Над городом громко

32-летняя жительница Белгорода Кристина Мирошник — одна из тех, кто не нашел в себе сил покинуть город после массированных обстрелов зимой 2023 и весной 2024 года. Вместо этого она начала вести дневники, которые постепенно вышли за рамки традиционного жанра: стали обрастать аудиозаписями, дополняться разговорами, записанными в очередях, и монологами ее друзей. Заметки «для себя» превратились в полноценные свидетельства тех, кто ежедневно проходит через отчаяние, страх и эйфорию — оттого, что они все еще живы. Сегодня «Такие дела» публикуют первый текст из этой серии

Я много думаю о том, насколько человеческая психика гибкая, к чему она может приспособиться, если гнуть ее не разом, а постепенно, в течение двух лет, каждый раз поднимая порог терпимости к ужасу. Я задумывала это исследование как описание симптомов травмы свидетеля, но, честно говоря, не знаю, что получилось — описание травмы или демонстрация психической гибкости. Однако мне кажется важным (пока не знаю зачем) это записать, потому и записываю. 

Зима 2023–2024 годов

30 декабря 2023 года в 14:59 в моем Белгороде, за два года уже привыкшем к обстрелам и взрывам, произошел очередной обстрел. Я сидела на полу, рядом с елкой, перед телевизором, и упаковывала подарки. По телевизору шел стандартный набор новогодних фильмов, которые, по нашей задумке, должны были повысить градус новогоднего настроения. Саша (мой парень-партнер-муж-но-не-по-закону) готовил обед на кухне.

Накануне вечером у нас тоже был обстрел. Сейчас я никак не могу вспомнить, пострадал ли кто-то во время него, были ли разрушения. Помню только, что он меня не сильно испугал, потому что был относительно негромкий: не единичные громкие взрывы, а множество глухих хлопков, от которых вибрировали окна и двери.

Впоследствии я перечитала свои переписки с друзьями, чтобы точнее восстановить, что я сама делала в это время. Оказалось, 30 декабря, за семь минут до серии хлопков, в 14:52, я записала подруге такое голосовое:

«Знаешь что, Вера, я вот поняла, что вчера, вот этот п****ц когда происходил, ну, страшновато было в моменте, да. И мы такие, типа, “Что, б****, вообще?” Но потом я говорю: “Что, может, в ванную пойдем?” Саша такой: “Не, не пойдем”. Ну, короче, потом это перестало бахать, и мы это… Мы просто продолжили смотреть фильм. И все там сегодня пишут: “Че, как там у вас? Что-то жесткое, да?” И я такая: “Ну как бы да, жесткое, но мне уже поф”. Мне кажется, что, когда будет лететь в нас, я даже… Я даже уже не пойду прятаться».

Через семь минут, в 14:59, когда началась серия хлопков, я выскочила в коридор и по дороге на кухню каким-то образом, оказалось, успела записать (я этого не помню) голосовое сообщение, на фоне которого слышен один взрыв:

«Ладно, Вер, я беру свои слова обратно».

* * *

Я вбежала на кухню, где громко играла музыка и взрывов было не слышно, только ощущалась вибрация — от улицы нас отделяли два стеклопакета: балконные окна и балконная дверь. Помню, сказала что-то вроде «Это как вчера» и «Как-то громко прям». Когда Саша выключил музыку, взрывы уже прекратились. Он вышел на балкон, посмотрел на улицу и сказал, что там, наверное, что-то в небе, потому что все люди в очереди на мойку машин вышли из авто и смотрели в пространство за нашим домом.

Я сказала, что пойду посмотрю. Надела кроксы и вышла в подъезд, где было окно с панорамным видом на город. В подъезд одновременно со мной вышел сосед в женском халате — видимо, накинул его быстро — и пошел к другому окну на лестнице.

Машина скорой помощи у тел жителей Белгорода. Декабрь 2023 годаФото: Антон Вергун / «РИА Новости»

Помню, как подошла к окну и громко сказала: «Охренеть», как голос эхом разнесся по подъезду, как я удивилась, что сосед не проронил ни звука, как повернула пластиковую ручку на окне, как открыла его. Помню, как увидела то, что, кажется, уже никогда не смогу забыть: центр моего города горел. Черный непрозрачный дым валил сразу из нескольких точек, что именно горит, было непонятно: дым поднимался из-за домов. Но один источник был виден — на главной дороге города полностью был охвачен пламенем автомобиль.

Не знаю почему, но первое, что я сделала, — это записала «кружочек» неблизкому знакомому, который за полтора часа до этого спрашивал, как у нас дела. Я сняла вид на город и сказала: «Э-э-э-эм… Ты там спрашивал, как у нас дела? Вот так у нас дела».

Вернувшись в квартиру, я переслала «кружок» друзьям. Сестра сразу же ответила, что только что видела похожую фотку, но подумала, что это фейк… Благодаря перепискам я могу точно сказать, что в 15:24, спустя 25 минут после обстрела, впервые за два года войны в городе включилась не учебная сирена (об учебной тревоге жителей области предупреждают заранее).

Сестра [30 декабря 2023 года, 15:24:13]: «Какая своевременная сирена».

Я сняла ей в ответ «кружочек», где мы с Сашей сидим на полотенцах на полу ванной с тарелками с едой, которые зачем-то схватили с собой. Между нами крутится кошка, которая то ли хочет вырваться из ванной, то ли требует фрикадельки, которые я бесконечно жевала и не могла проглотить. Кажется, мы показывали друг другу фото и видео из новостных каналов бесконечно.

Обугленная дыра в университете, в котором я училась и который находится в ста метрах от книжного магазина, где работают мои друзья и куда я сама собиралась вечером. Дыры на месте стекол в торговом центре — стекляшке. Тела рядом с детской коляской в крови — ровно в том месте, где двумя часами ранее Саша ждал меня в машине, пока я ходила в стекляшку за бальзамом для губ. Тела на остановках, тела на площади, тела на аллее, тела на пешеходных переходах. «Заблюренные» фото и видео с подписями «Ужасные кадры с такой-то улицы. Слабонервным не смотреть». Мы посмотрели их все.

Мы созванивались с родителями и говорили, что мы дома, живы. Не знаю, во сколько мы вышли из ванной, мне показалось, мы сидели там вечность. Цифра погибших все это время росла и не собиралась останавливаться (30 декабря 2023 года в Белгороде погибли 25 человек, 109 получили ранения).

Потом я зашла в комнату, увидела брошенные на полу подарки, бумагу и бархатные ленточки и уставилась на них. Телевизор все еще показывал новогодние фильмы, как будто ничего не произошло. Ни один из каналов не прервал вещание и праздничные программы: первые новости о произошедшем стали появляться в обычных выпусках новостей после 17 часов. На канале «Россия 24» показали короткое видео со взрывом и назвали Белгород Белградом.

Я села на пол перед подарками, потому что не могла ни убрать их, ни взять в руки. Какое-то время еще сидела в телефоне. Саша принес вино, по телевизору началась «Бриджит Джонс». После первого бокала все стало казаться нереальным и далеким. Стемнело. Саша включил гирлянду на елке, и я снова взялась за подарки — подбирала, какие бархатные ленточки лучше подходят к упаковочной бумаге. Периодически отвечала на сообщения знакомых из других городов, что со мной все хорошо.

В 20:00 над городом снова прогремели взрывы. Мы остались сидеть на полу перед телевизором. Подруга написала, что тоже напилась — и ее отпустило, что она тоже не смогла подняться с дивана. Через 10 минут губернатор сообщил, что это «работа ВС РФ на ту сторону». Я сказала: «Серьезно? После всего, что мы сегодня наслушались и насмотрелись?» На самом деле страха уже не было.

В тот вечер мы выпили все вино в доме и посмотрели все три части «Бриджит Джонс» подряд.

* * *

Следующие несколько дней я постоянно проверяла списки погибших, в которые все добавлялись имена. Я была уверена, что мне не может в очередной раз повезти так, чтобы никто из моих знакомых не погиб. Но мне повезло.

В одном из постов я наткнулась на имя мужчины (позже я узнала, что это был муж моей одногруппницы из университета), который ехал за елкой и погиб на главной улице города. Каждый раз, когда я выхожу из подъезда во двор и вижу панораму города, я вспоминаю черный дым и думаю, был ли тот мужчина в горящей машине, которую я видела, и жалею, что я тогда посмотрела в окно. Я бы хотела никогда не видеть этого и не открывать некоторые из тех видео, которые были «заблюрены».

Особенно то, где рядом с телом девушки на пешеходном переходе, по которому я ходила тысячи раз, лежал кусочек ее мозга.

Подруге — из голосовых сообщений

«Знаешь, Вер, в первом варианте текста я даже не стала писать про видео с девушкой на пешеходном переходе и кусочком мозга. Потому что я подумала, что это… Ну, типа, это п****ц. Если я это напишу, то люди, которые это будут читать, они просто о***ют, это их травмирует. Ну и зачем? Зачем я это пишу?

При этом я даже не уверена, что это реально было. Там на видео парень, который снимает, говорит, что это кусочек мозга. А я не уверена, что это так, он же там сам, очевидно, в шоке. Я думаю, что это какая-то часть тела оторванная вполне могла быть. Странно, что мне кажется это менее страшным, да? Не знаю почему, но как-то так. И знаешь что? Я поражаюсь своему мозгу, который все еще в моей голове, а не на асфальте. Удивительно — этому я тоже постоянно удивляюсь, — что мне все еще так повезло, что он при мне, как и мои руки, ноги, внутренности и целая, неповрежденная кожа. Что я хотела сказать? Что поражаюсь, как легко мозг может переключаться с вот этого всего на какие-нибудь обыденные вещи и на прекрасное. 

Мы вчера решились выйти на улицу — подышать хоть немного. И я постоянно думала о том, что вот мы сейчас побежим в ту арку, если что. Фиксировала все места, где можно будет спрятаться, если начнется обстрел, прикидывала, не далеко ли нам до них бежать. И при этом так прекрасно пели птички — они так только весной поют, и такой запах на улице! И я просто в таком восторге была, не могла наслушаться и надышаться. Хотя алло — ну какие птички вообще?»

Из дневника. Весна 2024 года

После начала войны как будто бы… Короче, как будто бы я о***ваю от ужаса, но в какой-то момент мой мозг выключает это, и я могу продолжать делать обычные, нормальные вещи. Работать, например, шутки, там, кручу, думаю, какой эмоджи поставить, чтобы больше реакций в канале получить. Сколько я созвонов провела из ванной, когда в квартире все трясется, а я сижу, рассказываю команде, какие постики нам сегодня надо сделать, как лучше это подать, как то…

Посетители зоопарка Белгорода. Зоопарк был закрыт для посещения с 3 января из-за обстрелов. С 6 апреля он снова открыт, для безопасности посетителей на территории установлены модульные укрытияФото: Антон Вергун / «РИА Новости»

Единственное, когда на работе начинается какой-то срач — что кто-то что-то не доделал, ошибку допустил, запятая не там оказалась, на 10 минут позже вышел пост, чем планировалось, — я сижу и думаю: «Ребята, мне так по***, честно. Вот это все такая х**ня никому не нужная, такой бред, такая мелочь». И я делаю вид, что меня это как-то волнует, просто чтобы получить деньги. Я смотрю на этих людей — заказчики, продажники, менеджеры, которые суетятся, тревожатся, выясняют что-то, — и думаю: «Господи, вот же х**ней вы страдаете…»

Иногда я боюсь, что мы уже не сможем жить в нормальной ситуации. Думаю о том, почему я вообще здесь остаюсь, почему я не уезжаю? И начинаю подозревать себя в том, что я здесь остаюсь для того, чтобы мне было о чем писать…

Я думаю о том, что это как из абьюзивных отношений выходишь: если мы поедем в какой-то мирный город, где ничего вот этого не будет, мы там не сможем жить, мы не сможем общаться с людьми. А вдруг мы уже не умеем жить в спокойное время?

Но потом я вспоминаю, как мы прекрасно ездили в Питер в 2022 году, летом. Как мы туда приехали и просто охерели от всего. Что нормальная жизнь еще существует. Мы просто ходили в какой-то эйфории от облегчения, хоть и дергались от всех звуков, от вертолетов и салютов. Все равно это ощущалось как праздник какой-то. Получается, есть еще надежда на нормальность?

* * *

На прошлой неделе ездила к стоматологу. Еду в такси — страшно, особенно на мосту, с которого никуда, если что, не денешься. Город просто пустой, и от этого мне гораздо страшнее стало.

Я смотрю в окно, что делаю сейчас нечасто, потому что к окнам теперь доверия нет, и вижу пустую парковку возле дома, которая всегда была забита.

И у меня в эти моменты паничка начинается, а потом я на саму себя злюсь: «Б****, какие же мы е***утые, что мы сидим здесь». Все свалили. Вот когда я думаю о том, что все свалили и мы тут одни, мне становится страшнее, чем при взрывах. У нас нет здесь квартиры, мы ее снимаем, у нас две удаленные работы, мы можем поехать вообще куда угодно. И мы все еще сидим здесь какого-то ***! И я не понимаю почему.

Знакомые из другого города мне недавно сказали: «Ой, ты такая смелая, что осталась». А я не смелая ни фига, я не знаю, почему я не уезжаю. Я не знаю, я не знаю, я не знаю. Я просто не могу, я просто не могу собраться и сделать этот шаг, потому что это тяжело. Я как раз наоборот — несмелая. Я не знаю, как это сделать. Я оправдываю себя тем, что, б****, ну, может быть, потому, что это состояние е******го стресса: тяжело в нем собраться, что-то сделать, принять решение, которое твою жизнь полностью изменит. Может быть, из-за этого не могу, а может, нет никакого оправдания и я просто «терпила».

Подруге — из голосовых сообщений

«Когда вчера вечером был обстрел — ну он же сильный был, — мы после ходили в магазин, и я подумала, что мы уже е****тые адреналинщики… Мы выбежали на улицу, мы прям бежали вприпрыжку, и я понимала, что у меня какая-то дикая эйфория адреналиновая и плюс эйфория оттого, что просто вышли на улицу, и от какого-то мнимого ощущения безопасности, что ли. То есть на Конева еще машины горят, а мы бежим в магаз и в кафе за бургерами.

Мы зашли в “Пятерку”, закидывали в корзину продукты, как и люди рядом, и в это время я смотрела какие-то новости — что и тут прилетело, и там прилетело, там горит, там окна выбило… Люди обсуждали это в очереди на кассу, говорили: там стены снесло, там что-то еще. Мы накупили до фига, потому что непонятно, когда еще выйдем, купили фрукты, сыр голубой, вино — и при этом слушали вот эти обсуждения. 

А потом в бургерную зашли рядом с домом — за заказом, который как раз перед обстрелом сделали. Заходим, они говорят: “Вы заказывали кольца кальмара или луковые?” Мы говорим: “Кольца кальмара”. Они такие: “Блин, мы тут, пока бегали в подвал прятаться, замотались и сделали луковые”. Мы такие: “Ну ладно, луковые”. Пришли домой, пробуем эти луковые кольца, которые, получается, нам как раз во время обстрела готовили, а они вообще несоленые. Они забыли их посолить просто. Я такая: “Ну штош, оно и понятно”. И так смешно стало…

Все эти ощущения — когда мы бежали по улице, когда домой пришли, когда сели есть… Мы реально хохотали из-за этой е****той ситуации, ржали, как придурки. Нормальные вообще?»

Из дневника. Весна 2024 года

Бывают дни, когда я не работаю ежесекундно, когда у меня есть время подумать, порефлексировать, — в такие дни мы начинаем что-то планировать, прикидывать переезды. В дни без обстрелов тоже хоть немного мыслить начинаешь — не только о том, как успеть что-то сделать до следующей сирены, как там в магазин сбегать, подышать выйти, поехать по делам.

У места обрушения подъезда в жилом доме в Белгороде. Май 2024 годаФото: Антон Вергун / «РИА Новости»

Саша еще не хочет ни о чем думать. И мне постоянно приходится его пихать, толкать и говорить, что надо что-то думать, надо что-то делать. Он еще сопротивляется. И в этом плане тоже тяжело, потому что я сама сопротивляюсь: я себя-то не могу уговорить, а тут кого-то. В итоге каждый раз, когда просыпаюсь от обстрелов по ночам, говорю: «Так жить нельзя». А потом утром беру и живу.

* * *

По данным Росстата, в 2022 и 2023 годах Белгородскую область покинули 14 765 человек (те, кто официально снялся с регистрационного учета). Более 12 тысяч детей, по словам губернатора области Вячеслава Гладкова, были эвакуированы в другие регионы России. Гладков также сообщил, что с начала войны в регионе погибли 120 мирных жителей (в том числе 11 детей), 651 человек получил ранения.

Спасибо, что дочитали до конца!