Советские пельмени и советские пельменные

Мнение о пельменях советского периода обычно бывает двойственным: кто-то с нежностью и ностальгией вспоминает "те самые вкусные пельмешки", а кто-то мысленно содрогается при одной только мысли о продукте с непонятным рыхлых фаршем и вязнущем на зубах тесте. Ну а мы здесь, как обычно, собрались не для того, чтобы давать оценку, а просто вспоминаем, как это было :)

Итак, как только в СССР начали строить крупные комбинаты по переработке мяса и рыбы, кому-то в голову пришла гениальная мысль воспользоваться сибирскими кулинарными традициями и запустить серийное производство различных пельменей. Различных - потому что изначально советская промышленность выпускала пельмени из говядины, свинины, баранины, рыбы, субпродуктов, и смеси мяса с капустой - так называемые "китайские пельмени".

К середине 70-х ассортимент сократился и больше всего пельменей выпускали из смеси говядины со свининой. Сначала производство было полуавтоматическим: тесто и фарш делали, конечно же, машины, а вот формовка была ручной. Тесто раскатывалось до 2 мм, а затем ручным шприцем либо сплошной "колбаской", либо отдельными шариками накладывался фарш. Края теста для клейкости смазывали яичным белком, накрывали еще одним слоем теста и далее уже специальные автоматические формочки вырезали полукруглые заготовки будущих пельменей.



Как вы наверняка помните, существовал обязательный покупательский ритуал при покупке полуфабрикатных пельменей: пачку нужно было взять в руки и потрясти. Если внутри гремело. то все в порядке - пельмени не слиплись, и при варке не будут выглядеть бесформенным комком.



И все-таки все любили домашние пельмени: мы их лепили из смеси говядины и свинины, добавляя щедрой рукой лука, чеснока и перца. И вечером, к ужину, отваривали все, что налепили днем. То, что оставалось от вареных пельменей, на следующий день разжаривали на сковородке, и не было пельменей вкусней, чем вот эти. с румяной корочкой!



Ну и конечно же, нельзя не упомянуть про такие точки общепита, как пельменные. Там стоял совершенно особый запах, у них была собственная атмосфера, там тоже существовали определенные ритуалы.



Пельменная в СССР - больше чем пельменная. Как вы переведете это слово иностранцу? Дамплин хаус? Не смешите меня. Пельменная - абсолютная модель мира, со своей эстетикой, запахами, хамством, нечаянной добротой, сложной структурой взаимоотношений человеческого и божественного. Вся советская держава - одна большая пельменная.

Помните дверь? Она облицована каким-то казенным пластиком под дерево, и в середину вставлено оргстекло (стекло давно разбили), и оно мутное и покарябанное, и запотевшее изнутри, и красной краской на нем набито «Часы работы с 8.00 до 20.00». И кто-то попытался из «20.00» сделать слово «х..» не получилось. И поперек ручки намотана и уходит внутрь жуткая тряпка, чтобы дверь не так оглушительно хлопала, когда вы входите, и вы входите с мороза и попадаете в пар и запах. Я не берусь его описать — молодые не поймут, а остальные знают, о чем я. В общем, пахло пельменями, в основном. Слева раздаточный прилавок, вдоль которого тянутся кривые алюминиевые рельсы двигать подносы. Гора подносов (которые, кстати, здесь называются не подносы, а разносы. Чувствуете не барское «подносить», а демократичное «разносить»? Интересно, в каком году придумали?), так вот, гора разносов высится на столике с голубой пластмассовой поверхностью, и разносы тоже пластмассовые, коричневые, с обгрызенными краями, и они все залиты липким кофе с молоком (про это кофе дальше! Вот откуда корни перехода слова «кофе» из мужского рода в средний. Может быть, «говно» тоже когда-то было мужского рода?), и тут же лежит еще одна жуткая тряпка, такая же, как на ручке двери — эти разносы от этого кофе протирать, и, конечно, никто этого не делает, потому что прикоснуться к серой мокрой скрученной тряпке выше человеческих сил, и несут разнос, горделиво выставив руки вперед, чтобы не накапать на пальто



За прилавком две толстые тетки в когда-то белых халатах и передниках. Они похожи, как сестры, голосами, движениями, остатками замысловатых пергидрольных причесок на головах, печалью в глазах.

Это особая глубинная печаль, и ты понимаешь, что ни твой приход, ни стены пельменной, ни слякоть и холод за окном, ни даже вечная советская власть не являются причиной этой печали причина неизмеримо глубже. Вы когда-нибудь видели, как такая тетка улыбнулась, хотя бы раз?



Одна из них периодически разрывает руками красно-серые картонные пачки, вываливает содержимое в огромный бак, ворочает там поварешкой. Из бака валит пар, расплывается по помещению, оседает на темных окнах. Вторая равнодушно мечет на прилавок тарелки с пельменями. Пельмени с уксусом и горчицей 32 коп., пельмени со сметаной и с маслом 36 коп. Сметану либо масло тетка швыряет тебе в тарелку сама, а уксус и горчица стоят на столиках: уксус в захватанных пельменными руками и оттого непрозрачных круглых графинчиках, а горчицы нет, она кончилась, и баночка пустая и только измазанная высохшим коричневым, и торчит из нее половинка деревянной палочки от эскимо, которой кто-то всю горчицу и доел, и идешь по столам шарить — не осталась ли где. «Простите, у вас горчицу можно?» Столы маленькие, круглые и высокие, чтобы есть стоя, на ножке у них специальные крючки для портфелей и авосек, а потом ножка переходит в треногу и упирается в пол, и сколько ни подсовывай туда сложенных бумажек, стол все равно качается.



Пельменная, если угодно, маленький очаг пассивного сопротивления советской власти, пускай неосознанного. У нас тут внутри своя жизнь и свои отношения и никаких лозунгов и пропаганды, и приходим мы сюда делать свое мужское дело, и или ты с нами, или не мешай, иди. Ибо кто же приходит в пельменную просто поесть? Поэтому нужны стаканы, и если у тетки хорошее настроение — до известных пределов, разумеется, не до улыбки, она вроде бы и не заметит, как ты хапнул с прилавка пару стаканов и не налил в них этого самого кофе. А если тетка в обычном своем состоянии возникнет вялый скандал и придется брать кофе и выпивать его давясь, потому что вылить просто некуда, и водка потом в этом стакане будет мутная и теплая. Бачок с кофе (это называется «титан») стоит в конце прилавка, перед кассой, там, где вилки и серый хлеб. Кофе представляет из себя чрезвычайно горячую и невообразимо сладкую и липкую жидкость: сгущёнки не жалели. Стаканы, гранёные, и обычные тонкие, вперемежку, но надо брать гранёный, потому что тонкий моментально нагреется от кофе и его будет очень трудно донести до стола. Вилки навалены грудой в слегка помятом алюминиевом корытце. Они тоже алюминиевые, слегка жирноватые на ощупь и у них сильно не хватает зубцов, а сохранившиеся изогнуты причудливым образом: недавно специальным постановлением советской власти был отменен язычок на водочной крышке, теперь это называется «бескозырка» и снять её без помощи постороннего колюще-режущего предмета невозможно. Говорят, какой-то умник подсчитал экономию от бескозырок сколько-то тысяч тонн металла будет сэкономлено, если не делать язычков. Думаю, на алюминии страна потеряла в сто раз больше.



Но вот, ценой ещё пары зубьев, крышечка проткнута, естественно под столом, вслепую, а двое твоих друзей заслоняют тебя от бдительных тёток, и ты, рискуя порезать пальцы, сдираешь ненавистный металл с горлышка, а там ещё коричневый картонный кружочек, а под ним совсем уже тоненькая целлофановая пленочка, и всё. И, конечно, разлить сразу на троих, а выпить можно и в два приема после первого глотка чувство опасности отпускает, и, что странно, небезосновательно. Человек выпивший и трезвый существуют в параллельных, хотя и близких, но разных реальностях, и то, что может произойти с одним, никогда не произойдет с другим. И наоборот.

И вот — стало тебе хорошо, и мир наполнился добротой, и день вроде не прожит зря, и дела не так уж безнадежны, а пельмени просто хороши все ведь зависит от угла зрения, правда? И с тобой рядом твои дорогие друзья, и пошла отличная беседа, и кто-то уже закурил втихаря «Приму», пуская дым в рукав. Сколько таких пельменных, разбросанных по необъятному пространству страны, греют в этот миг наши души?

Вот входят, настороженно озираясь, трое военных в шинелях, явно приезжие, слушатели какой-нибудь академии или командировочные, пытаются открыть под столом «огнетушитель» с красным портвейном, суетятся, бутылка выскальзывает из рук, громко разбивается, мутная багровая жидкость разлетается по кафельному полу, покрытому равномерной слякотью, в устоявшийся запах вплетаются новые краски. Сизый мужичонка в кепке, не оборачиваясь, презрительно констатирует: «И этим людям мы доверили защиту Родины!»

И приходят и приходят, и выпивают и едят пельмени, и тихо беседуют о чем-то дорогом, и опять спасаются ненадолго, и выходят, шатаясь, в темноту и метель, забывая портфели и авоськи на крючках под столами.