Как буржуазия морила голодом петербургских рабочих при царизме, или еще раз к вопросу о дореволюционном изобилии

22 июня 1905 г. на Путиловском заводе в Петербурге началась всеобщая забастовка рабочих, выступавших против мобилизации на русско-японскую войну, а также за установление 9-часового рабочего дня с одновременным повышением зарплаты на 20%. Путиловцы бастовали полтора месяца. 5 июля администрация завода объявила локаут: 13,5 тыс. рабочих были выдворены на улицу и обречены на тяжелую нужду. Даже буржуазно-либеральная петербургская пресса вынуждена была писать о «царстве голода» за Нарвской заставой. Делалось это, конечно, не из сочувствия рабочим, а из чувства самосохранения, поскольку боялись вспышек эпидемий и беспорядков в столице [1]. В корреспонденции о стачках путиловцев, опубликованной в нелегальной большевистской газете «Рабочий», сообщалось, что локаут путиловцев обрек на голод не менее 40 тыс. рабочего населения, с голоду пухли взрослые, умирали сотнями дети, вспыхнула эпидемия голодного тифа [2]. 27 июля (9 августа) 1905 года писатель А.М. Горький свидетельствовал (в переписке с женой) о происходивших событиях: «…Здесь, на Путиловском, форменный голод, голод — индийский. Ребятишки умирают десятками. Женщины иссохли от слез, но рабочие, несмотря на все это, держатся крепко» [3]; в другом, более раннем письме он сообщал, что «13 000 рабочих Путиловского завода сидят без хлеба, они совершенно истощены забастовками, и дети их буквально мрут от голода», вследствие чего наблюдается «много случаев умопомешательства, самоубийства» [4]. Буржуазная газета «Русь» 21 июля (3 августа) 1905 г. писала, что «месячная голодовка, вызванная прекращением работ на Путиловском заводе, настоятельно требовала немедленного выхода из создавшегося ненормального порядка вещей… измучившиеся и изголодавшиеся люди просто приходят и просят о внимании к своему положению» [5].

В крупной 600-страничной работе, специально посвященной истории Путиловского завода, говорилось об этих событиях так:
«Тяжелая нужна и голод давили все сильней. Начались разговоры о том, что пора кончать. Целые семьи питались теперь испорченными огурцами — три копейки два десятка — да гнилой картошкой. Иногда приходилось урывать от продуктов, полученных на детей, — иначе отец не был в состоянии ходить искать работу. Нередко, войдя в рабочую квартиру, депутаты, оказывавшие помощь, заставали на столе детский гробик. Пустая комната впервые после многих темных вечеров освещалась тремя свечами. Бывали случаи, когда в разных квартирах одного дома стояло одновременно два-три таких гробика. Все ближайшие больницы были переполнены, больные ждали очереди по несколько дней. Смертность за заставой была необычайно высока» [6].
Таковы штрихи пролетарского быта в цитадели царизма.
Петербург был столицей «благополучия» дореволюционной России, где нищенствовавший рабочий, живший по соседству с самыми невообразимыми богатствами тянущих из него жилы социальных паразитов, должен был отдать за них самое последнее, что у него было — жизнь, истребив себя в империалистических схватках где-то близь далекого Мукдена или Порт-Артура за совершенно чуждые интересы.

Примечания:
1. Очерки истории Ленинграда. Т. 3. М. — Л., 1956. С. 302 // Русь. 1905. № 166.
2. Там же.
3. Горький А.М. Полн. собр. соч. Письма в 24 т. Т. 5. М.: Наука, 1999. C. 72.
4. Там же. С. 70.
5. Русь. 21.07.1905. № 3. С. 4.
6. Мительман Б., Глебов Б., Ульянский А. История Путиловского завода. 1879-1917. М. — Л.: ОГИЗ — Госполитиздат, 1941. С. 200-201.