Дед

Есть у Жуковского четверостишье:

«О милых спутниках, которые наш свет

Своим сопутствием для нас животворили,

Не говори с тоской: их нет,

Но, с благодарностию: были».

Я расскажу об одном из самых главных людей в моей жизни. Дед. Он меня вырастил. Пропадал у него всё своё детство – все выходные, каникулы, без изъятия. Сколько я прослушал перед сном его рассказов… и малой доли уже не упомнить. Но какие-то вещи ничто не сотрёт из памяти.

Дед родился в 14-ом. Отца убило в Империалистическую, он так называл ту войну, то ли ещё до его рождения, то ли сразу после. Когда война закончилась, мать сошлась с мужчиной, у которого тоже был сын. А затем родился общий сын, и дед стал лишним ртом. Когда ему было 6 лет, его выгнали, и он беспризорничал. Что с ним происходило до самой войны – неизвестно, не захотел рассказывать, упомянул лишь о том, что в сталинском лагере побывать таки довелось. Скорее всего, что-то по уголовке. Это лишь предположения, но как ещё мог загреметь оборванный беспризорник, спрашивается? Выросший на Молдаванке?

Перед самой войной призвали. В сентябре 1941-го, под Харьковом, попал в окружение, и до самого конца войны, пока не пришли американцы – в концлагере. «Небольшом», по его рассказам – тысяч на 100-150 лагерников. Ройтлинген, это под Мюнхеном.

Здесь уже дед совсем скупым на слова становился. Знаю с его слов, что Ремарк писал правду, в частности, когда рассказывал о «мусульманах», так называли категорию тех, кто напрочь терял волю к жизни, закостеневал на последние несколько дней, затем – конец. Были такие. Знаю, что действительно здоровяки не выдерживали первыми.

Деду с его беспризорным детством «повезло», он всю жизнь оставался невысоким, худым да жилистым.

Ещё как-то дед упомянул о тех, кто поддавался на уговоры да приманки пойти во власовцы. Тогда я впервые услышал слово «тёмная», как правило, успевали справиться до их перевода из барака.

Под конец харчи совсем перестали выдавать. Спасло то, что лагерников выводили в город на разборку завалов после бомбёжек. Уж не знаю как, но там они умудрялись разжиться харчами, местные подбрасывали. А, может, меняли на что-то, не говорил. Буряк – вот что дало им продержаться.

Им – это примерно сотне. Столько осталось советских военнопленных. Сколько было вначале – напоминать не стану. Его не пустили в родной для него город – в Одессу, но на том все репрессии для него прекратились. Деда отправили в Запорожье, где он сошёлся с бабушкой, вместе воспитали мою мать. Потом – мой черёд. Был обычным рабочим.

Напоследок скажу две вещи.

Существует почти что аксиома: кровь гуще воды. Так оно и есть, знаю, не мальчик.

Вот только… Мы с дедом вовсе и не кровные.

И, пожалуй, самое поразительное в дедовой истории. Я очень и очень мало кого знаю, кто был бы столь же добр к людям вообще. И ко мне в частности. Сейчас именно ЭТО считаю его самой большой силой. Почти что тайной. Которую нужно открыть каждому. В себе.

Саченко Григорий Парфилович, так его зовут.

Его история со мной не закончится. Уже моя дочь всё это знает. Я рассказываю о нём друзьям. Теперь здесь. Стесняться нечего. Пусть дед ещё поживёт. Так правильно.