История 23 февраля или "Дыбокрылонтай" II

Часть II. «Что происходило реально?».

Так какие события в действительности происходили 23 февраля 1918 года под Нарвой и Псковом? Как уже говорилось – дадим возможность голоса реальным участникам событий, реальным свидетелям и современникам тех событий. Пусть говорят свидетельства и документы.

«Немцами были заняты в те дни несколько городов: 18 февраля – Двинск; 19-го – Минск; 20-го – Полоцк; 21-го – Режица и Орша; 22-го – Вольмар, Венден, Валк и Гапсаль; в ночь на 25-е – Псков и Юрьев; 25 февраля – Борисов и Ревель.

Но самым удивительным было то, что немцы наступали без армии. Они действовали небольшими разрозненными отрядами в 100-200 человек, причем даже не регулярными частями, а собранными из добровольцев. Из-за царившей у большевиков паники и слухов о приближении мифических германских войск города и станции оставлялись без боя еще до прибытия противника. Двинск, например, был взят немецким отрядом в 60-100 человек. Псков был занят небольшим отрядом немцев, приехавших на мотоциклах. В Режице германский отряд был столь малочислен, что не смог занять телеграф, который работал еще целые сутки».

Понятное дело, что первой реакцией несведущего обывателя, получившего «самое лучшее в мире» советское образование, к сожалению, - но часто, будет примерно следующее: «это Солженицын придумал, и вообще, вы все врёте». А давайте посмотрим, что об этом говорил В.И. Ульянов, или Ленин — «самый человечный человек», «вождь мирового пролетариата» и т.д. Процитируем газету «Правда» за 25 февраля 1918 года: «Неделя 18–24 февраля 1918 года, неделя военного наступления Германии, явилась горьким, обидным, тяжелым, но необходимым уроком… Мучительно-позорные сообщения об отказе полков сохранять позиции, об отказе защищать даже нарвскую линию о невыполнении приказа уничтожить все и вся при отступлении; не говоря уже о бегстве, хаосе, безрукости, беспомощности, разгильдяйстве… В Советской республике нет армии» (данная статья включена в ПСС, Т. 35).

Но кто же в итоге остановил немцев под Нарвой и Псковом, если красные матросы постыдно бежали? И остановил ли вообще? Понятное дело, что немцы всё равно не стали бы наступать, узнав о совершившейся сдаче России большевиками в ночь с 23 на 24 февраля. Договор дороже денег, тем более что и деньги, и огромные немцы по этому «договору» от большевиков получали. Собственно, как следует из всех источников – никаких крупных боёв там и не было. Но был ли кто-то ещё под Нарвой и Псковом после позорного пьяного бегства красноармейцев?

Это были остатки Русской Императорской Армии во главе с бывшим генералом 12 армии Дмитрием Парским и И.Г. Пехливановым. Дмитрий Павлович Парский (17 [29] октября 1866 — 20 декабря 1921, Москва) — русский генерал-лейтенант, участник Русско-Японской, Первой Мировой и Гражданской войны. Перешёл на сторону красных. Иордан Георгиевич Пехливанов (1877—1955) — болгарский и российский военный деятель, участник Первой Мировой Войны. Перешёл на сторону красных.

Видимо – они там были скорее для «контроля ситуации», поскольку никакой надежды на «красноармейцев» - «защитников» попросту не было даже у большевицкого руководства.

Далее – предоставим слово самому Дмитрию Парскому. Обратите внимание на то, как он характеризует ситуацию несмотря на то, что вынужден соблюдать «политкорректность».

«Разложившиеся остатки великой когда-то Русской Армии, разумеется, не в состоянии были выдержать внезапного напора неприятеля, хорошо ориентированного в нашем положении; они быстро очистили фронт и в полном беспорядке отступали в глубь России, бросая по пути важные пункты, бесценное боевое имущество и разного рода запасы, перешедшие в руки противника. В самое короткое время германцы заняли Ревель, Псков, Двинск, Минск и другие города. На путях, ведущих к Петрограду, они особенно выдвинулись вперед в направлении от Ревеля и к началу/середине марта, сбив наши слабые прикрывавшие части из остатков старой армии и добровольческих войск, приблизились к г. Нарве.

Столице и центру революции грозила сериозная опасность...»».

«В 23 часа 5 мин. мы были в Ямбурге. На станции тотчас же разыскали ком. Дыбенко, оказавшегося тут и от него узнали, что под Нарвой был бой, что войска понесли большие потери и необходимы подкрепления; ориентировать меня в обстановке более точно и указать, где и как расположены наши войска он не мог. Таким образом выяснить, оставалась ли еще Нарва в наших руках, или нет - не удалось.

Положение наше было крайне затруднительное: общей, хотя бы ориентировки в положении дел добиться здесь было очевидно невозможно; Дыбенко, распоряжавшийся тут всем, встретил меня как бы с недоверием и, видимо, не склонен был подчиниться мне; нас было всего шестеро, считая жену, бывшую моим личным секретарем и двух шофёров, при мне находилась значительная сумма денег, отпущенная из Смольного и, в довершение всего, кругом слышалась какая-то ружейная стрельба, а на дворе стояла глубокая ночь».

«К рассвету 4/17 прибыл из-под Нарвы начальник Нарвского партизанского отряда т. Дауман, от которого мы узнали, что Нарва очищена нами без напора со стороны немцев и что это явилось следствием отсутствия общего управления войсками и происшедшего среди них замешательства. Возникла было мысль овладеть Нарвой обратно, но от нее пришлось отказаться, т. к. подходившие уже оттуда отряды только что совершили 20-верстный переход, были утомлены и дезорганизованы».

«Как оказалось впоследствии, оставление Нарвы произошло преимущественно потому, что не было общего руководства и связи в действиях, оттого, что слабо или даже вовсе почти неподготовленные отряды водили в бой неумело и они несли излишние потери (больше других потерпели матросы); наконец, на настроение войск оказало, по-видимому, известное влияние и создавшееся тогда положение как бы между войной и миром, что волновало людей и способствовало уменьшению их стойкости».

«Со стороны немцев все было спокойно; они вошли в Нарву, но дальше еще не продвигались.

Днем мне стало известно, что матросы волнуются и собираются ехать в тыл; это угрожало большим ослаблением собранному с такими затруднениями отряду, т. к. эшелон моряков был из самых сильных и вдобавок был хорошо снабжен пулеметами, патронами и проч. Требования мои остаться, переданные через начальников отрядов, не подействовали. Отправившись к Дыбенко, с целью воздействовать на матросов через него, я был неожиданно для себя (да, по-видимому, и для самого Дыбенко) увезен с эшелоном из Ямбурга вместе с двумя своими помощниками. Не желая оставлять войск, мы хотели выпрыгнуть, но поезд пошел полным ходом; бросились к тормозу, но он оказался сломанным. По приезде на полуст. Тикопись, мы вызвали паровоз из Ямбурга, который, вскоре и прибыл. Дыбенко же не мог, видимо, удержать своих матросов и уехал с ними в Гатчину.

Пример матросов оказался заразительным: за ними успели проскочить в тыл сначала один, а затем еще несколько эшелонов. Остановить их было невозможно.

В 22 часа мы возвратились в Ямбург, где нашли всего только два слабых эшелона. Настроение их было тревожное; бродили всякие слухи, распространялась паника... Части, бывшие впереди (финл. стрелки и изборцы), как оказалось, по распоряжению своих комитетов, ушли с позиции, разоружились и затем исчезли совсем, несмотря на мое противодействие и уговоры. Батареи, оставшиеся без прикрытия, настойчиво просили разрешения сняться с позиций. Таким образом, впереди Ямбурга вновь никого не было, а имевшиеся к тому времени сведения о неприятеле сводились к тому, что немцы заняли Нарву и выдвинули свои передовые части за реку.

Сознавая полную беспомощность, т. к. при мне оставалось не более 300 человек, а немцы могли выдвинуть в любую минуту броневые части, или выслать конницу (мост через Нарову взорван не был), не имея впереди разведки и, наконец, учитывая паническое настроение бывших тут двух отрядов, сидевших уже в поездах в полной готовности к отправлению, при условии, что ж.-дорожн. мост у Ямбурга был только слегка испорчен, -- я вынужден был разрешить артиллерии сняться с позиций и отойти в тыл, приказал снять телеграфные аппараты на всех ближайших станциях, а через некоторое время выехал с двумя эшелонами к ст. Волосово, где рассчитывал собрать ушедших, привести их в порядок и вновь занять Ямбург».

«…Среди этих обстоятельств были возобновлены мирные переговоры, которые и закончились, наконец, заключением так называемого Брестского договора 3/16 марта 1918 г. … В общем все выгоды при установлении демаркационной полосы были на немецкой стороне; мы это хорошо сознавали, но сделать ничего не могли, т. к. неприятель грозил возобновить действия в случае нашего несогласия, а сопротивляться его новому натиску мы, разумеется, еще не были в состоянии».

Впрочем, и оставшихся в его подчинении генерал Парский оценивает не очень высоко, так, говоря об матросах, он пишет, что последние «нередко были склонны к распущенности и насилию … и притом были слабо подготовлены к сухопутным действиям».

С бегством ещё недавно тут мародёрствовавших матросов Дыбенко ситуация для мирного населения не улучшилась. Иногда «защитники» убивали друг друга. Вот как об этом писали в советской же газете «Псковский набат» от 14-15 октября 1927. «Во Пскове положение осложнялось погромами, которые начались 24 февраля: «Утром 24 февраля напряжение достигло наивысших размеров. Начинались грабежи, которые с трудом прекращались. На рыночной (ныне Советской) площади зам. председателя Совета Клейнешехерт, командированный для прекращения грабежей, был убит группой погромно-настроенных солдат. Труп лежал на площади, безучастно носились мимо него люди в разные стороны». На это взирали и сами большевики — Рыночная площадь находилась непосредственно перед зданием Совета.

Но, может быть, другие «добровольцы» и «недобровольцы», попавшие в ряды РККА по разным причинам действительно были «защитниками» и действительно «Отечества»? – Нет. «…Обращаться же в солдат, обязанных известным срокам службы, значительная часть добровольцев не хотела.

Понизились заметно, по сравнению с первым временем, и нравственные качества поступавших добровольцев, среди которых было уже немало людей, просто гнавшихся за получением казенного пайка и обмундирования; были и совсем дурные элементы, которых, помимо этого, привлекала еще и возможность легкой наживы, грабежа в условиях тогдашней жизни, когда нередко царила анархия и во всяком случае была обеспечена полная безнаказанность. Прилив таких людей в войска, совместно с некоторыми другими обстоятельствами, содействовал тому, что доверие к новой армии подрывалось, а отношения к ней населения, в особенности сельского, постепенно менялось в худшую сторону».

Ситуация, сложившаяся «при защите» Нарвы и Пскова совсем неудивительна, зная качества самого Дыбенко. Давайте рассмотрим поближе этого «защитника» - никак не Отечества, конечно же, и не народа, но «достояния революции» и «завоеваний октября».

Павел Ефимович Дыбенко (1889 - 1938) – был матросом Балтийского флота с 1911 года, «смутьян и дебошир, он не раз сидел в карцере» [4, 38-40]. Сегодня идёт усиленная пропаганда лозунга о том, что «большевики и красные вообще Царя не свергали, в Февральской революции не участвовали, это сделали только «февралисты»». Эта ложь опровергается историей и биографиями большевиков, в частности – того же Дыбенко. Он состоял в РСДРП (б) с 1912. Во время начала Второй Отечественной (Первой Мировой, Великой) Войны проводил антироссийскую пораженческую пропаганду, пытался поднять на бунт военных моряков. И это матрос, дававший присягу, и это во время Отечественной Войны. «Его арестовали и в составе морского батальона отправили на фронт. Однако идти в атаку на немцев батальон отказался и был расформирован, а Дыбенко получил два месяца тюрьмы за антивоенную агитацию.

Дыбенко - активный участник Февральской революции, во время которой подобные ему матросы безнаказанно убили десятки морских офицеров в Кронштадте и Гельсингфорсе (Хельсинки). Весной 1917 г. возглавил созданный в Гельсингфорсе Центробалт (Центральный комитет Балтийского флота) - организацию, которая стала контролировать все стороны жизни военных моряков, подчиняясь только руководству большевицкой партии. Даже приказ командующего флотом без санкции Центробалта не мог иметь силы. Например, на приказе сформировать матросские батальоны для участия в наступлении против немцев Дыбенко написал резолюцию: «…ни один матрос, верный революции, не может покинуть корабль... Тот, кто добровольно покинет корабль, исключается из списков флота и считается дезорганизатором последнего». Уже летом 1917 Центробалт стал требовать перехода всей власти в руки Советов; в сентябре им была принята резолюция о непризнании Временного Правительства и невыполнении его распоряжений. За это Дыбенко был арестован и заключен в тюрьму «Кресты», но по настоянию большевиков выпущен и снова продолжил свою антиправительственную деятельность. Он вошёл в состав Петроградского Военно-революционного комитета и в дни октябрьского переворота направлял в столицу отряды красных моряков и военных кораблей из Гельсингфорса и Кронштадта».

«В круг партийной элиты ввела «матросика» Александра Михайловна Домантович-Коллонтай … Уже 26 октября 1917 года Дыбенко назначается членом Коллегии по военно-морским делам, а 21 ноября В.И. Ленин подписывает приказ о его назначении Народным комиссаром по морским делам. Ленин не мог не знать, что Дыбенко не имел ни способностей, ни образования, ни опыта для министерской, адмиральской должности.

… Матросы с «Императора Павла Первого» кувалдами убивали лейтенантов и мичманов, а старшего офицера после избиений «пустили под лед». Дыбенко же катался на рысаках по плацу в Хельсинки, заваленному офицерскими трупами. Он приказывал «резать контру»».

«В первые часы после захвата Зимнего Дворца Дыбенко выполнил весьма деликатную операцию по изъятию в Министерстве юстиции судебного дела «о немецких деньгах для партии большевиков», что открыло Временное Правительство».

Будучи активным участником антироссийских выступлений в армии во время Отечественной Войны, активным участником Февральской революции, большевик Дыбенко одним из первых оказался в членах советского правительства.

Во время так называемых «обороны Нарвы и Пскова» 23 февраля 1918 года Дыбенко сразу наотрез отказался слушать советы (не то, что исполнять приказы) начальника оборонного участка бывшего генерал-лейтенанта Д. Парского и заявил, что «будем воевать самостоятельно». Как они «воевали» - видно по тому факту, что в итоге всех событий он был пойман аж под Самарой. В бою же под Ямбургом отряд Дыбенко был полностью разгромлен и, попросту бежал с позиций, «забыв о крепости Нарве, что прикрывала столицу с запада». 3 марта Дыбенко и его матросы решили «отказаться» от совместного с солдатскими частями Парского контрнаступления на Нарву. «Они покинули позиции и добежали до тыловой Гатчины, что находилась в 120 километрах от линии фронта. В довершение позора «братишки» захватили на железнодорожных путях несколько цистерн со спиртом и отпраздновали свою «победу». Уже 6 марта отряд матросов был разоружен и отозван».

Интересен и другой факт, связанный с этой «героической» «обороной». Останавливать дезертиров был направлен бывший состав 6-го Тукумского полка, которым командовал Ян Фрицевич Фабрициус (1877-1929). Его биография тоже опровергает пропагандистский лозунг о том, что «большевики никак не участвовали в Февральской революции». Большевик с 1903 года, в 1904-1907 годах отбывал каторгу, затем ссылку. С конца 1915 года служил старшим унтер-офицером в 1-м Латышском стрелковом полку и дослужился до штабс-капитана. Во время революции, как и другие большевики, он без колебаний предал воинскую присягу. После октябрьского вооружённого переворота стал членом ВЦИК. С составом 6-го Тукумского полка охранял Смольный. Во время событий под Нарвой и Псковом работал как руководитель «заградотрядов» против дезертирства матросов Дыбенко.

Понятное дело, что для большевиков – Дыбенко – «свой» и «герой». Ну, оступился немного, ну с кем не бывает? Опять-таки – цистерны со спиртом попались невовремя. Но, тем не менее – «защитник» оказался теперь в том положении, когда ему самом требовалась «защита». Причём – уже от своих. И такая «защитница» для «героя обороны Нарвы и Пскова» нашлась. Именно Коллонтай и выручила «героического» «защитника», умоляя о послаблениях для него Ленина, Троцкого, Крыленко и Крупскую. В итоге «защитника» ей удалось «защитить», и Дыбенко выпустили на поруки 25 марта. А как же «новая» «революционная любовь»? «Свою спасительницу Шуру Коллонтай «Паша-орел» не только не позвал на праздничный банкет в честь собственного освобождения, но и не предупредил о своем бегстве. Он «подставил» свою жену-заступницу, которая поручилась за него своей судьбой и свободой. Узнав о бегстве своего любимого, Коллонтай в панике, боясь ареста, скрылась в Петрограде под защитой анархиствующих матросов».

Помогли и собутыльники-балтийцы, направив Ленину и Троцкому своеобразный ультиматум: ««Если в течение 48 часов Дыбенко не будет освобожден, мы откроем артиллерийский огонь по Кремлю и начнем репрессии против отдельных лиц». Вожди были вынуждены рекомендовать ревтрибуналу оправдать Дыбенко. Но из партии «героический матрос» был всё же исключён и восстановлен только в 1922 г.».

Впрочем, всё это не помешало ему с ноября 1918 года побывать на разных командных должностях в Красной Армии и организовать массовую расправу над своими недавними товарищами по Балтфлоту в подавлении Кронштадтского восстания в марте 1921 года, где он распоряжался т.н. Сводной дивизией, «созданной из провинившихся членов партии - воров и мародеров (за глаза ее именовали Сбродной)».

Такая вот «23-февральско-8-мартовская» гендерная («просто «мужская-женская»», как иногда говорят) история. А какая история – такие и «праздники». А какие «праздники» - такая и «жизнь».

В итоге, после бегства 23 февраля и прочего Дыбенко всё-таки поймают – на Волге, под Самарой. Но уже вместе с Коллонтай. При этом остаются стыдливо скрываемые подробности. А чем же промышлял там руководитель антиармейского антироссийского кровавого шабаша? А подробности, в том числе в газетах, сообщались весьма «революционные» - «о похищении «Дыбенкой» 700 тысяч казенных денег и о буйствах его отрядов на железнодорожных станциях. Призывы советского руководства к Дыбенко и Коллонтай «возвратиться и добровольно сдаться» те проигнорировали. «Тогда был подписан приказ о розыске и аресте отставных наркомов. Когда Крыленко все же удалось связаться по телеграфу с Дыбенко, беглец пригрозил: «… еще не известно, кто и кого будет арестовывать».

Зинаида Гиппиус с нескрываемым сарказмом писала об этом в своем дневнике: «Да тут же еще Крыленко пошел на Дыбенку, а Дыбенко на Крыленку, друг друга хотят арестовать, а жена Дыбенки – Коллонтай – тоже отставная и где-то тут путается».

Писательница Надежда Тэффи и вовсе отреагировала на эту историю знаменитым фельетоном «Дыбокрылонтай».

««Дыбокрылонтай» – так на сокращённом коммунистическом языке называется инцидент Дыбенко, Крыленко и Коллонтай».

«Сейчас Крыленко терзает Дыбенко. Дыбенко инкриминируется бегство из Нарвы. Но ведь мы же читали (или это была шутка?) инструкцию не то наштаверха, не то штановерха о том, что «нужно избегать в немцев стрелять». И это было как раз, когда немцы наступали. А так как, наступая, немцы, наверное, стреляли, то и было вполне целесообразно уйти из Нарвы пораньше, подальше от греха. Дыбенко так и сделал. А что он удрал раньше всех, то ведь, поскольку я понимаю, комиссару и надлежит шествовать всегда во главе отряда.

Советы настроены как будто пораженчески (настроение это пока что фигурирует под псевдонимом «передышки»), но при этом советы хотят, чтобы Дыбенко дрался как лев с немцами. Дыбенко же – оборонец, но при этом сдаёт Нарву без боя. Ничего не понять! Это просто какая-то ссора двух влюблённых, когда каждый делает то, что хочет другой, и притворяется, что сердится. Но за Дыбенко ещё вина – вина от вина (извиняюсь за скверный каламбур!): Крыленко говорит, что Дыбенко в салон-вагоне дул водку из бочонка, и ещё не один, а со всем своим штабом.

Подумайте, в такое голодное время и вдруг такое благодушие!

Морской министр со всем своим штабом в салон-вагоне водку дует.

Тяжело и неприятно».

«Крыленко велел ударить обвиняемого Дыбенко и поручительницу Коллонтай по самому дорогому с коммунистической точки зрения – по карману: приказал наложить арест на имущество! …Арест на имущество своих же товарищей, своих же комиссаров….

— Вот, мол, как мы её вещи арестуем, так она живо голос подаст.

От того ли, или от другого, но она голос действительно подала.

«Товарищи комиссары пользуются формальным предлогом, чтобы пресечь деятельность, открыто осуждающую сдачу завоеваний октябрьских дней…»

Вот какой голос…».

«В апреле 1921 года Дыбенко как специалиста по подавлению восстаний направили усмирять крестьян Тамбовщины, выступивших во главе с эсером, атаманом Антоновым. Сколько на совести Дыбенко крестьянских душ, расстрелянных и изрубленных, сожженных живьем в хатах, умерщвленных отравляющими газами?! «Миндальничать с этими мерзавцами не приходится…» – заявил Дыбенко». А что же один из «вождей» вооружённого переворота 1917 года и создатель РККА товарищ «Троцкий»-Бронштейн? Что же «вожди» «Ленин» - Ульянов, и «Сталин» - Джугашвили? Они тоже пили ворованный спирт и драпали с «отрядом флотских», стреляя и грабя по пути мирное население России?

Там было всё гораздо хуже. Они, как мы помним, 23 февраля начинают переговоры с одними из своих «спонсоров» так называемой «революции» 1917 года и – военным противником России – Германией о выходе России из войны путём позорного, тяжёлого и выгодного только Германии поражения – т.н. Брестского «мира».

Итак - события вокруг 23 февраля есть позорная и ничем не оправданная капитуляция России во Второй Отечественной (Первой Мировой) Войне. Можно ли найти более траурный день в военной истории России? Не есть ли то, что сегодня вкладывают в официальную «трактовку» «праздника» и называют «Днем защитника Отечества» — очередная издёвка? Из-за этого коммунистического предательства, кстати, во многом, случилась и Вторая Мировая (Великая Отечественная) война.

Вспомним реплику В.И.Ленина: «Мы за поражение России в империалистической войне». Вспомним ещё и лозунги красных: «превратим империалистическую (а на самом деле – Отечественную!) войну в гражданскую». Что им и удалось путём гнуснейшего в мировой истории предательства и последующей оккупации России. И причём здесь «защитник Отечества» и «формирование армии»?

Как видим – не только не при чём, но и, - даже наоборот.

Получается – это скорее день немецкой армии и предательства русской армии большевиками. Но это не мешало пропагандистам всё выдумывать и выдумывать разные «трактовки» и «версии» и петь что-то, наподобие того, как пели во времена официально советского времени:

«...Клянёмся так на свете жить,
Как Вождь великий жил!
И так же Родине служить,
Как Ленин ей служил!..».

Так что же, совсем нет ничего, что могло бы «оправдать» дату 23 февраля и название «День защитника Отечества»?

- Есть, но с красными советским партийным официозом это совершенно никак не связано. Оправдания большевизму нет и не будет никогда. Хуже то, что и сегодня, поменяв название, так называемый «праздник» не поменял символического и идейного оформления, и всё чаще несёт пропаганду неосталинизма и левых идеологий.

Хотя можно было бы вспомнить события конца февраля 1612 года, когда из Нижнего Новгорода вышли первые части Второго Всенародного Ополчения под командованием гражданина Козьмы Минина и Князя Дмитрия Пожарского. 23 февраля нижегородцы, коломенцы, рязанцы, смоляне, дорогобужцы, вяземцы вошли в город Балахну. Так начинался длительный и трудный поход на Москву через Ярославль. Так начиналось освобождение Отечества.

Можно было бы вспомнить, что 22 февраля 1918 года начинается Ледяной (Первый, Кубанский) Поход Добровольческой Армии. В отличие от большевиков, у которых, как известно «не было Отечества», не было Родины — была только партия, классовая ненависть и цель устроить мировую революцию — Добровольческая Армия вышла в Поход как раз именно за Россию, защищать Отечество. Пусть не смущает тот факт, что во главе этой части Белого Движения стояли бывшие фигуры «февраля» - такие, как генерал Л.Г. Корнилов. Белое Движение было идеологически неоднородным, и среди него безусловно были монархисты, и очень известные в том числе. По крайней мере – генерал Корнилов успел хотя бы начать «покаяние» за участие в событиях «февраля» Белым Делом освобождения от большевизма. Роль в событиях «февраля» его неблаговидна. Хотя и об этом идут споры. Но, что безспорно, - чудовищный грех Цареубийства лежит не на нём, и совсем не на Белом Движении — это вечная вина большевиков. Белое Движение в итоге идейной борьбы и переосмысления пришло к православному монархизму. Не за это ли его ненавидят и сегодня, в том числе и многие «православные патриоты», любители Сталина?

Кто же вышел тогда против безбожного большевизма? Это была горстка генералов, офицеров, студентов, юнкеров и солдат, к которым присоединились рабочие, крестьяне, казаки, школьники-гимназисты. Их мужество было невероятно, их цели были конкретны и благородны.

Но в этот день вспоминают совсем не их. Каждый год мы видим не Терновый Венец Спасителя с мечом, а пентаграммы с большевицкими символами, которые одевают на «форму» детям. Причём – всё чаще в перевёрнутом виде – «рогами вверх», так, как носили её создатель РККА Троцкий и Сталин. Так чего же тогда «празднуют»? «День армии»? – но какой и чьей? «Победы» - но кого и над кем? Непонятно откуда взявшийся «мужской день»? – не нашли лучше «дыбокрылонтая»?

А ведь решением вопроса, и самым лучшим его вариантом, было бы вообще отказаться от какой-либо конкретной привязки к любому историческому событию любой из конкретных войн. Иначе «спорам о датах» не будет конца, даже, если и события действительно были победные, а не как в случае с 23 февраля 1918 года под Нарвой и Псковом. И вернуть реальный День Русской Армии – День Святого Георгия Победоносца. Это дата 6 мая. «В этот День воины Русской Армии участвовали в парадах, в этот день награждали Георгиевскими Крестами и другими наградами, в этот день вручали и освящали Знамена, а по окончании посещали храмы и поминали всех воинов, погибших за Россию». Именно за Россию – за страну и народ, за Веру, Царя и Отечество. Не за партию и идеологию, не за мировую революцию, не за уничтожение и унижение собственного народа и собственной страны по приказу партийной верхушки большевиков. Именно этот день и был главным воинским праздником страны до переворота 1917 года. Святой Георгий - Покровитель вооружённых сил России. И в честь него назван высший воинский орден страны. Возвращение настоящего исторического Дня Русской Армии и будет самым правильным и справедливым решением, оздоровительным и прогрессивным для общества, армии и страны.