Советская "юстиция" — "оправдание подсудимого это брак в работе"

На модерации Отложенный




Генпрокурор Андрей Вышинский. Фото: РИА Новости


Ленинский декрет создал эту систему: вождь выносит приговор, судьи исполняют его волю


Младший сын Сталина, Василий, недовольный своей жизнью после смерти отца, весной 1960 года побывал в китайском посольстве, где сделал, как доложили начальству, «клеветническое заявление антисоветского характера». Руководство страны обиделось.


— Василий Сталин — это антисоветчик, авантюрист, — сказал Михаил Суслов, член президиума и секретарь ЦК. — Надо пресечь его деятельность, отменить указ о досрочном освобождении и водворить его обратно в заключение.


— Василий Сталин — государственный преступник, — согласился Алексей Косыгин, член президиума ЦК и заместитель главы правительства. — Его надо изолировать.


В решении президиума ЦК записали:


«В связи с преступным антиобщественным поведением В.Сталина отменить постановление Президиума Верховного Совета СССР от 11 января 1960 года о досрочном освобождении от дальнейшего отбытия наказания и снятии судимости; водворить В.Сталина в места лишения свободы для отбытия наказания согласно приговору Военной коллегии Верховного Суда СССР».


С сыном покойного вождя поступили по-сталински: без суда отправили в тюрьму. Через год срок заключения закончился. Но пускать его в Москву не хотели. Председатель КГБ Шелепин и генеральный прокурор СССР Руденко предложили «в порядке исключения из действующего законодательства направить В.И. Сталина после отбытия наказания в ссылку сроком на пять лет в г. Казань (в этот город запрещен въезд иностранцам). В случае самовольного выезда из указанного места, согласно закону, он может быть привлечен к уголовной ответственности».


Генпрокурор сам предложил нарушить закон!

И никого не смутило, что партийное начальство ставит себя выше и суда, и органов государственной власти. А как ещё может быть?


Ленинский декрет


22 ноября 1917 года предСовнаркома Ленин, подписав декрет № 1, отменил все (!) законы и разогнал суд. Заодно отменил институт судебных следователей, прокурорского надзора и адвокатуру. 8-я статья декрета учреждала «рабочие и крестьянские революционные трибуналы» — «для борьбы против контрреволюционных сил».


В «Руководстве для устройства революционных трибуналов» говорилось:


«В своих решениях революционные трибуналы свободны в выборе средств и мер борьбы с нарушителями революционного порядка».

Страна вступила в эпоху беззакония — в прямом и переносном смысле. Ленин считал, что вправе нарушать любые нормы ради великой цели. Он, верно, полагал, что сам-то судит по справедливости. Но не мог не понимать, что отменил правосудие на территории всей страны и наделил своих соратников и последователей беззаконным правом вершить чужие судьбы.


Один из видных большевиков, будущий военный министр Михаил Васильевич Фрунзе издевался над теми, кого это испугало:


«"Совет народных комиссаров уничтожил суды, стране угрожает анархия и царство кулака!" — вопит буржуазия. Да, старые суды уничтожены, но на их месте должны быть созданы новые, народные. И так во всем остальном. Не станем скрывать, в процессе этой работы часто делается ненужное, а подчас и вредное, нередко совершаются жестокости. Но в основе этой глубокой, небывалой на земле работы — сдвиг всех общественно-экономических отношений. Из того кажущегося хаоса, который являет сейчас наша родина, родится новая Россия, более прекрасная и человечная, чем какая-либо иная страна».


Каждодневная действительность, кровавая и жестокая, должна была настораживать. Но какое значение имеет cудьба отдельных людей, когда речь идет о завоевании и удержании власти! Ленин полностью разрушил то, чего достигла старая Россия.


Телефонного права не было


Кардинальная судебная реформа началась при императоре Александре II в 1864 году: суд и судьи провозглашались независимыми. Смысл реформы — оградить людей от произвола властей. Что она дала России? Равенство всех перед законом, гласность судопроизводства, состязательный характер процесса — суд заседал открыто и впервые вводились прения сторон. Появились суд присяжных заседателей и институт присяжных поверенных, то есть адвокатура. Привлекать к ответственности, брать под стражу разрешалось только в установленном порядке. Реформа позволила России сделать огромный шаг вперед. Она показала: суд станет независимым и беспристрастным, только если судебная власть полностью отделена от исполнительной.


6 мая 1906 года император Николай II утвердил новую редакцию «Основных государственных законов Российской империи», составленную в соответствии с манифестом «Об усовершенствовании государственного порядка» от 30 октября 1905 года. В России были закреплены гражданские права и свободы (неприкосновенность личности и имущества, свобода веры). Старая Россия не знала телефонного права — и не потому, что телефонных аппаратов было маловато, а потому, что даже император не мог нарушить закон и влиять на суд.


Александр Гучков, успешный бизнесмен и путешественник, увлекся политикой и был избран председателем Государственной думы. Бретер по натуре, он дрался на дуэли с другим депутатом и ранил его. Это уголовное преступление. Суд проявил снисхождение, но все-таки приговорил к нескольким неделям тюрьмы. И тогда Николай II как глава государства сократил тюремный срок, чтобы Гучков — ненавидевший императора! — как можно быстрее приступил к исполнению обязанностей председателя Думы. Современный исследователь поражен:


«Удивляет позиция верховной власти. Гучков доставляет сильные неприятности властям. Казалось бы, удобный повод «свести с ним счеты». Но нет! Какая-то публичная демонстрация отсутствия политической воли».

Сегодня подобное отношение к оппоненту воспринимается как слабость и глупость. А Николай II считал невозможным уничтожать тех, кто думает иначе: оппозиционеры — такие же патриоты России. И свои законодательные полномочия он разделил с Государственной думой и Государственным советом (что-то вроде нынешнего Совета Федерации).


Кто выносит приговор


С 1917 года партийные юристы были уверены, что политическая целесообразность важнее норм формального права, а судьи должны полагаться на революционное чутье.


Нарком юстиции Николай Крыленко в 1920 году объяснял:


— Социалистическое правосознание, а не старый закон — это тот принцип, на основании которого мы действовали.


Крыленко настаивал, чтобы судьи думали, прежде всего, о политике. Директива руководящих органов важнее закона. Уголовный кодекс 1922 года требовал от судей выбирать наказание, опираясь на «социалистическое правосознание».


Прокурор СССР Андрей Вышинский говорил:


«Советский суд — этот отвественнейший орган пролетарской диктатуры — должен исходить и всегда исходит исключительно из соображений государственной и хозяйственной целесообразности».


Глава ОГПУ Генрих Ягода в разговоре с подчиненными искренне заметил, что суд может кого-то оправдать только по ошибке.


Но откровенный правовой нигилизм и цинизм следовало замаскировать. Создать видимость законности, когда Конституция формально почиталась как святыня, а фактически делалось то, что было нужно власти. И никакие записанные в законах права человека не мешали. Все, кого Сталин приказывал уничтожить, были в его глазах преступниками, и он не нуждался в судебном подтверждении их вины. Он сам решал, кто виновен, а кто еще нет.


Министр госбезопасности Виктор Абакумов докладывал Сталину:


«В дополнение к представленному Вам списку арестованных изменников родины, шпионов и подрывников-диверсантов, которых МГБ СССР считает необходимым в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 12 января 1950 года осудить к смертной казни, — прошу Вашего разрешения рассмотреть в Военной Коллегии Верховного Суда и приговорить к смертной казни — бывшего сотрудника Главного Управления Охраны МГБ СССР Федосеева, обвиняемого в шпионской деятельности».


Вождь выносил приговор. Судьи покорно исполняли его волю и к этому привыкли. Задачей судьи становилось не укрепление законности, а сохранение собственной жизни. Система воспитала новый тип: не законник, который заботится о строгом соблюдении права, а крючкотвор, способный любому сомнительному делу придать законную форму.

Но иногда даже эти судьи не знали что делать.


Оправдан? Сиди!


Лаврентий Цанава, отправленный Берией в Минск наркомом внутренних дел, разоблачил контрреволюционную организацию, в которую включил крупных белорусских чиновников.


Прокуратура СССР позже установит:


«Арестованные в результате применения к ним незаконных методов дали на предварительном следствии ложные показания с признанием своей вины в контрреволюционных преступлениях. Эти показания были получены путем избиений и пыток, и в последующем все арестованные от своих показаний отказались».


Дело в мае 1940 года рассматривала Военная коллегия Верховного суда.


Подчиненные Цанавы сработали так плохо, что Военная коллегия шестерых оправдала! Но никого не освободили.

Пленум Верховного суда СССР 25 марта 1943 года вынес частное постановление:


«Довести до сведения соответствующих органов, что оправдательный приговор Военной коллегии, вынесенный еще 25 мая 1940 года, до сих пор не приведен в исполнение и что лица, подлежащие по приговору освобождению, до сих пор находятся под стражей». Но позиция Верховного суда страны значения не имела: оправданные высшей судебной инстанцией продолжали сидеть. Один из них, бывший председатель ЦИК БССР (фактически президент республики) Михаил Стакун умер в тюрьме с оправдательным вердиктом в руке.


Берия и его люди исходили из того, что исполняют миссию государственной важности. Арестованный — враг народа и советской власти. Поэтому признание его невиновным и освобождение — непозволительный брак в работе.


Закон и воля


И после смерти Сталина, процесса над Берией, ХХ съезда базовые представления о законе и правосудии не изменились.


Ян Рокотов по кличке Косой начал скупать валюту у иностранцев во время Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве летом 1957 года. Официальный курс рубля был сильно занижен. Рокотов давал за доллар в два раза больше. Иностранцы были довольны. И среди советских граждан уже появились желающие приобрести валюту. Начались поездки за границу, где можно было купить то, чего в нашей стране просто не существовало.


В 1961 году Ян Рокотов и еще несколько человек, занимавшиеся валютными делами, были арестованы. 17 июня на заседании президиума ЦК глава партии и правительства Никита Хрущев нашел глазами генерального прокурора:


— Вчера читал в газете заметку «Из зала суда». Я возмущен, как это можно: дали пятнадцать лет, через пять лет он будет на свободе.

Товарищ прокурор, вы будете свою политику проводить или будете слушать ЦК?


— Мы вносили по вопросу валютчиков специальный проект, — поспешил защититься прокурор Руденко, — но установили максимум пятнадцать лет, без смертной казни.


Ссылка на закон абсолютно не убедила Никиту Сергеевича:


— Да пошли вы к чертовой матери, простите за грубость. Народу стыдно в глаза смотреть, народ возмущается. Грабители грабят, а вы законы им пишете. Ишь какие либералы стали, чтобы их буржуазия хвалила, что они никого не расстреливают, а эти грабят рабочих и крестьян...

Я думал, расстреляют этих мерзавцев, читаю — пятнадцать лет.


Никита Сергеевич вспомнил еще одно дело, где, по его мнению, следовало вынести расстрельный приговор:


— По Ростову. Надо расследовать. Выгнать этих либералов. Отменили смертный приговор человеку, который убил трех человек. Либералы не хотят пальцы в крови иметь. Пальцы не хотят в крови иметь, а горло режут рабочим. Я помню, в Ленинграде лет семь назад студентку убили, так все профессора требовали расстрела. Так что вы не думайте, что люди любят либералов. Нет. Законодательство надо пересмотреть.


Никто не рискнул сказать первому секретарю ЦК, что за скупку валюты не расстреливают! В уголовный кодекс ввели статью, предусматривающую смертную казнь за валютные преступления. Более того, закону придали обратную силу. И опять же никто не посмел сказать, что это невозможно!


Руденко внес в Верховный суд РСФСР протест по делу Рокотова: приговор слишком мягкий. Верховный суд согласился с генпрокурором и приговорил Рокотова и его подельника Владислава Файбышенко к смертной казни. Это был сигнал правоохранительной системе.


За год по хозяйственным и экономическим делам вынесли полторы сотни расстрельных приговоров.

Так и закрепилось: закон нужен для того, чтобы оформить политическую волю.


Оформители


В советские времена народных судей избирали, как депутатов, всенародным голосованием. Судьи более высокого звена, начиная с областных и заканчивая членами ВС СССР, выбирались соответствующими Советами народных депутатов. Альтернативные кандидатуры не предлагались, обсуждение профессиональных качеств и послужного списка судей не проводилось. В бюллетене одна фамилия, за нее и голосовали — столь же послушно, как и за все остальное. Судьи утверждались партийным аппаратом — с учетом мнения силовиков.


В табеле о рангах судья занимал невысокое место. Прокурор — член бюро райкома, а судья на партактиве сидел в зале.


Судью ставили в один ряд с милиционерами, следователями и прокурорами, фактически он находился в зависимом от них положении. Задача судьи состояла в том, чтобы завершить начатое ими дело — оформить приговор и огласить заранее определенную меру наказания. Оправдательные приговоры в советское время составляли меньше одного процента всех приговоров. По статистике из ста подсудимых суды оправдывали полчеловека. А как иначе? Прокурор — представитель государства. Если государство считает, что подсудимый виновен, то как судья смеет его оправдать? Пойти против государства?


Суд — не самостоятельный институт, который регулирует отношения на основе законов, а часть системы.


Уроки «узбекского дела»


В перестроечные годы самым громким было так называемое «узбекское дело» — о коррупции в республике. На скамье подсудимых вместе с узбекскими милиционерами сидел Юрий Чурбанов, зять Брежнева, бывший первый заместитель министра внутренних дел. Общество жаждало расплаты за беззастенчиво-роскошную жизнь верхушки. Никто не сомневался, что приговор будет наисуровейшим.


Но в перестройку задались целью сформировать правовое государство. Материалы следствия не приняли на веру. Процесс проходил в острой состязательной борьбе обвинения и защиты. Защита убедительно опровергала аргументы обвинения. И что же? Одного из подсудимых вообще оправдали, другого освободили из-под стражи, отправив дело на доследование. Популярные в ту пору следователи Тельман Гдлян и Николай Иванов не сумели подкрепить свои версии доказательствами.


Реакция была истерической. Помню, как в Центральном доме литераторов публика с гневом обрушилась на председательствовавшего на процессе члена Верхового суда СССР Михаила Марова и народных заседателей. Дама-прокурор с командирским голосом обвиняла судей в том, что своим приговором они сорвали работу следственной группы, исходившей из того, что признание обвиняемого — единственное доказательство, которое следует добыть:


— Теперь наши подследственные вообще отказываются от показаний!


— А у вас, кроме их показаний, нет никаких доказательств? — невинным голосом поинтересовался работник Верховного суда СССР. — Если докажете их вину, суд накажет преступников.
— Нет, как же мы будем работать? — дама-прокурор не могла прийти в себя.


Это был 1989 год. Она как в воду смотрела. Если судебная власть обретет самостоятельность... Если другие ветви власти лишатся возможности давить на суд... Если судьи станут независимыми... Если возникнет состязательность в судопроизводстве, и суд начнет сам решать, чьи доказательства — обвинения или защиты весомее, — система рухнет.