибо они объединены общим им всем чувством ненависти и еще — чувством безвыходности: от постаментов и монументов Москвы и Берлина дорога только одна — на свалку. Они как-то, вероятно, в общем смутно, но все-таки ощущают и случайный характер своей временной победы и кровавую черту, которая отделила их от всего остального человечества — отсюда звериная настороженность горилльих глазок.

Питекантропы были первым открытием, которое я сделал в Германии. Трудно доказуемым, но поистине страшным открытием, ибо оно давало совсем иной ответ на вопрос о причинах революций, чем тот, какой мы привыкли сдавать на экзаменах по истории, политической экономии, философии и другим смежным доктринам современной социальной астрологии.

Этот ответ говорил, что социальная революция есть прорыв к власти ублюдков и питекантропов. Что теория, идеология и философия всякой социальной революции есть только "идеологическая надстройка" над человеческой базой ублюдков. Что "социальные условия" и социальные неурядицы не есть причина революции, а только повод, только предварительное условие: социальные неурядицы расшатывают скрепы социального организма, построенного нами, нормальными людьми для наших, нормальных людей, вкусов, потребностей и возможностей, и тогда в щели расшатанного организма врывается питекантроп. Что социальная революция устраивается не "социальными низами", а биологическими подонками человечества.

И не на пользу социальных низов, а во имя вожделений биологических отбросов. Питекантроп прорывается и крушит все. Пока захваченное врасплох человечество не приходит в себя и не отправляет питекантропов на виселицу.

Это открытие было очень неуютным. Оно ставило крест над всякими разговорами о германском бруствере против коммунизма, оно делало мое пребывание в Германии бессмысленным и бесцельным, и оно определяло революцию, как вечно пребывающую в мире угрозу. Ибо, если неистребимо существует человеческий талант и гений — то, на другой стороне биологической лестницы так же неистребимо существует ублюдок и питекантроп. Если есть сливки, то есть и подонки. Если есть люди, творящие жизнь, то есть и люди ее уродующие.

Напомню самые основные черты ленинского патента: государственная власть в стране принадлежит единственной партии — оппозиция истребляется физически. Партия эта обладает единственно научным мировоззрением, другие мировоззрения уничтожаются. Во главе партии стоит единственно гениальный вождь — конкуренты отправляются на расстрел. Единая партия, возглавляемая единым вождем, проводит единственно возможный план спасения человечества — другие планы подавляются вооруженным путем.

Эта партия опирается на избранный слой всего человечества (избранную расу или избранный класс) и проходит непрерывное чистилище расстрелов. Она ведет беспощадную войну со всеми врагами само собою разумеющегося, научно-обоснованного, математически неизбежного светлого будущего. Она подавляет внутреннего врага и она уничтожает и внешних врагов. Воплощая в себе лучшие мечты лучших представителей человечества, она окружена остатками отжившего строя, вредителями, предателями, саботажниками, трусами и уклонистами. Но в ее руках находится беспощадный "меч революции", и будущее принадлежит ей: только идиоты и преступники не могут, или не хотят, видеть неизбежности этой победы: "революция это вихрь, который сметает всех ей сопротивляющихся". Именно для этой победы партия организует массы — работников и работниц, мужчин и женщин, детей и сыщиков. Именно она приведет человечество к окончательному социалистическому раю на нашей земле. Да здравствует наша непобедимая партия! Да здравствует наш непогрешимый вождь!

Эта схема, средактирована, так сказать, алгебраически — в намеренно абстрактных выражениях. Но под любую абстракцию можно подставить любую конкретную величину Москвы или Берлина — и вы получите программу любой социалистической партии — с той, которая к власти уже пришла и той, которая еще лицемерит но дороге к власти. Но в особенности той, которая к власти уже пришла и не находит нужным даже и лицемерить...

Да, собственно, нового ничего: "…Будущее за нами! Да здравствует мировая революция… ублюдков и питекантропов!"

Это, конечно, только схема — но это точная схема. В промежутках между ее основными линиями разместились и кое-какие индивидуальные отличия… Основная разница все-таки в том, что немец повиновался — и расстреливать его было, собственно, не для чего. Русский трудящийся ведет войну вот уже тридцать лет и расстреливать пришлось по необходимости. И еще в том, что русский социализм пришел к победе на шестнадцать лет раньше немецкого. Впрочем, Берлин судорожно старался эти шестнадцать лет наверстать: "догнать — перегнать", совсем как товарищ Сталин собирался догонять и перегонять Америку…

(из кн. Ив. Солоневич. Диктатура слоя. Германия, 1946)