Можно ли скрестить русское и советское?

Автор: Михаил Смолин

В политической полемике распространены всевозможные штампы, употреблемые всякий раз, когда речь заходит о большевицкой революции и советском периоде.

Часто можно услышать различные варианты следующей фразы: Российская Империя не была безупречным (несправедливым, тираническим, «темным царством», «ненавистным царизмом») государством, поэтому, мол, революция в 1917 году в ней и произошла. 

Подобное утверждение представляется алогичным по своей сути.

Социальные несовершенства и революции совершенно не обязательно должны быть связаны между собой в исторической реальности.

Во-первых, безупречных государств в земной реальности быть не может. Человек и все его общества принципиально несовершенны. Требовать от Российской Империи, чтобы она была всегда безупречно справедливой, просто глупо. А раз абсолютно безупречных государств не бывает, то и желать от реального исторического государства абсолютной безупречности алогично и абсурдно.

Во-вторых, революции делают сами революционеры, а вовсе не какие-нибудь несовершенства того или иного общества. Утверждение, что в революциях виноваты сами режимы, «вовремя» не пошедшие за социальными мечтаниями революционеры, абсолютно фальшиво. 

В противном случае следует оправдывать и любое убийство. Жертва убийства в глазах убийцы всегда несовершенна, может ему активно не нравиться или не соглашаться на его требования. Убитый мог не нравиться своим богатством, своим знатным происхождением, своей религиозностью, другими политическими или культурными взглядами, другой национальностью, да и мало ли ещё чем.

За время большевицких репрессий было убито более 1700 новомучеников, прославленных как святые Русской Православной Церкви. Можно, конечно, попробовать (и уже пробуют) оправдать и эти казни недостаточной безупречностью Новомучеников Российских для проживания в социалистическом «раю». Но поскольку репрессии широко касались и самих большевиков, то вряд ли вообще существуют люди, которые не вызывали бы подозрений у коммунистической власти.

То же самое можно сказать и в адрес чисто уголовных убийц. В их глазах нет безупречных людей, которых они не могли бы планово или внезапно захотеть отправить на тот свет.

Корни человеконенавистичества, революционного или просто уголовного, значительно рациональнее искать в психологии самих революционеров и убийц. Жажда революции, грабежа, убийства и прочих насилий вовсе не зависит от социального развития общества или формы государственной власти. Совершённые злодеяния просто оправдываются различными идеологическими или просто преступными «философиями».

Мокрушник из розенбаумовской песни берёт финку и идёт «мочить» ментов, вовсе не из-за «Нинки как картинки», а потому что ему нравится его блатная преступная жизнь, в которой он может реализовывать свои асоциальные наклонности. Убийство представителя государственной власти и закона есть некоторая «доблесть» в глазах преступного мира.

Профессиональный революционер также стремится к революции вовсе не из-за побуждения осчастливить всё человечество, а желая испытать раскольниковские, наполеоновские чувства: «Тварь я дрожащая или право имею?» Идейные революционеры и обычные безыдейные убийцы одинаково разрешают себе пролитие крови, так как считают себя особыми людьми, сверхчеловеками.

Государство, общество как жертва революции или пострадавшие от уголовных убийц всегда специально десакрализуются, гипертрофированно демонизируются, чтобы убедить себя и окружающих в своей революционной или уголовной «правоте».

О своей будущей жертве Раскольников говорит: «Старуха глупа, глуха, больна, жадна… зла. Она никуда негодна… для чего она живёт». Убить её.

Точно такой же мотив оправдания преступления и у революционеров: «Государство плохо, общество несправедливо, богатые жадны, жизнь в Российской Империи никуда негодна, для чего ей жить». Убить её.

Подобными самооправданиями убийств и революций наполнены многие тысячи томов уголовных дел и политических трактатов.

Всевозможные революционеры, как и любые другие разбойники, вовсе необязательно являются результатом общественной небезупречности. Напротив, скорее, собственная нравственная преступная склонность характера, уверенность в своей особой «призванности» к сверхчеловеческой деятельности порождают у этих людей «саморазрешение» достигать цели, нарушая любые общественные запреты и человеческие нормы.

Основанное революционерами государство СССР было попыткой построить общество на классовой вражде, на атеистической борьбе с Богом, на отрицании русской истории и русской же государственной традиции. Большевицкая революция и вся дальнейшая коммунистическая управленческая политика были направлены на уничтожение до основания исторической России и селекционный эксперимент по прививанию к русскому древу радикальных марксистских идеологем.

Русская нация за семидесятилетие советского периода не столько переварила коммунизм, как думал Валентин Распутин, сколько сильно траванулась и изблевала эту болезнь из своего организма. Трансплантация инородного, искусственного мировоззренческого экстракта в русское тело не состоялась. Перерождение русского организма в советский гомункул не произошло, хотя и не без осложнений в виде продолжающихся попыток поражённых болезнью клеток пытаться произвести коммунистический реванш.

Реванш этой болезни опасен не столько радикальным требованием снова тупо отравиться лошадиной дозой чистого коммунизма, вернувшись в Советский Союз 2.0, сколько предложениями применить более «мягкие» инъекции советизма, в «разумных дозах».

Говорят и всё громче: «Если не принять то положительное, что было в советском периоде, — это приведет к расколу общества». 

Подтравливать русский организм, шантажируя неким гипотетическим «национальным расколом», предлагается малыми дозами: установкой памятников Сталину и Дзержинскому, красными флагами на освобождённых территориях, проповедью советского под видом «русских уроков», поиском путей некоего «синтеза» имперского и советского и т.д.

На самом деле, то, что называется «расколом общества», является разномыслием, которое нельзя преодолеть потреблением отравляющих или затуманивающих сознание веществ. Сознание гражданского общества, в котором не сложилось общего взгляда на смутные периоды в своей истории невозможно просветлить искусственными инъекциями бессмысленного «радостного единения» непонятно в чём.

Полезен ли нам и, главное, возможен ли предлагаемый сегодня «синтез» русского и советского? 

Рассуждая об этой теме, очень важно подумать над следующим.

То, что нам может нравиться в советском периоде, является ли тем «новым» что привнесла сама революция и коммунистическая партия в русскую жизнь? Или то положительное на что откликаются наши воспоминания, всё те же ростки христианской жизни, сохранявшиеся ещё с имперских времён и которые революционный дух просто не смог уничтожить в самом русском обществе за советский период?

Проще говоря, то, что нам может нравиться по своему происхождения, старорусское или новосоветское?

Человеческая доброта между людьми, любовь в семейных взаимоотношениях, художественные проявления красоты в литературе и искусстве, чистота и наивность молодости, жажда деятельности, благородные порывы и т.д. — что из этого привнесли в русскую жизнь большевики и их коммунистические идеи?

Немногие совершенно бессовестные люди смогут утверждать, что в русскую жизнь всё это привнесли новые западнические идеи большевиков.

Все вышеперечисленные прекрасные проявления христианской жизни и христианской культуры укоренились в России задолго до революционного нашествия.

Коммунисты привнесли в русскую жизнь немотивированное массовое насилие, пролитую кровь соотечественников, классовую вражду, гонения на Церковь. Христианскую сущность русского человека в советский период пытались сломать, переформатировав его в человека советского, продукт социальной селекции, чуждого русской традиции. Русская почва сопротивлялась коммунистической селекции, как могла, советский человек как социальный продукт появлялся не в столь чистом виде и не в тех количествах, как задумывался красными идеологами.

При любых человеческих усилиях невозможно построить абсолютно нетрадиционное общество. Религиозные представления, национальную психологию, естественные добрые отношения людей между собой, семейные устои, стремление к творчеству и внутренней свободе принципиально невозможно уничтожить, сколько ни применяй репрессий и сколько ни пропагандируй противоположное. Человек в земных реалиях конечно существо несовершенное, но задуманное и созданное по образу и подобию Божию. И пересоздать всех в исчадия революционного ада, в общество людей, отказавшихся от всех своих изначальных настроек, просто не под силу ни здешним коммунистам, ни любым потусторонним тёмным силам.

Старая имперская русскость сохранилась во временном советском обществе как то вечное, русское христианское начало, на котором стояло всё лучшее в русской жизни. Идейки революционные показали себя как слишком «игривенькие», чтобы их соединять с серьёзной русской традицией. А всё, что можно, взять хорошего из советского периода, вовсе не является чем-то новым, привнесённым коммунистической идеологией. Всё хорошее в советской жизни — это отблески вечного русского.

Все попытки соединять русского человека с революционным диаволом на предмет «улучшения советской породы» потерпят провал. Никакого синтеза с советским русское будущее не требует, всё действительное новосоветское является наносным, временным и отживающим вместе с людьми, ностальгирующими по умершему СССР.