Инженеры и коммунизм, или почему погиб СССР

В царские времена был Инженер (с большой буквы), который сам замышлял и сам рассчитывал всякую конструкцию от начала до конца. Он нанимал себе в помощь несколько толковых, грамотных парней, которые на лету подхватывали его эскизы и превращали их в рабочие чертежи, каллиграфически выполненные тушью. Эти парни звались чертежниками, но в действительности были универсальными помощниками, сами неплохо разбирались в конструкциях и решали множество рутинных задач, не беспокоя своего маэстро.

После революции маститые Инженеры повывелись, а строить (и, следовательно, проектировать) нужно было не в пример больше прежнего. Сложилась ситуация нехватки квалифицированных кадров. В подобных случаях умение всегда подменялось числом, а результаты такого подхода благоразумно предпочитали не замечать.

Партия бросила клич, и в инженерную отрасль хлынули тысячи самых разных людей, признанных годными лишь на том основании, что они были грамотными или некогда сталкивались со строительством на практике (допустим, работали каменщиками). Многих загоняли в инженеры насильно, ссылаясь на партийную дисциплину. Вся эта орава, заняв места за чертежными досками, совершенно не представляла, что ей делать, а между тем индустриализация шла вовсю, и промедление приравнивалось к саботажу.

Для начала следовало разобраться с наследием гнилого царизма — Инженерами. В первую очередь, царские ученые и инженеры объявлялись чистыми теоретиками, не владеющими практикой, проработавшими всю жизнь в кабинете за столом, производя бесконечные ряды чисел и не способные справиться с конкретной машиной. На основании этого исследовательская работа объявлялась ненужной тратой времени и денег. Большевики также пытались оспаривать всякую компетентность «спецов» в оценке социалистического строительства, обвиняя их в аполитичности и безразличии ко всем общественным событиям. Царский ученый и инженер не понимают новый мир, поскольку не верят в него. А основой социалистического строительства являются не расчёты, а вера!

Советский специалист представлял собой противоположность старому «спецу». Внешне он не должен был отличаться от рабочего. Если ранее униформа выражала кастовость «спецов» и студентов, то советский специалист должен был выглядеть как рабочий: в рабочем костюме, с шапкой и в кирзовых сапогах. Он должен был стать не теоретиком, корпящим над книгами, а мужчиной, решающим проблемы на месте. Канцелярии с паровым отоплением были ему чуждыми — его место на продуваемой стройке, в грязи, под дождём и снегом.



Тезис о «политичности» науки и техники, культивировавшийся в среде советских «спецов», вступал в очевидное противоречие с реальностью. Фанатичного энтузиазма и боевого задора новой пролетарской интеллигенции было явно недостаточно, чтобы изменить законы природы и заставить колеса вертеться там, где они не могут вертеться по определению. Если основой работы старых специалистов являлись расчеты и чертежи на бумаге, то характерным признаком действий молодых советских инженеров стал способ проб и ошибок на месте.

Появлялись также занятнейшие исследования. Так к примеру, прочность бетона предлагалось определять по сколам от выстрела из браунинга. (метод инж. Скрымтаева) Стреляли с 10 метров, скол заполняли алебастром, а потом взвешивали отливку. Но долго так продолжаться не могло. К тому же уже советские инженеры начали набираться опыта. Следовало как-то разделить их на сорта...

Тогда стали разбираться между собой, кто чего и сколько знает. Элементарный здравый смысл подсказывал начальству так распределить роли, чтобы человек, знающий много, занимался лишь тем, чего никто другой в данной организации не умел. Задачи попроще выполнялись теми, кто знал поменьше, и так последовательно до самых безграмотных, которые рисовали на ватманах рамочки и обтачивали карандаши. А поскольку эти сами собой выявившиеся уровни компетентности следовало как-то закрепить административно, возникла целая иерархия инженерных должностей вкупе с типовыми обязанностями каждой из них.

Под конец сталинской эпохи эта иерархия выглядела следующим образом: чертежник - техник - старший техник - инженер - старший инженер - руководитель группы - главный конструктор - начальник отдела. В чертежники большей частью шла молодежь по окончании семилетки. Они выполняли самые простые задания, не требовавшие никакой квалификации. Техник, окончивший строительный техникум, приблизительно соответствовал чертежнику царского времени. Он отчасти понимал, что делает, и пользовался некоторой самостоятельностью. Ему поручались мелкие однотипные чертежи. Старший техник уже был начальником; он вразумлял подчиненных ему техников и чертежников и сам разрабатывал чертежи посложнее. Инженер предназначался для ведения рутинных расчетов. Старший инженер брал на себя важнейшие расчеты. Руководитель группы организовывал самостоятельное проектирование отдельной части здания. Главный конструктор ведал проектированием всего здания в целом. Начальник отдела, управлявший этим коллективом, играл чисто административную роль.

Таким образом, изначально чертежная и расчетная части проектирования были разделены. Первым должны были заниматься люди со средним специальным образованием, вторым - дипломированные инженеры. Чертежники и техники не несли за свои ошибки почти никакой ответственности; инженеры отвечали за них в уголовном порядке.

Эта система существовала в теории, однако на практике с самого начала возникли значительные отклонения. Поскольку зарплаты чертежников и техников были невероятно низкими, на эти должности мало кто шел, так что вся предназначенная им чертежная работа сваливалась на инженеров. Нередко техников зачисляли как исполняющих обязанности инженера, чтобы хоть таким образом немного поднять им оклад. С другой стороны, многие инженеры, несмотря на свои дипломы, совершенно не умели (или боялись) вести расчеты и принимать решения, охотно делегируя все это вверх по служебной лестнице. Но поскольку и там с квалификацией было негусто, расчетами нередко занимались не те, кому положено, а те, у кого получалось и кто сам хотел этим заниматься.

Тогда они оказывались как бы негласными руководителями групп, из-за чего между ними и настоящими, штатными руководителями то и дело возникали конфликты.

Принятие всех инженерных решений, даже мелких, осуществлялось руководителями групп и в особенности главными конструкторами. Но поскольку административно-управленческие функции также оставались при них, эти люди постоянно были существенно перегружены, тогда как их безалаберные и безответственные подчиненные нередко маялись бездельем, ибо им просто ничего нельзя было поручить. С другой стороны, начальник отдела со своим заместителем обыкновенно не допускали, чтобы груз нерешенных инженерных проблем нарушал их здоровое пищеварение. Поэтому главный конструктор являлся самой ключевой и наиболее перегруженной фигурой отдела: подчиненные дружно навязывали ему свои проблемы, а он свои собственные никому навязать не мог.

Мало-помалу в проектном деле сложилась вопиющая диспропорция между бесчисленными полуграмотными чертежниками внизу и одиночными квалифицированными специалистами наверху. Первые нагло игнорировали свои прямые инженерные обязанности, ограничиваясь тупым перечерчиванием чужих эскизов. Вторые, напротив, были до такой степени завалены принятием решений, управлением и ответственностью, что приходили в отчаяние. Одни бездельничали, болтали в курилках и каждые два часа пили чай; другие не имели свободной минуты и нередко засиживались на своих местах допоздна.

Чтобы как-то разрядить ситуацию и заодно создать еще одну промежуточную ступеньку для карьерного роста, в 1970-е годы Госстрой ввел дополнительную должность ведущего инженера, который теперь следовал по порядку за старшим. Однако это новшество не повлекло за собой никаких серьезных последствий.

Деградация инженеров

По мере того, как строительные вузы штамповали все новых и новых инженеров, чертежники и техники встречались в проектных организациях все реже и к 1970-м годам исчезли совсем. Однако новые советские инженеры по уровню своей квалификации и профессиональной пригодности большей частью не соответствовали должности инженера, оставаясь де-факто простыми техниками, если не чертежниками. Так сложилось потому, что советское государство безрассудно сделало инженерный труд невыгодным, от этого он автоматически стал в обществе непрестижным, и толковые люди не желали идти в инженеры, либо, получив институтский диплом, не имели никаких стимулов для профессионального роста.

Эта гибельная для страны несуразность родилась из того, что бездарные, малограмотные и порой откровенно криминальные советские правители инстинктивно недолюбливали знающих свое дело, компетентных специалистов и старались их ущемить в чём только можно. Ибо эти мастера оказывались прямой противоположностью и как бы живым укором тем, кто заправлял жизнью страны. И как всякое истинное зло до такой степени ненавидит добро, что страстно желает его уничтожить любой ценой, не задумываясь о последствиях для себя же, так и коммунистические правители едва терпели рядом с собой честных, квалифицированных и компетентных людей, хотя сами фактически сидели на их плечах и существовали за их счет.

Не перечесть сгинувших в сталинских лагерях буржуазных спецов, обеспечивших триумфальное выполнение первых коммунистических пятилеток. Им поручали заведомо неподъемные работы, а потом обвиняли в саботаже или вредительских умыслах. Им подчиняли коллективы неквалифицированных исполнителей, а когда те неминуемо заваливали дело, к ответу призывался специалист, потому что вчерашним пролетариям было простительно ошибаться. Но при Сталине инженеры все же имели большие оклады, хотя и слишком дорого купленные. После его смерти пропало и это последнее преимущество.

Закрепилась система уравнительного распределения, при которой все трудящиеся страны, кто бы чем и в какой должности ни занимался, получали вполне сопоставимые зарплаты, позволявшие им не жить впроголодь, но заведомо недостаточные для благоденствия. Так, начинающий инженер приходил на знаменитые 120 рублей в месяц и быстро вырастал до 150-160, главный конструктор имел всего 210-240 рублей, а убеленный сединами начальник отдела лишь в редких случаях достигал потолка в 300 рублей. Эти суммы по крупицам накапливалась долгими десятилетиями, причем профессиональные доблести играли здесь последнюю роль.

Если же простой инженер работал сдельно или халтурил на стороне, то имел те же деньги немедленно, притом без квалификации, ответственности и тяжких забот, обременяющих всякого руководителя. Еще легче доставались деньги на заводах, где рабочий, избавленный от ужасов высшего образования, в подпитии клепал шестеренки и мог даже выпускать их сдельно или на нескольких станках сразу. В придачу к зарплате он тащил домой все, что плохо лежало в цеху, и не имел никаких проблем со вступлением в партию, если бы, проспавшись, он вдруг пожелал сделать карьеру. Но инженеров в пролетарскую партию принимали со скрипом, что убивало их надежды на должностной рост.

В результате они все более рассматривали свое прямое дело как бесперспективное, обременительное и совершенно не нужное им лично. Отсюда вытекало тотальное нежелание в чем-либо разбираться и хоть чему-то учиться, разве только оно вбивалось в память само собою от многократного повторения. Хорошо или худо они работали, деньги им все равно платили одинаковые. Но тем, кто работал хорошо, начальство вечно навязывало сложные и ответственные работы, а тем, кто работал худо, приходилось поручать вещи легкие и приятные, потому что они прямо заявляли, что ничего больше не могут. И за это их не увольняли и не понижали в должности, ибо при советской власти никого нельзя было выгнать за некомпетентность, а лишь за дисциплинарные грехи вроде опозданий, прогулов или появления на рабочем месте в нетрезвом виде.

Но дрянные работники, зная об этой их единственной ахиллесовой пяте, пунктуально соблюдали все дисциплинарные требования и при малейшем покушении на свои права подавали в суд, крича об ущемлении прав трудящихся. Поэтому начальники старались их вовсе не трогать, и все, что они должны были делать, но не делали, бесцеремонно переваливалось на плечи немногих толковых работников без всякой материальной компенсации и даже морального одобрения. Эти работники терпели, кряхтели, матерно крыли свою профессию, потом срывались с места и исчезали в неизвестности, а их брошенная работа естественным путем переходила к оставшимся.