Что следователи ищут у пайщиков ПК «Бест Вей»?

В марте-апреле этого года по стране прокатилась серия обысков у пайщиков потребительского кооператива «Бест Вей», которые в рамках уголовного дела, связываемого следствием с кооперативом, проводили сотрудники ГСУ главка МВД России по Санкт-Петербургу и Ленинградской области. Вот что об обысках рассказывают сами пайщики.

«На действия санкт-петербургских следователей МВД во время обыска написала заявление в Следственный комитет»

В конце марта у Анастасии В. из Читы, как и у нескольких десятков других пайщиков кооператива из Забайкальского края, прошел обыск в рамках расследования уголовного дела, связываемого следствием с кооперативом «Бест Вей»:

— В семь утра стали ломиться во входную дверь. Я проснулась, подбежала к двери, спросила: «Кто?» А в соседних комнатах спят трехгодовалый сын болеющий (постельный режим) и двое моих родителей-пенсионеров, мама — инвалид, сердечница.

Мне ответили: «Полиция, открывайте!» Я говорю: «Я никого не вызывала». А в глазок вижу, что там буквально толпа народу, причем все в гражданской одежде и без жетонов.

«Представьтесь!» — говорю. Девушка представилась, следователь такая-то, по делу К. (регионального координатора нашего кооператива). «У нас есть постановление для проведения обыска у вас в квартире!» — говорит она.

Я отвечаю: «К. здесь не проживает, ее здесь нет. Вы в гражданское одеты, не знаю, кто вы на самом деле, я вызываю полицию. У меня маленький ребенок — вы сейчас напугаете мне ребенка».

Позвонила в полицию нашего района. В начале восьмого утра сделан первый звонок в моё ОВД. Я назвала фамилию следователя, которая представилась, мне сказали, что такую фамилию не знают.

Объяснила ситуацию, что ко мне ломятся в двери, у меня маленький ребенок дома и двое пенсионеров. Я говорю: «Что мне делать?» Они говорят: «Ждите».

«Гости» продолжают ломиться. Я им говорю: «Не ломитесь, дождитесь полиции». Они мне: «Открывай, не усугубляй свое положение! Не откроешь, мы вышебем дверь и тебя…» — и дальше трехэтажный мат. Вели себя, как настоящие бандиты.

Начали сворачивать глазок в дверях и кричать, что сейчас вызовут ОМОН и вскроют мне дверь. Я еще раз позвонила в свое ОВД, мне ответили: «Разбираются, ждите»; позвонила в наше подразделение Росгвардии, в ОМОН — что мне пытаются вскрыть дверь, есть ли вызовы на адрес? Мне ответили: «У нас вызовов нет, и мы не имеем права вам вскрыть дверь».

Спрашиваю у «гостей»: «А где понятые? Пригласите соседей по лестничной клетке — они точно дома». «Нам, — отвечают, — ваши понятые не нужны, у нас уже есть понятые».

Девушка, представившаяся следователем, в конце концов говорит: «Мы вам дадим номер, вы звоните по этому номеру». Я отвечаю: «Нет, я буду звонить по официальному номеру с сотового телефона, чтобы мой звонок был зафиксирован».

Ребенок проснулся, плачет, у мамы поднялось высокое давление — под 200. Говорю пришедшим: «Прекратите ломиться, приедут сотрудники полиции в форме, с личными жетонами — я вас впущу».

Это продолжалось два с половиной часа, сотрудники полиции так и не приехали, зато я в окно вижу, что подъехал уазик, и оттуда выбежали четверо в масках с ломом, монтировкой и каким-то аппаратом — пилой или чем-то в этом роде, точно не знаю.

И я приняла решение открыть дверь. К тому же маме нужно вызывать скорую, хотя бы от соседей.

Они влетели в квартиру, попытались кинуться на меня, ребенок плачет, у него на нервной почве пошла кровь из носа — лужа крови на полу. И они несколько сбавили обороты: «Вот вам постановление, ознакомьтесь!» И дают мне ксерокопию с «черной» печатью — и опять по поводу К. Я им отвечаю: «Не знаю, где К., она здесь не проживает, вещей и документов ее здесь нет».

Начали открывать все шкафы, все ящики в столах, все бросать на пол. Заставили папу открыть сейф, достали документы, которые к постановлению вообще отношения не имеют, в том числе разрешение на оружие, начали проверять.

У меня в комнате были оригиналы документов на мою квартиру, приобретенную с помощью кооператива «Бест Вей», — на мое имя. Они их увидели, начали задавать вопросы, когда и как приобреталась квартира. Я им все рассказала. «Мы изымаем документы», — заявляют мне. А у меня нет даже копий — простых, не говоря уже о нотариально заверенных.

После этого приехали сотрудники нашей полиции. Следователь показала удостоверение и заявляет: «Все, уезжайте». Я говорю: «Нет, эти сотрудники останутся со мной до конца обыска, потому что их вызвала я. Я не знаю, что вы будете делать, что и как будет происходить, это моя защита».

Я их фамилии переписала и им говорю: «Будьте добры, документируйте, что происходит в квартире». И один из них показал на карман и сказал: «Ведется видеосъемка».

Но в итоге они простояли весь обыск в коридоре, снять изъятие моего договора с кооперативом им не дали и расписаться в протоколе обыска тоже не дали. Копию протокола изъятия я смогла сфотографировать, но у меня вырвали из рук телефон и забрали.

И заявляют: «Собирайтесь, едем на допрос!» Я говорю: «Прекрасно, только я поеду с ребенком, потому что ребенок болеет — есть справка от педиатра, мне его оставить не с кем. Ребенок с утра не евший, весь перепуганный, а бабушка с дедушкой сами видите в каком состоянии».

«Хорошо, — говорят, — пойдем вам навстречу, проведем допрос здесь». Допрашивали меня где-то в течение часа. По поводу К. — как давно мы с ней общались; по поводу моего участия в кооперативе — как вступила, при каких обстоятельствах. Составили протокол, дали мне подписать.

Там образовалось пустое место, я хотела нарисовать там букву «зет» перечеркнутую, как положено, мне не дали: просто силой убрали мою руку от протокола. И копию протокола допроса мне выдать отказались — сказали, что это конфиденциально, и я смогу получить его только по окончании следствия. Оставили мне бумажку, где изъятые документы теперь будут находиться, и удалились.

Два дня я не могла дозвониться до следователя, на третий день дозвонилась, представилась, говорю: «Где мне взять хотя бы копию этих документов, потому что на руках у меня ничего нет». И он говорит: «С документами сейчас знакомятся, если они не будут нужны для дела, вам их по почте вернут».

Я пытаюсь добиться получения протокола допроса. Звонила в городскую прокуратуру — там никаких подробностей не знают, но, выслушав мой рассказ, посоветовали обратиться в Следственный комитет, потому что должностные нарушения следователей МВД — его подследственность.

Так я и сделала: дождалась, когда ребенок пойдет на поправку, пошла в краевое управление Следственного комитета России и написала заявление по поводу действий санкт-петербургской следственной группы.

«Мы дойдем до Верховного суда»

Татьяна Ч. из Уфы рассказывает о том, как проходили обыск у нее в приобретенной кооперативом квартире и последующий допрос:

— К нам пришли в семь часов утра. Мы, естественно, спали. Муж встал, открыл дверь. После этого ко мне в комнату буквально вломилось несколько человек. Я попросила их выйти, оделась, вышла к ним в коридор. Там было человек семь — все в штатском, один в маске с кувалдой, видимо, для острастки.

Мне дали постановление Приморского районного суда Санкт-Петербурга на обыск, который проводится, чтобы выявить мою причастность к компании «Лайф-из-Гуд». Во главе группы — два следователя из Питера: один наглый, другой спокойный.

Все документы вытащили — сидели, перебирали их: все, что было. Чуть ли не в постельном белье лазили, везде, непонятно что искали.

Я говорю: «А в чем криминал-то? Что, компания „Лайф-из-Гуд“ признана недобросовестной? Каким-то образом юридически вы можете доказать, что эта компания у нас вредная? И что вы ищете у меня, что хотите найти?»

Увидели наличные деньги — 40 тыс. рублей. «Что за деньги?» — спрашивают. Муж говорит: «Мы как-то должны жить? Мы два пенсионера, у нас, наверное, наличные деньги должны быть?» Они посчитал, видимо, сумма их не впечатлила. Посмотрели документы на недвижимость, какие у нас есть, посмотрели кредитные договоры мои как предпринимателя. Ноутбук мой забрали, планшет забрали, телефоны забрали — все гаджеты забрали.

«Собирайтесь, — говорят, — поедем на допрос: и вы, и ваш муж». Муж у меня сердечник. Спрашиваю: его-то зачем на допрос?

Тем временем пришла дочка, следователи говорят: «Мы сейчас и к дочке сходим с обыском». Я говорю: «А зачем туда? Там маленькие дети, вы что хотите там найти?»

«Вы, — говорю, — скажите, что вы ищете, я сама вам это отдам. Искать у меня нечего, если вы сами что-нибудь не положите. Я обыкновенный обыватель, обыкновенный предприниматель, не занимаюсь никакой незаконной деятельностью».

После этого я оделась, меня повезли на допрос. На допросе попросила воды. «Нет у нас воды», — говорят.

Самое удивительное было в том, что за неделю до этого я сама в инициативном порядке, посоветовавшись с юристами, пришла для добровольной дачи показаний. Наш местный дознаватель все аккуратно записал и отправил мои показания в следственную группу в Санкт-Петербург.

На допросе двое спокойных, а потом пришли еще двое, которые принялись на меня кричать. Я им: «Вы что кричите? Я слышу хорошо. Вам что интересно? Давайте я вам расскажу».

Начали угрожать, что отвезут меня в СИЗО в Санкт-Петербурге. «Прекрасно, — говорю, — я как раз собиралась ехать на суд по поводу незаконных действий следствия, в котором участвую как соистец вместе с кооперативом „Бест Вей“: мы, пайщики, по 125-й статье УПК оспариваем действия следствия».

Они спрашивают: «Вы знаете компанию „Лайф-из-Гуд“?» Я говорю: «Да, знаю, конечно, эта компания одежду шьет брендовую, и тусовки у нее были хорошие».

Дальше спрашивают: «Знаете компанию „Гермес“?» Я говорю: «Да, знаю. Это прекрасная компания управления инвестициями, даже лучше „Альфа-Капитала“». Компания «Гермес» каждый год нанимала независимого аудитора Йохана Ригле. Это был независимый аудитор, который проверял финансовую составляющую компании и нам отчитывался. Как я могу не доверять компании, которая сама нанимает аудитора, чтобы нам рассказать, как работают наши деньги? Разумеется, я доверяю этой компании, и претензий к ней у меня нет.

Они спрашивают: «Как вы узнали про кооператив „Бест Вей“?» Я говорю: «Мне рассказала подруга, мне понравилось. Я риелтор, я ипотеку людям помогаю оформлять с 2003 года. Я знаю, что такое ипотека. И для своей семьи мне хотелось чего-то другого. Я скачала с интернета квитанцию, заполнила ее и по ней перечислила первоначальный взнос. Наличные деньги я никому не давала. Все деньги я перечисляла по безналу в Сбербанк и СМП Банк».

Они между собой: «Ну она говорит то же, что и все». Я им говорю: «А чего я должна что-то другое говорить?»

В деле мне присвоили статус свидетеля. Однако ни телефон, ни мои гаджеты мне не вернули. Как бандиты, забрали у меня всю мою технику, я сейчас вынуждена еще покупать эту технику — мне же работать надо как-то!

Спрашиваю: «Как я буду добираться домой, на другой конец города?» «Ничего, — говорят, — как-нибудь доберетесь». Поймала машину, объяснила водителю ситуацию — и муж по приезде с ним расплатился.

Мне никаких документов не дали, что у меня изъяли. И постановления на обыск у меня не осталось.

На следующий день я пришла в УВД, написала жалобу на незаконное изъятие моих вещей. И сразу по этому поводу написала заявление в ГСУ питерского главка МВД — генералу Негрозову, а также в прокуратуру Санкт-Петербурга.

Через некоторое время узнала, что пайщиков, которых я привела в кооператив, которых консультировала, в том числе по инвестициям, очень просили дать против меня показания. Все до одного отказались.

На суд по действиям следствия я попала. И в суде засвидетельствовала, что сейчас идут обыски, сейчас идет принуждение пайщиков дать показания против кооператива, против друг друга, заставляют какие-то жалобы писать. О том, что у нас фактически взяты заложники: четыре человека находятся в СИЗО уже более года. Недавно в СИЗО отправили еще троих, в том числе нашего регионального уполномоченного в кооперативе Анатолия Наливана, представляющего в совете кооператива Республику Башкортостан, Пермский край и Оренбургскую область. Мы с ним вместе ездили отдыхать в Турцию, он вернулся оттуда, ехал на операцию на сердце — и прямо по пути домой его ночью задержали, увезли в Питер и посадили в ИВС, а потом в СИЗО.

Все претензии к кооперативу надуманные. К кооперативу с 2014 года не было вообще никаких претензий. Больше того, он в конце 2010-х годов пользовался поддержкой местных властей — с 2018 года кооператив «Бест Вей» освобожден в нашей республике от налога на недвижимость. Я сама носила предложения в наш Курултай, и они были приняты.

Судья, конечно, помотал головой, но ничего вразумительного не сказал. По всей видимости, судьи, увы, стремятся не влезать в процесс следствия. Нам остается только обращаться во все новые и новые судебные инстанции, но мы дойдем до Верховного суда.

«Держали 12 часов в ОВД, не отпуская к грудному ребенку»

Н. — одна из координаторов в Татарстане, рассказывает о серии обысков в республике:

— Я курировала ситуацию с нашими пайщиками, организовывала им адвокатов и знаю историю каждого. В Татарстане в целом произошло около полутора десятков обысков. При этом никто не смог зафиксировать ни имен следователей, ни получил копий постановлений на обыск.

Самый вопиющий случай — у женщины с грудным ребенком, живущей в кооперативной квартире, взломали дверь в 6.30 утра. После обыска ее отвезли на допрос, держали 12 часов в ОВД, не отпуская к ребенку. Угрожали тем, что, если она «все не расскажет», ее увезут в СИЗО в Санкт-Петербург, а ребенка отдадут в детский дом.

Слава Богу, приехал ее муж, и ему кое-как удалось успокоить ребенка и покормить детским питанием. Адвоката к ней не пускали семь часов — я это точно знаю, потому что сама организовывала ей адвоката. После того как адвокату удалось пройти, допрос через пару часов был окончен, и ее отпустили домой. Протокол ее допроса у адвоката есть — там совершенно обычные показания о том, как она вступила в кооператив, на каких условиях и т. д.

Они просто талдычили «рассказывай всю правду», и так 12 часов. Ну у нее по ответам везде статья 51-я. Вот ее так промучили, а напоследок напугали: «Мы за тобой придем».

Второй не менее безобразный случай: тоже в шесть утра пришли, выбили глазок. Они говорят: «Мы в трусах ходим по квартире, а из глазка глаз на нас смотрит». Пытались сломать дверь.

В итоге силком забрали из дома на допрос. Он не отдавал телефон свой, в руках держал, он говорит: «Мне заломали руки, надели наручники, отобрали силком телефон, вызвали потом двух уборщиц как понятых, сказали „зафиксируйте, что он оказывал сопротивление следствию“». Постфактум, то есть потом, когда он уже был в наручниках, когда телефон был у них уже.

И, когда его адвокат смог прорваться в ОВД, ему прямо сказали: «Там твой адвокат прорвался, ты нам больше не нужен, вали отсюда».

Причем человек не прописан в квартире, из которой его повезли на допрос, — он не имеет отношения к кооперативу.

Еще один случай: пришли в квартиру к людям, которым пайщик, которому квартира два года назад перешла в собственность, продал эту квартиру. То есть новые владельцы. Новые хозяева даже не знали толком ничего про собственника прошлого, двухлетней давности: продажу организовал риелтор.

Перевернули весь дом, хотя пайщик был выписан из квартиры два года назад. Человека поискали, к родителям его сходили — не нашли. И только через два-три дня мы узнали, что в бывшей квартире его все перевернули.

Был вопиющий случай в Казани, когда использовался шантаж: женщину 96 лет заставили позвонить дочери и сказали: «Если ты сейчас не приедешь, то твоей матери мы сейчас устроим». Она приехала — и ее забрали в отдел.

С ее слов, допрашивали шесть часов. Она говорит: «Последний час я не помню: на меня орали так, что у меня подскочило давление». Она сама пенсионерка.

Был еще один столь же печальный случай. У пайщицы — псориаз на стадии, когда развивается деформация костей, я ее хорошо знаю. Ее полдня допрашивали, после чего отпустили.

И на следующий день в 6 часов утра приехали в дом к ее детям. Перевернули все — до погребов: это частный сектор. Очень сильно напугали ее детей.

Местную полицию старались не подпускать. Потому что первое, что на ум приходит, если честно, когда у тебя дверь выламывают, тут же в полицию хотим звонить.

Интересно, что в Татарстане работала другая группа — с другими следователями во главе, и она работала довольно культурно. Но и эта группа не оставляла ни имен следователей, ни постановлений на обыск, ни протоколов изъятия, ни протоколов допросов не давала на руки.

«Ввалились четыре омоновца в полной амуниции — бандитку нашли!»

Людмила В., пайщик кооператива из Санкт-Петербурга и консультант, работавший с потенциальными пайщиками, рассказывает об обыске, прошедшем у нее 7 марта (в этот день, по информации совета кооператива, было проведено более 20 обысков у пайщиков в Санкт-Петербурге и окрестностях):

— В семь утра к нам с мужем в квартиру в пятиэтажке ввалились четыре омоновца в полной амуниции, три следователя и двое понятых. У меня коридорчик шириной сантиметров, наверное, 80: они заняли его весь. Мне 75 лет, у меня муж-сердечник.

Говорю им: «Нашли бандитку. Я с пистолетом вышла, что ли, почему они вошли в квартиру, ваши омоновцы?» — «Ой, вы знаете, а вдруг вы бы стрелять стали». Я говорю: «Вот стала бы стрелять, тогда бы и вызвали омоновцев. А я скажу почему: вы хотели запугать. У вас интерес такой, чтобы напугать людей».

Они мне проговорились, что ориентировались по буклету с последней конференции. У меня лежали старые архивные записи — их забрали, забрали мои договоры с кооперативом и «Гермесом» и сотовый телефон, а также забрали компьютер.

Пусть смотрят: там нет ничего противоправного. Я квартиру себе получила: продала комнату, положила деньги на инвестиционный счет и с их помощью вложилась в квартиру. А также с дохода по инвестиционному счету вносила ежемесячные платежи.

Я консультировала других — благодаря мне в кооператив пришли бабушки, которые захотели себе квартиры. Захотели свои гробовые деньги положить на инвестиционный счет в «Гермесе» — они их положили и живут на прибыль с этих вложений.

Я делаю людям доброе дело, у меня восемь человек живут в квартирах, которые купил кооператив. У меня самой две квартиры — для детей и для внуков. Что в этом плохого, скажите?

Хороший, шикарный проект, благодаря которому у меня дети с внуками живут в своих квартирах. А так мы бы с ними толкались в пятиметровой кухне. Я понимаю, что государству он невыгоден, потому что ипотечник минимум как за две квартиры платит, а у нас покупка без процентов. Разумеется, у кооператива есть затраты, и их оплачивают в складчину пайщики кооператива — они финансируются из вступительных и членских взносов пайщиков.

После этого меня повезли на допрос. Спрашивают: кого вы знаете из руководителей «Лайф-из-Гуд», «Гермеса», кооператива «Бест Вей»? Отвечаю — всех знаю, был официальный бал, они все были на сцене.

«На какие деньги проводился бал?» — «На свои, — отвечаю. — Мы все оплачиваем сами дорогу, проживание и питание».

«А вот кооператив занимался агрессивной рекламой». «Нет, — говорю, — извините, кооператив не занимался рекламой. Когда один человек рассказывает другому, что за углом продается мешок картошки по хорошей цене, это не реклама, а сарафанное радио. Рекламой кооператив не занимался».

Спрашивали про наших арестованных — чем они занимались. Про одного из арестованных спросили: «А вы знаете, что ему перевели в 2017—2018 годах большую сумму? За что?» «Откуда я знаю, — говорю. — Для меня очевидно, что это выплата по договору. Найдите договор и посмотрите. Меня это не волнует — меня волнует, когда вы разблокируете счета кооператива, чтобы он смог совершить выплаты пайщикам, которые из него выходят, и купить недвижимость тем, кто уже больше года ждет покупки».

Следователь была прямо сама любезность: очень хотят перетащить на свою сторону. «Ну вы подумайте, если вы все-таки решите, приходите, пожалуйста, я всегда с вами встречусь, всегда поговорю». Я говорю: «Встречусь с вами обязательно в суде, где мы будем отстаивать свой кооператив».

«Результат обыска — флешка со старой презентацией»

Семья Эльчина — пайщика кооператива из Ростова-на-Дону — столкнулась с обыском в частном доме, не имеющем никакого отношения к кооперативу:

— К нам пришли в начале восьмого утра. Пришли в наш частный дом, а не в квартиру, купленную с помощью кооператива. Квартира находится в собственности кооператива, нам за нее расплачиваться еще шесть лет.

Взломали дверь, ворвались в дом. Жена оделась, встала — ее спрашивают: «Почему не открывали дверь?» Все с матом, с оскорблениями. Жена объяснила: «Потому что не слышали, спали». Звонка у нас вообще нет на двери: посторонних людей мы не ждем.

Трое мужчин, две девчонки — понятые. Взяли, может быть, каких-то практиканток своих. Я был в командировке, дома находились супруга, сын и бабушка.

Постановление на обыск было предъявлено. 5 апреля оно было подписано Приморским районным судом Санкт-Петербурга.

Зашли в комнаты. Предлагали им бахилы надеть — отказались. Прошлись по всем этажам, по всем комнатам. Искали по всему дому материалы, имеющие отношение к «Лайф-из-Гуд», «Гермесу», кооперативу «Бест Вей». Нашли в моем портфеле какую-то старую флешку с презентационными материалами — они есть в интернете. Ее забрали. Телефоны и компьютеры проверили, ничего там не нашли и не стали забирать.

Перевернули всю библиотеку, все шкафы — со злостью все кидали на пол. Жена сделала замечание: мол, можно же на стол положить, ей сказали: «Ну так вы подпрыгивайте и ловите».

Следователь был довольно воспитанный, адекватный, а оперативники — сущие бандиты. Адвоката пустили сразу, правда, он смог приехать только в конце следственных действий. Его ознакомили с материалами.

Потребовали документы на дом. У нас дома, к счастью, была выписка из домовой книги — забрали эту выписку с собой. Тщательно, примерно час, изучали документацию на дом, который мы сами построили задолго до создания кооператива. Дом никакого отношения к кооперативу не имеет — мы построили его в 2011 году. Эти факты можно было установить по данным Росреестра — без обыска и допроса.

Потребовали вскрыть сейф с охотничьим оружием и боеприпасами к нему. Проверили, нарушений не нашли, результат проверки отразили в протоколе обыска.

Допросили жену. Потом следователь позвонил в Санкт-Петербург по громкой связи: «Может быть, сына допросим?» Но ему ответили: «На … он нужен!»

В 7.25 начались следственные мероприятия, закончилась в районе 12 часов. Результат — флешка со старой презентацией «Лайф-из-Гуд», общедоступной в интернете.

«Я написала заявление как потерпевшая от следствия»

Инна Ф., пайщица из Санкт-Петербурга, рассказывает об обыске и последующем пребывании в ГСУ питерского главка МВД:

— У меня, как и у других пайщиков Санкт-Петербурга, был обыск 7 марта. В 7 часов утра ворвались ко мне домой семь человек: один следователь, два опера, двое в маске и с топором в руках и двое понятых. Я открыла дверь. У меня был в руках телефон, который они начали вырывать, врываясь в квартиру, при этом была разбита дверца у шкафчика в коридоре. Постановление какое-то показали мельком, заставив расписаться, но при этом не оставили мне копию. Затребовали все материалы, касающиеся «Лайф-из-Гуд», «Гермеса» и кооператива «Бест Вей». Я все им отдала — даже книгу основателя кооператива Романа Василенко. Хотела им подарить, а они говорят: «Нет, мы можем забрать только в форме изъятия».

Запрещали звонить адвокату кооператива. Но у меня на тот момент и не было телефона адвоката кооператива — я пыталась звонить своему адвокату. Не давали звонить адвокату, пока я им не дам пароль от телефона. Я в первый раз не дозвонилась, а второй раз они мне сказали: «Если не дозвонишься, то и не дадим больше набрать его номер» — такой мелкий шантаж.

Компьютер забрали, телефон забрали. До сих пор не отдали, хотя уже все сроки прошли.

Мой адвокат довольно оперативно приехал, но уже только в ГСУ, и протокол обыска смог заполучить.

Самое интересное было не при обыске, а в ГСУ нашего главка МВД в преддверии допроса и на самом допросе. Нас держали в коридоре часа три-четыре.

И мы были вынуждены наблюдать за тем, что происходит в коридорах ГСУ. Несколько парней молодых входят и заходят во все кабинеты без стука, рулят всем процессом. Там было четверо молодых ребят лет 35. Я подошла к ним. Один из этих парней мне говорит: «Вам ни с кем общаться нельзя».

«А с вами можно?» — «Можно!» — отвечает.

И началась душеспасительная беседа. «Вы что, не понимаете, это рейдерский захват? Вы фильм „Красотка“ видели?» И пояснил, что там речь идет о дроблении и поглощении компаний.

«А вы кто?» — спрашиваю. «Я — Ричард Гир», — представился один из них.

«Сдавайтесь, — говорит, — переходите на нашу сторону. У вас шансов нет».

На допросе я столкнулась с тем, что следователи вообще не понимают, как работает наш кооператив.

У них есть идефикс, что в кооперативе квартиры покупались только руководству кооператива. «Это не так, — говорю, — покупали по живой очереди, и львиная доля покупок — небольшие квартиры для пайщиков в регионах России».

Спрашивают: «У вас счет в „Гермесе“, вы расплачиваетесь с него за кооператив, значит, это аффилированные организации?» Я говорю: «Минуточку. Если у меня счет в „Тинькофф Инвестициях“, и я расплачиваюсь с него за кооператив, значит, „Тинькофф Инвестиции“ и кооператив — аффилированные организации?»

«У вас, — говорят, — несколько объектов недвижимости куплено через кооператив, и счет в „Гермесе“ есть. Вы же потерпевшая — напишите заявление как потерпевшая».

«Давайте разберемся, от кого я потерпевшая, — отвечаю, — в первую очередь от действий следствия. Не кооператив мне не выплачивает деньги, а банки по требованию следствия».

«Но вы же понимаете, что денег на счетах нет?» Я говорю: «Так вы снимите арест со счетов, я увижу, что денег там нет, и к вам приду. В чем проблема-то?»

«Как мы закрыли кооператив „Семейный капитал“, так и вас закроем», — сказали мне в завершение. Как я понимаю, сейчас у МВД кампания против кооперативов.

В итоге я написала заявление: «Прошу признать меня потерпевшей от действий следствия».

Ведь смотрите, что получается: еще не завершено предварительное расследование, но кооператив и пайщики уже несут наказание, так как арестованы счета и нет возможности приобретать недвижимость, на приобретение которой перечислены деньги.

На мой взгляд, законодательство, которое позволяет так действовать, законодательство, которое поощряет рейдерские захваты, уничтожение организаций, нуждается в экстренном пересмотре. О каком деловом климате в России можно говорить при таких рисках?

Ведь ни одна организация не сможет выстоять при закрытых счетах. С чего оплачивать налоги, аренду, зарплату? Почему от нас чуть ли не требуют записаться в потерпевшие?

В чьих интересах работает ГСУ питерского главка МВД и от кого закрывает наши счета? Почему ничего не говорят о бухгалтерской экспертизе, которую провел региональный центр Минюста России?

Что это за новая схема отжимания организаций, где защита от нее? Как долго это будет продолжаться, и почему это не расследует Следственный комитет, к чьему ведению относится исследование подобных практик органов внутренних дел?

От редакции: журналисты не имеют возможности проверить приведенные выше рассказы. Поэтому мы просим Следственный комитет РФ разобраться в изложенных фактах и, если необходимо, принять меры, предусмотренные законом.

Дмитрий Виноградов