Если разбудить Герцена, проснется Улицкая

Наблюдая за иноагентами и релокантами сегодня, мы справедливо возмущаемся их готовностью встать на сторону неприкрытого врага России. Причем не всегда за его деньги и ради этих денег. Поговорим о том, кто создал матрицу поведения, в которой сейчас пребывают нынешние «друзья Украины» с российскими паспортами.

Имя Александра Ивановича Герцена (1812–1870) знает каждый, кто хоть раз ходил по улицам русских городов. Те же, кто успел поучиться в старших классах советской школы, наверняка по памяти процитируют Ленина: «Сначала – дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию».

Но часто повторяющаяся цитата, даже разумная и правильная, превращается в пошлость, то есть подменяет собой всякое желание разобраться в явлении. А Герцен – это не просто несколько абзацев в учебниках и энциклопедиях, это очень поучительный персонаж, можно даже сказать, шаблон на два века вперед.

И все в его жизни было неправильно, причем с точки зрения любой эпохи – как при его жизни, так и далеко после нее. Начнем с анкеты. Происхождение дворянское. Его отец Иван Яковлев в родстве с Романовыми, пусть и седьмая вода на киселе. Семейство это было богатым и прекрасно встроенным в московскую жизнь чуть ли не со времен Ивана Калиты.

Но мы же изучаем Александра Герцена, а не Александра Яковлева! Вот в том-то и дело. Искандер (это его псевдоним и так его называли друзья) был незаконнорожденным потомком Яковлевых, как и его жена, она же – двоюродная сестра. Уже поэтому вся жизнь его проходила в диапазоне от «не совсем то, что положено» до «совсем не то, что положено».

Но оставим его моральный облик генетикам и биографам, а также многочисленным потомкам. Здесь речь идет не о том, сколько было неудачных попыток родить здоровое дитя и кто кому изменял. В жизни Герцена можно рассмотреть почти все девиации, кроме, разве что, связанных с ЛГБТ.

Отсюда первый вывод: в сословном обществе Герцен не мог считаться своим до конца ни в одном из существовавших тогда в России сообществ – ни среди дворян как потомок боярина Кобылы, ни среди инородцев как сын немки. Нынешние релоканты и иноагенты – тоже, хотя современная Россия далеко не сословная страна. Они создали свое отдельное сообщество, которое демонстративно противостоит всем остальным и презирает всех остальных. «Очень было бы правильно мыслящую часть населения России переселить куда-то. За это время территория окончательно деградирует. А мы бы потом приехали поднимать ее из руин», – рассуждал иноагент Дмитрий Быков* в интервью «Немецкой волне».

Герцен получил самое лучшее образование, которое было только возможно в России того времени. Но оно, как оказалось, было абсолютно неприменимо к жизни при императоре Николае I.

И эту пропасть министерство народного просвещения во главе с Сергеем Уваровым пыталось преодолеть. С одной стороны, в стране стала создаваться система профильных вузов, а с другой – жизнью и судьбой образованных людей император и его ближайшее окружение управляли в ручном режиме. Вот и молодого Герцена отправляли служить то в Вятку, то во Владимир, то в Новгород. Государь лично решал, чему равен срок его пребывания в Москве и Петербурге, а также может ли он переехать из города в город или покинуть страну. Другой бы радовался такому отеческому участию власти в его судьбе, Герцен же воспринимал это как унижение.

Власть не без оснований воспринимала вольнодумие как угрозу государству. Шеф корпуса жандармов барон Леонтий Дубельт писал своим детям: «Не заражайтесь бессмыслием Запада – это гадкая помойная яма, от которой кроме смрада ничего не услышите. Не верьте западным мудрствованиям, они ни вас и никого к добру не приведут... Не лучше ли красивая молодость России дряхлой гнилой старости Европы? Она 50 лет ищет совершенства и нашла ли его? Тогда как мы спокойны и счастливы под управлением наших государей».

Герцен общался и с западниками, и со славянофилами. Находясь где-то посередине. Продолжатели его дела уже не видят людей в носителях иных взглядов, как, например, та же Людмила Улицкая, говоря так о писателе Захаре Прилепине: «Он давно уже отрекся от звания человека. Поэтому давайте оставим Захара Прилепина в стороне, потому что я знаю десятки литераторов, которые разделяют мою позицию, а таких, которые разделяют позицию Прилепина, я просто не знаю».

И эта его русскость смущала русофобов на Западе. В начале 1855 года Карл Маркс отклонил предложение об участии в международном митинге в Лондоне. «…Я с Герценом, – писал он 13 февраля Энгельсу, – не хочу никогда и нигде фигурировать вместе, так как не держусь того мнения, будто «old Europe» может быть обновлена русской кровью».

Тогда же появилось открытое письмо И. Г. Головина с утверждением, что Герцен – немецкий еврей и не имеет права представлять радикальную Россию на интернациональном мероприятии. Герцен пишет открытое письмо с опровержением этого утверждения: «Русский по рождению, русский по воспитанию и, позвольте прибавить, вопреки или, скорее, благодаря теперешнему положению дел, русский всем своим сердцем, я считаю своим долгом требовать в Европе признания моего русского происхождения, что никогда не ставилось под сомнение в России ни со стороны признававшей меня революционной партии, ни со стороны царя, преследовавшего меня».

Второй вывод заключается в том, что Герцена как иноагента и релоканта породило высшее руководство страны, которое опекало его безмерно. С другой стороны, если с интеллектуалами не работать совсем, то они находят себе не тех друзей и совсем теряют берега, как это случилось 180 лет спустя с тем же Михаилом Веллером, например. «С точки зрения безопасности соседей России спокойнее, чтобы она размонтировалась на части», – сказал он пранкерам.

С детства Герцен ненавидел государя, считая его виновником подавления восстания декабристов. И он все время пытался в своем сознании разделить Россию и ее правителя. И это привело его к предательству в годы Крымской войны. Он отвернулся от своей страны и во время польского восстания 1863 года, когда на троне сидел уже совсем другой государь, ничем перед Герценом не провинившийся. Более того, будучи наследником, Александр Николаевич проявил благосклонность к сосланному в Вятку Герцену.

Обращаясь к русским офицерам, которые находились во время Крымской войны в Польше, Герцен писал: «Вы не русский народ защищаете в Польше… Вы в Польше защищаете правое царское притязание, вы защищаете царя, а не народ, царя, оставляющего пол-Руси в крепостном состоянии, берущего по девяти с тысячи рекрутов, гоняющего сквозь строй до смерти, позволяющего офицерам бить солдат, полицейским – бить мещан и всем не-крестьянам – бить крестьян. Ваша участь всех хуже. Товарищи ваши в Турции – солдаты, вы в Польше будете палачами. Ваши победы покроют вас позором». Герцен, однако, не ограничивался призывом не поднимать оружия против поляков. «Этого мало, вам следует больше сделать. Пора вам стать за бедный народ русский так, как войско Царства Польского в 1830–1831 годах стало за свой народ».

Обратите внимание, написано и издано это в Лондоне, столице одной из воюющих с Россией стран. И тем не менее, желая поражения своей стране, Герцен все-таки сочувствует русскому воинству. Славянофил Иван Аксаков вспоминал: «Мне случилось видеть его вскоре после Восточной войны, и он рассказывал мне, какой мучительный год он прожил один в Англии, вдали от России, осажденной со всех сторон сильнейшим неприятелем; с каким лихорадочным трепетом брался он каждое утро за газеты, боясь прочесть в них известия о взятии Севастополя, как гордился его мужественной обороной».

В статье «Америка и Сибирь» (1858) Герцен писал: «Будь мы какое-нибудь несчастное племя, без будущности, то вероятно сломились бы. Но события обличают зародыш сильный и мощный. Не в Петербурге – там умирала старая Россия, маловерная, потерявшая голову при первой неудаче. Нет, он двигался и заявил о себе в блиндажах Севастополя, на его стенах. Разве слабые народы дерутся так?»

Да, Герцен в своем предательстве остановился на полпути. Он осудил террор народников, презирал авантюриста Нечаева и в глазах «рассерженного патриота» того времени Чернышевского выглядел «слишком барином».
​
​

Третий вывод в том, что никакое сострадание к простым людям не отменяет факта предательства и фактического перехода на сторону врагов России. У нынешних иноагентов даже слова доброго не находится для русского солдата. И в этом они ушли далеко вперед по сравнению со своим идейным пращуром. Вот что, например, заявляет Людмила Улицкая в разговоре с пранкерами: «Приехавшие в Крым русские – это люди, как правило, без корней. В Крым из России приезжали люди, которые были плохо устроены у себя, вышедшие из тюрьмы, такие вот в большой степени асоциальные люди. Шрам этот остался на долгие годы. Что делать, такова история… Придется каким-то народам тоже двинуться по пути переселения, поиска дома и новых корней. Что с этим поделаешь».

Читая «Былое и думы», надо всегда помнить, что именно автор этой книги, Александр Иванович Герцен, проторил дорожку к отвержению своей страны и дружбе с ее врагами. И надо также не забывать и такой урок Герцена: сколько ни пытайся дружить с врагами России, ты никогда не станешь для них не только своим, но и равным. Вон его основоположник марксизма видеть не желал, а того же Быкова – украинские нацисты.

Поэтому остается только заметить: какие бы проблемы у тебя ни возникали с твоим государством, не разбуди Герцена в себе – ненароком проснется Улицкая.