«Русский взгляд, не советский»: философ Виталий Даренский о Солженицыне

11 декабря исполнилось 105 лет со дня рождения Александра Солженицына. Его личности дают самые разные оценки, но оценка со стороны государства, безусловно, положительная: Дом русского зарубежья Солженицына входит в структуру госучреждений культуры, а вдова писателя Наталия Солженицына, возглавляющая фонд его имени, включена в президентский совет по культуре и искусству. «Он был настоящим, истинным патриотом России. Он в известной степени был националистом. В хорошем смысле этого слова», – отмечает президент. «АН» обсуждают Солженицына с доктором философских наук Виталием ДАРЕНСКИМ, заведующим кафедрой философии Московского государственного университета технологий и управления.

– Критики Солженицына утверждают, что поливание Сталина во фронтовой переписке было с его стороны аналогом самострела, поскольку он прекрасно знал, что письма читает цензура.

– Люди, которые придумали эту ложь, очевидно, судят по себе. Они приписывают другим такие же низменные мотивы, которые движут ими самими. На самом же деле ненависть к Сталину, как свидетельствуют исторические источники, в народе всегда была массовой, в том числе и во время войны. Солженицын писал то, о чём говорили вокруг него. Всех писем цензура не читала (это физически невозможно), ему просто не повезло, что его письмо прочли внимательно и дело дошло до ареста. Кроме того, поражает глупость этих лжецов. Зачем заниматься самострелом перед самым концом войны человеку, который уже прошёл её почти полностью?

– Главная претензия к публицистике Солженицына заключается в приписывании ему утверждения, что коммунисты расстреляли 100 миллионов человек.

– По моим наблюдениям, 99% ненавистников Солженицына его никогда не читали и судят о нём только по слухам. Читать и изучать что-то эти люди вообще не привыкли и живут мифами. Что же есть у Солженицына на самом деле? В «Архипелаге ГУЛАГ» он задаётся вопросом об общем количестве жертв советского режима. Не только жертв ГУЛАГа (это ведь только небольшая их часть), а вообще всех – прежде всего жертв голода, точнее, трёх: 1921–1922 гг., 1932–1933 гг. и голода периода Великой Отечественной войны, который закончился только в 1948-м. Плюс 20 миллионов жертв периода Гражданской войны – в первую очередь тоже от голода и эпидемий. Гражданская война стала результатом захвата власти большевиками, а значит, это тоже жертвы большевизма.

Солженицын подчёркивает, что ему недоступны статистические документы, по которым можно было бы посчитать более-менее точно, поэтому приходится судить по косвенным данным, по демографической динамике. К тому моменту такие подсчёты были произведены и опубликованы И. Кургановым (Кошкиным), демографом из «второй волны» эмиграции, в его статье «Три цифры» (1964). В ней представлен обоснованный вывод, что количество жертв советского режима может доходить до 100 миллионов человек (жертвы ГУЛАГа составляют среди них лишь несколько процентов). Однако Солженицын приводит это как частное мнение профессионального демографа и не выносит своего суждения о том, насколько оно верно.

– Другое приписываемое Солженицыну утверждение – призыв к руководству США бомбить СССР.

– Такая же невежественная ложь. Дело обстояло прямо противоположным образом. Солженицын резко осуждал военные планы США, включавшие в себя ядерную бомбардировку территорий СССР (кстати, бомбардировку избирательную – именно по русским регионам), и расценивал это не иначе как задуманный геноцид русских.

Кроме того, он постоянно протестовал против принятого на Западе идеологического отождествления России с СССР. «Мощные явления стихийного народного сопротивления коммунизму в нашей стране в 1918–1922 совсем не были замечены западной наукой, – писал Солженицын в 1980-м. – Что касается общей оценки советской истории, то здесь и по сей день дают о себе знать те восторги, с которыми «прогрессивная» европейская общественность встречала «зарю новой жизни» в разгар наших террористических уничтожений 1917–1921 годов. Также и глубинная история России испытала на Западе искажённое влияние страстной радикальной мысли. В последние годы в американской науке заметно господство легчайшего однолинейного пути: неповторимые события XX века – сперва в России, затем и в других странах – объяснить не особенностью нового коммунистического феномена в человеческой истории, но свести к исконным свойствам русской нации от X и XVI веков (взгляд – прямо расистский). События XX века объясняются неосновательными, поверхностными аналогиями из прошлых веков. Пока коммунизм был предметом западного восхищения – он превозносился как несомненная заря нового века. С тех пор как пришлось его осудить – его находчиво объяснили извечным русским рабством. Такая трактовка имеет много сторонников в нынешнем мире, ибо она выгодна многим: коль скоро коммунизм порочен не сам по себе, а во всём виноваты традиции старой России, то нет угрозы основам существования западного мира; всем жителям Запада – продолжение безопасного комфорта; все коммунисты западных стран освобождаются от обвинения и подозрения («у них будет лучше, совсем хороший коммунизм»); и облегчается совесть тех либералов и радикалов, которые отдали в прошлом столько своих восторгов и помощи этому кровавому режиму. Соответственно в трактовке прежней русской истории учёные этого направления поступают бесцеремонно. Они допускают весьма произвольный отбор явлений, фактов и лиц, поддаются недостоверным, а то и просто ложным версиям событий, но ещё разительнее: почти полностью пренебрегают духовной историей тысячелетней страны, как будто она (приём марксизма) и не имела влияния на течение материальной истории».

– В какой момент Солженицын перестал быть интересен западной прессе?

– Он вообще никогда не был особо интересен западной прессе, за исключением двух кратких моментов – Нобелевской премии и момента его изгнания из СССР. О нём упоминали лишь периодически, как о «знаковой» фигуре. Запад вообще ничем не интересуется, кроме самого себя, весь остальной мир для него – это дикари и предмет грабежа. Поэтому и на Солженицына там смотрели скорее как на «диковинный экспонат».

– А помните ли вы тот момент, когда он лишился любви наших либералов?

– Строго говоря, Солженицын никогда не был ни «диссидентом», ни «эмигрантом». Диссиденты – это совсем иная публика, которую у нас принято звать «либералами» (хотя к подлинному либерализму они не имеют никакого отношения: это русофобы с вполне тоталитарным мышлением). Эмигрантом Солженицына тоже не назовёшь, поскольку он никуда не собирался уезжать и был выдворен из СССР насильно. За рубежом он сразу же стал вызывать тайную ненависть у всей русофобской публики за русский патриотизм и православную веру. Ненависть старались прятать по политической причине: нобелевского лауреата очень выгодно было иметь в качестве «союзника». Но сразу же после 1991 года эта причина исчезла – и ненависть к нему стали высказывать открыто.

– После краха СССР философ Александр Зиновьев, ранее тоже выдворенный за границу, так сказал о результатах деятельности антисоветчиков: «Метили в коммунизм, а попали в Россию». Говорил ли нечто подобное Солженицын?

– Нет, не говорил, и понятно почему. Освобождение России от советского режима он считал неизбежным, оно не зависело от того, кто куда метил, а было объективно предопределено. И всё то, что потом было в 1990-е годы, – это как раз и есть подлинный итог советского периода. Не только номенклатура, фактически оставшаяся у власти после 1991-го, но и сам духовно деградировавший народ стремился к лёгкой наживе, потому и случился погром 1990-х. Он был неизбежен и подготовлен именно в СССР. Солженицын это чётко показал в книге «Россия в обвале» (1998), проводя там прямые параллели между действиями большевиков в 1920-х и действиями «приватизаторов» в 1990-х.

– В 2006 году Солженицын заявил: «НАТО методически и настойчиво развивает свой военный аппарат – на восток Европы и в континентальный охват России с юга. Тут и открытая материальная и идеологическая поддержка «цветных» революций, и парадоксальное внедрение североатлантических интересов в Центральную Азию. Всё это не оставляет сомнений, что готовится полное окружение России, а затем потеря ею суверенитета». До войны в Южной Осетии писатель не дожил пять дней. А доживи он до войны в Донбассе – испытал бы особую горечь. Об опасности русско-украинского конфликта Солженицын говорил ещё до перестройки.

– Да, он увидел это ещё в эмиграции, где активна украинская диаспора со своей русофобской идеологией. «Они почти откровенно так и выражают, что с освобождением их родины от коммунизма, – писал Солженицын в 1982-м, – они готовы и потерпеть, а только – утеснить бы москалей с лица земли; им жаждется признание, что весь мир страдает не от коммунизма, а от русских, и даже маоцзедуновский Китай и Тибет – русские колонии. Ведь именно украинские сепаратисты протащили через Конгресс Соединённых Штатов тот закон 86–90, что не коммунизм всемирный поработитель, а – русские».

«Боже, какая ещё одна вопиющая пропасть! – продолжал он. – И когда же она так разрылась? Тут и Польша вложилась веками, тут и австрийцы подстрастили в начале века, тут наронено и русского братского невнимания, и натравлено спектаклем советской «национальной политики» (в 1938 году в Киеве я не увидел ни одной русской вывески, ни даже дубликата надписи по-русски), – и кому, и когда достанется этот жар разгребать?»

Писатель хорошо видел, что Украина всегда была антирусским проектом и ничем другим быть не может по определению. Нет смысла разделять малороссов и великороссов, а если их кто-то разделяет, то это изначально имеет смысл только для будущей войны между ними.

– «Знаю твёрдо: возникни, не дай бог, русско-украинская война, – сам не пойду на неё и сыновей своих не пущу», – написал Солженицын.

– Как житель Луганска, я уверен: если бы он увидел, во что превратилась теперь Украина, то отказался бы от этих слов. И сам бы пошёл, и детей бы послал.

– В завершение хочется напомнить читателю, как представлялась Солженицыну желательная судьба СССР. Он предлагал сберечь единство РСФСР, УССР и БССР, а остальные республики – отпустить восвояси. В похожей парадигме сегодня рассуждает президент, говоря, что восстанавливать СССР бессмысленно, поскольку демография Средней Азии потребовала бы колоссальных расходов и вызвала бы угрозу размывания государствообразующего этнического ядра.

– Да, если бы сохранился СССР, он бы сейчас был вполне мусульманским государством, русские в нём составляли бы меньшинство. Поэтому именно благодаря распаду СССР русские до сих пор сохраняют свою национальную государственность. Главная заслуга Солженицына – это русский, то есть не советский, взгляд на страну, на страшные события ХХ века. Причём он пришёл к такому взгляду самостоятельно, в условиях вакуума советской идеологии, а это было настоящим духовным и интеллектуальным подвигом. Потому Солженицын и стал символом возрождающейся страны – подлинной, православной. Уже самой своей личностью он воплощал эту будущую Россию.