Электрификация в совецкой деревне

"Школьный натюрморт", снимок 1970-х годов

С первого класса мы знали про лампочку Ильича и ленинский план ГОЭЛРО – государственной электрификации России. Но в 50 – 60-х годах никогда не видели той чудной лампочки. Вернее, видели, когда киномеханик привозил в папкиных Веребках в школу, а в мамкиной Гадивле в нашу хату (в ней была начальная школа) кино. Когда темнело, он заводил бензиновый двигатель, и выработанный им ток зажигал очень яркую проекционную лампу в передвижной киноустановке «Украина». Было интересно вставлять под сноп света скрещённые ладони и растопыривать пальцы. На белом экране появлялись тёмные тени вроде коровьей, заячьей, волчьей или иной звериной головы. Все смеялись, а киномеханик ругал баловников.

Мне повезло. В Лепеле по улице Тракторной жила моя матулька Михалина Барнатович (Парфинович). Иногда меня брали к ней. Я тогда по сотне раз включал и выключал выключатель, после каждого раза удивляясь фантастическому изобретательству. Только это можно было делать в отсутствие матульки, поскольку та ругалась, выдумывая, что от частого моргания перегорит лампочка. Её детям Маньке, Эдику и Петьке такое занятие было неинтересно: привыкли к электричеству.

Если начну говорить, что ткали, делали уроки, всю хозяйственную работу при лучине – получится банально и не совсем правда. Лично наша семья использовала лучину редко - когда в лампах заканчивался керосин, за которым надо было идти с бидончиком за четыре километра в соседние Велевщину, Слободу, или за шесть – в Аношки. В хатах колхозников лучины горели чаще – их использовали из-за отсутствия денег на покупку горючего для керосинок.

Сельские массовые мероприятия проводились так же при керосинках. Тогда от соседей сносили несколько ламп и развешивали по стенам на специально вколоченные гвозди. Лампы для того имели продолговатые отверстия в нижней части ручек с сужением кверху, чтобы не выпадала шляпка гвоздя и держала керосинку.

В бане лампа использовалась без стекла и называлась коптилкой или сопливкой, поскольку сильно дымила. Брызги при помывке раскалывали горячее стекло. Оно ведь до того нагревалось, что там, где есть лампа, никогда не прикуривали от спички. Процесс отлично получался над суженным краем стекла.

Лампы и стекло к ним свободно продавались в магазинах. Стёкла даже имели размер – поменьше и побольше. Более богатые сельчане могли себе позволить фабричный каркас из проволоки, в который вставлялась лампа и подвешивалась к потолку. Но тогда непосредственно под ней было темно – свет распространялся по сторонам.

Делать уроки под лампой посредине стола было нормально. Но в метре от него уже невозможно было читать.

Конечно, хоть и редко, но случались пожары от падающих ламп. Чтобы их избежать, для освещения пути в хлев и ухода там за домашними животными использовали закрытые фитильные фонари. Они предусмотрительно имели толстое стекло, которое не разогревалось настолько, чтобы треснуть от дождя, предусматривалась защитная арматура на случай падения фонаря.

Впрочем, я не помню пожара, чтобы его источником стал керосиновый осветительный прибор. А вот два обычных экстрима при коллективном использовании ламп, олицетворяющие их эффективность, запомнились.

В Веребскую начальную школу учителя из окрестных школ привезли концерт. Тёмным вечером в класс набилось полно народу. На стены повесили зажжённые керосиновые лампы. Учителя тогда как взрослыми, так и детьми воспринимались богами. Все с интересом смотрели и слушали, раскрыв рты, как знакомые боги пели и плясали. Мне в голову засела инсценировка, в которой Мария Марковна Демко (Змитрачёнок) пела, обращаясь к Евгению Николаевичу Азарёнку и топчась вокруг него: «Еўтушэ мой, Еўтушэ, вазьмі замуж за сябе – у мяне карова е». Евгений Николаевич отвечал ей также песней: «Нашто мне твая карова, бо ты дзеўка нездарова». Вдруг лампам стало не хватать воздуха, поскольку толпа надышала полный класс углекислого газа, и они зачадили, пламя над горящими фитилями покраснело и померкло. Концертный зал погрузился в сумерки. Кто-то закричал, чтобы открыли окна. Кто-то ответил, что они заклеены на зиму. Тогда догадались открыть двери в коридор и на улицу. Постепенно уличный кислород пробрался к лампам, и освещение восстановилось.

…В Веребках выходила замуж Томка Шушкевич, наша далёкая родственница, потому на свадьбу позвали папку, мамку и бабулю Анэту. Меня не на кого было оставить, потому взяли с собой.

Примерный мой тогдашний возраст был таков: пробирался к сидящим у стены родителям и от них выбирался на улицу под столами. В разгар торжества вдруг висящие на стене лампы померкли. Сразу несколько голосов закричало: «Воздуха! Воздуха дайте!» Тогда отворили два открывающихся окна, и освещение возобновилось.

Неправильно будет думать, что мы горевали по причине отсутствия электричества. Лучшей жизни ведь не знали, поскольку в школе учили, что живём мы лучше всех детей в мире. Зачем же при и так хорошей жизни думать о ещё лучшей? Это нечестно.

Четыре класса я окончил в Гадивлянской начальной школе в 1963 году. В пятый класс пошёл из Веребок в Эссенскую неполную среднюю школу, которая находилась в Черноручье, за четыре километра от Веребок. Причиной послужило то, что в Веребках у меня были лучшие друзья. Там жил папка с бабулей Анэтой. В Гадивле оставалась мамка с младшими Анькой, Васькой, Толиком и бабой Ганной. Нет, мои родители не разводились и жили дружно. Только каждый содержал хозяйство своей мамки, то бишь бабули Анэты и бабы Ганны. Встречались лишь по выходным нас делать. Поэтому при выборе учебного заведения для продолжения образования пошли навстречу моему желанию.

Учёба мне давалась легко. Жизнь текла мерно и спокойно. И вдруг в конце 1963 года Гадивлю электрифицировали. В нашей хате загорелись аж три лампочки Ильича. Жизнь моя перевернулась. Я не мог дождаться субботы, чтобы после занятий пешком топать в Гадивлю, до которой от школы было 13 километров. Но я не уставал. Ноги сами несли меня в счастливую жизнь, залитую светом трёх лампочек Ильича. Допоздна мы с сестрой Аней или средним братом Васькой играли в догонялки вокруг двух шкафов, поставленных посреди хаты так, чтобы отделить общую спальню от зала. Именно лампочки Ильича и определили место моего дальнейшего обучения. Им стала Свядская средняя школа №8, которая находилась в Слободе за четыре километра от Гадивли. Естественно, я переселился в электрифицированную Гадивлю.

Лучше бы я этого не делал. Следующей зимой 1965 года умер папка. Если бы я был с ним, может, он был бы более предусмотрителен, зная, что дома его ждёт сын. Выходит, что в смерти папки виноват ленинский план ГОЭЛРО. Если бы не он, я бы не переметнулся из Веребок в Гадивлю и тем спас бы своего папку.

А летом 1965 года электрифицировали и Веребки. Я продолжал навещать также осиротевшую бабулю Анэту, потому могу привести смету электрификации сельской хаты. Каждая точка потребления электроэнергии стоила три рубля. Отдельными точками считались лампочка, выключатель, розетка. Чуть дешевле тогда продавалась бутылка водки – за 2 рубля 87 копеек. А стандартной пенсии колхозницы бабуля получала 12 рублей. Поэтому в целях экономии провела себе всего лишь одну лампочку Ильича без выключателя. Чтобы включить или выключить свет, надо было вкручивать или выкручивать свисающую с потолка стеклянную колбу. Она не была горячей, поскольку по причине дешевизны имела всего лишь мощность в 15 ватт, а потому светила почти как керосиновая лампа. Розетку бабуля не ставила, поскольку в неё не было чего втыкать. Отказалась и от счётчика по причине его дороговизны – стоил 15 рублей. Так сделали многие веребцы. Поэтому с них за месяц стали высчитывать по три рубля за каждую лампочку и розетку. Те же, кто установил себе счётчик, платили совсем мало. Видя это, отказники потребовали счётчики и себе, в том числе и бабуля.

Вот так претворялся в жизнь ленинский план ГОЭЛРО в сельской глубинке Лепельщины в середине 60 годов ХХ века. Однако я столкнулся с тёмной жизнью и значительно позже, а именно в 1974 году, когда женился на полешучке и стал ездить к новоявлепнным родственникам в деревню Цна Лунинецкого района Брестской области. Поскольку туда Советская власть пришла лишь в 1939 году, когда наши хутора были разрушены до основания, ихние сохранились – Сталин не успел постараться. Но и Хрущёв с Брежневым были не лыком шиты. ГУЛАГа уже не было, поэтому верховные правители применили иную тактику: запретили хуторянам проводить свет, чтобы переселялись в деревни с многочисленными лампочками Ильича. Так и жили старые люди при керосинках, пока не рухнула Советская власть. После деньги запросто протянули ЛЭПы к уединённым мини-поселениям.

В память о тёмной жизни без лампочки Ильича в моей квартире на кухонной подвеске в качестве экзотичесмкого экспоната стоит керосиновая лампа. Но она не из далёких 60-х. Её я покупал как дежурный источник света на случай отключения электроэнергии уже в квартиру, которую заселил в 1978 году. Керосинка была удобнее обычного фонарика. Лампа хоть и слабо, но освещала всю комнату, а фонарик – лишь небольшой круг перед собой.

Валадар Шушкевич, 24 мая 2020 года.