30 января 1922 года Политбюро запретило публиковать сообщения о массовом людоедстве

"Голод усиливается, учащаются случаи смерти на почве голода. За ноябрь и октябрь от голода умерли 663 ребенка, больных — 2735, взрослых — 399 человек. Усиливаются эпидемии" Фото: РГАКФД/Росинформ, Коммерсантъ

30 января 1922 года, Политбюро ЦК РКП(б) запретило публиковать сообщения о массовом людоедстве и трупоедстве в голодающих районах страны.

В советские времена о голоде 1921-1922 годов в Поволжье писали и рассказывали однообразно и довольно скучно. Обычно говорилось о том, что летом 1921 года случилась засуха и в некоторых областях страны погиб урожай и начался голод. Но трудящиеся всей советской России, а вслед за ними и представители прогрессивного человечества пришли на помощь пострадавшим, и в течение непродолжительного времени голод и его последствия были ликвидированы. Время от времени, правда, появлялись выпадающие из общего строя статьи и брошюры, в которых рассказывалось, что Американская администрация помощи (АРА), доставлявшая продукты из-за рубежа и кормившая голодающих, занималась шпионажем, готовила заговоры против советской власти, и только благодаря проницательности и бдительности чекистов их тайные умыслы удалось раскрыть, а американцев — выслать из страны.

Собственно, этим информация о поволжском голоде для широкого круга читателей исчерпывалась.

Продовольственные затруднения в ходе Гражданской войны возникали повсеместно и регулярно. Причем нередко недостаток продуктов в сельских районах был следствием их безжалостного изъятия советской властью в лице представителей продовольственных комиссий всех уровней при поддержке специально создававшихся вооруженных продотрядов. А любое уклонение от сдачи установленных во время продовольственной разверстки пудов зерна, мяса, фунтов масла и т. д. приводило к безжалостным репрессиям.

Крестьяне возмущались и иногда даже восставали. Но после прибытия вооруженных частей смирялись и отдавали больше того, что в реальности могли отдать.

Нередко оказывалось, что сдано было все, вплоть до семян для следующего посева. Правда, рабоче-крестьянское правительство обещало крестьянам помощь и весной давало ссуду из отобранного у них же зерна. Но в разных частях страны это происходило по-разному. Соответственно, абсолютно различными оказывались и результаты проявленной государством заботы.

В результате весенний сев 1920 года в Томской, да и в некоторых других губерниях, по существу, оказался сорванным. А осенью пришлось вновь сдавать зерно по продразверстке, и для осеннего сева осталось еще меньше семян. В готовившейся для руководителей партии и государства информационной сводке Всероссийской ЧК за 1-15 августа 1920 года сообщалось о положении в губерниях:

"Саратовская. По губернии в связи с текущим полным неурожаем и почти полным отсутствием зерна для осеннего обсеменения полей создается очень благоприятная почва для контрреволюционных сил".

Та же картина наблюдалась в Самарской губернии, где у крестьян не осталось не только зерна для следующего сева, но и никаких припасов, чтобы дотянуть до весны. В части поволжских регионов крестьяне даже пытались массово отказываться от выполнения продразверстки. Но советская власть, как обычно в подобных случаях, не церемонилась. В информсводке ВЧК за 26 октября 1920 года говорилось:

"Татарская республика... Крестьяне относятся к Советской власти недружелюбно по причинам разных повинностей и разверстки, при недороде в этом году местами в республике отказались от выполнения разверстки. В последнем случае умиротворяюще действуют посылаемые в такие места вооруженные отряды".

Однако к весне ситуация стала критической. Ни есть, ни сеять попросту было нечего. Крестьяне было попытались вернуть зерно, свезенное на государственные ссыпные пункты. Но представители власти применили проверенные методы. Высылали вооруженные отряды.

"Наблюдается массовая смертность от голода"

Результат не заставил себя ждать. В конце весны--начале лета 1921 года в разных районах Поволжья, Урала, Сибири, Северного Кавказа и Украины начали появляться очаги голода. В информсводке ВЧК за 30 апреля и 1 мая 1921 года говорилось:

"Ставропольская губ... Настроение населения некоторых уездов скверное ввиду отсутствия продовольствия. В Александровском уезде толпа крестьян подошла с плачем к зданию исполкома, требуя хлеба. Толпу удалось уговорить подождать до 26 апреля, уездисполком снял с себя ответственность за события, которые могут возникнуть, если к этому времени не будет хлеба.

Башкирская республика... Политическое состояние республики неудовлетворительное. Наблюдается массовая смертность от голода. В Аргаяжском кантоне на почве кризиса вспыхнуло восстание".

Однако поскольку голодающие районы перемежались с вполне благополучными, советское руководство не воспринимало ситуацию всерьез. Еще большую путаницу вносили сообщения с мест. Из одних и тех же губерний шли сообщения то о голодных смертях, то об ожидаемом хорошем урожае. Местные руководящие товарищи то докладывали о страшнейшей засухе, выжигавшей все и вся, и наступлении саранчи, которая должна была уничтожить все оставшиеся растения, то радостно рапортовали о прошедших дождях и преодолении последствий жары.

В результате в Поволжье отправилась комиссия ЦК РКП(б), а работа по организации помощи голодающим, как тогда говорилось, начала разворачиваться. По всей стране начался сбор денег и продуктов в пользу голодающих. В дело помощи включились АРА и организации Красного Креста из различных стран.

Помочь пострадавшим районам должна была и проведенная весной 1921 года, после объявления новой экономической политики, замена продразверстки продналогом. Как утверждали большевики, продналог резко облегчал и улучшал жизнь крестьян. Но на деле все зависело от местных властей и прежде всего от пресловутых продовольственных комиссий. В чекистских сводках рассказывалось, что продналог в некоторых губерниях устанавливают по посевной или имеющейся в распоряжении крестьянской семьи площади земли. Кроме того, пользуясь неграмотностью крестьян, продработники завышали имеющиеся у них площади вдвое.

В итоге, несмотря на благотворительную помощь, голод в стране разрастался и углублялся. А кроме того, начались эпидемии. 18 ноября ВЧК сообщала руководству страны о состоянии дел у немцев Поволжья:

"Число голодающих увеличивается. В Мамадышском кантоне число голодающих — 117 156 человек, из них 45 460 нетрудоспособных, случаев голодной смерти было 1194. Число заболеваний увеличивается. По сведениям Наркомздрава, заболели тифом 1174 человека, умерли 162 человека. Усиливаются заболевания детей".

19 ноября чекисты сообщали об Оренбургской губернии:

"Голод усиливается. Увеличивается смертность детей. Ощущается острый недостаток медикаментов. За недостатком материальных средств борьба с голодом ведется слабо".

12 декабря — о Самарской:

"Голод усиливается, учащаются случаи смерти на почве голода. За ноябрь и октябрь от голода умерли 663 ребенка, больных — 2735, взрослых — 399 человек. Усиливаются эпидемии. За отчетный период заболели сыпным тифом 269 человек, брюшным — 207, возвратным — 249 человек. Шведская красно-крестная комиссия взяла на свое содержание 10 тыс. детей".

"Небывалое явление повального людоедства"

В новом, 1922-м, году сообщения о людоедстве стали поступать в Москву со все увеличивающейся частотой. 20 января сводки упомянули о людоедстве в Башкирии, а 23 января руководителям страны доложили, что в Самарской губернии дело вышло за рамки единичных случаев:

"Голод дошел до ужасных размеров: крестьянство съело все суррогаты, кошек, собак, в данное время употребляют в пищу трупы мертвецов, вырывая их из могил. В Пугачевском и Бузулукском уездах обнаружены неоднократные случаи людоедства. Людоедство, по словам членов волисполкома, среди Любимовки принимает массовые формы. Людоеды изолируются".

Об ужасах, происходящих в голодающих районах, начала писать и партийная печать. 21 января 1922 года "Правда" писала:

"В симбирской газете "Экономический Путь" напечатаны впечатления товарища, побывавшего в голодных местах. Впечатления эти настолько ярки и характерны, что не нуждаются в комментариях.

Вот они:

"Заехали мы вдвоем в одну глухую заброшенную деревушку, чтобы согреться, отдохнуть и закусить. Продукты были свои, надо было только найти угол.

Заходим в первую попавшуюся избу. На постели лежит еще молодая женщина, а по разным углам на полу — трое маленьких ребят.

Ничего еще не понимая, просим хозяйку поставить самовар и затопить печь, но женщина, не вставая, даже не приподнимаясь, слабо шепчет:

— Вон самовар, ставьте сами, а мне силушки нет.

— Да ты больна? Что с тобой?

— Одиннадцатый день не было крошки во рту...

Жутко стало... Повнимательнее взглянули кругом и видим, что дети еле дышат и лежат со связанными ручонками и ногами.

— Что же хозяйка у тебя с детьми-то, больны?

— Нет, родные, здоровы, только тоже десять суток не ели...

— Да кто же их связал-то да по углам разбросал?

— А сама я до этого дошла. Как проголодали четыре дня, стали друг у друга руки кусать, ну и связала я их, да и положила друг от дружки подальше.

Как сумасшедшие бросились мы к своей маленькой корзинке, чтобы дать погибающим детям по кусочку хлеба.

Но мать не выдержала, спустилась с постели и на коленях стала упрашивать, чтобы мы поскорее убрали хлеб и не давали его ребятам.

Хотелось выразить порицание этой матери, выразить свое возмущение; но слабым плачущим голосом она заговорила:

— Они больно мучились семь ден, а потом стали потише, теперь уже ничего не чувствуют. Дайте им спокойно умереть, а то покормите сейчас, отойдут они, а потом опять будут семь дней мучиться, кусаться, чтобы снова так же успокоиться... Ведь ни завтра, ни через неделю никто ничего не даст. Так не мучайте их. Христа ради, уйдите, дайте умереть спокойно...

Выскочили мы из избы, бросились в сельсовет, требуем объяснений и немедленной помощи.

Но ответ короткий и ясный:

— Хлеба нет, голодающих много, помочь не только всем, но даже немногим нет возможности"".

А 27 января "Правда" написала о повальном людоедстве в голодающих районах:

"В богатых степных уездах Самарской губернии, изобиловавших хлебом и мясом, творятся кошмары, наблюдается небывалое явление повального людоедства. Доведенные голодом до отчаяния и безумства, съевши все, что доступно глазу и зубу, люди решаются есть человеческий труп и тайком пожирают собственных умерших детей. Из с. Андреевки Бузулукского уезда сообщают, что "Наталья Семыкина ест мясо умершего человека — Лукерьи Логиной". Начальник милиции 4-го района Бузулукского уезда пишет, что по пути его следования в трех волостях он "встретил бывалые древние случаи людоедства древних индусов, индейцев и дикарей северного края..."

Оренбург, протокол "о людоедстве": "Несколько дней спустя к нам двое мальчиков странников... и просились обогреться, один ушел, а другого мы задержали и в эту ночь мы его зарезали и съели, резал его мой муж 23 февраля … (неразборчиво) который кричал и очень долго бился и до этого мы зарезали еще Веру Шибилину девочку к нам которая пришла ночевать, а валенки мы с нее сняли и отнесли ее тетке Татьяне Акишкиной и ей сказали что у нас заболела и померла и мы ее схоронили"

Таковы факты, вернее ничтожная часть фактов. Об иных уже сообщалось, а иные ускользают от внимания общества и печати.

Несмотря на то что дальше в статье обвинялись зарубежные буржуи и новые советские предприниматели — нэпманы, которые хорошо едят, в то время когда голодающие умирают, статья произвела неприятное впечатление на членов советского руководства. Нарком здравоохранения Николай Семашко в тот же день, 27 января, писал членам Политбюро:

"Дорогие товарищи! Я позволю себе обратить Ваше внимание на тот "пересол", который допускает наша печать в противоголодной кампании, в особенности на умножающиеся с каждым днем сообщения якобы о растущем "людоедстве". В одном только наугад взятом нынешнем N "Правды" (от 27/1) мы имеем сообщение о массовом людоедстве ("на манер древних индусов, индейцев и дикарей северного края") в Бузулукском уезде; в N "Известий" от того же числа о "массовом людоедстве" в Уфимской губернии, со всеми подробными якобы достоверными описаниями..."

"Многие едят человеческое мясо"

Кто знает, какой могла бы быть реакция членов Политбюро на обращение Семашко, но на следующий день "Правда" позволила себе поставить под сомнение решение Политбюро о людоедах. После сообщения о случаях людоедства Политбюро решило их не судить, а отправлять на психиатрическое лечение. А орган ЦК РКП(б) публиковал такие размышления своего сотрудника:

"Передо мной целая пачка документов о голоде. Это протоколы следователей Ревтрибунала и Народных судов, официальные телеграммы с мест, акты медицинской экспертизы. Как все документы, они немножко сухи. Но сквозь официальную оболочку очень часто пробиваются жуткие картины нашего Поволжья. Крестьянин Бузулукского уезда Ефимовской волости Мухин на дознании заявил следователю:

"У меня семья состоит из 5 человек. Хлеба нет с Пасхи. Мы сперва питались корой, кониной, собаками и кошками, выбирали кости и перемалывали их. В нашем селе масса трупов. Они валяются по улицам или складываются в общественном амбаре. Я вечерком пробрался в амбар, взял труп мальчика 7 лет, на салазках привез его домой, разрубил топором на мелкие части и сварил. В течение суток мы съели весь труп. Остались лишь одни кости. У нас в селе многие едят человеческое мясо, но это скрывают. Есть несколько общественных столовых. Там кормят только малолетних детей. Из моей семьи кормились в столовой двое младших. Дают по четверти фунта хлеба на ребенка, водянистый суп и больше ничего."

"Что делать с людоедами? — спрашивает начальник милиции одного из районов Бузулукского уезда.— Арестовывать? Предавать суду, карать?" И местные власти теряются перед этой жуткой правдой голода, перед этими "бывалыми случаями" индейского людоедства. Характерный штрих: людоеды почти все являются с повинной к местным властям: "Лучше арест, лучше тюрьма, но только не прежние повседневные муки голода".

"Таких, как мы, я знаю, многих отпускают домой,— говорит арестованный крестьянин села Ефимовки, Конопыхин.— Мою жену тоже отпускали домой, но она не хотела, т. к. дома придется умереть".

Что это, преступники? Психически ненормальные? Вот протокол медицинской экспертизы, произведенной приват-доцентом Самарского университета:

"У всех свидетельствуемых не обнаружено никаких признаков душевного расстройства. Из анализа их психического состояния выясняется, что совершенные ими акты некрофагии (поедание трупов) произведены были не в состоянии какой-либо формы душевного расстройства, а явились финалом длительного нарастающего и прогрессирующего чувства голода, которое постепенно сламывало все препятствия, сламывало борьбу с собой и немедленно влекло к той форме удовлетворения, которая оказалась единственно возможной при данных условиях, к некрофагии. Никто из свидетельствуемых не обнаруживал наклонностей к преднамеренному убийству или к похищению и употреблению трупов".

Но критиковать Политбюро, да еще и публично, было перебором даже для любимца партии и главного редактора "Правды" Николая Бухарина. Политбюро поддержало Семашко и 30 января приняло следующее решение:

"1. Строже относиться к печатанию сенсационных сообщений из голодных мест;

2. Прекратить печатание рассказов о всяком "людоедстве"".

Правда, от замалчивания фактов людоедства само людоедство никуда не исчезло. К примеру, в информсводке ВЧК за 31 марта 1922 года говорилось:

"Татреспублика... Голод усиливается. Смертность на почве голода увеличивается.

В некоторых деревнях вымерло 50% населения. Скот беспощадно уничтожается. Эпидемия принимает угрожающие размеры. Учащаются случаи людоедства".

Последнее сообщение о людоедстве пришло в Москву 24 июля 1922 года из Ставропольской губернии:

"В Благодарненском уезде голод не прекращается. Зарегистрированы несколько случаев людоедства. Население ощущает острый недостаток в продуктах. Наблюдается физическое истощение населения вследствие недоедания и полной неработоспособности".

С окончанием голода страшное время, казалось бы, должно было исчезнуть навсегда, а руководство страны могло сделать из происшедшего соответствующие выводы. Но оказалось, что история вскоре повторилась вплоть до мельчайших деталей. Только отбирали все до последнего зернышка не у конкретных крестьянских семей, а у колхозов.

Евгений Жирнов