Михаил Делягин: Трудно воевать, когда за спиной считают не снаряды, а барыши

Почти два года Россия ведет боевые действия, оплачивая долгую терпимость к соседскому фашизму кровью своих лучших сынов и дочерей. Но во многих сферах государство все еще ведет себя так, как будто ничего не происходит, как будто оно ждет возврата кровавых для народа и благословенных для наших врагов 90-х годов — отказа России от суверенитета и передачи его Западу.

В частности, огромная часть крупного бизнеса, имеющего активы в России, по-прежнему зарегистрирована в офшорах.

Правительство Мишустина, администрация президента, парламент всемерно облегчили перерегистрацию российского бизнеса из офшоров в Россию. Но значительная часть активов — в частности, почти весь продовольственный ритейл — остается в офшорах. Не потому, что не могут, а потому, что не хотят возвращаться на Родину, к источнику своих прибылей.

Регистрация действующего в России бизнеса в офшорах лишает бюджет налогов и способствует бегству капитала, но главная беда — искажение мотиваций и самой идентичности частных капиталов.

Зарегистрированные в офшорах, они объективно воспринимают Россию как объект эксплуатации, служащий лишь выкачиванию прибыли.

Интересы России объективно чужды офшорному капиталу и, соответственно, его политическим представителям, а учитывая ее потребность в налогах — и прямо враждебны им.

Большинство офшоров контролируются спецслужбами США и Англии и прозрачно для них. Это объективно делает офшорные капиталы России зависимыми от враждебных спецслужб и способными стать их агентами, нацеленными на нанесение нашей Родине вреда.

Представьте, что вся сетевая розничная торговля продовольствием, кроме одного ритейлера, в один день закрывается — строго в рамках бесспорных корпоративных процедур.

Ничего необычного в этом нет. У нас уже закрывались НПЗ на ремонт — разом и прямо перед топливным кризисом, усиливая его, у нас уже ликвидировали птицефабрики — разом и прямо перед яичным кризисом, тоже усиливая его.

Подобные механизмы уже отработаны — и могут быть применены в больших масштабах и под внешним управлением.

Это делает необходимым переход от добровольной деофшоризации, возможности которой исчерпаны, к принудительной.

Механизм ее предельно прост: все активы, расположенные в России и до сих пор находящиеся в собственности офшорных компаний, должны быть переданы в управление Росимуществу, которое должно утверждать все решения их собственников.

Активы, не перерегистрированные в России за полгода, должны быть конфискованы.

России пора принять стандарт отношения к частной собственности, закрепленный в Основном законе Германии, по которому частная собственность священна и неприкосновенна, лишь пока она служит интересам Германии (российские нефтяники, чьи активы были конфискованы, ощутили действенность этой правовой нормы).

После возврата в нашу юрисдикцию активы не только станут объектами налогообложения, но и будут управляться в интересах, связанных с нашими.

Офшорная аристократия делает все, чтобы не допустить этого. Так, представители Минэкономразвития, гордо отчитываясь по каждой перерегистрировавшейся в России из офшора фирме, впадают в ступор при элементарном вопросе о хотя бы числе офшорных компаний, по-прежнему владеющих российскими активами.

Отношение к этой мере представляется ответом российской бюрократии на вопрос, что ей важнее — жизни наших сограждан или сверхприбыли олигархии, через офшорную систему способствующие убийству наших солдат, офицеров и мирных жителей — и далеко не только в Донецке и Белгороде.

И бюрократия внятно ответила на этот вопрос.

Фундаментальным возражением апологетов подхода «мы должны поставлять убийцам наших сограждан все необходимое, чтобы на их деньги лечить тех наших сограждан, которые выживут» является утверждение, что офшоры якобы используются не для вывода капитала и не для неуплаты налогов, а, как писали либералы в 90-х, для привлечения иностранных инвестиций в Россию!

Да, сегодня капиталы в офшоры выводятся в основном не через дивиденды, — но платежи за фиктивные юридические услуги и интеллектуальную собственность вполне эффективны. А масштабы неуплаты налогов вскрывались много раз, — так, оценка доли «Шелл» в «Сахалин-2» оказалась при ее выходе затруднена именно из-за кратного занижения ее прибылей при помощи офшоров.

Между тем чинуши отечественной сборки продолжают на голубом глазу рассказывать друг другу, что шведские, например, банки, которые шведский же бизнес кредитуют только под залог и под сравнительно высокие проценты, офшоры кредитуют без залогов под 2% годовых — в два раза ниже ставки Центробанка Швеции!

Это не издевательство — это уровень тех, кто определят политику государства.

Официальные возражения против принудительной деофшоризации столь же остроумны и адекватны.

Так, утверждается, что она противоречит положению Конституции о том, что собственности можно лишать только по решению суда. При этом в отвергнутом парламентским большинством законопроекте ничего не говорится о бессудном характере действий (ведь то, что в Уголовном кодексе не говорится в каждой статье, что наказания назначаются судом, не означает, что они назначаются кем-то без суда).

Бюрократия ссылается на несоответствие законопроекта порядку отчуждения имущества для госнужд, — но с таким же успехом можно сослаться на порядок отчуждения для выплаты алиментов: к отчуждению для госнужд деофшоризация не имеет отношения точно так же.

Конституция указывает, что гражданские права могут быть ограничены законом только для защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства. Но регистрация российских активов в офшорах, создавая предпосылки для вывода капитала, уклонения от налогов и просто диверсионной деятельности, полностью соответствует этому перечню. Не ясно, почему бюрократия считает это возражением против принудительной деофшоризации в то время, когда это аргумент в ее пользу.

Официально объявляется, что она противоречит Гражданскому кодексу, так как собственность якобы не может быть изъята. При этом даже правительство ссылается на статью этого же кодекса, которая фиксирует: конфискация производится в случаях, установленных законом!

Почему указание на нормы Конституции и Гражданского кодекса, подтверждающие предлагаемый законопроект, трактуются как противоречащие ему — вопрос к правящим нами искусственным «интеллектам».

Офшорной аристократии до такой степени нечего возразить на деофшоризацию, что она указывает на отсутствие в концепции законопроекта «порядка оформления права собственности на активы» и «состава документов, необходимых для процедуры оформления прав собственности», — то есть того, что должно определять правительство!

Высказываемые в ходе обсуждения законопроекта возражения в основном сводились к принципиальной недопустимости изъятия собственности, используемые во вред России. Защита наших национальных интересов трактовалась как «коллективизация».

При этом за неделю до этого обсуждения под собственные аплодисменты приняли в третьем, окончательном чтении закон, позволяющий прекращать право собственности за клевету на нашу армию, — тем самым заранее отвергнув и опровергнув все собственные возражения!

Тем не менее эти же люди категорически не хотят признавать оправданности собственных действий в отношении потенциально значительно более опасной деятельности, чем клевета, грозящей блокированием работы всей российской экономики, параличом всего нашего общества.

Похоже, для критически значимой части бюрократии прибыль наших врагов все еще дороже жизней наших солдат — да и нормальной жизни всей России в целом.

Михаил Делягин