"Его называли "вешателем" поляки, а русские либералы люто ненавидели".
На модерации
Отложенный
История оболганного и забытого патриота Михаила Муравьева
Пару дней назад писал про скандал в Калининграде. Там местное либеральное сообщество выступило против возведения памятнику великому русскому патриоту Михаилу Николаевичу Муравьеву – генерал-губернатору Северно-Западного края (так назывались в XIX веке 6 белорусских и литовских губерний Российской Империи).
Как и обещал. Посвящаю Михаилу Николаевичу объемную заметку. Человеку, который умел жестко говорить с поляками и отстаивать интересы Отчества. Хотелось написать, конечно, больше (личность многогранная, да и сам вопрос очень интересный), но получись лишь широкими мазками показать величину личности. Надеюсь, что у вас сложится о нем впечатление, а статью вы осилите. Получилась она большой, но интересной.
Немного ретроспективы
За плечами у Михаила Николаевича была длительная и успешная государственная карьера. В отставку он вышел по возрасту и здоровью. Последние годы его службы были омрачены разногласиями с Александром II по поводу крестьянских реформ. Муравьев считал, что важнее не громко объявить о конце крепостного права в России, а подготовить экономические и социальные условия естественного раскрепощения крестьян. Ну, это отдельная большая тема.
А еще раньше его судьбе был математический факультет Московского Университета, Бородинская битва, членство в одном из тайных обществ декабристов. Когда его арестовали, Муравьев говорил, что быстро разочаровался в идеях бунтовщиков, и покинул общество. Но при этом не назвал ни одного имени «заговорщиков» за исключением уже арестованных или умерших. Обвинения в «недоносительстве» избежал благодаря личному указу Николая I - видимо такая позиция вызвала уважение монарха. Доводилось ему и управлять губерниями: в Витебске, Гродно, Курске.
Предложение стать генерал-губернатором провинции, охваченной польским восстанием, не сулило Муравьеву ничего, кроме головной боли. Но старый и больной человек ответил:
Счел бы бесчестьем для себя отказаться от возлагаемой Вашим Величеством обязанности. Я принимаю ее на себя беспрекословно. Русский человек обязан жертвовать собой для блага Отечества
Это не было красивой фразой, но реальной жертвой. Как писал дореволюционный историк Орловский в конце XIX века:
66-летний старик работал по 18 часов в сутки, начиная принимать доклады в 5 утра. Из своего кабинета он искусно управлял шестью губерниями, и дела в них приходили в порядок
Муравьев вновь попросился в отставку лишь почувствовав смерть совсем близко- жить ему оставалось немногим более года.
Немного предыстории
Восстание в Польше 1863 года вспыхнуло вовсе не в ответ на притеснение поляков, как они теперь утверждают. Напротив, либеральный Александр II все больше «ослаблял вожжи», даруя шляхте новые и новые вольности, а брат его Константин Николаевич, наместник польский, был еще либеральнее.
Просто цивилизационная мягкость России была очередной раз сочтена слабостью. Тем более, что совсем недавно нами была проиграна Крымская война. И Польша, подогреваемая Европой, бросилась:
«Восстанавливать границы Речи Посполитой 1772 года»
Европейцы их, как водится, «кинули» - сами воевать за независимость Польши не стали. Но информационную поддержку оказали знатную! Да и наши либералы… Эмигрант-Герцен, призывающий русских офицеров: «Идти под расстрел, в арестантские роты, на штыки, но не поднимать оружия против тех, кто справедливо ищет независимости», был лишь верхушкой айсберга. Прочей «пятой колонной» было пронизано все русское просвещённое сообщество. Князь Константин медлил с введением военного положения, пока восстание не охватило всю Литву и Белоруссию. На петербургских балах в открытую поднимали тосты:
За успех наших польских товарищей
А что происходило «на земле»?
Территории, на которые претендовала Польша были в основном заселены белорусами, идентифицировавшими себя, как русские люди. Да и вообще в те времена подобного противопоставления в принципе не существовало – все слои общества придерживались концепции трех равноправных ветвей русского народа: великороссов, малороссов, белорусов.
Но белорусы, составляющие большинство, хотя и не поддерживали идеи восстания и присоединение Белоруссии к Польше, были «безгласны». Земля принадлежала польским панам, а культура эффективно подавлялась. Благодаря успешному окатоличиванию (Брестская уния) и практически полной ликвидации православных и русских учебных заведений в Польше, слоя белорусской интеллигенции не существовало. Как писал позже белорусский историк:
Ничего русского уже в нашем крае не было, кроме мужика. Наше дворянство легко продало и веру, и язык своих отцов, и интересы Родины. У белорусов не осталось ни интеллигенции, ни буржуазии, ни аристократии, ни ремесленников или хоть пролетариата. Польское дворянство начисто перекрыло для них выход даже в низшие культурные слои
Да и не интересовали Польшу люди, которые населяли эти земли. Им важна была только территория – «Велька Польска от можа до можа». Ничего не напоминает из современных реалий?
Реформы Муравьева
Самое интересное, что Муравьев серьезно конфликтовал с императором. Мнение насчет имперской политики в Царстве Польском у них различались. Муравьев обвинял императора в том, что тот своей либеральной политикой и вечным потаканием польским требованием создал миф, будто территории современной Белоруссии – всегда были польскими. И местные же верили. Сам Муравьев вспоминал:
Приезд Муравьева в вверенные ему земли помог местным жителям вздохнуть с облегчением. Как писал позже белорусский священник из Вильно:
Едва он прибыл в Вильно, все притихло и расправилось. Энтузиазм народа был велик – в уездах говорили: «Ну, теперь лучше дело пойдет». О его популярности в народе говорит один факт, который я подтверждаю лично, как очевидец. Не только православные крестьяне, но и католики несли своим пастырям деньги на молебны о здравии Муравьёва.
Даже в кратком пересказе результаты двухлетней деятельности Муравьева в Вильно впечатляют.
Для начала он полностью вычистил государственный аппарат от поляков. Потом «ударил по самому больному для либеральной общественности» - по карману. Обложил дополнительным налогом польских помещиков и снизил налоги для русских.
Отменил временнообязанное состояние для местных крестьян, то есть, окончательно освободил их от крепостной повинности, а заодно снизил государственные подати. Роздал конфискованные у польских помещиков-повстанцев земли батракам и безземельным. Запретил продажу полякам земельных наделов – оставил только наследование семейных. Чем увеличил почти вдвое количество православных землевладельцев в крае.
Думаете, что дело ограничивалось только усмирение поляков? Конечно, нет. Муравьев чистил весь местный чиновничий аппарат от, скажем так, спевшихся с местной шляхтой функционеров. Одним из них был шеф жандармов Гильдебрандт, которого Муравьев спешно отправил в Петербург, заявив ему о своем решении лично и прямо в глаза. Муравьев вспоминал:
"Воевал" Муравьев и с 5 колонной в Петербурге. Местные чиновники, симпатизировавшие полякам, умышленно затягивали с решением поднимаемых Муравьевым вопросов, подговаривали императора и просили губернатора не слушать. Были, правда, и патриоты в лице военного министра Милютина и целой плеяды публицистов во главе с Катковым. В общем все как всегда – "партия мира" и "партия войны".
Тем не менее, преодолевая колоссальное сопротивление на всех направлениях, Муравьеву удается с пережитками Брестской унии покончить. Храмы стали православными. Строились новые и ремонтировались старые, находившиеся в вековом «загоне». Библиотеки были очищены от польской пропагандистской литературы и началась массовая публикация литературы на русском языке.
А также открытие российских и православных учебных заведений. Уже к 1864 начало работу 389 народных училищ, позже ставших порождающей средой для местной интеллигенции. Край начал возвращаться к своим русским истокам…
Параллельно шло подавление восстания.
Скольких же перевешал этот «вешатель»?
Как писал один из современников Муравьева, защищая его (кампания по дискредитации Михаила Николаевича стала нарастать после его смерти):
На государственную деятельность должно смотреть с государственной точки зрения, а не с гуманитарной, хоть она безусловно важна
Муравьев придерживался мнения, что действовать нужно жестко, чтобы избежать больших жертв, особенно, среди людей невинных. Да, он подписывал смертные приговоры, в том числе, инициировал показательные казни. Но мало кто задумывается о том, что слезные крики той стороны о судьбе каждого казненного потому и возможны, что подобные казни были наперечет. Всего по распоряжению Муравьева были повешены 128 человек. Поляки из-за этого его и ненавидят (хотя, на мой взгляд, больше от собственного бессилия и отчаяния из-за неудавшегося восстания).
И наивно полагать, что нравы повстанцев были хоть сколько-нибудь мягче. Отнюдь. Более жестокими были именно они. «Приказ от Правительства Польши», приписываемый Катусю Калиновскому, прямо гласит:
Кто хочет русской неволи, получит виселицу на суку
Калиновский
Агитационная иллюстрированная листовка, призывающая вешать православных священников только за то, что они православные священники, поражает прямо-таки средневековой дикостью. А вот лишь один из протоколов, сообщающих о злодействах повстанцев, который говорит сам за себя:
Помимо, так скажем, официального усмирения мятежников с помощью регулярной армии и тогдашних "силовиков" Муравьев разрешил крестьянам, страдавшим от произвола шляхты и обычных поляков, создавать силы самообороны. Муравьев давал простым жителям карт-бланш.
Крестьяне долго думать не стали. Самоорганизовались. Виленская газета позже констатировала:
Сам Михаил Николаевич, кстати, отлично знал о том, как его называют, и с горькой иронией сказал как-то своему подчиненному:
Думаете, это «Колокол» придумал? Да нет, это еще, когда я в Гродно служил. Там поляки повадились ловить и вешать в лесу казаков, которых я посылал с передачей распоряжений на места. Я приказал в подобных случаях вешать одного поляка из ближайшей к месту преступления деревни. Двух или трех раз хватило, чтобы такие происшествия прекратились. Но поляки меня прозвали вешателем.
Кто бы спорил, распоряжение можно назвать негуманным. Но как быть, если некоторые люди и сообщества понимают только тот язык, на котором говорят сами?
М.Н.Муравьев- Виленский умер в 1866 г. Либеральная общественность выдохнула. Герцен даже кощунственно написал:
Противно. Герцену и сегодня с подачи поляков и прибалтов потакает и наша либеральная общественность, пытаясь сформировать у нашего народа искаженное представление о Михаиле Николаевиче и в их глазах его откровенно оболгать.
М.Муравьев – настоящий патриот, верой и правдой служивший своему Отечеству. Мы вас не забыли, Михаил Николаевич и забыть никому на позволим.
Комментарии
Либералы - вообще забавные особи. Во время всех польских восстаний они желали успеха полякам. Во время русско-японской войны они слали поздравительные телеграмы японскому императору, поздравляя его с победой под Мукденом!
Впрочем, такими они и остались.
Муравьев не нашел покоя и после смерти: с первой же ночи местные студенты начали мазать его памятник волчьим жиром. Почуяв волчий запах, собаки сбегались в центр города из самых дальних районов и лаяли на памятник до самого утра, когда жандармы их прогоняли. Чтобы не допустить подобных издевательств, российские чиновники установили у памятника круглосуточную охрану, но и это не помогло — студенты просто забрызгивали памятник жиром, проходя мимо.
Судьба памятника оказалась символичной: в начале Первой мировой войны, при приближении немецкой армии, российские власти решили его забрать, но снять с постамента массивный монумент так и не удавалось. В конце концов рабочие соорудили над памятником деревянную конструкцию и подвесили его за шею. Конструкция сломалась и памятник провисел так весь день. Посмотреть на зрелище собралась целая толпа жителей Вильнюса...
Повешенного таким образом Муравьева-Вешателя сфотографировал самый известный литовский фотограф того времени и эти фотографии сохранились до наших дней.
Памятник простоял до 1915 года, когда в ходе Первой мировой войны Вильна была взята немецкими войсками. По одной из версий, как и памятник Екатерине II, он был эвакуирован, по другой — остался в городе
Ferrari, спасибо