Соловецкий концлагерь: как святые острова на годы превратили в адские

У людей старшего поколения с Соловками ассоциируется не столько монастырь, сколько чудовищный концлагерь, существовавший там в 20–30-е годы прошлого века и ставший символом настоящей жестокости. «Взять бы этого Канта, да за такие доказательства года на три в Соловки!» — говорит герой романа Булгакова «Мастер и Маргарита» Иван Бездомный. Так что же представлял из себя этот лагерь?

После закрытия Соловецкого монастыря в 1920 году на островах организовали трудовой лагерь «Для заключенных военнопленных гражданской войны и лиц, осужденных на принудительные работы» и совхоз «Соловки». В 1923 году в соловецком кремле произошел большой пожар, совхоз «Соловки» разорился.

Соловецкий монастырь после пожара 1923

С 13 октября 1923 года новым хозяином Соловков стало Управление Соловецких лагерей особого назначения (УСЛОН). Лагерю были переданы почти все постройки и угодья монастыря, начальство приняло решение «признать необходимым ликвидацию всех находящихся в Соловецком монастыре церквей, считать возможным использование церковных зданий для жилья, считаясь с остротой жилищного положения на острове». В период с 1923 по 1939 годы на архипелаге единовременно находилось до 4–5 тысяч (в некоторые годы — до 20 тысяч) заключенных. Охрана и вольнонаемные жили в военном городке. Если первая группа заключенных состояла в основном из уголовников, то потом на Соловки стали присылать тысячи репрессированных — раскулаченных, «шпионов», «террористов», рядовых членов партии, руководящих работников, чекистов, священников, аристократов, белогвардейцев…

1

Как чекисты учились мучить

Соловки стали полигоном, на котором ГУЛАГ вырабатывал нормы и методы содержания и «перевоспитания» осужденных, виды работ, к которым их привлекали, формы наказания, приемы допросов «с пристрастием» и психологического подавления, режимы охраны, способы расстрела и массовых захоронений трупов.

Пытки придумывали самые изощренные: выставляли «на комарики» — раздетых заключенных привязывали в лесу и оставляли на съедение комарам. Пытали холодом, выгоняя на лед в 30-40-градусные морозы — и тем, кто не умер от холода, впоследствии ампутировали ноги. Загоняли по горло в болото. Запрягали лошадь в пустые оглобли, а к оглоблям привязывали ноги наказанного. На лошадь садился охранник и гнал ее по лесной вырубке, пока измученный не умирал.

В ШИЗО — карцере на Секирной горе — охранники-уголовники заставляли людей сутками сидеть на «жердочках» — тонких перекладинах, на которых едва возможно было сохранять равновесие и совершенно невозможно спать. «Провинившихся» заворачивали в мешок, привязывали к бревну и спускали по ступеням лестницы — а ступеней было около трехсот. Вниз долетал уже переломанный окровавленный труп. В лютые морозы раздетые заключенные на Секирке в помещениях, продуваемых всеми ветрами, чтобы выжить, спали «штабелями» друг на друге, время от времени сменяя друг друга в «слоях». До утра доживали немногие, но на смену умершим привозили новых. А трупы закапывали тут же, недалеко от храма-маяка, переделанного в каземат, в ямах, которые летом «про запас» копали те же заключенные.

Братские могилы на Секирной горе. Фото Сергея Яковлева

Сейчас у подножья Секирной горы установлен крест памяти жертв репрессий.

Все эти подробности (и множество других, не менее страшных) можно найти в многочисленных воспоминаниях бывших соловецких узников, издававшихся и на Западе, и, начиная с рубежа 80-90-х годов, у нас. В издательстве Соловецкого монастыря, начиная с 2013 года, публиковались многотомные «Воспоминания соловецких узников», их надо прочитать тем, кому вышеперечисленное кажется невероятным. Особо стоит обратить внимание на воспоминания Ивана Солоневича, Мечислава Леонардовича, Ивана Зайцева.

Охранники лагеря набирались из заключенных — красноармейцев, чекистов и уголовных элементов. Их тоже регулярно уничтожали и заменяли новыми. Почти все начальники лагеря были расстреляны.

За годы существования СЛОНа и связанных с ним карельских лагерей через них прошло около миллиона человек.

2

Женщины в соловецких лагерях

В 1925 году на Соловках было 600 заключенных женщин, к тридцатым годам — до 800. В первое время почти все женщины размещались в женском бараке, или корпусе прежней Архангельской гостиницы, или странноприимном доме для богомолок, и только оштрафованная часть их — на Анзере и Заяцком острове. Потом, с лета 1925 года, после вывоза с острова политических — эсеров, меньшевиков и анархистов — часть женщин переселили в Савватьево и Муксалму для использования на сельскохозяйственных работах: на скотных дворах и на огородах. Особенно доставалось так называемым «каэркам» (от аббревиатуры КР — контрреволюционер). Вот что пишет Иван Зайцев — оренбургский казак, генерал-майор, участник Белого движения, узник соловецких лагерей, автор книги «Соловки»:

«На Соловках содержалось также несколько супружеских пар, большей частью из военной среды. Им разрешались свидания на один час раз в месяц при дежурной комнате. Часто мужья возвращались со свидания с омраченными лицами, наслышавшись от жен, в каких условиях им приходится жить в обществе проституток, не дающих им покоя ни днем, ни ночью… Иногда несколько веселых и ярых девиц принимаются избивать протестующую ненавистную „аристократку“ или „буржуйку“, возмутившуюся их бесчинствами… Все эти гулящие девицы заражены венерическими болезнями… а приходится есть вместе с ними из общих бачков… Всех невзгод от совместного житья не перечислишь…»

А вот история одной «неизвестной баронессы» из книги Бориса Ширяева «Неугасимая лампада»:

«Тотчас по прибытии баронесса была назначена на “кирпичики”. Можно себе представить, сколь трудно было ей на седьмом десятке таскать двухпудовый груз…

Прошлое, элегантное и утонченное, проступало в каждом движении старой фрейлины, в каждом звуке ее голоса. Она не могла скрыть его, если бы и хотела… Она оставалась аристократкой в лучшем, истинном значении этого слова; и в Соловецком женбараке, порой среди матерной ругани и в хаосе потасовок она была тою же, какой видели ее во дворце. Она не отгораживалась от остальных, не проявляла и тени того высокомерия, которым неизменно грешит ложный аристократизм. Став каторжницей, она признала себя ею и приняла свою участь как крест, который надо нести без ропота и слез…

Женщины работают на торфоразработках

…Не показывая своей несомненной усталости, она дорабатывала до конца дня; а вечером, как всегда, долго молилась, стоя на коленях перед маленьким образком…

Вскоре ее назначили на более легкую работу — мыть полы в бараке…

…Когда вспыхнула страшная эпидемия сыпняка, срочно понадобились сестры милосердия или могущие заменить их. Начальник санчасти УСЛОН М. В. Фельдман не хотела назначений на эту “смертническую” работу. Она пришла в женбарак и, собрав его обитательниц, стала уговаривать их идти добровольно, обещая жалованье и хороший паек.

— Неужели никто не хочет помочь больным и умирающим?

— Я хочу, — послышалось от печки.

— А ты грамотная?

— Да.

— А с термометром умеешь обращаться?

— Умею. Я работала три года хирургической сестрой в Царскосельском лазарете…

М. В. Фельдман рассказывала потом, что баронесса была назначена старшей сестрой, но несла работу наравне с другими. Рук не хватало. Работа была очень тяжела, так как больные лежали вповалку на полу и подстилка под ними сменялась сестрами, которые выгребали руками пропитанные нечистотами стружки. Страшное место был этот барак.

Баронесса работала днем и ночью. Трудилась так же мерно и спокойно, как носила кирпичи и убиралась в бараке. С такою же методичностью и аккуратностью, как, вероятно, она несла свои дежурства при императрицах. Это ее последнее служение было не самоотверженным порывом, но следствием глубокой внутренней культуры…

Однажды на руках и на шее баронессы зарделась зловещая сыпь. М. В. Фельдман заметила ее.

— Идите и ложитесь в особой палате… Разве вы не видите сами?

— К чему? — последовал ответ. — Вы же знаете, что в мои годы от тифа не выздоравливают. Господь призывает меня к Себе, но два-три дня я еще смогу Ему послужить…

Они стояли друг против друга. Аристократка и коммунистка. Девственница и страстная, нераскаянная Магдалина.

Верующая в Него и атеистка. Женщины двух миров. Экспансивная, порывистая М. В. Фельдман обняла и поцеловала старуху. Когда она рассказывала мне об этом, ее глаза были полны слез».

Принуждение женщин-заключенных к сожительству было в УСЛОНЕ в порядке вещей. Публицист Владимир Кузин в работе «Женщины ГУЛАГа» писал:

«Старосте Кемского лагеря Чистякову женщины не только готовили обед и чистили ботинки, но даже мыли его. Для этого обычно отбирали наиболее молодых и привлекательных женщин… Вообще, все они на Соловках были поделены на три категории: “рублевая”, “полурублевая” и “пятнадцатикопеечная” (“пятиалтынная”). Если кто-либо из лагерной администрации просил молодую симпатичную каторжанку из вновь прибывших, он говорил охраннику: “Приведи мне “рублевую”…»

По воспоминаниям Созерко Мальсагова, офицера Русской императорской армии ингушского происхождения, участника побега из Соловецкого лагеря, «каждый чекист на Соловках имел одновременно от трех до пяти наложниц. Торопов, которого в 1924 году назначили помощником Кемского коменданта по хозяйственной части, учредил в лагере настоящий гарем, постоянно пополняемый по его вкусу и распоряжению. Из числа узниц ежедневно отбирали по 25 женщин для обслуживания красноармейцев 95-й дивизии, охранявшей Соловки. Говорили, что солдаты были настолько ленивы, что арестанткам приходилось даже застилать их постели…»

Борис Ширяев подтверждает: «Женщина, отказавшаяся быть наложницей, автоматически лишалась “улучшенного” пайка. И очень скоро умирала от дистрофии или туберкулеза. На Соловецком острове такие случаи были особенно часты. Хлеба на всю зиму не хватало. Пока не начиналась навигация и не были привезены новые запасы продовольствия, и без того скудные пайки урезались почти вдвое…”

Когда насилие наталкивалось на сопротивление, облеченные властью мстили своим жертвам не только голодом. Вновь свидетельство Мальсагова из его книги «Адские острова: Сов. тюрьма на дальнем Севере»:

«Однажды на Соловки была прислана очень привлекательная девушка — полька лет семнадцати. Которая имела несчастье привлечь внимание Торопова. Но у нее хватило мужества отказаться от его домогательства. В отместку Торопов приказал привести ее в комендатуру и, выдвинув ложную версию в “укрывательстве контрреволюционных документов”, раздел донага и в присутствии всей лагерной охраны тщательно ощупал тело в тех местах, где, как он говорил, лучше всего можно было спрятать документы…

В один из февральских дней в женский барак вошли несколько пьяных охранников во главе с чекистом Поповым. Он бесцеремонно скинул одеяло с заключенной, некогда принадлежавшей к высшим кругам общества, выволок ее из постели, и женщину изнасиловали по очереди каждый из вошедших…»

3

Дети в соловецких лагерях

Среди заключенных было много детей, в основном из беспризорников. В одном из бараков располагалось «Детское отделение СЛОНа». Построен барак был, вероятно, в 1925–1928 годы. Сюда помещали несовершеннолетних заключенных Трудовой колонии, которая существовала на Соловках в 1928–1929 годах. Инициатива по созданию Трудовой колонии принадлежала заключенному, юристу Александру Колосову. «Шпанята» или «вшивники» жили по воровским правилам, никто не собирался их перевоспитывать. «Политические» подростки, чтобы выжить, перенимали у беспризорников законы преступного мира и переставали в глазах начальства быть «политически опасными».

Каждому подростку давали топчан и белье. Формально детям полагалось «усиленное питание» — стакан молока или даже мясо, но пайка до заключенных, как правило, не доходила. Подростки учились в спецшколе, но в бараках власть была у воров-малолеток, и даже тем, кто хотел учиться и как-то выкарабкиваться из тьмы, тут же подрезали крылья. Тем не менее детская трудовая колония, как ни странно, спасла подросткам жизнь — на лесозаготовках они бы долго не протянули.

Фото Михаила Пришвина

Что представлял собой соловецкий лагерный барак (а барак подростков ничем не отличался от взрослых), можно понять из воспоминаний Сергея Щеголькова, человека, который в одном из них отбывал заключение.

«Теперь — барак, наспех сколоченное из досок обширное (метров 50 в длину) помещение с двумя стенками с засыпкой опилками, а иногда и без засыпки. Внутри в 2 ряда двух или трех-этажные нары. Матрац тот же: набитая сеном наволочка и подушка такая же. Натопить такое помещение невозможно. Стоят две «буржуйки», нагретые докрасна. Около них жарко, а далее в двух метрах тот же мороз, что и на улице. На верхних нарах можно проснуться и около головы и лица обнаружить горку снега, что надуло в щели барака. Из так называемых “вещей” у тебя котелок или алюминевая миска и деревянная ложка. Не всегда нож (обычно его отбирают при очередном обыске, если не успеешь спрятать). Человек изрядно наработавшись, иногда мокрый от снега или дождя, кто работает не в помещении (лесоповал, заготовка водорослей и т. д.), получив свою порцию баланды и съев ее (скорее всего, сглотнув), стремится лечь отдохнуть, иногда не обсушившись — негде! Здесь тебя начинают съедать заживо клопы. Это страшно мучительно, человек хочет спать, а все тело в страшном зуде. Он ворочается, раздирает во сне укушенные клопами места, на лице, шее, ногах. Странно подумать, как такая “козявка” может усугублять и так нелегкую жизнь заключенного, но, к сожалению, это так. Эти “звери” не уничтожались. Может быть, даже с умыслом, чтобы больше принести переживаний для узников. “Враги народа” должны быть наказаны, а каким способом, это для “правосудия” безразлично.

Здесь уже не до духовной жизни. И это постоянное изматывание человека приводит к его полному уничтожению. (Всегда недоедание, усугубляемое климатом). Любоваться природой, а она на Соловках удивительно фантастически красива в любое время года, не было ни у кого ни желания, ни силы. Передвижение по территории ограничено, человек знает работу и барак. Да когда еще ждешь, что тебе добавят срок или поведут на Секирную гору, тут не до духовной пищи. Вот и весь быт».

Фото Витольда Муратова/Wikimedia Commons/CC BY-SA 3.0

Отдельная категория «соловецких» детей — младенцы, которые рождались у женщин-заключенных, так называемых «мамочек». Немногие из них выжили. Вот воспоминания одного из бывших узников, Андрея Зинковщука:

«В 1929 году на Соловецком острове работал я на сельхозлагпункте. И вот однажды гнали мимо нас “мамок”. В пути одна из них занемогла; а так как время было к вечеру, конвой решил заночевать на нашем лагпункте. Поместили этих “мамок” в бане. Постели никакой не дали. На этих женщин и их детей страшно было смотреть: худые, в изодранной грязной одежде, по всему видать, голодные. Я и говорю одному уголовнику, который работал там скотником:

— Слушай, Гриша, ты же работаешь рядом с доярками. Поди, разживись у них молоком, а я попрошу у ребят, что у кого есть из продуктов.

Пока я обходил барак, Григорий принес молока. Женщины стали поить им своих малышей… После они нас сердечно благодарили за молоко и хлеб. Конвоиру мы отдали две пачки махорки за то, что позволил нам сделать доброе дело… Потом мы узнали, что все эти женщины и их дети, которых увезли на остров Анзер, погибли там от голода…»

4

Закат Соловков

За время существования лагерь претерпел несколько реорганизаций. С 1934 года Соловки стали VIII отделением Белбалтлага — то есть системы лагерей, созданных для строительства Беломорско-Балтийского канала. В 1938–1939 годах лагерный режим изменился, и СЛОН превратился в Соловецкую тюрьму Главного управления государственной безопасности НКВД (так называемый СТОН, Соловецкую тюрьму особого назначения). В ноябре — декабре 1939 года в связи с началом советско-финской войны лагерь экстренно эвакуировали на материк.

ХАРПАЛЕВА Наталья