Елена Семенова. Нравственные основы истории


…Под какими истлели росами,

Не дожившие до утра,

И гимназистки с косами,

И мальчики-юнкера?

 

Каких потеряла, не ведаем,

В мальчиках тех страна

Пушкиных и Грибоедовых,

Героев Бородина.

 

Россия – могила братская,

Рядами, по одному,

В Казани, в Саратове, в Брянске,

В Киеве и в Крыму...

 

Куда бы судьба ни носила,

Наступишь на мертвеца.

Россия – одна могила

Без края и без конца…

 

Эти стихи Владимира Солоухина мне вспоминаются каждый раз при обращении к нашей истории ХХ века. Россия – одна могила… Вы приходите в монастырь… Он был разрушен, в его стенах был лагерь или тюрьма, большинство его насельников погибли в лагерях или на Бутовском полигоне или где-то ещё… Вы приезжаете в прекрасный дворец, в Стрельну, или в Петровский парк в Москве – там в дни красного террора расстреливали десятки человек каждую ночь. Рынки, кинотеатры, детские площадки, стадионы, жилые кварталы, дворцы культуры… Под ними были уничтоженные кладбища… Братские могилы на месте поселений ссыльных… Расстрельные полигоны… А над всем эти победно высятся те, кто все это сотворил, бронзовые террористы, организаторы геноцида. И их сегодняшние наследники с экранов телевидения прямо заявляют: «Какое может быть примирение? Мы вас победили!» Совсем в духе Ленина, провозглашавшего: «Мы завоевали эту страну!»

Если мы посмотрим биографии русских героев, гениев, святых, то почти все они завершаются сообщением о том, что могилы их в 20-е и 30-е годы были разорены, памятники разрушены. Герои Бородина, севастопольские адмиралы, Котляревский, Ушаков, Муравьев-Амурский и т.д. И теперь наследники вандалов говорят нам, как следует обращаться с историей, кричат о недопустимости покушаться на историю – на их, разумеется, историю. Нашу, русскую, напротив, должно затаптывать и заплевывать, как завещал товарищ Покровский.      

Сегодня хватает людей, которые, желая оправдать большевистские преступления, говорят о том, что, дескать, «это все наша история», поэтому мы её должны хранить, должны хранить, в частности, памятники и топонимы террористам и т.д. Представьте себе, что на ваш дом напали бандиты. Убили мать и отца, надругались над сестрой, искалечили брата… Это история вашего дома. Скажите, по этому случаю, вы повесите фотографии бандитов над своим письменным столом? Нет. Над ним будут висеть фотографии ваших убиенных родных, коих вы до конца дней будете оплакивать. Почему же в отношении своей страны, своего народа бытует другой критерий?

Что такое история? По умолчанию, это правдивое свидетельство о событиях, происходивших в прошлом. Однако, одной лишь правды недовольно для истории. У Достоевского Аглая упрекает князя Мышкина: «У вас нежности нет: одна правда, стало быть, — несправедливо». Одна лишь правда – эта палка, бич. Поэтому она должна быть смягчена – любовью. Тем более, если предмет, о котором мы говорим, это наше Отечество, его судьба, его история. Любовь к Отечеству – вот, первооснова всякого серьезного разговора об истории. Из этой любви мы черпаем и восторг перед героями и гениями нашими, и ненависть и презрение к разрушителям и предателям. Слова «ненависть» не стоит в данном случае стесняться, ибо прощать нам заповедано лишь врагов личных. Но не врагов Бога и Отечества. Вспомним святителя Филарета Московского: «Гнушайтесь убо врагами Божиими, поражайте врагов Отечества, любите врагов ваших». Таким образом, те, кто призывает забыть совершенные в отношении русского народа преступления, уровнять жертв и палачей, примирить непримиримое, осознанно или невольно лицемерят, впадая в ересь непротивления злу. Если на вас напал разбойник, и вы простили его – честь и хвала вашему незлобию. Но какое право имеете вы простить злодея, который, к примеру, вырезал семью вашего соседа? То же самое в отношении истории.

Нам часто говорят, история должна быть объективной. Верно, должна. Но что есть объективность? Я сейчас приведу несколько свидетельств.

1. В 1937 г. была расстреляна игуменья Горицкого Воскресенского женского монастыря Зосима (Рыбакова). Её участь разделили 96 клириков и сестёр Горицкого монастыря — все они погребены в Левашово. Приняли мученическую кончину и 70 престарелых монахинь, которые оставались жить возле монастыря, — их погрузили на баржу, вывели её в Белое озеро и потопили.

2. Семью крестьянина Степана Вербицкого, жену и десятерых детей, после его ареста увезли в Хабаровский край. Свидетельство его дочери: «Хлеба давали по 200 г. в сутки. Там был сплошной лес и огородов не было. Нас, девочек-подростков, отправили в совхоз обрабатывать все то, что было там посажено. В это время только один братик Толя умер с голоду (ему было б лет). Младший меня брат Леня (ему было 13) был уже опухший от голода, и я взяла его с собой в деревню, чтобы он не умер. Вагон товарный, сплошные нары, и мы все, девчонки, улеглись на нарах, а братика я спрятала под нары, так как нас сопровождал милиционер. Проснувшись, я стала его потихоньку звать, но его уже там не было, мне сказали девчонки, что его милиционер выбросил из вагона. Добрался он кое-как домой на вагоне лесовоза и спросил маму: «Мама, а на том свете хоть картошки дадут поесть?» И на следующий день утром он умер… …Всего за два года умерли шесть моих братьев и сестер…»

Когда мы сегодня спрашиваем, а куда перевелся русский народ, а почему нет детей, и нас в итоге замещают приезжие… Так, вот, это как раз потому, что сто с лишним лет назад упомянутые деятели «завоевали эту страну». И русские семьи с десятью детьми, что в те времена было нормой, перевели на щепки.

3. И ещё одно свидетельство. Ефросиньи Керсновской. В лагерях она встречала девочек-блокадниц 16-17 лет, которых прямо из ленинградского ада бдительные органы отправляли в ГУЛАГ. 16-летняя Ванда была осуждена за самовольный уход с работ, так как бежала по «дороге жизни», чтобы найти мать, которую не видела два года, после того, как та уехала, вывозя эвакуированных детей. Ванда умерла в лагере от пеллагры. «Наши койки стояли рядом в большой женской палате лагерного стационара, где яблоку негде было упасть. Уж я насмотрелась на истощение самых разнообразных степеней, но такого образчика живого скелета я еще не встречала! На этой «мертвой голове» светились синие-синие, кобальтового оттенка, большие глаза. При крайнем истощении глаза обычно западают, становятся тусклыми, а у Ванды... Глядя в эти глаза, можно было почти не замечать бритого наголо черепа, сухой кожи, прилипшей к костям, черных потрескавшихся губ, которые не могли закрыть двойной ряд красивых, хоть и покрытых засохшей слизью, зубов… …В каких-нибудь двух-трех сотнях шагов отсюда, за воротами стояла ее мать… но давалось строгое распоряжение не актировать тех, кто нетранспортабелен и должен в скором времени умереть. Не отпускали умирать домой и тех, чей вид мог послужить наглядным свидетельством того, к чему приводит исправительный трудовой... …Смерть ее не была мучительной. Просто вместе с кровью окончилась и жизнь. Почувствовала ли мать, когда мимо нее в телеге под брезентом везли ее дочь в общую могилу?»

Глядя на несуществующие могилы вот этих девочек-блокадниц, крестьянских детей, монахинь, о какой объективности можно говорить? Если кто-то, стоя перед печами Освенцима, начнет рассуждать о некой объективности в отношении тех, кто жег в них живых людей, в том смысле, что «не все так однозначно», то тотчас будет заклеймен и осужден за реабилитацию нацизма. Если кто-то, глядя на фотографии жертв Чикатило, станет указывать, что он все-таки был членом партии с 20-летним стажем, примерным семьянином и интеллигентом, то все нормальные люди, сочтут его нравственным дегенератом. Почему же в отношении системы и изуверов, которые «энергично и массовидно» уничтожали наш народ применяются другие критерии?

Тут ведь не требуется глубоких познаний и учености. Одно лишь нужно – совестное чувство. Если это чувство атрофировано, то никакой исторической правды быть не может в принципе. Никакой объективности не может быть.

Десять лет назад мы были потрясены, когда в Одессе в Доме Профсоюзов сожгли десятки живых людей, и полчища выродков глумились по этому поводу в соцсетях и СМИ: майские шашлыки, колорады сами себя пожгли, не все так однозначно… А чем отличаются от этих существ скажем товарищ Спицын, которому вверено в МПГУ воспитание будущих педагогов, товарищ Пучков, которому на историческое просвещение выделен президентский грант, и прочие подобные им товарищи? Их глумление над уничтоженными русскими крестьянами и духовенством ничуть не уступает глумлению великих укров над сожженными одесситами. Потому что едина суть. И объект ненависти – Россия и русский народ – един. У нас многие ужасаются тому, как преподавали и преподают историю на Украине, воспитывая молодые поколения в ненависти к России, к москалям. Правильно ужасаются. Но прежде стоит ужаснуться тому, что у нас воспитание будущих поколений зачастую доверено людям, столь же ненавидящим Россию и с такой же полной атрофией совестного чувства. Таким образом решается общая по обе стороны фронта задача: не дать новым поколениям нашего народ быть воспитанными русскими, знать и любить свою историю и культуру.

На чем должны основываться исторические оценки? На том, служат ли те или иные деяния благу или вреду для России и русского народа, а также соответствуют ли они христианским заповедям. Не может быть никакого примирения с идеологией, направленной против Бога и исторической России, с организаторами геноцида русского народа, с виновными в преступлениях против человечности, если пользоваться нюрнбергской терминологией.

При этом, осуждая идеологию, мы не можем вычеркнуть поголовно всех людей, ей сопричастных. К несчастью, так уж сложился ХХ век, что в подъяремной России весьма мало найдется людей, которые бы в разной степени не были причастны к происходившим беззакониям. Большинство состояли в партии, в комсомоле. Люди творческих профессий создавали произведения на потребу партии или корректировали их, чтобы они стали проходными. И т.д. Писатель Леонид Бородин, один из немногих, разорвавших этот порочный круг и не участвовавший во лжи, поставил диагноз советскому обществу: «Лукаво жили». Двойничество, лукавство – печать, которую волей-неволей несет на себе почти каждый советский-постсоветский человек. И при длящейся духовной смуте мы ещё нескоро доживем до того общенародного покаяния, к которому зовет Христова Церковь. Однако, в церковной традиции, осуждая грех, не судить грешника. Поэтому и мы, говоря об истории, не будем судьями нашим соотечественникам, вовлеченным в беззакония беззаконной властью, оставив обличение лишь для идеологии и отъявленных преступников.

Генерал Врангель говорил о необходимости долгой и кропотливой работы по проникновению в психологию масс с чистыми национальными лозунгами. Это сегодня насущная задача для всех серьезных русских историков. В нашей истории не должно впредь оставаться лукавства и двойничества. Всё и все в ней должны называться своими именами. В то же время история даже такого страшного века, как ХХ-й, не должна оставлять ощущения «одной могилы», как в стихах Солоухина. Рассказать всю правду о том, что сделали с Россией, что сделали с нами завоеватели – мало. Нужно, чтобы знание этой правды не угашало чувства любви к России, веры в её будущее и желания созидать это будущее. Задача русских историков, несмотря на тяжелый груз, оставленный нам ХХ-м веком, наполнить паруса истории новым русским смыслом, с тем, чтобы наш корабль сумел выстоять в штормах, обрести верный путь и стать спасительным ковчегом для всех, желающих спасения истинного.

Елена Семенова