Левые и монархисты: мечтательность и трезвость

Автор: Михаил Смолин

Должен отметить нарождающуюся положительную тенденцию. Последнее время русских монархистов левые и прочие «оплодотворённые социализмом» деятели начали воспринимать как своих главных противников. Это будет способствовать выработке совершенно необходимой самостоятельности правых консерваторов и организационной эмансипации от всевозможных социалистических шовинистов.

К политическому хору хулителей недавно присоединился и старый мечтатель Юрий Крупнов, член Федерального совета «Партии дела» выходившей вместе с Навальным на Болотную площадь в 2012 году. Этот пропагандист «передовых форм мышления ноосферного человечества» окончил сельскохозяйственный факультет Университета дружбы народов и считает себя специалистом почти во всех областях знаний. Естественно, что история и политология для Крупнова как выпускника отделения агрономии представляется чем-то легко осваиваемым.

Обычно такие «знатоки» в своих конструкциях предлагают следующую общелевую политическую трактовку революционным событиям: 

— Российская Империя «абсолютно очевидно» (любимое словосочетание) отсталая страна (отсталая то ли со времён промышленной революции, то ли со времен старообрядческого раскола, то ли со времён принятия христианства, здесь есть варианты); 

— Февральскую революцию «абсолютно очевидно» совершили одни либералы, большевики в это время в Швейцарии думали, «как им спасти Отечество» (не важно, что они призывали уже не в первый раз к поражению своей страны, к свержению национальной власти и развязыванию гражданской войны, здесь левые предлагают сильно зажмуриться и ничего не видеть);

— развалили императорскую армию и расшатали русскую государственность только и исключительно февралисты-либералы (в этом чудесным образом опять не участвовали большевики, ни своей радикальной антивоенной пропагандой, ни своими связями с противником — они снова «в белоснежных гимназических фартучках»);

— октябрьский переворот — «совершенно неизбежное, но славное мероприятие». Большевики взяли на себя «тяжелейшую властную ношу» в ситуации, когда власть, где-то там лежала почти «ничейная». И даровали величайшую свободу (военный коммунизм, гражданскую войну и красный террор) всем народам отсталой Империи и всего мира;

— Брестский мир — неизбежная тактика большевиков, чтобы спасти главное — самое передовое учение, избавляющее общество «от всех врагов народа» (враги — это все небольшевики и те партийцы, которые не нравятся главному вождю большевиков, т.е. большинство населения страны) и нацеленное на построение всемирного коммунистического счастья в Международном ССР («счастье» удалось только в отдельно взятой стране — СССР).

Внутри этой повестки формируется «творческая», самостоятельная часть, которая у каждого левого «мечтателя» выглядит по-своему. Хотя если внимательно вчитаться, то общее утопическое направление всё равно просматривается.

Так Прилепин «богоискательствует» и борется в рядах монархистов с иудействующими «царебожниками» и евреями. Крупнов же переживает, что среди монархистов появились «монархиствующие «белогвардейские» извращенцы», февралисты. Всё левые «знают» какими должны быть настоящие монархисты (по левой «классике»), и сильно расстраиваются, если они в эти шаблоны не помещаются.

Необыкновенно трогательная забота о чистоте монархических рядов скорее растёт у них из страха перед политическим противником, единственно по-настоящему альтернативному всем левым и либеральным благоглупостям. 

Крупнова очень беспокоит сегодняшняя распространённость «белогвардейской романтики». Ему не нравится, что между «белой идеей» и монархизмом ставится знак равенства и что белые забирают в свой идеологический багаж критику либералов.

Он «удивляется» и прямо «требует», чтобы всё вернулось на те места, которые они занимают в голове у самого Крупнова. А у него современные белые только выдают себя за монархистов. В его голове вожди и «абсолютное большинство» белых — это «свергатели монарха, антимонархисты». 

Крупнов негодует: «любой, кто этих «белых» воспевает, тоже должен быть, естественно, антимонархистом». А они, видишь ли, изволят своё мнение иметь и так не считают. Возмутительно. Верните всё на свои места, как было в советских учебниках.

Здесь интересно отметить, что во время самой Гражданской войны, большевики, наоборот, старались всех сопротивлявшихся их власти именовать «белыми», монархистами, контрреволюционерами и прочими реакционерами. Сегодняшние левые, напротив, негодуют, как это монархисты посмели «приватизировать» белых.

Всё это тактические уловки. Большевикам удобно было «окрасить» все антибольшевистские силы в белые антиреволюционные цвета. Сегодня же левым хочется, напротив, единому фронту правых консерваторов, монархистов, националистов не дать сплотиться против «левого поворота».

Вполне понятная политическая практика. Но, если посмотреть на утверждение Крупнова чисто исторически, оно не выдерживает критики. Большинство белых офицеров было всё же монархистами или националистами, выступающими «за единую и неделимую Россию». А большевики стояли за мировую революцию и Интернационал.

Непредрешенческая политическая позиция (вопрос будет ли Россия монархией или республикой, оставлялся на потом), выставленная антибольшевистским движением в своей борьбе ради широты своих рядов, вовсе не говорит о том, что большинство в белых армиях было «февралистами». Напротив, в Февральской революции разочаровались многие из тех, кто по началу ей сочувствовал. Как-то у нас забывают, что при социалисте Керенском многие будущие лидеры антибольшевицкого движения сидели в тюрьме (Корнилов, Деникин, Лукомский, Марков и другие). И именно февралист-социалист Керенский разрешил во время так называемого «Корниловского мятежа» вооружаться большевицкой Красной гвардии, которая затем и сместила Временное правительство. 

К тому же Врангеля, Юденича, Дроздовского, Кутепова, Мамонтова, Барбовича, Шатилова и десятки других белых генералов никак не связать с «февралём». Такие как Кутепов вообще с оружием в руках сопротивлялись Февралю на улицах Петрограда, ещё в феврале 1917 года.

Претензия всему антибольшевицкому движению — почему, мол, оно было не всё монархическое, очень странное. А как оно могло быть полностью монархическим? Большевики в октябре 1917 года стали узурпаторами власти. Все небольшевицкие силы, все остальные партии (и даже левые эсеры с 1918 года) стали их противниками и боролись с ними как со своими врагами. 

Как можно было отказать в этом кому-то из не большевиков? Да, Кутепов «отказал» во вступлении в Добровольческую армию (расстрелял) бывшему унтер-офицеру Кирпичникову (по прозвищу «Мордобой»), которого чествовали как «первого солдата, поднявшего оружие против царского строя». 

Что тут скажешь? Не участвуй в революции, не убивай офицеров Императорской армии — и белый офицер-монархист никогда не обидит хорошего солдата. А тут уж жаловаться не на кого…

Например, КОМУЧ (Комитет членов Учредительного собрания), одна из первых антибольшевицких организаций наряду с Добровольческой армией, состояла из эсеров, а войсками КОМУЧа командовали офицеры-монархисты: Н.А. Галкин, В.О. Каппель, П.П.

Петров.

В политическом плане Белая идея реально полноценно оформилась уже только в эмиграции, и политическая позиция белых эмигрантов носит вполне отчётливый монархический характер.

Возвращаясь к Крупнову, надо сказать, что вместе с монархистами ему не нравится и «значительная часть Московской Патриархии, которая продолжает «свой агрессивный антисоветизм, зоологически ненавидя Советский Союз».

Попутно белые обвиняются и в том, что «гибель Царской Семьи стала возможна в первую очередь по причине её ареста именно Временным Правительством и лично «отцом Белого движения» Лавром Корниловым задолго ещё до всяких большевиков».

Посмотрите, как лукаво построена фраза. Вводится нейтральное слово «гибель» (ну то есть в Ипатьевском доме в 1918 году произошло какое-то «неудачное стечение обстоятельств», при котором Государь «погибает»). И дальше идёт оценка виновности — «в первую очередь» — виноватым в этой «гибели» оказывается Корнилов, а вовсе не большевики?!

После всех этих странных рассуждений вворачивается фраза, с помощью которой Крупнов совершенно безосновательно делает дурацкий вывод: мол, «в любом случае сегодня уже абсолютно очевидно, что антикоммунизм и антисоветизм — это и есть самая эффективная русофобия». 

А дальше ставит знак равенства между Февральской революцией и Перестройкой.

В общем, «параллель» делается такая: Февраль и белые вожди — это то же самое, что Горбачёв с его партийным окружением и перестройка.

Понятно, что левым не нравится общий антибольшевицкий фронт против советских шовинистов и они хотят попробовать разделить белую идею и монархизм, чтобы этот фронт был бы меньше. 

Понятно, что многолетними усилиями Проханова и ко советских патриотов убедили, что революционный февраль повторился в перестройке. Критическое же мышление у левых отсутствует в принципе.

Но как можно не заметить, что советская перестройка разрабатывалась вовсе не в недрах кадетской партии, а всё в той же КПСС, но потерявшей свой изначальный революционный дух? 

Лидеры перестройки — это такие же коммунисты, только вернувшиеся к европейским западническим настройкам. Перестройщики — это умеренные социал-демократы без революционных большевицких мечтаний.

В данном случае радикальный большевик и перестроечный коммунист — одинаковые предатели своего Отечества.

Что же нам предлагает сам социалист Крупнов?

У Крупнова есть своя программа из 12 «сверхзадач человечества» (меньше, чем на человечество, программы писать, конечно, неинтересно).

В этой «Платформе Юрия Крупнова» всё очень походит на другие левые прожекты: «у человечества» после Гагарина «навсегда единая судьба», и исходя из этого беспомощного посыла на Россию автором накладывается обязанность совершить «рывок человечества к всемирному братству», создав «небывалый до этого планетарный общественный строй». 

Крупнов предстаёт в этой «планетарной» программе как вполне банальный неосоциалистический мечтатель-интернационалист.

Рывок опять носит некий «опережающий» характер, несчастная Россия «должна организовать и возглавить подлинную «мировую революцию» «в отдельно взятой стране». Должен быть сформирован «всемирный класс развития» и установлена «диктатуры развития». 

Ну то есть риторика крайне знакомая: передовой класс, диктатура, небывалый общественный строй, всемирное братство.

А ко всему этому ещё прилагаются: «шаг к многопланетному человечеству», строительство «космических городов», колонизация планет, начиная с Марса, обещания «100 лет гарантированной здоровой и деятельной жизни каждому жителю планеты к 2060 году», «удвоенный планетарный «естественный» иммунитет для каждого жителя земли», с организацией какого-то планетарного центра между Северным Ледовитым и Индийским океанами и переносом столицы из Москвы в Сибирь (с намёком на Алтай), «преображение Космоса» и «технотронный рывок» с «тысячей атомных электростанций по всему земному шару».

От Российской Федерации по планам Крупнова не останется никакой независимой державы, так как предполагается основание в Евразии Новой большой страны «в 600 миллионов человек» и некий «Евразийский союз держав с Афганистаном в центре», с постройкой «в ближайшие полвека не менее 1000 новых… городов, для пока что растущего человечества — особенно в Африке и Южной Азии». 

Ну то есть русским придёт окончательный и мучительный конец в этом инородческом океане «святых кишлаков».

Левацкие проекты практически все походят на так называемые «глоссолалии» — речи в состоянии социального транса, состоящие из почти бессвязных слов и словосочетаний: «мыследеятельностная энциклопедия наук», «основы глобальной знаниевой программы», «воспитания воображения», «эпистемонета», «авиатизация», «речнизация», «футурокоины», «индексы справедливости», «экспорт достоинства», «открытая диктатура развития» и т.д.

Когда в очередной раз заставляешь себя прочитать новейший «интеллектуальный межпланетарный прорыв» левой мысли, то невольно задумываешься о часто повторяющихся вещах в этих текстах. Неизменный набор бывает примерно следующий:

— никогда проект не ограничивается Россией и русским народом. Как правило существование России в новом будущем как-то не просматривается вовсе;

— обязательно хотят покорять космос, либо ближний, либо дальний. Межпланетное человечество естественно уже не оставляет никакого места для земной России;

— непременно речь заходит либо о долголетии с корректировкой здоровья, либо о достижении бессмертия в будущем;

— любая программа предполагает какую-нибудь радикальную революцию, после которой мир будет невозможно узнать;

— обязателен глобалистский проект по основанию всечеловеческого (не редко межгалактического) союза, братства, сообщества;

— намекается, что всего этого невозможно достичь без репрессий или какой-нибудь «диктатуры развития»;

— ну и совершенно неизбежно наблюдаемый в таких текстах «филологический экстаз» изобретаемых терминов, каждый из которых сам по себе ничего не объясняет и требует многостраничных пояснений, но их как правило нет.

«Патриотизм» всех этих проектов всегда обращён в будущее и черпает своё «вдохновение» во временах Ленина и Сталина, всё остальное выводится за скобки как не бывшее или «тёмное царство».

Собственно, так и должна выглядеть футурологическая русофобия — во всех проектах левого будущего национальной России никогда нет, она всегда растворена либо в космосе, либо в человечестве, либо в новом никогда ранее не виданном строе.

Всё это тщательно воспитываемое, финансируемое и культивируемое сегодня «левое воображение» — проявляет отсутствие трезвости мысли и беспочвенное мечтание.

Естественно, что социальным сказочникам не нравится трезвый консерватизм монархистов, рассуждающих о тысячелетней русской традиции, которая давно сложилась и имеет исторические формы своего воплощения.

Всё это безумная попытка изобрести на месте исторической России какую-то неведомую социальную зверюшку или неведомого вселенского монстра.

Социальный мечтатель, приходя к власти, легко превращается в социального разрушителя. Если нам не нужны больше революционные разрушения, нам не нужны больше и беспочвенные левые мечтатели.

Россию не надо изобретать, она давно существует.

России нужен трезвый и деятельный монархизм!