«Мы не доживем до пенсии»

Многие одинокие пожилые беженцы из Украины и ЛДНР до сих пор живут в России в пунктах временного размещения (ПВР), и условия для них только ухудшаются. Некоторые не могут получить пенсию. «Такие дела» рассказывают, как выживают старики без денег и без дома

«Тут мой дом»

Антонина Петровна Зеленова, худенькая аккуратная женщина 87 лет с седым каре, живет в пункте временного размещения — санатории «Воробьево» в Малоярославецком районе Калужской области. Долгое время в маленькой комнате, на стоящих впритык кроватях, с ней жили еще две бабушки. Две недели назад их всех переселили в другой корпус. В коридоре на стенах и потолке черные и зеленые разводы плесени, с потолка давно обвалилась штукатурка. В новой комнате еще теснее. Никакой мебели, кроме кроватей, нет, все вещи приходится оставлять в сумках или сваливать на пол.

— Когда начали сильно бомбить, я пряталась в подвале своего частного дома, — вспоминает Антонина Петровна о том, как выжила в Мариуполе в 2022 году.

Голос ее становится очень тонким, она плачет, успокаивается не скоро. Продолжает, но часто останавливается. Ей не хватает дыхания, чтобы говорить.

— Было очень холодно и темно. Я на две табуретки положила доску и одеяло. И лежала на этой доске. Со мной была моя маленькая собачка. Она меня грела. Бесконечно стреляли — бах, бах, бах, бах! В подвале аж земля тряслась. Я там была одна — без сна, без тепла, в полной темноте. У меня с собой были сухарики и немного печенья. Через неделю там, в подвале, в темноте и холоде, я почувствовала, что какой-то черный человек наклоняется ко мне и хочет что-то сказать. Я поняла, что схожу с ума. Мне нужно выбираться к людям.

Антонина Петровна собрала в тележку штаны, футболку, свитер и пошла в подвал многоэтажного дома. Там люди кормили бабушку и два раза в день наливали кружку горячего чая. Собачку Антонина Петровна оставила у себя в подвале. Налила ей воды и положила сухариков. Она не помнит, когда вернулась за ней, — говорит, все дни слились в один бесконечный.

— Пришла — мой дом сгоревший. Нет крыши, нет потолка, окон. Ничего нет, стены одни стоят — и все обрушилось.

В подвале многоэтажного дома Антонина Петровна оставалась до конца марта. Потом пришли солдаты и сказали, что к школе неподалеку приходят автобусы и вывозят людей в Россию. Очередь растянулась на сутки.

— Я пришла туда во второй половине дня. И только на следующий день, в полдень, села в автобус. У меня тележка была, а на ней сумочка. Я садилась на эту сумочку и тележку держала. И другим давала посидеть. Было очень холодно. Мы очень мерзли.

В России Антонина Петровна была в нескольких ПВР. Она жила на арене спорткомплекса в Таганроге, спала в детском лагере на детской кроватке в Калуге. Дочь Антонины Петровны в мае 2022 года приехала за ней из Грузии и забрала с собой.

— Там было так жарко! У меня сильно повысилось давление. За мной приехала скорая. А там все врачи молодые и никто не говорит по-русски. Я просила дочку отвезти меня назад, в Россию. Она говорила: «Поехали в Швецию, хоть посмотришь, как нормальные люди живут». А как я буду жить в этой Швеции, если я там слово никому не смогу сказать?! Я хотела назад, в Россию. Я русская, я родилась в Брянской области. Тут же дом мой. Я не хочу за границу. Я люблю Россию! И Украину я люблю! Мариуполь любила таким, каким он был до боевых действий. Я так ругалась с дочкой, так ее достала, что она меня в конце концов привезла назад, в Ростов, в ПВР.

Теперь Антонине Петровне иногда из-за границы пишут внуки. Дочка с ней больше не общается.

«Вы бы свою маму так поселили?»

Летом 2022 года Антонину Петровну привезли в санаторий «Воробьево» в Калужской области. В номере две кровати, две тумбочки, стол, телевизор, маленький холодильник. Она жила одна, потом с соседкой.

— Где-то через четыре месяца у нас забрали телевизор, холодильник, поставили третью кровать и поселили третьего человека, — рассказывает Антонина Петровна. — Начали по-другому относиться. В санатории есть и отдыхающие — для них отдельный вход. Мы не должны с ними встречаться. Есть автобус, который их возит в город. Мы ходим пешком.

Антонина Петровна получила российское гражданство, но ей отказали в пенсии, положенной по рабочему стажу. В Мариуполе вместе с домом сгорела и ее трудовая книжка. Она получает только социальную пенсию — как те, кто не работал.

— Я ходила и ходила к сотруднику пенсионного фонда, который приходит к нам в ПВР, просила и просила. Я говорю: «Я заработала! Я дожила! Я с 16 лет работала! У меня же 31 год стажа». Но мне отказали. Очень обидно.

Антонина Петровна плачет. Она плачет и не может остановиться. Психиатр Центральной районной больницы Малоярославца диагностировал у нее тяжелую депрессию и тревожно-депрессивный синдром. Кроме того, у нее гипертония, сердечная аритмия, катаракта. В больнице она лежала уже шесть раз.

— Когда меня в первый раз забрали в больницу с аритмией, я там лежала и все время плакала. Плакала и плакала как сумасшедшая. На меня смотрели как на дуру. Мне не верили, что это плачу не я, это мои нервы плачут. Не спала по несколько дней. Мне кололи снотворное, а я все равно не могла спать. И когда не спишь — это ужасное состояние. Ужасные головные боли. Я всегда справлялась со всем сама. Но тут я поняла, что я не могу справиться.

Пациенты в столовой отделения терапии в областной больнице интенсивного лечения в МариуполеФото: Илья Питалев / «РИА Новости»

Сейчас пожилая женщина принимает антидепрессанты. Лекарства дорогие, но ей за все приходится платить самой. Антонина Петровна начинает говорить быстро. Слезы сменяются твердостью и силой в голосе.

— Я не виновата, что я все время плачу. Я слишком много пережила. Я ребенком еще пережила войну. Я видела расстрелы, убийства, переболела тифом, наш дом спалили немцы, а нас выгнали. И потом, когда немцы отступили, мы вернулись в свое село. Дома не было, печка только стояла, и мы в подвале жили. И я выжила, только оглохла на одно ухо. А потом с 16 лет я работала ткачихой, машинистом крана, санитаркой. А здесь, в ПВР, к нам такое отношение — вроде мы не люди, как скот. Я просила нас не переселять в этот корпус с плесенью, говорила замдиректора санатория Екатерине Анатольевне: «В вас есть что-то человеческое? Вы бы свою маму в такие условия поселили? Я не могу спать, я болею, я не могу жить в крошечной комнате на четырех человек». Екатерина Анатольевна ответила: «Болеете — ложитесь в больницу. Мы тут ни при чем».

В Мариуполе Антонина Петровна пела в хоре. Украинские и русские песни. Она много их знает.

— Я пыталась тут петь, но не могу, — говорит Антонина Петровна. — Что-то на горло давит, и я плачу. Комок подкатывает от груди. Такое ощущение, как шею душат какие-то спазмы.

Волонтеры снимали для Антонины Петровны квартиру в Малоярославце, они очень опасаются за ее здоровье. Но несколько дней назад Антонина Петровна вернулась в ПВР: деньги у волонтеров закончились.

«Мы же люди»

— Я несла контейнеры с супом из столовой для соседей, — рассказывает Марина Дмитриевна Юдина, она живет в ПВР в детском санатории «Родник» в Пушкинском районе Московской области. — Соседи с двумя детьми поехали к врачу, попросили взять еды. Директор ПВР Сальникова Светлана у меня очень грубо эти контейнеры отобрала. Ничего слушать не хотела. На кухне сказала вылить это все в пищевые отходы. Это было последней каплей. Я решила бороться. Мы же люди! У нас есть права!

Марине Дмитриевне 63 года. Она из Харькова. В детском санатории живет с июня 2023 года. В пенсии по стажу ей отказано: она прописана не на так называемых новых территориях России. Марина Дмитриевна получила российское гражданство, но не заработанную за 20 лет работы воспитательницей и няней в детском саду пенсию. Ей выплачивают социальную пенсию для тех, у кого нет стажа, — 10 тысяч рублей. Марина Дмитриевна добилась доплаты до прожиточного минимума пенсионера в Московской области — еще пять тысяч рублей.

Пункт временного размещения «Воробьево»Фото: Наталия Нехлебова для ТД

Сейчас в ПВР «Родник» в трех корпусах живут 87 человек, в основном это пожилые люди. Есть лежачие, есть на инвалидных колясках. До ближайшей автобусной остановки семь километров — оттуда в поселок Зверосовхоза, где в поликлинике есть терапевт.

— У меня-то ноги ходят, — рассказывает Марина Дмитриевна (обычно она 40 минут идет по лесу, потом ловит попутку до остановки). — А как лежачим?! На колясках? Им получить медицинскую помощь почти нереально.

Раз в неделю администрация ПВР предоставляет один автобус на 11 человек, он возит беженцев к терапевту. Помещаются в него не все, да и те, кто поместился, не всегда успевают к врачу. У поликлиники автобус ждет час, а потом уезжает обратно.

Выехать из ПВР больше чем на световой день нельзя: место свое ты в таком случае теряешь. Многие из-за этого не могут навестить родственников.

— Два раза за год нам давали 150 граммов стирального порошка, — рассказывает Марина Дмитриевна. — Я просила выдать одежду и средства гигиены, но ничего не дали. Волонтеры привезли чайники, фены, но их не пустили.

Гуманитарную помощь администрация ПВР не пропускает. Директор санатория объясняет это тем, что одежда может быть заражена насекомыми, а привезенные волонтерами чайники и фены испортят розетки.

Возиться с проверками администрация не желает.

Обо всем этом Марина Дмитриевна написала десятки обращений в Роспотребнадзор, прокуратуру, в министерство социального развития Московской области, в министерство здравоохранения Московской области, губернатору Московской области — все без какого-либо результата.

«Если вам что-то не нравится — можете уезжать»

Сергею 63 года. Он из города Лозовая Харьковской области. В «Роднике» он живет с января 2023 года. Пенсию не получает. Этой зимой Сергей попал в Пушкинскую центральную районную больницу с воспалением легких. В больнице обнаружилась терминальная стадия рака печени, с ней его и привезли обратно в ПВР, еле ходящего, падающего от слабости.

Марина Дмитриевна попробовала помочь ему хотя бы через волонтеров.

— Мы возили его на обследования в НМИЦ онкологии им Н. Н. Блохина, — рассказывает волонтер Валерий, — потом в Пушкинскую ЦРБ. Сейчас у него уже 70% печени поражено. Хотели его выписывать. Но куда? Я специально приехал в больницу, поговорил с онкологом — и Сергею дали направление в отделение паллиативной медицинской помощи Ивантеевской городской больницы. Он провел там три недели, и сейчас его оттуда выписывают. Мне нужно умирающего человека снова везти в ПВР, хотя ему необходимы сильные обезболивающие и медсестра рядом.

Сергей умер второго мая в паллиативном отделении Ивантеевской больницы.

В «Родник» приезжала комиссия из семи человек: представители Пенсионного фонда, начальник паспортного стола, сотрудник социальной службы. Жители ПВР пересказывают их вердикт: «На врача и транспорт нет средств. И если нам что-то не нравится, мы можем уезжать. Всех это испугало. Старики очень боятся, что их выгонят из ПВР. Им же некуда пойти. У них больше нет дома. У семей, где есть лежачие больные, уже паранойя, что их выгонят. Они окажутся на улице. Поэтому при следующей комиссии все молчали, никто не жаловался».

Транспорт для беженцев нашелся в сентябре 2023 года, сразу два автобуса. Для того чтобы отвезти людей на выборы губернатора Московской области.

Сергей в паллиативном отделенииФото: Наталия Нехлебова для ТД

— Я в этот день собиралась идти в церковь, — рассказывает Марина Дмитриевна. — Я требовала, чтобы меня выпустили с территории, а они не пускали. Пришлось ругаться!

Ивану 70 лет. Он из Донецка. В «Роднике» живет уже год. В Пушкинской ЦРБ у него обнаружили рак предстательной железы. Иван попросил о помощи волонтера Валерия.

— Мы регулярно возим его на обследования в Московский научно-исследовательский онкологический институт им. П. А. Герцена, — рассказывает волонтер. — Все делаем платно, потому что нет времени ждать. И многие обследования недоступны по ОМС. Он очень слаб. Если бы в ПВР хотя бы медсестра была, которая могла давление ему мерить…

Марина Дмитриевна продолжает писать обращения в министерство социального развития Московской области. За эту борьбу ее в ПВР не любят — боятся, что могут из-за жалоб лишиться последнего.

— Я приехала в Россию потому, что я здесь родилась, — говорит Марина Дмитриевна. — Здесь мой дед был раскулачен и убит на Соловках. Он в России похоронен. Мой отец фронтовик, он всю Великую Отечественную войну прошел. Здесь есть земля моего деда. А я не могу даже туда съездить документы на землю оформить. Меня из ПВР больше чем на день не выпускают. Мои дети, внуки уехали в Европу. Зовут к ним. Но как я поеду? Это такая боль! Это же такая боль уехать туда! Там все чужое.

«В связи с отсутствием документального подтверждения»

Очень долго не оформляют пенсию или отказывают в ней тем, кто имеет льготный стаж. Это шахтеры, рабочие на опасных производствах «Азовстали». Им пенсия положена раньше наступления обычного пенсионного возраста.

54-летняя Наталья вместе с отцом и сыном выбралась из Мариуполя в апреле 2022 года. В ноябре их поселили в ПВР Московской области. Российское гражданство они получили. 30 лет Наталья проработала контролером качества на заводах в Мариуполе, 10 из них — на опасном производстве. Ее отцу, Виктору Александровичу Локше, 79 лет — и 44 из них он проработал машинистом электропоезда в доменном цеху завода им. Ильича. На вредном производстве потерял одно легкое.

Отец и дочь подали документы на оформление пенсии в ноябре 2022 года. Виктору Александровичу назначили пенсию 15 125 рублей. Сумма такая маленькая потому, что у мужчины нет справки о том, какую зарплату он получал за все годы работы. Из Мариуполя ее все никак не пришлют. А Наталье в пенсии отказали.

Пункт временного размещения «Воробьево»Фото: Наталия Нехлебова для ТД

— Трудовой книжки им недостаточно, — говорит Наталья. — Нужно подтверждение, что я полный рабочий день проводила на участке. Я нашла людей, которые со мной работали. Они могут подтвердить, что мы трудились в тяжелых условиях, за которые полагается льготный выход на пенсию. И я все жду. Я не знаю, куда обращаться, что делать. Лекарства очень дорогие.

Социальный фонд России (в него с 2023 года входит Пенсионный фонд) отвечает Наталье: «Принято решение об отказе Гордеевой Н. В. в назначении досрочной страховой пенсии по старости в соответствии с пунктом 2 части 1 статьи 30 Федерального закона № 400-ФЗ в связи с отсутствием документального подтверждения занятости на соответствующих видах работ».

Запрос в никуда

Многие шахтеры из Артемовска не могут добиться пенсии из-за невозможности подтвердить стаж. Запросы о трудовом стаже Социальный фонд России шлет в зону боевых действий, и ответы оттуда не приходят. Многие архивы безвозвратно потеряны.

Андрею Ивановичу Журавлеву 78 лет, 48 из них он проработал на угольной шахте в Горловке. На пенсии с 1996 года. Жил в Артемовске. В апреле 2023-го эвакуировался в Москву, к сыну. Андрей Иванович получил гражданство и регистрацию в Москве. В июле 2023 года он подал заявление на получение российской пенсии. Восемь месяцев ждал ее начисления. В феврале 2024 года Андрею Ивановичу наконец назначили пенсию — 9772 рубля. Такую маленькую сумму объяснили тем, что в трудовой книжке шахтера не всегда проставлены даты выхода приказов — стаж не учли. Социальный фонд России сделал запрос в архив Артемовска о трудовом стаже Андрея Ивановича и ждет ответа.
Бои за Артемовск получили название «бахмутская мясорубка», города сейчас практически нет. Как нет и никаких социальных служб. Куда именно делает запрос Социальный фонд России о подтверждении шахтерского стажа, в отделении фонда Андрею Ивановичу объяснить не смогли.

Фото: Tim Doerfler / Unsplash.com

— Я ждал 10 месяцев, и мне снова предлагают ждать, — возмущается пожилой человек. — Я, отработав всю жизнь в шахте, вынужден находиться на иждивении сына. Я более четверти века получал пенсию, и никогда не возникали вопросы о ее легитимности!

У шахтера из Артемовска Андрея Кравченко идентичная ситуация. Ему 52 года, 22 из них он проработал в шахте. 14 августа 2023 года подал документы на пенсию в городе Шахтерске. Девять месяцев он не может добиться ответа, когда же будет пенсия.

«Массовых отказов не обнаружено»

Про справки, подтверждающие льготный стаж

Расходы на пенсионные выплаты в этом году составят 385,9 миллиарда рублей. Сколько пенсионеров не могут добиться пенсии или получают пенсию, не соответствующую стражу, — неизвестно. Например, в телеграм-канале «Пенсионный вопрос Мариуполь», где жители этого города пишут о своих проблемах с получением пенсии, 6569 участников. В телеграм-канале «Правовая помощь», в котором беженцы просят совета у юристов, 2235 постов о сложностях с получением пенсии. В Социальном фонде России отвечают, что «информация об обращениях жителей новых регионов за пенсией не подтверждает массового отказа в назначении выплат. В большинстве рассмотренных случаев пенсионные выплаты предоставляются».

Волонтер Елена уже два года помогает беженцам из Украины. Она говорит, что у всех пожилых людей, которые к ней обращались, проблемы с пенсиями. Это сотни человек.

— Я не знаю никого, у кого бы не было сложностей с назначением пенсии, — говорит она. — Конечно, к нам обращаются только беженцы в тяжелом положении. Те, у кого все в порядке с деньгами, к нам не приходят. Но я могу говорить о том, что без пенсий или с микроскопическими пенсиями сейчас пытаются выжить очень многие пожилые беженцы. По моим ощущениям, это каждый второй. К нам такие люди обращаются каждую неделю.

Из-за этой ситуации у пожилых людей нет денег не только на лекарства, но и на еду.

— Многие пожилые беженцы живут в пунктах временного размещения, — продолжает волонтер. — Там не нужно платить за аренду квартиры и еду. Там трехразовое питание, но я знаю единицы ПВР, где это питание нормальное. Социальных пенсий, которые им назначают, не хватает на лекарства. И если мы им не купим, то не купит никто. Еще им в ПВР нужны шампунь, мыло, средство для бритья, иногда памперсы, урологические прокладки… Там им этого ничего не предоставляют.

Волонтеры считают, что проблема не в действиях Социального фонда России — там работают строго по инструкции. Требуют от беженцев документы по закону мирного времени, как будто города, дома и места работы этих пожилых людей не разрушены.

— Мы никому не нужны. У нас больше нет дома, дачи, машины. Пенсию мы получить не можем. Лучше бы мы погибли там и не создавали никому проблем, — говорит Ирина из Артемовска, которая уже год добивается пенсии.