В 70-е годы главным дефицитом в СССР стала культура добросовестного, самостоятельного, инициативного труда

Разрушение трудовой этики Русского народа. - Насаждение фальшивых трудовых отношений. - "Социалистическое соревнование". "Ударничество". - Использование принудительных форм труда.
Воспитание нетрудового человека.

В 60-70-е годы господствуют формы организации труда, основанные на административных запретах, мелочных инструкциях, различных ограничениях, сдерживающих самостоятельность, инициативу и предприимчивость русского труженика. Насаждаемой брежневским руководством бюрократической системе управления требовался не самостоятельный работник, а преимущественно исполнитель "от сих до сих", послушный "механизм", "винтик". Самодеятельность и предприимчивость рассматривались как качества неудобного человека. В этих условиях предприимчивость нередко вырождалась в жульничество, мошенничество.

Двойная бухгалтерия хозяйственной жизни сильно сказывалась на трудовой этике. Высокие трудовые ценности Русского народа продолжали подвергаться обесценению. 

Осуществлялась беззастенчивая эксплуатация высоких моральных понятий с целью компенсировать плохую организаторскую работу, ошибки, потери, расточительность, бесхозяйственность. Кустарный уровень управления, неумение работать, постоянные прорывы, штурмовщина, прорехи прикрывались броскими лозунгами, а результаты плохой организаторской работы и бесхозяйственности перекладывались на плечи рядовых тружеников.

Вместо того чтобы просто добросовестно организовывать работу, должным образом выполнять свои трудовые обязанности, советские администраторы предпочитали устраивать дутое "социалистическое соревнование" и "ударничество", а также фальшивые "коммунистические субботники" и "воскресники" и различные виды "шефской помощи". Десятилетиями совхозы, колхозы, овощные базы, стройки привыкли регулярно использовать на тяжелых, грязных и непривлекательных работах труд квалифицированных горожан. А так как добровольно желающих заниматься такой "шефской помощью", как правило, не оказывалось, то людей на эти работы направляли принудительно.

"Социалистическое соревнование" и "ударничество", формализованные, заорганизованные, бюрократизированные, превратились в одну из форм выдавать желаемое за действительное, в имитацию бурной деятельности. Десятилетиями падало качество труда, снижались показатели, росли прогулы, текучесть, штурмовщина, а газеты и журналы трубили о росте массового социалистического соревнования за право называться "ударником" или бригадой "коммунистического труда". Трудовые коллективы, районы, города, области, республики "соревновались", кто выдвинет больше "ударников". 

Каждой производственной и административно-территориальной единице предписывалось по разнарядке иметь определенное количество "ударников". Как рассказывала "ударница" В.И. Гаганова: "И у меня закрадывалось сомнение: не слишком ли все совершается легко и просто? Каждый ли из тех, кто поддержал почин, искренен и честен перед собой и страной? Да и в количестве ли последователей суть дела?.. С годами мы все больше накапливали опыт приукрашивания действительности, умелого сглаживания острых углов. Все должно было развиваться по заданной драматургии... Сколько же было этой показухи!"

Труд потерял равномерность и ритмичность. В начале 80-х годов на многих предприятиях 50-70% месячной работы приходилось на последнюю декаду.

В 60-70-е годы формируются несколько массовых типов нетрудового человека, в лице которых процесс отчуждения труда дошел до крайней точки - презрение к труду, устойчивое предпочтение праздности труду. Честный труд такой человек считал невыгодным, на честного труженика смотрел как на помеху в своем стремлении жить легкой жизнью. Когда ему говорят о трудолюбии, он может только рассмеяться, так как всерьез полагает, что это понятие из области художественной литературы далекого прошлого. 

"Есть несколько категорий таких людей, - пишет И. Синицын. - Есть демонстративно презирающие труд, есть стойко не любящие труд, есть такие (их особенно много), кто кое-как терпит его, относится к нему как к неизбежной неприятности. Но всем им, кому в большей степени, кому в меньшей степени - родственен типичный образ нетрудового человека... Этот человек посторонний всему и всем. Он не понимает и не любит людей труда, не знает и не хочет знать цены тому, что создано трудом. Для него нет общественных интересов, общественных забот... у него нет общественных целей и радостей... нет соотечественников и родины тоже нет. Для него родина там, где вкуснее и беззаботнее. Главная черта его характера - беспредельный неуправляемый эгоизм".

Нетрудовой человек всем своим существом, образом жизни, мировоззрением разлагающе действовал на окружение, особенно на молодежь. Причем, рядом с этим нетрудовым человеком формировался промежуточный тип, в котором трудовые ценности еще не вполне погибли. 

Писатель В. Распутин в повести "Пожар" точно подметил: "Обозначился в последние годы особый сорт людей, не совсем бросовых, не потерянных окончательно, которые в своих бесконечных перемещениях не за деньгами гоняются и выпадающие им деньги тут же с легкостью спускают, а гонимы словно бы сектантским отвержением и безразличием ко всякому делу. Такой ни себе помощи не принимает, ни другому ее не подаст, процедуру жизни он исполняет в укороте, не имея семьи, ни друзей, ни привязанностей, и с тягостью, точно бы отбывая жизнь как наказание. Про такого раньше говорили: ушибленный мешком изза угла, теперь можно сказать, что он отсебятился, принял одиночество как присягу. И что в этих душах делается, кому принадлежат эти души, - не распознать".

К началу 80-х годов по стране бродили не менее миллиона лиц без определенных занятий, официально именуемых "БОМЖ" (без определенного места жительства) или "БОРЗ" (без определенного рода занятий). труд для этих людей составлял печальную необходимость, которую они нередко предпочитали заменять воровством. Дальневосточные ученые, исследовавшие тунеядство и бродяжничество в своем регионе, считали, что причина бродяжничества этих людей в том, что они не получили трудового воспитания, или, говоря словами Толстого, "потеряли способность, охоту и привычку зарабатывать свой хлеб". 

Выборочное статистическое обследование бродяг показало, что две трети из них ранее были судимы, более трети - люди 30-39 лет, седьмая часть - женщины, большинство разведено. Преобладающее большинство бродяг имело детей.
Журналист А. Лебедев, проживший среди бродяг около года, считал, что "на некоторую часть бродяг можно взглянуть как на продукт нашей романтики. Сейчас многие сокрушаются: строили грандиозные гидростанции, заводы, БАМ, не думая о жилье и быте тех, кто строил. 

Масса героев покорителей природы оказались без крыши над головой (я не имею в виду тесные общежития). Позвали людей в голубые дали: "Ребята, палатка это прекрасно! Выстроите Зейскую, Бурейскую электростанции - поедете дальше!" Не все выдерживали испытания романтикой. Единицы становятся бродягами, а сотни временщиками. Им что тайгу рубить, что дом ломать... Лишь бы платили. Бродяжничество - это, наверное, утрата всякой морали, в том числе и трудовой: забетонировать - разбить, построить - разрушить..."

Сложившаяся в стране система труда воспроизводила лодырей и прогульщиков, постоянно отвлекая людей от места основной, профессиональной работы, направляя их на непрофессиональное выполнение чуждых им видов труда.
В первой половине 80-х годов ежедневное число лиц, не вышедших на работу, только по официальным данным, приближалось к 1 млн. человек, а на самом деле было в 2-4 раза выше (администрация имела склонность не вносить в статистические данные сведения о действительном числе прогулов и незаконном отсутствии на работе). 

В середине 80-х годов Госкомстат СССР сообщал, что затраты предприятий, учреждений и организаций в связи с отвлечением работников от основной деятельности составили в целом по народному хозяйству 1649 млн.

руб. Из них на выплату зарплаты - 1547 млн. руб. Ежегодно терялось около 200 млн. человеко-дней (а реально от 400 до 800), из них половина - за счет посылки горожан на сельхозяйственные работы, около десятой части - за счет "шефской помощи" овощным базам.

Особая система трудовых отношений сложилась в трудовых колониях. В начале 80-х годов по объему выпускаемой продукции трудовые колонии, входившие в систему Министерства внутренних дел, занимали шестое место среди производственных министерств страны. Здесь нередко продолжали жить "трудовые" традиции Беломорканала, заложенные еще еврейскими большевиками. 

Производство велось на устаревшем оборудовании, в тяжелых условиях, безо всякой охраны труда. Причем в лагерях по-прежнему существовала "трудовая-нетрудовая" иерархия ("блатной закон"), согласно которой работу выполняли так называемые мужики (люди, как правило, совершившие преступление случайно и желающие побыстрей вернуться к привычной жизни), уголовная же верхушка из "первой пятерки" блатных чаще всего не работала, заставляя свою норму выполнять "мужиков" (а нормы рассчитаны на здоровых, хорошо питающихся людей).

Для выполнения этих норм принимались "социалистические обязательства". Так, например, в одной из колоний среди прочих пунктов числился и такой: "Развернуть трудовое соревнование среди осужденных и добиться присвоения шести отрядам и 31-й бригаде звания "Высокопроизводительного труда и примерного поведения"".

50% заработанного осужденными в колонии изымалось на содержание правоохранительных органов. На продуктовый ларек разрешалось тратить 10-15 руб. в месяц. А в результате "выходит... ("мужик") через несколько лет из ворот колонии потерявший здоровье, без денег, измученный долгой унизительной зависимостью, профессионально ни к чему не пригодный". А таких "мужиков" в 70-х годах в колониях было около полутора миллионов.
Наряду с принудительным трудом заключенных широко использовался принудительный солдатский труд. Солдат, взятый на службу, чтобы защищать Родину, становился своего рода крепостным министерств и ведомств (Минводхоза, Минтрансстроя, Минтяжстроя и мн. др.) и выполнял самые тяжелые и непривлекательные виды работ.

Нормировщики одного из многих военно-строительных отрядов жаловались, что оплата труда в отряде крайне низка. Обучение солдат профессии поставлено плохо. В основном их использовали на вспомогательных работах, где все инструменты - лом да лопата. Всем воинамштукатурам, кровельщикам и т.д. присваивали самый низкий разряд. Без всяких оснований срезали расценки, тарифные ставки.

В "военно-трудовых армиях" работало в то время не менее миллиона человек. Своим трудом они значительно облегчали жизнь паразитирующим на солдатском труде министерствам. Как правильно отмечалось в то время: "Привлечение солдат к выполнению плановых заданий "развращает" многие наши ведомства, они перестают соразмерять свои желания и возможности: рабочая сила-то ведомству ничего не стоит. Ни соцкультбыт нормальный создавать, ни зарплату человеческую платить солдатам, по мнению руководителей ведомств, не надо. И эксплуатация труда здесь не в меньшей степени, чем у заключенных в трудколониях".

Очень близка к принудительной форме труда была в 60-70-е годы работа так называемых лимитчиков, вынужденных из-за прописки трудиться на рабочих местах, вредных, непривлекательных, с низкой оплатой. Десятилетиями функционировала система, когда русские люди из Тульской, Калужской, Рязанской, Тамбовской и многих других областей приезжали в Москву, Ленинград и другие большие города, чтобы выполнять самую непрестижную и невыгодную работу, на которую не шли местные, жили в бараках-общежитиях, не смея протестовать против нарушения элементарных условий труда и жизни. Рабочая сила лимитчиков стоила для работодателей значительно дешевле, чем рабочая сила жителей, прописанных в больших городах. Но при этом нарушались самые элементарные принципы социальной справедливости, деформировались основополагающие трудовые ценности, труд приобретал принудительный характер. Общая численность лимитчиков в СССР составляла в 70-е годы многие миллионы человек.

Общее же число людей, занятых на всех видах недобровольного (принудительного) труда - в трудовых колониях, военно-трудовых отрядах (стройбатах), по лимиту в больших городах, привлеченных на работы и другие виды "шефской" помощи, - составляло в 70-е годы не менее 6 млн. человек.

В целом по стране сложилось крайне уродливое соотношение между настоящими тружениками и людьми, работающими, чтобы только отделаться, предпочитающими праздность труду. Специальное обследование тех лет показало, что настоящее стремление работать как можно лучше, высокая самодисциплина, инициативность, творческое отношение к своим обязанностям свойственны только 25-35% занятых в нашем народном хозяйстве, причем в основном лицам от сорока лет и старше. Примерно пятая часть работающих - лица с низкой трудовой активностью.

 Они инертны, работу предпочитали праздности, нарушали трудовую дисциплину, отличались слабой продуктивностью и низким качеством труда. Около половины взрослого населения страны, хотя и понимали ценность трудолюбия и добросовестного отношения к труду, но не стремились работать как можно лучше, не обладали высокой сознательной дисциплиной, не относились инициативно и творчески к своему труду. Таким образом, по крайней мере две трети нашего населения начала 80-х годов трудно было отнести к хорошим работникам.

Отчуждение труда, разрушение трудовых ценностей, неуклонно продолжавшиеся последние десятилетия, стали важнейшей причиной серьезной деформации многих сторон советского социально-экономического механизма, ценообразования, планирования, управления. Отсутствие или имитация деятельности на том месте, где требовался настоящий труд, создавало зияющие пустоты в производстве, обслуживании, структуре цен, заставляло использовать заведомо искаженные пропорции в отдельных народнохозяйственных категориях - потребление, накопление, группа А, группа Б и т.п. Назначались дутые цены, чтобы получить незаслуженную оплату за плохую работу или даже ее отсутствие, фиктивный хозяйственный механизм создавался, чтобы имитировать полезную деятельность, поддерживались фальшивые производственные отношения, чтобы скрыть глубокое противоречие между тружениками и паразитическими элементами. 

Создавалась парадоксальная ситуация: чем больше в стране становилось техники, тем хуже ее использовали, фондоотдача снижалась. Если еще в 40-е годы в стране не хватало технических средств, а трудолюбия, старательности, добросовестности было даже в избытке, то в 70-е годы, наоборот, главным дефицитом стала культура добросовестного, самостоятельного, инициативного труда. Именно этот дефицит породил все остальные виды дефицита в нашей стране. Степень отдачи трудового потенциала, повышавшаяся во второй половине 40-х -50-х годах, в 60-70-х годах стала снижаться.

Катастрофически увеличился разрыв в производительности труда в нашей стране и США, и в особенности в сельском хозяйстве. Если еще при Сталине Россия сделала стремительный рывок к сокращению этого разрыва, то в 60-70-е годы наше экономическое отставание становилось все более и более явным. Оторвавшись от народных корней, превратив труд в арену всевозможных социальных экспериментов, подменив национальную модель трудовой деятельности набором "временных инструкций" (от "съезда" к "съезду"), страна все больше теряла способность к продуктивному творческому труду.