С чем осталось сельское хозяйство СССР после Сталина

Из статистического сборника «Сельское хозяйство СССР» можно узнать, что в 1950 г собрали 81,2 млн тонн. Это было ниже результата 1913-го (86 млн). Урожайность с гектара на 4-ю пятилетку по плану на уровне 12 центнеров — реально же составила 7,4. По РСФСР валовой сбор зерна составил 46,8 млн тонн — хуже, чем в 1913-м (50,5 млн).

Поголовье крупного рогатого скота составило 58,1 млн голов, до доколхозного же (70 млн) было очень далеко.

«Сталинская корова» — так с горьким юмором прозвали козу селяне.
Что неудивительно — на этих неприхотливых животных налог был в 10 раз меньше, чем на коров, так что колхозники предпочитали заводить именно их, достигнув по итогам 1952-го 17,1 млн.

При таких показателях аграрной сферы неудивительно, что провалили пятилетку и пищевая промышленность, и торговля.

В такой обстановке жизнь на селе оставалась столь же безрадостной, что и десятью, и двадцатью годами ранее. Но если в 1930-е еще теплилась надежда на то, что ситуация вскоре переменится или хотя бы к ней получится приспособиться и как-то переустроить «под себя», если в середине 1940-х ждали перемен, заслуженных самоотверженным трудом в годы войны, то теперь село будто охватила безысходность. Это видно уже хотя бы по показателям потребления:

«Структура питания колхозников была малокалорийной и однообразной. В 1950 году в среднем на одну душу в месяц потреблялось:
14,2 кг муки (хлеба),
23,3 кг картофеля,
715 г крупы,
3,6 кг овощей,
10 кг молока,
1,3 кг мяса,
3 яйца и незначительное количество таких продуктов, как масло растительное и животное, рыба, сахар и кондитерские изделия».



Знаменитая поэтесса Ольга Берггольц весной 1949 г отправилась с целью сбора материала для очередного журналистского очерка в Старое Рахино:
«Полное нежелание государства считаться с человеком, полное подчинение, раскатывание его собой, создание для этого цепной, огромной, страшной системы… Весенний сев превращается в отбывание тягчайшей, почти каторжной повинности: государство нажимает на сроки и площадь, а пахать нечем… И вот бабы вручную, мотыгами и заступами, поднимают землю под пшеницу, не говоря уже об огородах. Запчастей к тракторам нет. Рабочих мужских рук — почти нет… Живут впроголодь. Вот все в этом селе — победители, это и есть народ-победитель. И что он с этого имеет? Ну хорошо, послевоенные трудности, пиррова победа (по крайней мере, для этого села) — но перспективы?

Меня поразило какое-то, явно ощущаемое для меня, угнетенно-покорное состояние людей и чуть ли не примирение с состоянием бесперспективности… [Председатель колхоза] милая, обаятельная, умная и — страшно уставшая женщина. Она сказала вчера, почти рыдая: «Понимаете, жить не хочется, ну не хочется больше жить», — и несколько раз повторила это в течение дня… Это — общее отчуждение государства и общества… Видела своими глазами, как на женщинах пашут. Репинские бурлаки — детский сон».

За 1947–1952 гг в Совет по делам колхозов при Совете министров СССР поступило 126 тыс протестов-посланий. За 1946–1953 годы из села уехали около 8 млн чел, несмотря на отмеченную Берггольц установку «не вооружать колхозников паспортами»

В Смоленской обл за три года трудоспособное население в колхозах сократилось на 25,4%,
в Кировской области — на 23,3%,
в Калининской области — на 22,3%,
в Вологодской области — на 18,3%,
в Ленинградской области — на 16,1%.
Процесс уменьшения трудоспособного населения в колхозах за последние годы усилился».

Обострилась проблема нищенства и бродяжничества. В июле 1951 года появился даже секретный указ президиума Верховного совета СССР «О мерах борьбы с антиобщественными, паразитическими элементами». Исполняя оный, во втором полугодии того года милиция задержала по стране 107,7 тысячи человек, а в 1952 году — уже 182,3 тысячи. Министерство внутренних дел СССР констатировало, что «количество лиц, занимающихся нищенством, остается значительным, а в отдельных местностях оно не только не снижается, но и возрастает». В одной только Москве в течение первого года действия указа арестовали более 25 тысяч нищих и бродяг.



Бежавшие из деревни и не сумевшие устроиться бывшие колхозники оказались среди них контингентом вполне весомым. Более того, нищенство начало превращаться в своего рода промысел — к примеру, в столицу регулярно наведывались и занимались попрошайничеством колхозники Калужской области.

Хрущев жаловался, что «за период с 1948 по 1954 год… по существу не увеличились валовые сборы и заготовки зерна. Производство молока также не росло, а среднегодовое производство мяса было ниже того уровня, которого страна достигла перед войной».

На состоявшемся осенью 1952 года съезде компартии Г.М. Маленков, курировавший в ее руководстве сельское хозяйство, объявил, что «валовой урожай зерна составил 8 миллиардов пудов… Таким образом, зерновая проблема, считавшаяся ранее наиболее острой и серьезной проблемой, решена с успехом, решена окончательно и бесповоротно». Это достижение вписал в доклад лично «вождь», занимавшийся редактурой текста.

Видимо, на Сталина цифра 8 млрд пудов производила своего рода гипнотизирующий эффект — достичь «через два-три года» этой отметки он требовал еще на II Всесоюзном съезде колхозников-ударников в 1935-м. Однако при его жизни этот результат остался мечтой — так, за 1949–1953 годы средний валовой сбор зерна составил лишь 4,9 млрд.

Сделанное Маленковым заявление всколыхнуло страну, в газеты и органы власти буквально отовсюду посыпались жалобы на то, что в продаже нет хлеба. На места разослали комиссии, которые потом отчитывались перед руководством КПСС. Руководитель одной из них, секретарь ЦК партии А.Б. Аристов, вспоминал спустя несколько лет о разговоре по итогам своей поездки:

«— Я был в Рязани. — Что там? Перебои? — Нет, говорю, тов. Сталин, не перебои, а давно там хлеба нет, масла нет, колбасы нет. В очереди сам становился с Ларионовым в шесть–семь утра, проверял. Нет хлеба нигде. Фонды проверял, они крайне малы».

Причем, по словам Аристова, то же наблюдалось и в других городах области. Н.С. Хрущев и другой новый секретарь ЦК, бывший глава Краснодарского обкома Н.Г. Игнатов докладывали на следующем заседании, что украинцы и кубанцы, исстари питавшиеся пшеничным хлебом, сетуют, что его в продаже не бывает, а кормят их суррогатом из ржаной муки и опилок.



На это Сталин с подкупающей непосредственностью заявил: «Надо дать белый хлеб им».

Вообще, «рейтинг» диктатора к концу его жизни был весьма низок. Сами за себя говорят высказывания, последовавшие за объявлениями в начале марта 1953 года о его болезни и смерти. Вот лишь некоторые:

«Умрет, тогда лучше будет… Он ничего хорошего не сделал, а только организовал колхозы» (разнорабочая из Риги Ф.И.

Степанова);
«Пусть хоть умирает, я так голодна, что мне свет не мил» (разнорабочая завода «Запчасти» в Одессе В.С. Вербицкая).

Подобного рода изречения — их сотни и сотни. Среди наиболее часто встречающихся обвинений по адресу умирающего — плачевное состояние деревни и тяжкая доля ее жителей. Казалось бы, перед нами «гнусная клевета отдельных антисоветчиков». Однако сообщения местных партийных руководителей вполне с ними согласуются. Так, первый секретарь Ярославского обкома В.В. Лукьянов докладывал, что

«особо тяжелое положение сложилось… с торговлей мясом, колбасными изделиями, животным маслом, сахаром, сельдями, сыром, крупой и макаронными изделиями. Неоднократные просьбы облисполкома к Министерству торговли СССР об увеличении рыночных фондов для области не находят необходимого разрешения, хотя по отдельным товарам (сахар, рыба, сыр) фонды несколько и увеличены, но они не покрывают действительной потребности. По большинству же товаров фонды из квартала в квартал снижаются».

Первый секретарь Смоленского обкома Б.Ф. Николаев информировал:

«Сельское хозяйство области находится в крайне тяжелом положении. Госпланы и задания, как правило, не выполняются. В течение ряда лет колхозы получают незначительные доходы, что сдерживает восстановление и развитие хозяйства… По поставкам с/х продуктов образовались большие недоимки, значительная часть колхозов не в состоянии рассчитаться с государством».

Все это прямо сказывалось на продовольственном обеспечении населения. Ф.Р. Козлов, в начале 1950-х гг первый секретарь Ленинградского горкома, а затем обкома, возмущался спустя несколько лет:

«Ведь даже в Ленинграде и в Москве, в крупнейших центрах нашей страны, молока, овощей и картошки в достатке не было! В других городах и хлеба не было».

Ему вторил А.М. Пузанов, занимавший тогда пост главы Совмина РСФСР:

«Не говоря о мясе, молоке и масле, недоставало хлеба даже в крупнейших городах и промышленных центрах. Кто не помнит до сих пор те тысячные очереди, которые очень часто образовывались с вечера!»

Даже в «образцовом коммунистическом городе» Москве хлеб продавался с примесью около 40% картофеля, причем не более 1 кг в одни руки.

«А за хлебом какие у нас были очереди! Во всех городах не было хлеба!» — рассказывал о ситуации в Белорусской ССР К.Т. Мазуров, в те годы первый секретарь Минского горкома.

Еще в начале 1953 г были разработаны предложения по стимуляции аграрного производства, предполагавшие повышение закупочных цен на продукцию колхозов и совхозов. Повышение предлагалось весьма умеренное, однако диктатору оно показалось чрезмерным, и он посчитал, что одновременно следует поднять налоги для колхозов и колхозников — в три раза (!), до 40 млрд руб.

Хрущев передавал такое рассуждение Сталина в связи с этим: колхозники живут богато, и, продав только одну курицу, могут полностью расплатиться по государственному налогу (о схожем по содержанию разговоре сообщал и занимавший в те годы пост министра финансов СССР А.Г. Зверев).

Здесь самое время задуматься о соотносимости представлений «вождя» с реальностью — все доходы колхозов страны за 1952 год составили 42 млрд рублей… Впрочем, Сталин смотрел на проблему по-своему: «Мужик — наш должник… Мы закрепили за колхозами навечно землю. Они должны отдавать положенный долг государству».

Смерть «хозяина», часто преподносимая как всенародная трагедия, на деле, судя по источникам, стала трагедией лишь для меньшинства. Большая часть населения испытывала смесь страха за будущее (довольно быстро прошедшего), чувства облегчения — и острого запроса на перемены, прежде всего — в повседневной жизни.

Это отмечают практически все историки, занимающиеся этим периодом. Даже такой под конец жизни симпатизировавший Сталину автор, как В.Н. Земсков, и тот признал, что «продолжать линию покойного вождя без существенных корректировок — это был путь заведомого политического самоубийства».

Власть, уповая на мощь пропаганды, рисовала при помощи газет, радио, кинофильмов и т.п. картины изобилия и процветания. Однако продуманной стратегии в этом направлении не имелось, и в результате широко тиражировались громкие и пафосные, но явно нереалистичные утверждения, создававшие эффект обманутых ожиданий и только раздувавшие недовольство.

Усугубляла положение сама атмосфера бедности и бытовой стесненности, которая вовсе не располагает к протестной активности — люди слишком заняты вопросами повседневного выживания. Дойди дело до выступлений, все свелось бы к разрозненным демонстрациям и уличным беспорядкам по типу тех, что время от времени сотрясали города СССР в годы «оттепели», во второй половине 1950-х и начале 1960-х гг: нередко масштабным, но локальным и быстро подавляемым.



И все же недовольство и напряжение ощущались явственно. Хрущев: Дальше терпеть нельзя: молока нет, мяса мало. Объявили переход от социализма к коммунизму, а муку не продаем. А какой же коммунизм без горячих лепешек, если говорить грубо… Картошки нет… С товарищем Зверевым разговаривал. У нас на 3,5 миллиона голов коров меньше, чем было до войны. Раз меньше коров, значит, меньше мяса, меньше масла, меньше кожи.

Товарищи, а вот когда мы не решаем вопросы сельского хозяйства, когда в стране недостача мяса, недостача молока, недостача даже картошки, недостача капусты, как это сила?.. (sic!) Ведь к нам придут и скажут: слушайте, дорогие товарищи, вы нас учите, как строить социализм, а вы у себя картошки выращивать не умеете, чтобы обеспечивать свой народ, капусты у вас в столице нет.

Молотов. …Мы имеем все возможности в короткий срок обеспечить себя и овощами, и картофелем, и капустой, и животноводство поднять на действительно высокий уровень. Только заняться надо этим неотложно, не бояться кое-что серьезно поправить в нашей работе.

Каганович. …Я был на Урале… Конечно, продовольственный [вопрос] также острый: мяса мало, колбасы не хватает…

Кириченко. [На Украине] плохо с овощами, картофелем.

Микоян. У нас к весне прошлого года обозначился уже кризис мясного снабжения, говоря резким словом — острая нехватка мяса и животного масла. Товарищу Сталину докладывали, что мяса у нас не хватает. Говорит: почему не хватает? Отвечаю, что с животноводством плохо, заготавливаем плохо, а спрос растет… В этом году накопили мясные запасы, нажали на заготовки и вышли на начало этого года с запасами почти вдвое больше, чем в прошлом году. За первое полугодие нами продано мяса столько, сколько за весь 1940 год из централизованных ресурсов. Однако мясом мы торгуем только в Москве, Ленинграде, с грехом пополам на Урале, в других местах с перебоями.

Каганович. На Урале не с грехом пополам, а на четверть.

Микоян. …Крупнейший вопрос, такой, как мясо, картошка, овощи, не можем решить. Или взять улов сельдей. Улов у нас в два раза больше, а в продаже сельдей меньше, чем при царе.
***
Владимир Круглов, кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института российской истории РАН