Вызывал раздражение. Маршал Мерецков о расстрелянном по «делу Тухачевского» А.И.Корке

Чем мне нравится маршал Мерецков, так это своей прямотой. Я как-то рассказывал о том, как он выступал на совещании в Кремле по «делу Тухачевского». Все выступавшие до него критиковали заговорщиков и утверждали, что всегда замечали за ними неладное. Но затем вышел Мерецков и заявил, что ему «непонятны выступления товарищей, говоривших о своих подозрениях». Он, Мерецков, много лет работавший с Уборевичем (также проходившим по делу), «безоговорочно ему верил и никогда ничего дурного не замечал».
В чем в чем, а в принципиальности маршалу не откажешь.

Но если об Уборевиче в своих мемуарах Мерецков вспоминает с теплотой, то о другом фигуранте дела А.Корке маршал пишет с явным неудовлетворением.

Антисоветчики любят говорить о том, что в 1937-ом Сталин году расстрелял лучших военных, «цвет армии». Дескать, если бы не расстрелял, мы бы выиграли войну быстрее и с меньшими потерями. Так вот, давайте внимательно посмотрим (глазами маршала Мерецкова) на одного из расстрелянных - начальника Военной академии РККА им. М. В. Фрунзе, командующего войсками Московского военного округа, командарма 2-го ранга А.И.Корка. «Цвет» ли?

Некоторые из представленных на фото - будущие фигуранты «дела Тухачевского». Август Корк - третий слева.

Мерецков рассказывает в своих воспоминаниях:

«По возвращении я снова вступил в должность помощника начальника штаба, а затем временно исполняющего обязанности начштаба МВО. Вынужден отметить, что совместная служба с новым командующим войсками округа А. И. Корком не производила на меня столь благоприятного впечатления, как ранее служба вместе с К. Е. Ворошиловым, Г. Д. Базилевичем и И. П. Уборевичем. Я не воспринял от своего непосредственного начальника почти ничего, что содействовало бы моему дальнейшему росту и улучшению военно-профессиональной подготовки... Факт остается фактом. Настоящего согласия мы никогда не достигали, как бы я ни старался предельно точно выполнять распоряжения и как можно более инициативно нести службу.

Меня раздражала, например, непоследовательность Корка в приказах, порой проистекавшая из его забывчивости. Он любил для памяти заносить кое-что в записную книжку, а в другой записной книжке, являвшейся чем-то вроде указателя к первой, отмечал, где и что у него записано. И все же путаница получалась. Досадовал я и на то, что командующий мог сообщать вышестоящим лицам непроверенные сведения.

Приведу пример, врезавшийся мне в память, поскольку разговор шел, можно сказать, на самом высоком уровне. Округ готовился к очередному параду в честь Великого Октября. Решено было показать на Красной площади танки отечественного производства. Я много работал в связи с этим событием (да, в то время это было целым событием!) и тщательно информировал командующего. Незадолго до праздника А. И. Корка и меня вызвали в ЦК ВКП(б). И. В. Сталин интересовался процедурой проведения парада до мельчайших деталей. Особенно долго расспрашивал он командующего о танках. Тот поглядывал в записную книжечку, однако говорил все время что-то не то. По-видимому, Сталин заранее интересовался вопросом о танках и уже имел некоторые сведения о конкретной готовности их к параду; он удивленно поглядывал на Корка и переспрашивал: "Так ли?"

Наконец зашел разговор о размещении боевых машин, их технических качествах и о водителях. Выслушав командующего и заметив вслух, что у него совсем другие данные, Сталин обратился ко мне. Мне было очень неловко выявлять разноголосицу в окружном руководстве. Но и говорить неправду я тоже не мог. После моего доклада Сталин с удовлетворением отметил совпадение имеющихся у него сведений с моими. Когда коснулись вопроса о водителях, Сталин захотел узнать, есть ли гарантия, что ни одна машина не испортится, не потеряет хода, не остановится на площади, и как в таком случае станут поступать водители. Корк ответил, что водителей-красноармейцев инструктировали в технических частях.

— Товарищ Мерецков, изложите детали инструктажа! — снова обратился ко мне Сталин.

Пришлось сказать, что механиками-водителями будут не военнослужащие, а рабочие-механики. Потом, отвечая на дальнейшие вопросы, я доложил все обстоятельства предстоявшего показа танков.

Маршал К.Мерецков

Сталин вскоре отпустил нас. После этого у нас с командующим произошло не по моей инициативе неприятное объяснение. Подобные случаи повторялись, поскольку меня стали приглашать в ЦК ВКП(б) для разговора по различным вопросам военной работы в МВО, а мы с Корком, не зная заранее, о чем пойдет речь, не могли предварительно согласовать наши точки зрения по всем возможным проблемам. Нередко мое мнение принимали, хотя потом оказывалось, что командующий округом думал иначе. Это порождало новые осложнения. Неизвестно, во что бы это могло вылиться, если бы я не получил другое назначение».

Теперь возвращаюсь к своему вопросу: Можно ли отнести А.Корка к «цвету армии»?

Вспоминается Тухачевский. Тот, в отличие от Корка, ничего не забывал и изъяснялся грамотно, будучи высоко эрудированным человеком. Но это не помешало ему мертвой хваткой вцепиться в конструктора артиллерийских систем Грабина, а заодно и во всю советскую классическую артиллерию.

Вне зависимости от ответа на вопрос о виновности проходивших по делу, для меня очевидно одно: всех их записать в «свет армии» - явная манипуляция, потому что с такими как Корк и Тухачевский войн не выигрывают.