Релокация не предполагает ни ностальгии, ни даже русскости

И не получится ли так, что после исхода прогрессивной общественности мы восплачем: «Это были не современники наши на земле, а призраки растаявшего прошлого. Эмиграция, рассеянная жесточе колен израилевых, в нашем представлении если и тянула еще где свой век, то таперами в поганеньких ресторанах, лакеями, прачками, нищими, морфинистами, кокаинистами, домирающими трупами. Ни по каким признакам из наших газет, из высокой беллетристики, из художественной критики нельзя было представить (и наши сытые мастера не помогали нам узнать), что Русское Зарубежье – это большой духовный  мир, что там развивается русская философия, там Булгаков, Бердяев, Лосский, что русское искусство полонит мир, там Рахманинов, Шаляпин, Бенуа, Дягилев, Павлова, казачий хор Жарова, там ведутся глубокие исследования Достоевского, что существует небывалый писатель Набоков-Сирин, что еще жив Бунин и что-то же пишет эти двадцать лет».

На вопрос, почему сейчас что-то совсем иное – три цитаты.

Николай Туроверов:

«Уходили мы из Крыма,
Среди дыма и огня;
Я с кормы все время мимо
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Всё не веря, всё не зная,
Что прощается со мной.
Мой денщик стрелял не мимо –
Покраснела чуть вода...
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда».

И о том же крымском исходе Ирина Кнорринг:

«Туда – никогда не поеду,
А жить без нее не могу.
И снова настойчивым бредом
Сверлит в разъяренном мозгу:
Зачем меня девочкой глупой
От страшной, родимой земли,
От голода, тюрем и трупов
В двадцатом году увезли».

И холодного – порой казалось, что даже ледяного – Набокова вдруг прорвало:

Цели СВО, начавшейся 24 февраля 2022 года, далеки от завершения. Еще плодоносить способно чрево, которое вынашивало гада, а заявление «Человечество было радо, отправив этих выродков налево», пока сильно преждевременно. Но полтора года назад началась еще и специальная культурная операция, она же – культурная революция, результаты которой более очевидны.

Прогрессивная тусовка, тридцать лет безраздельно властвовавшая в области идеологии и культуры, присвоившая себе право решать и вязать, прекратила свое существование. А ее члены по большей своей части переместились в загробный, то есть заграничный мир. Произошел массовый исход вчера еще могучих культуртрегеров.

Причем нельзя однозначно сказать, к добру это или к худу.

Утверждение, что бегство тусовки имело следствием благорастворение воздухов и всеобщую фисгармонию, может быть опрометчивым. Уже появляются претензии на создание новой тусовки, и не факт, что новый господин будет заведомо милостивее прежнего. И деятели прогрессивной тусовки были не сплошь бесы, и патриотическая тусовка, готовая к властвованию в идеологии и культуре, тоже не из одних ангелов состоит – и это еще очень мягко сказано.

И не получится ли так, что после исхода прогрессивной общественности мы восплачем: «Это были не современники наши на земле, а призраки растаявшего прошлого. Эмиграция, рассеянная жесточе колен израилевых, в нашем представлении если и тянула еще где свой век, то таперами в поганеньких ресторанах, лакеями, прачками, нищими, морфинистами, кокаинистами, домирающими трупами. Ни по каким признакам из наших газет, из высокой беллетристики, из художественной критики нельзя было представить (и наши сытые мастера не помогали нам узнать), что Русское Зарубежье – это большой духовный  мир, что там развивается русская философия, там Булгаков, Бердяев, Лосский, что русское искусство полонит мир, там Рахманинов, Шаляпин, Бенуа, Дягилев, Павлова, казачий хор Жарова, там ведутся глубокие исследования Достоевского, что существует небывалый писатель Набоков-Сирин, что еще жив Бунин и что-то же пишет эти двадцать лет».

На вопрос, почему сейчас что-то совсем иное – три цитаты.

Николай Туроверов:

«Уходили мы из Крыма,
Среди дыма и огня;
Я с кормы все время мимо
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Всё не веря, всё не зная,
Что прощается со мной.
Мой денщик стрелял не мимо –
Покраснела чуть вода...
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда».

И о том же крымском исходе Ирина Кнорринг:

«Туда – никогда не поеду,
А жить без нее не могу.
И снова настойчивым бредом
Сверлит в разъяренном мозгу:
Зачем меня девочкой глупой
От страшной, родимой земли,
От голода, тюрем и трупов
В двадцатом году увезли».

И холодного – порой казалось, что даже ледяного – Набокова вдруг прорвало:

«Но сердце, как бы ты хотело,
чтоб это вправду было так:
Россия, звезды, ночь расстрела
и весь в черемухе овраг».

Тогда была лютая русская боль о потерянной Родине. Сегодня – релокация. Не предполагающая ни страшной ностальгии, ни даже русскости.

Тогда русские потеряли Россию, сегодня общечеловеки переехали на новые корма. При отсутствии грызущей ностальгии они в общем-то никому не интересны. Такая культурная революция.