Не ставкой единой...

Инфляция в России продолжает расти, и повышение ключевой ставки на заседании ЦБ в конце июля фактически неизбежно. Делать это необходимо, однако этого недостаточно. Если мы хотим избежать шокового повышения ключевой ставки до уровней, несовместимых с нормальной экономической жизнью, то, помимо жёсткой денежно-кредитной политики, нужны и другие меры. В нынешней ситуации сработать может только комплексный подход.

  В последние пару месяцев мы уже неоднократно обращались к теме инфляции. Так, ещё в середине мая, до того как тема инфляции вернулась в широкое информационное поле, в статье «Ставка снижаться не будет» («Правда», №51 от 21.05.2024) мы говорили о начавшемся в первом квартале текущего года буме потребления и потребкредитования, который неизбежно должен привести к разгону инфляции.

Далее, в статье «И снова «выше и надолго»» («Правда», №60 от 11.06.2024) мы говорили об итогах июньского заседания ЦБ, на котором ключевая ставка осталась неизменной на уровне 16%, но был дан ясный сигнал о том, что если наблюдающиеся тенденции сохранятся, то на июльском заседании ставка будет повышена, и, может быть, даже весьма значительно. Этот же тезис был ещё более чётко сформулирован в протоколе июньского заседания (протоколы заседаний ЦБ публикуются с двухнедельной задержкой). Из него следовало, что регулятор уже в июне был готов к дальнейшему ужесточению денежно-кредитной политики, но решил подождать данных за май и июнь, чтобы ещё раз убедиться в устойчивости инфляционной динамики.

Ну что ж, теперь мы имеем почти все нужные необходимые данные, и они подтверждают самые худшие опасения.

Прежде чем приводить эти данные, скажем несколько слов о форматах показателей инфляции. Традиционно самым объективным из них считается инфляция «в годовом выражении» (сокращение г/г, «год к году»), то есть рост индекса потребительских цен (ИПЦ) за предшествующие 12 месяцев. Он самый объективный, потому что для его расчёта не требуется устранять сезонность.

Однако в нынешних условиях он малоинформативен, поскольку является сильно запаздывающим. Кроме того, он существенно зависит от эффекта базы, то есть от того, какая текущая инфляция была год назад. А именно имеет место простое математическое правило: если год назад текущая инфляция (то есть инфляция в формате «месяц к предшествующему месяцу» или даже «неделя к предшествующей неделе») была выше, чем сейчас, то сейчас инфляция в годовом выражении будет расти, а если ниже, то уменьшаться.

Сейчас мы пока находимся в периоде, когда год назад текущая инфляция ещё только начинала разгоняться. Поэтому текущая инфляция выше, чем год назад, а значит, показатель годовой инфляции растёт. Однако скоро он достигнет пика и, скорее всего, пойдёт на спад. Это случится в августе или в сентябре, причём даже в случае, если текущая инфляция продолжит разгоняться. Ведь, как мы помним, прошлой осенью инфляция была очень высокой, и пока остаётся надежда, что этой осенью до таких значений всё-таки не дойдёт.

Таким образом, в настоящее время анализировать динамику годовой инфляции абсолютно бессмысленно, и её поворот к сокращению не должен вызывать у нас ложных иллюзий.  Сейчас более важны показатели текущей инфляции, и ЦБ смотрит в первую очередь именно на них, в основном на два показателя: на инфляцию в месячном формате со снятой сезонностью и инфляцию за последние три месяца — тоже со снятой сезонностью. Первый из них более оперативен, но при этом более волатилен, то есть более сильно колеблется под влиянием разовых факторов. Для сглаживания этой волатильности и существует трёхмесячный показатель.

Для удобства сравнения оба эти показателя пересчитываются в годовой формат (месячный показатель со снятой сезонностью умножается на 12, а трёхмесячный — на 4). Получается показатель «в годовом пересчёте со снятой сезонностью»; обозначение: saar — seasonally adjusted annual rate (в своих документах ЦБ пару месяцев назад начал использовать русскоязычную аббревиатуру c.к.г., но она пока ещё не получила широкого распространения).

Итак, разобравшись с различными форматами представления показателей по инфляции, посмотрим на цифры за май (напомним, что к июньскому заседанию ЦБ они ещё не были известны). Они удручающие.

В мае ИПЦ вырос на 0,74% в месячном выражении; в апреле было 0,50%. В годовом пересчёте с поправкой на сезонность майская инфляция выросла почти вдвое — до 10,6%, при том что в апреле было 5,8%, а в марте — 4,5%. Ещё хуже выглядит базовая инфляция, характеризующая устойчивые компоненты ИПЦ. В мае она составила 11,6% saar, при том что в апреле было 9,1% saar, а в марте — 7,2% saar. Для сравнения: осенью прошлого года инфляция достигла пика в сентябре, тогда она составила 13,5% saar.

Данных по месячной инфляции по итогам июня пока нет. Есть только оперативные недельные данные, которые рассчитываются по сокращённой потребительской корзине. Судя по ним, есть основания полагать, что июньская инфляция со снятой сезонностью окажется даже выше майской, то есть  похоже, что текущая инфляция в формате saar уже закрепилась на двузначных уровнях.

К июльскому заседанию ЦБ итоговые месячные показатели за июнь уже будут опубликованы, и это станет как раз тем окончательным подтверждением проинфляционного разворота, которого регулятору в июне не хватило для возвращения к циклу повышений ставки.

Что касается июльской инфляции, то к заседанию 26 июля у ЦБ будут только оперативные данные по первым неделям месяца, но и там, вероятнее всего, всё будет очень плохо. Основная причина — рост тарифов ЖКХ с 1 июля. Скорее всего, к июльскому заседанию регулятор по оперативной информации уже будет понимать, что и в этом месяце текущая инфляция в формате saar неизбежно окажется двузначной. А значит, двузначной будет и трёхмесячная инфляция saar. А вот это уже очень серьёзно.

Можно было бы, конечно, сказать, что повышение тарифов ЖКХ — это разовый фактор, а значит, он не очень важен для денежно-кредитной политики (ДКП). Но проблема в том, что это повышение довольно быстро отразится на ценах широкого спектра товаров и услуг, и тем самым текущая инфляция (в том числе базовая, то есть характеризующая устойчивые компоненты ИПЦ) получит новый импульс. А это игнорировать уже нельзя.

Что же в такой ситуации делать? Для ответа на этот вопрос надо разобраться с причинами инфляции.

Основным (хотя и не единственным) двигателем разгона цен остаётся бум потребления и потребкредитования. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть на Сбериндекс.  Это  индекс, измеряющий потребительские расходы в реальном выражении (то есть с учётом инфляции) и с устранением сезонности. Он уже который месяц штурмует всё новые исторические максимумы. В июне он опять вырос до 115,3, при том что в мае было 115,1, а в апреле — 114,7. Для сравнения: в качестве эталонного значения 100,0 взят декабрь 2018 года, а на прежнем пике в феврале 2022 года было 110,1.

Кстати, ещё одна часто упоминаемая причина российской инфляции — это рост издержек импортёров, связанный с западными санкциями. Эта причина действительно имеет место, но если бы не было такого ажиотажного потребления, то импортёрам не удалось бы переложить свои дополнительные издержки на потребителя и рост их затрат вылился бы главным образом в сокращение объёмов импорта, а не в рост цен.

Теперь о необеспеченном потребкредитовании. Несмотря на, казалось бы, запретительные ставки, оно не просто растёт, а растёт с ускорением. В мае (это последние данные, имеющиеся на текущий момент) темпы его роста составили 2,0%, при том что в апреле и в марте было 1,8%, а в феврале и в январе — «всего лишь» 0,9%.

Майские темпы в 2,0% — это второй по величине месячный прирост потребкредитования как минимум с осени 2022 года; больше было только в августе прошлого года — 2,4%. Как мы помним, тогда ситуация грозила выйти из-под контроля, курс рубля отвесно падал, и ЦБ был даже вынужден проводить внеочередное заседание для резкого подъёма ставки.

С такими темпами роста потребления и потребкредитования вряд ли стоит удивляться, что инфляция после нескольких месяцев снижения опять разгоняется. А если основной причиной роста цен является потребительский бум, то подъём ключевой ставки — это теоретически правильная мера для борьбы с ней. С перегретым потребительским спросом надо что-то делать, а высокие ставки его обычно подавляют, что подтверждается историческим опытом многих стран.

Однако у нас, как мы видим, в настоящее время этот механизм работает слабо. По-видимому, людей нисколько не пугает переплата, вызванная покупками в кредит; они смотрят главным образом на то, будет ли ежемесячный платёж для них посильным или нет. В последнее время у ряда категорий граждан значительно выросли зарплаты, так что теперь они могут себе позволить бóльшие ежемесячные платежи, а значит, берут больше кредитов, невзирая на переплату. Получается парадоксальная ситуация, когда рост доходов населения приводит к росту его закредитованности.

Борьбе с такой моделью поведения подъём ставки на 1—2 процентных пункта (п.п.) кардинально не поможет. Помочь, наверное, мог бы шоковый подъём ключевой ставки, скажем, до 25%, но это было бы слишком болезненно для экономики — как лечение головной боли гильотиной. Оставить ситуацию как есть — тоже не вариант: мы же не хотим, чтобы инфляция у нас разогналась, как в Турции, где теперь вынуждены бороться с ней ставкой 50%.

Поэтому для подавления инфляции необходимо подавлять избыточное потребкредитование не только высокими ставками, но и другими мерами. Нужен комплексный подход. Как вариант, можно подумать о введении жёстких лимитов на объёмы потребительского кредитования (так сейчас делают в Турции). Справедливости ради, стоит отметить, что наш ЦБ уже сделал маленький шаг в эту сторону. Конечно, ни о каких лимитах речь не идёт (это же не рыночно!), но в анонсированном недавно повышении для банков макропруденциальных надбавок впервые вводятся ненулевые надбавки по всем потребкредитам, а не только по кредитам сильно закредитованным заёмщикам.

Поясним подробнее. Раньше (то есть в действующей на сегодня таблице макропруденциальных надбавок, которая вступила в силу 1 июля) для заёмщиков, имеющих показатель долговой нагрузки (ПДН) не выше 50%, применялись нулевые надбавки по потребительским кредитам под ставку до 25%.

Теперь же в новой редакции таблицы макропруденциальных надбавок, которая вступит в силу с 1 сентября, даже для самых надёжных заёмщиков (с ПДН не выше 30%) нулевая надбавка сохраняется лишь для потребкредитов под ставку до 15% годовых. Понятно, что при ключевой ставке 16% потребкредиты под 15% никто выдавать не будет. Разве что это будут какие-то маркетинговые схемы, где продавец спонсирует ставку кредита и закладывает соответствующие расходы в цену товара (так работала когда-то «ипотека от застройщика»). В любом случае таких кредитов будет мало. Так что можно считать, что теперь практически по всем потребительским кредитам будут ненулевые макропруденциальные надбавки.

Суть макропруденциальных надбавок состоит в том, что они делают соответствующий тип кредита менее привлекательным для банков, поскольку такие надбавки увеличивают ему нагрузку на капитал (то есть на каждый такой кредит банку надо иметь более высокий уровень обеспеченности капиталом). А значит, новые надбавки будут оказывать давление на общий уровень потребительского кредитования, а не только на кредитование в высокорисковом сегменте.

Это шаг в правильном направлении, но очень робкий и запоздалый. Указанная мера охладит потребкредитование лишь осенью, а значит, эффект на инфляцию проявится в лучшем случае к зиме. А до этого всю работу по охлаждению потребкредитования будет выполнять только высокая ставка.

Ещё одна мера, которую имело бы смысл рассмотреть, касается охлаждения потребительского бума в части, не связанной с потребкредитованием. То есть когда население наращивает потребление за счёт собственных средств. Здесь тоже у нас перегрев, и опять высокие ставки почему-то работают слабо. Норма сбережений у рядового населения остаётся низкой, несмотря на высокие ставки по вкладам.

И хотя объём средств населения на депозитах растёт (в мае рост депозитов составил 26,6% в годовом выражении), по-видимому, это происходит не из-за роста нормы сбережения. Дело просто в том, что высокие ставки по депозитам мотивируют людей более тщательно заботиться о размещении временно свободных средств (например, не держать их на карте, а размещать на краткосрочный депозит). Но люди (по крайней мере, рядовые граждане) пока не отказываются от привычных трат ради целенаправленного формирования сбережений.

Казалось бы, при высоких реальных процентных ставках (то есть когда ставка по депозиту выше, чем инфляция, которую вкладчик ожидает по итогам периода вклада) выгодно откладывать несрочные траты на потом, а деньги размещать на депозитах. Во всяком случае так говорит экономическая теория.

Сейчас реальные ставки высокие: медианное значение инфляционных ожиданий населения на горизонте года составляет порядка 12%, и при этом ни рядовые граждане, ни аналитики не прогнозируют, что по итогам следующих 12 месяцев инфляция достигнет 17—18%. А значит, годовой вклад под 17—18% годовых, который сейчас уже предлагают многие банки, заведомо увеличит вашу покупательную способность. Тем не менее видели ли вы, чтобы хоть кто-нибудь, имея в наличии нужную сумму денег, отложил, скажем, несрочный ремонт до следующего года ради того, чтобы положить эти деньги на депозит?

Так что, наверное, стоит подумать, какими ещё дополнительными мерами, кроме подъёма ставки, можно стимулировать сберегательное поведение населения. Если люди будут видеть ценность в наличии сбережений и целенаправленно их формировать, отказываясь ради этого от части некритических потребительских расходов, то это поможет не только в борьбе с инфляцией, но и сделает население менее уязвимым в случае кризисов. Так, может быть, надо пропагандировать такую поведенческую модель, как мы теперь пропагандируем традиционные ценности?

Итак, резюмируем сказанное. Чтобы не пришлось «задирать» ставку до совсем уж «неприличных» уровней, нужно активно использовать дополнительные меры, подавляющие разгон потребкредитования и стимулирующие сберегательную модель поведения населения. Какие именно это должны быть меры — отдельная тема. Над этим надо сообща работать разным государственным органам. Причём делать это надо как можно скорее!

Татьяна КУЛИКОВА, экономист.