Гром Небесный. Часть II.

 

                                        ВЛАДИМИР      УРАЗОВСКИЙ                                                            

 

 

 

 

                                                      ИЗБРАННОЕ

 

                                                         ТОМ    3

 

 

 

                                           

                                                          РОМАН

               

                                               ГРОМ        НЕБЕСНЫЙ                                

                               

                                          

                                                              ИЛИ           

                                                

                             ПОВЕСТЬ  О   ДОБЛЕСТНОМ  РУССКОМ    АФГАНЦЕ

                            

 

 

 

                                                            

 

                                  

                                                       Книга вторая.

 

                                              

 

 

                                                  БЫЛ   Я   НА    ВОЙНЕ!

          

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                 Глава  двенадцатая. 

 

 

 

                                               ЗДРАВСТВУЙ,   ДЯДЯ!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

УАЗ – 462, с подполковником  Арсеньевым,  выскочил на  бетонную дорогу  и помчался по долине  Пули – Хумри.

Впереди – ни души. Впереди безлюдное шоссе.

Тишина и спокойствие. 

Яркое солнце над головой. 

Вдали – три  символа Пули - Хумри, три мельницы, нарушающие этот обманчивый покой своими тягостными вздохами, к которым подполковник уже стал привыкать. – 

-         Чап – чап – чах - чах!  Чап – чап – чах - чах!  Чап –  чап – чах - чах!

День, разгораясь,  летел  к апогею.

Но  Арсеньев в это спокойствие не верил. 

В любую секунду,  из -   за угла, или скалы,  в него могли выстрелить из карабина, автомата или гранатомёта.  

Стычки с душманами происходили по всему Афганистану.

 Причём,  нашим солдатам и офицерам противостояли  отличные стрелки – мергены, владеющие искусством боя в горных условиях.

               В техническом оснащении,  в  вооружении  и в боевой  подготовке  моджахедов принимали участие представители многих западных государств.

Большинство банд готовилось в соседнем  Пакистане, граница  с которым оставалась открытой.

В каждой из  таких банд имелись свои тренеры – наставники по  рукопашному бою, стрельбе и скалолазанию.

Непосредственное участие  в этом принимали американцы, немцы, французы, китайцы.

Арсеньева удивил тот  факт, что  среди тренеров было  очень много уйгуров.

В первые месяцы войны, один,  подготовленный  боевик, хорошо ориентирующийся на местности,  мог противостоять двум советским бойцам, ввиду их неопытности.

Наши воины, незнакомые с искусством  стрельбы в горных условиях,  только осваивали эту науку.

Арсеньев, с первых же дней пребывания в Афганистане, постоянно твердил своим бойцам из охраны и радистам. –

-         Ребята. Помните! 

При стрельбе по цели, находящейся на горной высоте, получается недолёт! 

Поэтому делайте поправку.

И, наоборот.  При ведении прицельного огня с горы, происходит перелёт.

Как у нас говорят дома! 

Зарубите это себе на  носу. И не забывайте это,  вступая в бой, если хотите выйти из него победителем, то есть живым.       

Всему этому искусству нужно было учиться, в том числе и командирам.

 

Для ведения успешных наступательных операций требовалось освоить, прежде всего,  науку стрельбы.

               УАЗик мчался по плодородной долине  Пули – Хумри.

Не веря, объявшей долину тишине, Арсеньев настороженно всматривался,  в пробегающий мимо горный ландшафт.

Немало  советских солдат и командиров  погибало или получало увечья,  подрываясь на минах - ловушках.

И эту науку,  тоже,  необходимо было осваивать;  науку ходить по  афганским горам, долам, дорогам,  тропам и скалам.

Машина проехала мимо средней мельницы.

Когда  мельница осталась позади, начальник штаба тыла, вдруг, вспомнил один из своих, самых первых, боевых эпизодов, произошедших  с ним,  в Афганистане.

               Случилось это в районе  Герата, на  десятый день после ввода второй группировки войск.

В Герат направлялся один из  наших  автобатальонов.

Ни бойцы, ни командиры этого автобата, естественно, афганского пороха ещё не нюхали.

Все новички.

Шёл,  с этим батальоном новичков,  в Герат и Арсеньев.

Внезапно, на подходе к  городу, по колонне был открыт огонь из автоматов и буровских карабинов.

Арсеньев, услышав стрельбу, выпрыгнул из кунга и, забравшись под автомобиль, из – за колёс, открыл стрельбу по одной из огневых точек противника.

Командир автобатальона, высокий русоволосый капитан, не растерялся и, оценив обстановку,  принялся  отдавать команды. –

-         Батальо – о – н!  Слушай мою команду.

-         К бою! 

Всем в укрытия, за броню и за  машины.

Командиру первой роты занять позицию слева.

Командиру второй – справа. 

Командиру третьей -  организовать оборону головы и хвоста колонны.

-    Огонь!

Его зычный голос, усиленный горным эхом, заставил бойцов, покинуть автомобили и занять боевые позиции.

Капитан, выхватил у раненого бойца  автомат и, поднырнув под автомашину, начал  отстреливаться.

Арсеньев  вёл огонь  из  - под  автомашины  ЗиЛ – 157, стоящей  рядом. 

Экономя патроны, он старался не делать длинных очередей.

Он не мог понять  одного.  Почему  из всего автобатальона  стреляют  только четыре автомата,  в том числе его и комбата? 

Большинство  солдат – водителей,  этого автобата,  было призвано,  по мобилизации,  из республик Средней Азии.    

Он пригляделся к действиям одного из бойцов, находившихся поблизости от него. Солдат, как - то,   странно себя вёл: передёргивая затвор, он пытался нажать на курок и выстрелить.  Однако, выстрела не происходило.

Арсеньева осенила догадка. -  Боец  просто не умеет обращаться с автоматом!

Он, тут же, перебрался к  перепуганному и растерянному  бойцу. –

-         Тебя, что не  научили,  как надо  стрелять из автомата? 

Ты,    даже не снял автомат с предохранителя. 

Смотри, как это  делается.

И он,  опустив рычажок предохранителя вниз, дослал патрон в патронник и произвёл выстрел.

-         Вот так ведут стрельбу одиночными выстрелами.

А вот  так очередями.  Учись. Понятно?  Товсь.

-         Огонь!  И не трусь.

Солдат, неумело прицелившись,  начал стрельбу.

-         Всё. Бей  врага и не  жмурся. –

Крикнул Арсеньев бойцу и, где,  перекатываясь, где ползком, кинулся к машине, под которой находился комбат.

-         Капитан!  Ты, что  водителей  своих даже  стрелять из автомата не научил?

Автоматы работают только  у  четверых!  Вот сейчас  пятый  начал стрелять.

Они пытаются дослать патрон в патронник,  не сняв  оружие с предохранителя  затем выстрелить.

Срочно принимай меры.

Учи стрелять своих бойцов  под огнём противника, во время боя, раз  дома   не научил.

Если душманы поймут это, они нас  всех,  в рукопашном  бою  переколят ножами и штыками.

-         Я вызвал  по рации  помощ.  Теперь  у нас вся надежда на вертушки.

И подполковник, укрывшись за колесом,  нажал на спусковой крючок автомата.

Исход этой стычки  решили, прилетевшие на помощь вертолёты.

Афганцы  -   мергены, завидев авиацию, прекратили стрельбу и  растворились в родных горах, среди скал.

Арсеньев выбрался  из -  под укрытия.

В колонне горело несколько автомобилей.

Едкий, чёрный дым, стлался  над  дорогой, не давая  дышать.

Поблизости от  него, два солдата узбека плакали, сидя  у тела убитого друга,  обхватив, чёрными от копоти  руками, свои головы.

Показался, возбуждённый до предела, капитан – комбат.

Он подошёл к Арсеньеву  и, трясущимися руками, вынув из пачки Примы сигарету, буквально затолкал её в рот, чуть не сломав,  и  попытался зажечь спичку.

Спички ломались, одна за другой.

Арсеньев, понимая, что капитан находиться на грани нервного срыва, взял у него коробок и,  запалив спичку, дал ему прикурить. -

Потери большие, капитан?

-    Трое убитых. Семеро ранено. Двое – тяжело.

-         Ничего, капитан. Для первого боя, ты вёл себя даже неплохо.

Ничего, привыкнешь, капитан.

Считай, что пули  испугались   тебя  в первом бою.

Пуля  - дура!  Это я сам испытал.

Потому что любит спину или зад, а ты встретил её  грудью.

Вот она и  пролетела мимо тебя, мимо твоей смелости.

Подполковник, прохрипел русоволосый капитан, -

-    Ты, это…   Ты меня под цугундер не подводи. 

Не докладывай,  наверх, об этом…

Ну, что…   Что бойцы мои.   Это.  Стрельбе  не  обучены. 

Я их принял и сразу же  сюда,  на  эту грядку с кровавой  капустой,   на  Гиндукуш.

Хорошо меня  душманы  здесь,  в первом  же бою,  пошинковали. Если бы не вы.

Арсеньев, стараясь быть, как  можно,  более  доброжелательным, с укоризной сказал, глядя в глаза капитану. –

-         Как ты мог полезть на Гиндукуш, с солдатами, которые не держали в руках автоматов?

А на  Гиндукуш и Памир без  огня  не залезешь!

Сколько у тебя в автобате, кстати говоря,  автоматных стволов?

Капитан, докуривая сигарету,  вместе с дымом выбросил изо рта цифру. –

-         Двести   тридцать девять.

-         Теперь, уже, двести двадцать девять.  - Мрачно  поправил  егоАрсеньев. –

-         Давай помолчим и помянем  погибших про себя. 

Вот, видишь. -   Попрекнул Арсеньев  комбата после траурной паузы. –

Из двухсот тридцати девяти  калашей,  работало только четыре ствола вместе с  нашими! 

Давай, пока душманы в бегах, строй личный состав и покажи  своим бойцам, как  надо обращаться с  оружием.  

Первым делом, надо снять его с предохранителя и  только потом, досылать патрон в 

     патронник.

-         Действуй, капитан! А  потом  уже двинемся  дальше.

И, ещё!   Воюй, капитан.  Зачем мне тебя закладывать.

Тебе на Гиндукуш  карабкаться надо и брат его боем. 

Возьмёшь его и орлом полетишь  на Памир.  За орденами.

Удачи тебе, капитан, Сарычев!

 

Этот бой под   афганским городом Гератом,  лежащем в предгорьях  Гиндукуша, запомнился Арсеньеву  навсегда.

               УАЗ миновал последнюю мельницу и пошёл на подъём.

Герат – это типичный, для Афганистана населённый пункт, с населением 160 тысяч человек.

День здесь очень жарок,  а   ночью температура опускается до нуля.

В августе  в этих местах  начинает дуть свирепый ветер – афганец, который забивает глаза и  не даёт дышать.

Такой  же пылью славилась и долина Пули – Хумри, по которой сейчас ехал Арсеньев.

Пыль  эта  напоминала  пепел от сигарет, ибо  была такая же мелкая и лёгкая.

В небе, сверкая огромным алмазом,  висело,  пылающее жаром, солнышко.

 

Афганистан – страна субтропических гор и пустынь.

Высокогорные хребты, как правило, сочетаются здесь с   межгорными котловинами и  плато.

С  северо – востока, через весь Афгантстан, тянуться, веерообразно  расходящиеся, хребты Гиндукуша.

Только,  на  юго – западе  страны   находятся области, занятые холмистыми равнинами высотой  от пятисот до  тысячи метров.

На высотах до полутора – двух тысяч метров,  в Афганистане  произрастает лишь самая  стойкая, к перепадам температур, растительность;   полынь, солянка, астрагал, да верблюжья колючка.

А вот на пустынных песках царствует один саксаул.

На склонах предгорий   Арсеньеву  попадалось на глаза фисташковое или арчёвое редколесье. Да и то местами.    

Неожиданно, взгляд  Арсеньева,  выхватил из  долинного пейзажа, какое – то строение, стоящее  метрах в двухстах от дороги.

Правее этого строения,  он заметил две шеренги,  выстроенных по аранжиру,  женщин.

Он, тряхнув  головой, на секунду прикрыл глаза. –

-         Женщин,   здесь,  в Пули – Хумри, не увидеть, хоть  умри. –

Повторил он про себя эту, ставшую, среди  солдат,  уже притчей,  поговорку.

Да, тем более, в таком количестве.   Да, тем  паче,   русских!

Арсеньев, не веря своим глазам, прильнул к биноклю. –

-         Уж, не  оптический ли это блик, как светлое видение на темном фоне скалистых предгорий?

Увы!  В двухстах метрах от него стояла целая рота, одетых в гимнастёрки и юбки, молоденьких и цветущих женщин.

В окуляры хорошо были видны, даже, их, ещё не успевшие загореть,  прекрасные лики.

-         Младший сержант. –  Приказал  Арсеньев к своему водителю. –

-         А ну  сворачивай направо! 

Видишь клумбу,  у  одинокого строения, где розы  растут среди полыни и верблюжьей 

колючки? 

Водитель,  не поняв его, принялся обшаривать глазами  долину,  очевидно, пытаясь найти там  цветы. –

-         Что – то, не врублюсь я, командир, про какую клумбу вы мне  здесь   кино показываете.

-         Ничего. – Успокоил его  Арсеньев. –

-         Поживёшь,  с моё,  врубишься.

Водитель повернул направо и, выбирая   места   поровнее, погнал машину, сам не зная куда.

Однако,   на всякий  случай, уточнил. –

-         Так, куда ехать? 

В кино, которое вы мне показываете, не никаких клумб. И роз я там, тоже, не вижу, командир.

На кочках УАЗик,  то и дело, потряхивало.

Но тут  до водителя, наконец,  дошло и  он  сообразил,  в чём дело. –

-         Ну,  я и бамбук, товарищ подполковник! 

Вот   дурак!   Ищу  розы  в кино про  мимозы.

А они вот    прямо перед моей кинокамерой, в юбочках  красуются. 

Ну, прямо  клумба у нас в Пули – Хумри выросла.

А, вы, поэт, товарищ подполковник! 

С аллегориями   в патронташе  на войну приехали.   И с иносказаниями  за пазухой!

-    Ты хочешь  сказать, Николай, - Повернулся к водителю Арсеньев. -

-         дурачку  цветок не впрок,  и яичница не в пользу, коль ума   напёрсток с горстью!

Красивых,  женщин  Бог сотворил из одних иносказаний с  мёдом!

Запомни это, Макаров!

Поэтому к ним, без  медка  на языке и аллегорий,  в патронташе  и на пушечный выстрел не подходи.

У – х!  Не подпустят, что ты!

-         О! -  Радостно подпрыгнул младший сержант. –

Вы, оказывается, товарищ  подполковник, тоже мимозы с розами рифмуете, как и я!

Арсеньев, положив автомат на колени,  улыбнувшись, пошутил. –

-    Да, так…    Рифмую, когда жена изменяет.

Водитель, вопросительно посмотрел на Арсеньева. 

А тот, не подав вида, добавил. -

-         Не моя жена , а  соседа.

Для восстановления статуса – кво!

А  ты боец  конечно, подумал, что   моя?

Младший сержант, приняв вызов, отпарировал. –

-    Ну, что вы?  Как можно?   Русским поэтам жёны  рога не наставляют.

Боятся!  Боятся,  их аллегорий в патронташах. 

Бога  не боятся, а этого боятся!   Во как!   Всё русские  поэты  ведь  под Богом ходят!

За это  поэтам   позволено своим соседям  рога наставлять. 

  Я так  пологаю.

-         А, что мне  Я,  сам, перебежал от профессора Маркса к хулигану Есенину, когда моя  безгрешная Светочка - конфеточка,  вильнув хвостиком,  сбежала  от меня к хулигану Медку. 

В кино на последний сеанс пошла с ним и вернулась ко мне с сигареточкой во рту.

Вот, с  той поры я и рифмую мимозы с розами.

С восьмого класса рифмую.

Арсеньев, покосившись на него, съёрничал. –

-         Что, ушла  прямо   из восьмого класса, да на последний сеанс?

Ушла и  вернулась с сигареточкой?

-         И,  вернулась с папироской! – Подтвердил водитель, добавив. - 

-         Да пошла она…  Вся в дыму и  в поцелуях.

Моя кинокамера, с тех пор, в объектив её не ловит.

Подполковник, вскинув  автомат на плечо, готовясь к  встрече, с  очередным пополнением сороковой армии, тяжело  вздохнул. –

-         Да, Россия, господа  американцы,    это,  вам, не  союз корыта и  уполовника!

Россия, это вам не корыто с синтетической бурдой!

Россия – это союз  солдат,  царей,  поэтов,  генералов и  пахарей. А  вокруг них  рабы и  цветы на клумбах!  

И, всё натурально!  От цветов  до чувств!  Вот  так!

Вот, это и есть наш русский рай!  

Так было при царях, так было при ВКПб  с НКВД, так будет и в будущем, после Афгана!   

Запад не даст нам жить сыто и в достатке.

Поэтому,  Макаров, будем писать стихи и петь песни, чтобы не превратить  свою матушку Россию в  корыто с синтетической   бурдой.

               Арсеньеву, как начальнику  штаба тыла, было хорошо известно, что Москва разрешила  Командующему контингентом взять с собой в  Афганистан только несколько операционных сестёр, для оказания помощи военным  хирургам,  в качестве ассистенток.

Медбратьев, для этой цели, просто,  не успели подготовить.

-         Чудны  сады  твои,  Пули – Хумри!   И пыль  и древние цари! - 

Как – то, само по себе, сорвалось с языка у Арсеньева.

-    Ничего, сейчас узнаем, как эта прелестная рота, эти цветочки,  попали в наше кино.

Наконец, автомобиль остановился перед,  построенными в две шеренги, молоденькими, цветущими женщинами.

Перед строем стоял майор медицинской службы – единственный мужчина на всю роту .

Арсеньев, представившись ему, поинтересовался. –

-         Откуда цветочки, майор?

Как попало на войну ваше прелестное войско?

Прямо, с последнего сеанса кино, кроме детей до шестнадцати лет, что ли?

Майор, взяв под козырёк,  улыбнулся.  –

-         Да нет. Не оттуда, товарищ подполковник.  Эти цветочки из Москвы.

И только потом, потом майор стал представлятся. -

-         Начальник отдельного медицинского пункта майор Зайцев.

Провожу занятия с врачами и медицинскими сёстрами, прибывшими сюда для  пополнения отдельных медицинских пунктов сороковой армии.

Временно располагаемся  вот в этом  дворце -  хибаре, построенном для нас  ещё  во 

     времена татаро – монгол по приказу Чингиз – хана! 

Чтоб ему в смоле вариться!

               Арсеньев, повернувшись, в пол оборота, оказался лицом к лицу с  медиками. - 

-         Здравия желаю, товарищи медики!

Медики  ответили ему, кто как смог.

Кто – то крикнул – здравствуйте! 

Кто – то – здравия желаем.

А, кто – то,  за панибрата. –  Здравствуй, дядя.

Арсеньев, от души расхохотавшись,  поправил. –

-         Милые мои!  Я  вам не дядя.  Я подполковник  и начальник штаба тыла армии.

И, ко всему прочему, ещё и холостяк.

Медсестричка,  которая  пропела,   на всю долину Пули – Хумри, -  здравствуй дядя, смерив его лукавым взглядом и, хихикнув, произнесла. –

-         А номер своей полевой почты  и группу крови  вы,  дядя подполковник,  нам оставите?

Арсеньев, вытянувшись во фрунт и, встав по стойке смирно,  браво отрапортовал. –

-         Так точно, ваша  милость!  Оставлю.

Но, только, тем из вас, кто из пистолета Макарова, попадёт в яблочко.

В строю засмеялись и  захлопали в ладоши. – То есть в десяточку?

Розовощёкая,  сладко скроенная, медсестричка, с  ясными, как божий день, глазками, нарочито  растягивая слова, с вологодским акцентом, упирая на букву о, протяжно пропела  -

-         Ужо мы то   постораемося, дядя, чтобы не попасть в молоко.

Но только порох ваш,  а пуля  наша.

Вы нас  научите стелять   из пистолета, а мы вас стрелять глазками.

Когда стих смех, Арсеньев, улыбаясь, толкнул майора. –

-         Значит, вороне Бог послал кусочек сыра, а  к нам, на театр боевых действий, цветы 

эти!   Так, что - ли,  майор?

-         Выходит, так, подполковник. – Согласился майор.

-         Хорошо. Ну, тогда, майор,  давай пройдёмся  вдоль клумбы.  

И проверим,  кто,  чем дышит?

Спасибо за шутки девчата.  Уж больно они у вас  горячи да ароматны.  –

Сказал Арсеньев  и  подошёл к  той самой розовощёкой  медсестричке. -

-         Командуй, майор.

Перестрой своих красавиц из одной  клумбы в две. 

Я,  с твоими розами,  хочу   познакомиться поближе.

-         Это в две шеренги  что – ли? -  Не понял майор.

-         Да, да  две шеренги, майор, в две. – Подтвердил Арсеньев.

 

Когда небесная рота была перестроена, Арсеньев вошёл внутрь цветника и громко спросил. –

-         Кто из вас,  товарищи офицеры, прапорщики,  сержанты и рядовые, хотя бы  раз стрелял из пистолета. 

Обозначьте себя голосом и поднимите правую руку вверх.

-    Я стреляла! -   Услышал он знакомый  голос.

Арсеньев вздрогнул  и  повернул голову, туда, откуда эта  фраза  прилетела.

Сказала это лейтенант медицинской службы Серафима  Калинина.

-         Симонетта!  -  Невольно сорвалось у него с губ.

Серафима?   Ты?

Арсеньев, не веря своим глазам,  пошёл, между двумя  шеренгами к  ней.

От него не укрылось то, что,  все  эти молоденькие женщины,  были одеты в гимнастёрки и юбки, что называется, с иголочки.

Экипировка прямо со склада и из - под утюга!

Военная форма придавала женщинам особый  блеск и изящество, подчёркивая их,  ладно  скроенные   фигурки.

Все, как одна, затянуты в портупею.

У всех, без исключения, на боку висела кобура с пистолетом.

Все они, чистенькие, в тщательно отутюженной форме, с белыми подворотничками, взирали на него, когда он проходил мимо них, как на  самого  бога войны.

Арсеньев  шёл, между этими шеренгами, как по цветущей и источающей тонкий запах цветков, апельсиновой аллее.

Подобные, сверхестественные,  чувства  он испытывал впервые.

Оказывается, женщины в военной форме, выглядят ещё  краше и представительнее, чем в гражданских нарядах.

Он не спешил, умышленно оттягивая встречу с Серафимой, ибо знал, что она, тут же, задаст ему вопрос. –

-    Что,  с Иваном?   Где он и здоров ли?

Вот, он остановился перед ней и задал её глупейший  вопрос, какой, только, можно было  придумать.  –

-         Как ты, здесь, в этой  каше,  с дымом и огнём,  оказалась, Серафима?

-         По путёвке  ленинского комсомола… - 

Мгновенно отреагировала она и  своим звонким голосом   задала ему вопрос. –

-          Алексей, что,  с Иваном?  Где он сейчас и здоров ли? 

-         Я к нему приехала, Алексей.  Не только на войну.

-         Иван  Кольцов жив и здоров! –  Бодро сказал Арсеньев и, заглянув в серо – голубые глаза Серафимы,  добавил. –

-         Ну, давай я тебя  почеломкаю, что – ли, лейтенант Серафима Калинина!

Она сама, перенеся  центр тяжести на пальцы и привстав,  обняла  его и  поцеловала  в плохо выбритую щёку

-         Где он сейчас, Алёша?  Ну, что ты молчишь?  Я смогу его увидеть сегодня? -  

С некоторым испугом спросила она,   не сводя  с  него  глаз.

-         Серафима, давай по порядку! 

Я, сейчас, проведу с вами  инструктаж и  учебные стрельбы.

Потом… Потом  съезжу по своим делам. 

Вернусь сюда. Заберу тебя в свой штаб, в Пули – Хумри.

И мы, оттуда, попробуем    позвонить ему по телефону.

Ты не переживай только. Иван жив  и здоров.

Он,  сейчас, в Крыму.  В санатории, после контузии.

Услышав  про контузию, Серафима,  побледнев, воскликнула. –

-         После  контузии?  После,  какой контузии?  После,  тяжёлой? 

С кровоизлиянием в мозг, или нет? 

Ну что ты замолчал  Алексей.  Говори же, ну.

-         Да, я и сам толком  ничего не знаю, про эту контузию, милая моя.

Неделю назад я навестил его в госпитале, в Кабуле. 

Чувствовал себя он   тогда неплохо. 

Сказал, что его танк подорвался на мине. 

Так, что  ты,  Серафима, успокойся и  чуть – чуть  потерпи.

Но, она, со слезами на глазах, отпрянув от него, недовольно бросила. –

-         Ага.   Понятно!  У танка оторвало гусеницы, а у Ивана  из ушей кровь пошла.

А он  себя чувствует неплохо..

Арсеньев, вновь,  попытался увести её  в сторону от этих печальных событий. -

-    Серафима, как ты сюда попала?

Она, дрогнувшим голосом, не сводя с Арсеньева своих,  выразительных, серо – голубых глаз, повлажневших от слёз,  стала рассказывать. –

-         Попали мы сюда очень просто. Проще не бывает.

В комитете комсомола взяли путёвки, пришли  с Полинкой в военкомат и написали 

     заявления. –

-         Прошу вас направить меня в Демократическую Республику Афганистан, так как я желаю помочь народу Афганистана отстоять завоевания Апрельской революции и построить новую жизнь.

Точка! 

А, теперь, ты Алексей поставил  в моё заявление ещё и вторую точку.

Серафима, передохнув, продолжила. –

А Полина, ещё  и добавила к этому тексту.  –

-         В просьбе  прошу не отказать!

-         Так, что и Полина, здесь? –

Изумился  Арсеньев. –

-    Где же она, Серафима!  Здесь, в этом строю?  Ну, говори, говори.

-         А, как же!  Конечно, приехала.  Только её оставили в ташкентском  госпитале.

Она просила передать тебе, Алексей, пламенный привет и поцеловать тебя, за неё, в небритую, пропахшую порохом, щёку, что я  уже  и сделала.

-         Так!  Стало быть,  Полина моя, сейчас, в Ташкенте! 

Вот это новости!  Спасибо, Серафима Афанасьевна, спасибо за новость. 

Только не знаю плакать или радоваться этому.

Я на следующей неделе вылетаю в Ташкент. 

Вот  там  мы с ней и увидимся.

Серафима, схватив Арсеньева за руку, немного смутившись, призналась. –

-         Мы, с Полинкой, приехали, сюда, к вам! 

К Ивану и к тебе, Алёша. Мы, с ней, как хирурги, сейчас нужнее здесь,  чем там. 

Прости, но это не громкие слова. Говорю,  что душа мне велит!

      

Арсеньев оглянулся  назад.  Майор стоял рядом. –

-         Как же так, майор? 

Они все, у тебя,  за исключением  лейтенанта Калининой,  ни разу не  стреляли   из 

пистолета.

Узнали бы об этом  душманы? 

Ты, понимаешь, что бы  произошло с твоими красавицами – медиками?

-         Догадываюсь, подполковник.  Не маленький. – Ответил  начальник медпункта.

Арсеньев, вздохнув, приказал. –

-         Ты бери одну  шеренгу, а я возьму вторую. 

Видишь, вон у того  каменного выступа   поляночку с полынью и астрагалом.

Веди их туда и организуй  там,  с ними, стрельбы.

А я, проделаю, то же самое, со своей командой. 

Приказываю патронов не жалеть.

Расстрелять обе обоймы.

По, крайней мере, первоначальные навыки в стрельбе они получат и  значит  смогут, себя защитить.

Майор, приложив ладонь к козырьку, ответил – Есть! –

И скомандовал. -  Направо!  На полянку, шагом  марш!

Арсеньев, обведя взглядом свою шеренгу, решил, для начала, познакомиться с медиками.

-         Лейтенант  Калинина! Ко мне! -  Приказал он Серафиме. –

Будешь мне помогать. –

И они пошли вдоль строя.

Все женщины, когда он останавливался возле них, почему – то, называя своё воинское звание,  фамилию и  называли, по памяти и номер своего пистолета.

Арсеньев, вопросительно посмотрел на свою помощницу. –

-         Зачем  кто   заставил вас заучить, наизусть,  номера личного оружия?

-         Наш начальник, майор Зайцев. -   Объяснила ему  Серафима.

Тогда  Арсеньев, остановившись, предупредил женщин. –

-         Номера  пистолетов, знать, наизусть,  не обязательно.

Представляясь называть только своё воинское звание и фамилию.

Во время стрельб Арсеньев поинтересовался у генеральской дочери. –

-         Серафима?  А, тебя, что?  Отец научил стрелять?

Серафима, попросив  подруг, стоявших на огневом рубеже  прекратить огонь,  решительно подошла к скале.   

Поставив, на один из её выступов,  камень, величиной с кулак, она  вернулась на огневой рубеж. 

Затем, ловко  дослала патрон в патронник  и, прицелившись, с первого же выстрела, сбила камень.

Медики захлопали в ладоши. 

А Серафима, расстреляв всю обойму, сказала  Арсеньеву. –

-         Папа меня постоянно брал с собой в тир. Он меня и научил.

-         Благодарю за меткую стрельбу, лейтенант Калинина! –

Поздравил Серафиму  Арсеньев и, вынув из кармана конфетку, подал её ей. –

-         А это тебе, Сервфима,  презент!  За  меткую стрельбу.

Когда стрельбы закончились, рота вернулась на место.

Майор Зайцев, вдруг, спохватившись, засуетился и, испуганным голосом запричитал. –

-         Товарищ  подполковник!  Меня же, теперь, по законам военного времени, расстреляют за то, что я расстрелял все свои патроны.

У меня,  в роте,  не осталось ни одного патрона!  Ни одного

Напрасно я вас послушал, товарищ начальник штаба тыла.

Я, не знаю, что мне теперь делать?  

Арсеньев жёстко остановил его. –

-         Майор.  Отставить панику в  медроте!  Вокруг тебя дамы! 

Никто тебя не расстреляет. Патроны, здесь,   не проблема.  Успокойся

-         Младший сержант! -  крикнул он своему шофёру, который, всё это время, находился в машине. –  

-         Макаров,  ко мне!

Макаров, в считанные секунды, оказался перед ним. –

-         Слушаю вас, товарищ подполковник!

По дороге, в этот момент,  в сторону перевала Саланг, проходила воинская колонна. Арсеньев, показав Макарову на неё, приказал. –

-         Немедленно доставить сюда  начальника этой колонны. 

Скажи ему, что это приказ  начальника штаба тыла армии.

-         Есть! – ответил Макаров и бросился в УАЗик.

Пока Макаров ездил за  начальником  колонны, Арсеньев успел отобедать вместе с медиками в их столовой.

Вслед за ним из столовой, оборудованной в  армейской палатке, наспех проглотив обед, вышла и Серафима. –

Ну, как тебе, Алексей наш фирменный обед? –  Поинтересовалась она  у него.

-         Вкуснее, чем у нас. Это точно. – Признался  он.

Через пару минут к ним присоединилась розовощёкая медсестра, с ясными, как божий день глазами, которая назвала его дядей.

Она, подойдя к Арсеньеву и,   лихо,  козырнув, обратилась к нему. –

-         Товарищ начальник штаба тыла, прошу вас осчастливить меня номером своей полевой почты.

Я хочу написать вам письмо, если вы, разумеется, не против  этого.

Арсеньев, перебросив автомат на другое плечо и, вынув из  планшета листок бумаги,  написал на нём свой адрес. –

-         Но, учтите, медицинская сестра, я человек влюблённый в Полину Фёдоровну.

Есть у нас на земле такая фея.

Тем, не менее, дружеские отношения я не прочь с вами поддерживать только, как  начальник с подчинённой.

Да, а ну – ка дайте мне листок. Я не написал вам номер своей группы крови, как вы просили.   

Чем  смогу, тем  постараюсь быть   полезным  вам.

А, сейчас, извините,  мне необходимо  встречать  начальника   колонны.  

Вон он  подъезжает сюда вместе с  моим  водителем.

Розовощёкая медсестра взяла адрес и, поблагодарив его,  отошла в сторонку.

-         Кто это, Серафима? 

Мне показалось, что ты с ней знакома. Или я ошибаюсь?

Серафима, нахмурив брови, тихо сказала. - 

-         Да,  Алексей!  Я с ней знакома. 

Это Ленка Старикова,  которая  среди бела  дня    чёрной кошкой  пробежала между  мной и  Ваней.

Считай, что она и есть мой чёрный человек.

Не могу понять только одного,  для каких целей,  она  снова, уже здесь,  оказалась рядом со мной?

Арсеньев, оторопело  посмотрел в сторону, отошедшей, уже довольно далеко от них, розовощёкой медсестры. –

-         Странно!  Щёчки розовые.  Глаза ясные, как божий день.

Не чёрный человек, а  прямо ангел небесный. 

А как она  меня обольстила! 

Век живи – век учись!

Вот, оказывается, почему  эту пословицу  так   часто повторяют в наших городах и весях.

Макаров, вернувшись,  подъехал, почти, к самой столовой. 

Вслед за ним, на  ЗиЛ – 130 - м,  прибыл  и капитан, чья колонна замерла, остановившись  на дороге. –

-         Товарищ подполковник, капитан Вишняков, старший колонны, следующей в  Герат, по вашему приказанию прибыл.

Майор Зайцев вышел из столовой и, заметив капитана, подошёл к Арсеньеву.

Арсеньев, приняв  доклад, задал капитану вопрос. –

-         Капитан.  У тебя в обозе найдутся патроны  для пистолетов  Макарова?

Капитан ожидал чего угодно,  но, только,  не подобной просьбы. 

Некоторое время, он приходил в себя.

Когда пришёл, то,  неопределённо пожав плечами, задумчиво произнёс. –

-    Патроны для  ПМ?   Да, вроде бы имеются. 

У меня с патронами идёт несколько машин. Разрешите, я уточню и, если что, пришлю их вам, вот на этом ЗиЛ – 130.

А сколько вам их  надо? 

Майор – медик, повеселев,  ожил. –

-         Чем больше, тем лучше, товарищ капитан.  

Мы, после учебных стрельб, остались без патронов. 

Я за себя боюсь, поймите меня правильно. 

Меня  начальство к стенке за это поставит.

-         Разрешите возвращаться к колонне, товарищ начальник штаба тыла? – Обратился капитан к Арсеньеву. –

-         Разрешаю!  Только найди патроны, капитан.  Я буду ждать.

Арсеньев пожал капитану  руку  и отпустил его.

Капитан патроны прислал! 

ЗиЛ – 130 вернулся  к  ним, загруженый  ящиками с патронами.

В  его  кузове находился ефрейтор.

На виду у всей роты,  ефрейтор, начал выбрасывать эти ящики из кузова.

Вскоре, перед майором  образовалась  целая куча  ящиков.

Майор замахал руками на ефрейтора. –

-         Спасибо!  Хватит, хватит. Довольно, ефрейтор.   Куда нам столько?

 

Арсеньев покинул прелестную роту и    отправился по своим делам. 

Но, часа через два, он вернулся за Серафимой. –

-         Майор, ты разреши мне забрать с собой, эту красавицу,  лейтенанта -  хирурга, Калинину. Я верну тебе её  часика через два.  

В целости и сохранности.  Обещаю.

-         Можете увозить её до самого вечера.  Ведь вы меня просто спасли, вместе со всей ротой.   Вам отказа не будет!

Арсеньев привёз Серафиму в свой штаб, откуда  позвонил в кабульский госпиталь.

 Ему сообщили. -  Майор Кольцов убыл из госпиталя,  пару дней тому назад,  в Крым.

Скорее всего, он, в настоящий момент, находиться или в Баку, или в поезде Баку – Симферополь.

К семи часам  вечера Арсеньев отвёз, расстроившуюся,  Серафиму в подразделение майора Зайцева.  На прощанье он ей сказал. –

-    Серафима,  я с тобой не прощаюсь.  

Ты знаешь мой позывной и как меня найти при необходимости.

Я тебя одну здесь не брошу.  Пока, ты здесь, в Пули -  Хумри,  я  тебя в обиду не дам 

     никому и  буду  к   тебе  постоянно наведываться. До встречи.

 

На обратном пути, его водитель  Николай Макаров не давал ему покоя. –

-         Ну и денёк сегодня нам выпал.

Весь день смотрели кино про красавиц.

У меня, даже, окуляры запотели, от учащённого дыхания.

Даже солнце не хотело уходить, за горизонт, от такого зрелища, товарищ подполковник.

Больше такого кино нам не покажут.  Такое, на войне,  случается  раз в тысячу лет.

Макаров долго  не мог успокоиться, повторяя одну и ту же фразу. –

-         Я, будто в   бане побывал, ей Богу!  Летать хочется после такого цветного кино. 

Ах, какие  они разные!    И  все с  пушками! Вот  это кино!

 

Поезд  Баку – Симферополь, ранним утром, сделал остановку на маленькой станции  Вышестеблиевская, что  в Краснодарском крае,  у самого Чёрного моря. 

До переправы порт  Кавказ  отсюда  чуть более сорока километров. 

В офицерский вагон, в котором находился майор Кольцов, перед самой остановкой, зашёл, друг,  того  самого  механика  – водителя  БМП, который  подорвался на мине, вслед за  экипажем Кольцова.

Познакомились они в госпитале. 

Механик – водитель   Плющенков был родом из станицы Вышестеблиевской. 

Он, разбудив Кольцова,  попросил ему посоветовать, как  сообщить своим родным, которые живут в этой   станице. –

-         Как мне сообщить матери и отцу, что я в этом поезде и еду в Симферополь.

Из вагонов солдат и сержантов ведь  не выпускают. 

Кольцов, подумав,  решил. –

-         Давай поступим с тобой, таким образом. 

Я выйду на этой станции и пошлю к тебе, кого - либо из работников  этой  станции. 

Кто попадётся, того и пошлю.

А ты ожидай в тамбуре  своего вагона.  Понял? 

Кольцов, вышел из вагона,  и,  тут же,  повстречался с  одной  из работавших на станции женщин.

-         Извините, вы  местная?

-         Да.  Я из этой станицы.  А, что такое, товарищ майор? -  

С испугом спросила его   женщина.

-         В седьмом вагоне едет боец, из вашей станицы. 

Плющенков. Знаете такого?

-         Серёга, что – ли?  Как же не знать, коли,  живём рядом. – Обрадовалась женщина.

-         Тогда идёмте со мной. -  И Кольцов  подвёл её к  вагону, в котором ждал солдат.   

Из тамбура, когда они подошли к  седьмому вагону, раздался радостный крик. –

-    Тётя, Валя!   Я Сергей  Плющенков. 

Еду в Крым после ранения. Передайте родителям, чтобы они, догнали  наш поезд по  дороге в порт  Кавказ.

Сам я  не могу выйти  из вагона.  Не положено мне.

 Не забудте. Поезд  Баку -  Симферополь Вагон седьмой.

И в этот момент состав тронулся с места.

Женщина, ускоряя  шаги,  кинулась за ним. –

-         Сергей!  Я передам, передам.  Тебя догонят. Держись, Серёга!

В ответ она услышала. –

-         Скажите отцу и матери, что я жив, здоров.  Отделался лёгким ранением.

Так, пустяки. Уже  всё зажило!

Да и передайте  в школу маме    Саши Пряникова, что он жив и здоров. 

Скоро приедет домой из Афгана.  Пусть не беспокоится. 

 

Вскоре, Кольцов  оказался в военном  госпитале, в Симферополе,  на реабилитации.

Однажды,  уютным, ласковым утром он вышел из корпуса  и остановился у огромной  клумбы с цветами. 

Где - то, здесь, совсем рядом, выкатывало  на  берег  свои бархатные валы  Чёрное море.

На  Чёрном  море он ещё не бывал.

Ему захотелось, преодолев пространство  и время, оказаться на его берегу. 

Он находился в санатории  министерства обороны уже пять дней.

И, все эти пять дней,  он представлял себе такую картину.

Он стоит на берегу тёплого Чёрного моря.  Грозные валы, разбиваясь о камни, пытаются докатиться до берега. 

Ветерок, подхватив, мириады алмазных капель, порождённых страшным  ударом волны о скалу, разносит  их  по окрестностям.

И вот из этого облака к нему из моря, словно русалка, выходит Серафима.

Белые  чайки, на фоне небесной синевы и изумрудных  берегов, казались, какими – то,  бумажными самолётиками, которых он запускал в небо,  ещё в детстве.

Лишь, только, их истошные крики,  напоминали ему, что это не так! 

Его самолётики давно улетели за бурные реки и высокие горы.

Вдруг, кто – то, окликнув, вывел его из  этого отрешённого состояния. –

-         Кольцов. Майор.  

Ты, куда  пропал?   Бегом   к главврачу. 

Через час тебе будут звонить.

Это известие принёс ему подполковник  Степаненко, с которым Кольцов делил комнату в санатории.

-         Этот звонок  такого   шухера  у главврача наделал, будто звонили из  самого Ц.К. 

У тебя  там свои люди, что – ли, имеются?

-         Имеются!  -   Усмехнулся   Кольцов.

Сейчас, без своих людей в Ц.К. не проживёшь, подполковник. Такое вокруг творится.

Через час, ему действительно позвонили.

Звонил, как он и ожидал, Арсеньев. –

-         Иван, привет с  высокой горы.

Ты на месте?  Жив, здоров,  Иван  Кольцов?  

Тогда  вручаю тебе Серафиму. 

Обнять тебе её не удастся, но,  встретиться  с ней в тропосфере  на пару минут и 

поговорить  ты с ней можешь. 

Держись, майор, зубами за родные  крымские  скалы и не  упади в море от  радости.

Кольцов, изменившись в лице, машинально переспросил. - 

-         С какой  Серафимой! 

Арсеньев, ты,  что,  уже бросил якорь в Калинине? 

А в трубке уже  жужжала его Пчёлка. –

-         Ваня,  Ванечка, милый! 

Как ты себя чувствуешь?  Последствия от контузии тебя не беспокоят.

Не пропускай процедуры.  Пройди курс реабилитации полностью. 

Помни, что я живу для тебя.  Помни это всегда и не забывай.

Моё солнце, моё  будущее  это ты,  Ваня.  Я тебя люблю!

Тебя должна, на днях,  навестить  моя мама.

Кольцова,  вдруг, будто укусил комар. 

Он, вздрогнул, осенённый неожиданной, страшной догадкой. -  

-         Серафима в Афганистане!  Она там!

Пчёлка, как ты туда попала.  Ты, в Афганистане?  Зачем ты это сделала?

-         Ваня, родной. Я приехала  не на войну.  Я приехала  к тебе.

Потому, что Пчёлка без, своего  цветка – не пчёлка, а оса! 

Отныне, я  всегда буду   с тобой. 

Куда  ты, мой  цветочек  – туда и я! Я тебя жду и люблю!

Всё!  На высокой  горе выключили связь.

Но,  Кольцов, продолжал посылать в трубку. –

-         Пчёлка, ты в Афгане?  Ты в Афгане?

               Главный врач подошёл к нему и,  забрав  у него трубку, бросил её, на рычажки.

-         Так ты, майор, что,  говорил  с  дворцом самого Амина!

Однако, паря, ты даёшь!  Высоко ты  звонил. 

У меня там, тоже, сын находится. 

Месяц  уже, как  от него нет писем.

Ну, что, же, будем дружить, раз тебе  из дворцовых покоев звонят.  Будем  дружить!

Так, что ты  мимо не пробегай.  Мы потом с тобой  побеседуем.

А сейчас, плыви, в свою гавань. 

Там, у дежурной по этажу, тебя ожидает,  не женщина, а  белокрылая каравелла. 

Вот это женщина!  Несмотря на годы, очень ослепляет! 

Может,  это мать твоя приехала  к тебе?

Кольцов, не дослушав его, стремительно вышел из кабинета. 

 

               На  его этаже, возле дежурной, сидела на  диванчике Мария Ивановна.

Она, действительно, в своей блузке и юбке белого цвета, выглядела ослепительно.

Здесь, же,  рядом с ней, стояло несколько коробок с гостинцами.

Увидев  Кольцова,  она, словно  пушинка, поднятая   бурей,  поднялась  и пошла ему навстречу. –

-         Ванечка, твоя Пчёлка покинула меня с Афанасием Северьяновичем.

Она улетела, вслед за тобой,   собирать нектар  с афганской  верблюжьей  колючки 

для защитников апрельской революции. 

Она, сейчас летает  и ждёт тебя в долине Пули – Хумри, вдоль речки, между трёх  водяных мельниц. 

Она там  ждёт тебя, Ваня!  И очень страдает, оттого, что тебя нет с ней.

И слова Богу, что её там, пока,  взял под опеку Алексей. 

Сестричка  же  твоя, не долетев до этих  колючек, присела на урючину  в ташкентском госпитале.

Ей там, на  этой  урючине  - закорючине тоже,  как я думаю,  не сладко.

Но, мы, с отцом,   их, благословив, отпустили с миром и надеждой на лучшее.

               Она обняла  Кольцова и,  расцеловав  троекратно, предупредила дежурную. –

-    Степанида Сергеевна, вы мне  моего зятя не обижайте и, по утрам,  посторонних  предметов женского рода, к нему в  номер не пускайте!        

 

 

                                                       Глава   тринадцатая.   

 

 

 

 

 

                                               КОСТОЧКА С ИЗЮМИНКОЙ.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Врач – хирург  медицинской   роты  сто девяносто первого отдельного мотострелкового  полка  сороковой  армии, дислоцировавшегося в Пули – Хумри, лейтенант медслужбы  Серафима Калинина, получив назначение, приступила к исполнению  своих  прямых обязанностей.

С этого дня началась её служба в Пули - Хумри.

Командир  медицинской роты капитан  Борщевский проводил инструктаж и знакомил её со своим  хозяйством. –

-         К сожалению, Серафима  Афанасьевна, должен вам признаться, что у меня в роте некомплект.

-         Понимаю вас, товарищ  капитан. -  Выразительные,  серо – голубые глаза Серафимы, выражая  спокойствие, с интересом разглядывали командира медроты. –

-         Это обычное  дело! 

На войне, как всегда  не хватает  врачей и патронов. 

И большой  у вас некомплект, товарищ капитан?

Капитан,  чуточку помедлив, признался. –

-         Вдвое  меньше, положенного  по штату.

С вами, теперь уже, четверо хирургов    терапевт, стоматолог и анестезиолог.

Так что, товарищ лейтенант Калинина, имейте  в виду, вам, как и другим  врачам, кроме своих прямых обязанностей,  придётся  выполнять ещё и обязанности палатного врача.

Я   работы не боюсь, товарищ капитан. - 

Скорее  из вежливости,  сказала она  капитану. -

-         Я, уже познакомилась со многими  вашими сотрудниками.  А с фельдшером, прапорщиком,  Любой  Васильевой, мы, даже,  успели  подружиться.

Капитан, извинившись, на пару минут заскочил в палатку, где находилась  аптека. Вернувшись, он продолжил. –

-         Это, как вы поняли, наша полковая аптека.

Кроме тех, кого я вам назвал, у нас в штатах начальник аптеки,  рентген – техник,  санинструкторы и двое водителей санитарных  машин.

-         А вы, не могли бы, в двух словах, рассказать мне о себе, товарищ  капитан? - Попросила  она  командира роты.

-         Да, хоть в трёх словах!  Почему бы нет -  Обрадованно воскликнул он. -

Закончил медучилище.  Затем четыре курса  Челябинского медицинского института. Потом,   следом, военно – медицинский  факультет Томского мединститута.

Были планы  поступать в интернатуру по хирургии, но…

В общем, закончу её после войны.

Я ведь должен был попасть в военный госпиталь в Кандагар.

Но.. Попал вот  сюда.

В Кандагаре развернули крупный госпиталь со штатами  медперсонала 90  человек.

Это и военные врачи, и  командиры отделений хирургии, и терапии, и спецов по инфекцтонным болезням.

Кстати говоря,  мы военные врачи, работаем здесь без выходных и праздников.

И днём и ночью.

Здесь, в Афгане собраны лучшие врачи страны.  Заявляю вам со всей ответственностью.

У нас имеется и инфекционное  отделение, блок интенсивной терапии, где находятся тяжёлые больные брюшным тифом и малярией.

Больных часто привозят к нам в бессознательном состоянии.

И мы делаем всё, чтобы облегчить их  боль и страдания

Прошу прощения за, излишнее любопытство, Серафима Афанасьевна, ваше  протеже, начштаба  тыла подполковник Арсеньев, вам кто?

Сват, брат или просто  знакомый?

Серафима, остановившись, недовольно произнесла. –

-         Разве для того, чтобы попасть на войну, протеже нужен?

Капитан, поняв, что, сам того не желая, обидел своего нового хирурга, поспешил оправдаться. –

-         Ну, конечно, конечно не нужен. 

Я  не совсем правильно вставил это слово в предложение, употребив его  в позитивном смысле.

-         Да я  не в обиде на вас, Александр  Александрович. –  Успокоила его Серафима.

Он мне  не сват и не брат!   Он друг моего  жениха! 

Мой будущий муж, где – то, под  Гератом, наскочил  на своём  танке на мину. 

Он у меня танкист, командир роты. 

После динамической контузии, сначала был направлен в госпиталь в Кабул, а потом на 

реабилитацию в Крым.

Я, собственно говоря, и приехала сюда, к нему на эту высокую гору, чтобы разделить с ним все семь бед на  один обед!

Только, капитан, не  думайте, что  я лукавлю. Это сказано  от души.

               Хирург Калинина, после этих  громких слов,  поправила  гимнастёрку и  пояснила. –

-         Такова у нас  семейная традиция.

Более того, мама моя считает, что жизнь прекрасна, когда она опасна.

И в этом постулате есть своя  косточка,  с изюминкой внутри, при  всех его  спорных  плюсах и минусах.

 -    Звучит! – Встрепенулся  капитан. –

Тем более, когда это утверждает женщина. Я преклоняюсь перед  железной логикой вашей матушки.

Я, и сам не раз, размышлял об этом. В этом  утверждении есть, есть своя косточка с изюминкой, Серафима,  свет Афанасьевна!  Есть!

Женщины  с такими  строгими принципами   могут происходить или из  среды  революционеров,  или из  семьи потомственных военных.

-         Вы угадали, капитан.  Или, вернее сказать,  логически вычислили. 

Да, мои  родители имеют именно  такие  корни.

Мой папа, действительно, кадровый военный!

В проницательности, вам,  Александр  Александрович, не откажешь.

Серафима, кивнув головкой, в знак приветствия,  фельдшеру полка Любаше, которая промчалась мимо них и скрылась в палатке, со стационарными больными, и, подождав, когда утихнет шум, от садящихся, неподалёку, двух  Ми -  8 - х, закончила свою мысль. –

-         Но, вы, при этом, не можете не согласиться со мной в том, что жить с такими принципами, можно только в том случае, если вы, утверждая это, способны раскалывать эти  самые косточки, чтобы добыть  это зёрнышко, эту самую изюминку!

-          Безусловно!   Абсолютно, с вами  согласен. За свои  слова надо отвечать, подтверждая их делами. 

Без косточки с изюминкой,  в человеке нет главного. Нет принципов. 

А  раз нет принципа,  то  нет  в нём и твёрдости! 

Без принципов, человек бесформен и бездуховен, и, стало быть,  не способен к борьбе за себя и, рано или поздно, станет добычей    ветра.

Куда ветер, туда и он!

-    Человек  это принцип!  -   Любила  повторять моя  мудрая бабушка Анна  Ивановна.

Сказав это, Серафима остановилась у палатки  с ранеными и больными. –

-         Спасибо, вам  товарищ  капитан, за вводную, ознакомительную лекцию и приятную беседу. 

Мне пора возвращаться к обязанностям палатной  сиделки.

Командиру медицинской роты так не хотелось с ней расставаться,  что он  попытался задержать её вопросом. - 

-         Товарищ,  полковой  хирург.  А, что ещё вам говорила ваша мудрая  бабушка?

Серафима, понимая,   что капитан  увлёкся  ею  и  готов  кинуться к подножию её    молодости и красоты, с апломбом, присущим молоденьким и неопытным женщинам, только – только, распрощавшихся с  юностью,  назидательно сказала. -  

-         Хорошо, капитан.  Мы, изредка будем  с вами  философствовать. 

Но, учтите!    Цветы  мне дарить не надо. 

У меня муж!  Это его обязанность.

И  учтите.   Я молодая, но  строгих правил.

Чёрный кот мне дорогу,  уже,  перебегал!

И я  попала  в такую грязь, что и вспоминать не хочется.

Серафиме шёл  двадцать  шестой год.  И ей, вдруг,  захотелось  покуражиться перед своим начальником.

Она, вынув из кармана  гимнастёрки маленькое овальное зеркальце и, окунув свои серо – голубые глаза, в пылающее  огнём  зазеркалье, тряхнула головкой и проявила милость. –

-         Ну, хорошо, капитан.  Я вас понимаю. 

Будьте  моим оруженосцем  и ангелом  хранителем  одновремённо! 

Можете воспринимать это, как  мою милость.

Серафима умышленно произнесла вместо буквы о,  букву ё, чтобы покуражиться и  утопить,  в этом непринуждённо – развязанном  состоянии, хотя бы несколько минут войны, которая, каждый день, с утра  до ночи, заглядывала ей в глаза и устрашала.

-         Извините  меня,  капитан, но более минуты я вам уделить не смогу.

Мне пора идти. 

Я отлично  помню, как моя бабушка говорила. - 

-         Принципы!  Это основа. 

Есть у человека принципы, значит,  есть и косточка, куда он положит на хранение, в конце жизни, эту самую изюминку или свою мудрость, накопленную им  в  страданиях, трудах и  редких радостях земного бытия.

 

   

 

Арсеньев собирался вылетать в Кабул.   

Он, уже подошёл к своему, готовому к вылету вертолёту, как рядом приземлились два Ми - восьмых, следующие курсом из Кундуза в Кабул.

Пилот -  командир его вертолёта майор Краснов, доложив ему о готовности  к вылету, сообщил. –

-         Товарищ подполковник, пока вас не было, ко мне, с просьбой,  обращались два афганских партийных функционера.

-         Что за функционеры?  -  Посмотрел на  командира  Ми – 8  Арсеньев. –

И, зачем  же они подходили? 

А,  кстати, где   же они? -  Стал оглядываться  Арсеньев.

-         Они везут  партийную кассу в Кабул.  Это партийные взносы членов  НДПА, со всей провинции.

Там груз,  ого - го!   Семь или восемь мешков  с афгани!

Я им, естественно, без  вашего   разрешения,  отказал. 

Конечно, мы бы их  с афганскими денежками,  мигом  домчали до  Кабула,  но …

Арсеньев,  не  найдя поблизости ни,  денег,  ни  самих  функционеров, пожав плечами, спросил  у Краснова. –

-         Ну  и куда  же они подевались?  Где они?  

Краснов показал на один из вертолётов прилетевших из  Кундуза. –

-         Вон где.  Загрузились к соседям со своими   денежками. 

Загрузились и заперлись, на всякий случай.

-         Ну, тогда, что  – по коням, майор. – Приказал Арсеньев. -

-         Вылетаем.  А эти пускай за нами   следуют  со своими партвзносами.

Вертолёт поднялся и взял курс на Кабул.

Следом за ними, с  задержкой на  несколько минут,  поднялись в воздух и оба кундузских  вертолёта.

Когда они набрали высоту, бортовой техник прокричал  Арсеньеву на ухо. –

-         Командир.  Как – то, они  странно себя вели, эти вертолётчики. 

То торопились. А, когда взяли на борт бабки, закрыли рты и  двери.

Будто  специально ждали, чтобы мы   улетели в  Кабул  без них.

Как бы не сбросили они эти мешки на головы моджахедам. С кем нам тогда  тут воевать придётся, а? 

Ведь все моджахеды  спятят  тогда от сотрясения мозга.

А мы в колонну по четыре и по домам!

Арсеньев, сжав пальцы  в кулак,  показал  борттехнику большой палец и крикнул. –

-         Да, дай бы  Бог, чтоб так и  произошло, как ты говоришь!  

Тебе,  Егоров, померещилось.  Забудь об этом.  У нас и своих  проблем хватает.

Ладно.  Я, пока, покимарю. Раз есть возможность,  попробую отдохнуть в этом шуме и грохоте. 

И,  Арсеньев стал натягивать  на голову  лётный шлемофон.

Внизу  лежали горные  вершины и ущелья. 

Командир экипажа, прижимая  машину, как можно ближе к поверхности земли и, обходя возвышенности, откуда по ним могли стрелять  душманы,  вёл вертолёт к месту назначения.

 

В  кабульском аэропорту Арсеньева должен был встретить полковник Кудряшов.

Они  приземлились и,   дождавшись, когда остановятся винты, открыли дверь.

Первым  начал выходить из вертолёта  Арсеньев.

Почувствовав под своими ногами  бетон,  он поднял голову и не мог поверить своим глазам:  его плотным  кольцом обступили сотрудники афганской  контр разведки ХАД и офицеры КГБ.

Мгновение – и на запястье  правой  руки  Арсеньева, защёлкнулись наручники.

Арсеньев, возмутившись, попытался вырваться из цепких объятий спецслужб. –

-         Отставить, ребята.  Нам ваши браслеты ни к чему.

Я начальник штаба тыла подполковник Арсеньев.  Прошу объяснить, в чём дело?

-         Мы, знаем, кто вы. Придёт время,  объясним. – Услышал он.

То же самое было проделано и  с другими членами экипажа.

 А вот  лейтенант Егоров, борттехник  Ми – 8,  когда арестовать попытались и его, загнул таким многоэтажным матом и, вырвавшись из рук сотрудника ХАД,  успел выхватить из кобуры свой ПМ и заскочить в     вертолёт.

Оттуда, угрожая пистолетом, он потребовал объяснения. –

-         Орлы. Я цепи на себя  надеть не дам. Я не преступник и не моджахед.

Сунетесь в  вертушку,  открою огонь на поражение.

По крайней  мере,  в корову с пяти шагов я, даже под мухой, попаду.

-         Ты, технарь.  Убери ствол в сумку. 

Мы вас только допросим и,  кое  -  что,   выяснив,   раскуём.  

-         Я догадываюсь, кого вы здесь ждёте.   У нас  чувалов с деньгами не было.  И нет.

Они  летят в  следующем за нами вертолёте. 

Не тех вяжите.  Мы, здесь, ни при чём.

-         Вот оно, в чём дело? -  Вырвалось у Арсеньева. –

 -    Господа, контрразведчики. Лейтенант говорит вам правду. Мешки с партвзносами  

     летят в другой  машине.

В этот самый  момент, к  задержанному экипажу подошёл полковник Кудряшов. –

-         Я подтверждаю, что это начштаба тыла подполковник Арсеньев.

Он,  и его экипаж,   к  этому  делу  не  причастны.  

Я заявляю об этом,  совершенно ответственно. Прошу  немедленно всех освободить.

Командир группы захвата из КГБ, примирительным тоном, предложил. –

-    Давайте не будем пороть  горячку.  Пусть ваш технарь   уберёт  ствол и  выйдет из своей   керосинки на свежий воздух с    ручками на  затылке.

Когда прибудут эти борты, о которых вы  говорите?

-         А, вон они показались. -  Обрадовавшись,  воскликнул Арсеньев.

Командир группы КГБ, увидев  подлетающие  к аэродрому вертолёты, скомандовал. –

-         Всё.  Тихо.  Без  паники. Ждём.

На войне  человек  человеку волк.  Если  деньги у них, если  это они позарились на партвзносы, то мы вас всех  сразу освободим.

-         Обещаю!

Вертолёты сели,  один за другим, метрах в   двадцати от них.

Когда из   машин  вышли экипажи, их сразу же,  блокировали. –

-         Стоять!  Ни с места.  Где  мешки  с дензнаками и два члена НДПА?

Командир первого экипажа, сразу же, заявил, что  непричастен ни  к мешкам с деньгами, ни к  членам афганской партии. –

-         Трясите второй экипаж.  Я ничего не знаю.

Второй экипаж  заявил то же,  что и первый.

Тогда   группа захвата направилась к вертолётам.

Мешки с деньгами были обнаружены в кабине второго вертолёта.

Но афганских партийных функционеров в машине не оказалось.

Оба экипажа,  тут же, были задержаны.

Арсеньев  с полковником   Кудряшовам  отправился  в штаб  сороковой  армии.

Там,  им обоим, один из офицеров особого отдела КГБ,  бывший  сослуживец Арсеньева по  Чирчикскому  танковому  училищу, подполковник   Зенков, попросив, не  разглашать эту  информацию, в виду её  закрытости,  рассказал, что  же произошло в воздухе. –

-         Взяли они на борт этих двух афганцев с партийной кассой, подскочили и пошли на Кабул  параллельными  курсами.

Всё  идёт, как говорится,  в штатном  режиме.

Где – то,  за Салангом,  экипаж одного  из  Ми – 8 заметил,  что из летящего  рядом вертолёта,  выпали  два человека.

               Разговор происходил на свежем  воздухе.

 Подполковнику,  только  что, удалили  больной зуб и он, держа  ладонь  на щеке,  время от времени,  сплёвывал сгустки крови на землю.

Слушать его  было не просто.

Боль и  кусок ваты, наложенный на десну,  на место вырванного зуба,  придавали его речи особый колорит,  украшенный своеобразными  трелями и руладами.

Ведя свой монолог в быстром  темпе, колеблющимся и дрожащим голосом, подполковник, будто певчая  птица,  виртуозно переходил от рулад к  трелям,   с переливчивыми и дрожащими  звуками, порой умолкая на целую минуту. –

-         В общем, по пути,  команда вертолёта избавилась от своих попутчиков, выкинув их из машины.

Заметив  выпавших людей, командир  второго вертолёта запросил по радиосвязи. –

-         Эй, вы, на вертушке!  Что у вас  там происходит? 

У вас выпали из кабины  два человека.

Командир  первого экипажа  избавившегося от партийных  функционеров,  тут же,  вышел на связь. – 

-         Ау,  соседи!  Командир борта  07 на проводе. 

Точно! У нас два человека, по неосторожности, вывалились из  вертушки. 

Как это произошло, мы и сами не  поймём,  поэтому  помалкивайте.

Вам,  же самим, лучше будет.   Это не наше дело

Всё.  Конец  связи.

Зенков, сделав очередной перерыв, замолк, поглядывая на  слушавших его старших  офицеров.

Полковник Кулешов, выбросив нецензурную  фразу, возмутился. –

-         Так, допускаю, что они избавились от этих  партийных  функционеров по пути.

Но, вы то, как об этом  узнали? 

Вам  то, откуда про это стало известно?

Конечно, вы глаза и уши державы, но всё же?

-         Да.  Каким образом, эта информация  докатилась до особого отдела? -  Удивился и Арсеньев, которого это сообщение тоже возмутило до глубины души.

Зенков, вынув платок, обтёр им свои губы и подбородок. –

-         Моя мать, царствие её небесное,  в таких  случаях,  воины -  интернационалисты, всегда говорила.  –

Нет, Юрка, что  бы там не говорили, есть Бог на  небе, есть он там! 

Попомнишь, мои слова, сынок. 

Так вот.   Удовлетворяю ваше любопытство.

Один из выброшенных  афганцев,  угодил в  большую  копну  сена. 

Переломал  руки и ноги, но  остался  жив!

А второй разбился насмерть.

Тот, который упал в копну сена и сообщил, подбежавшим к нему людям, о том,  что с ними произошло в воздухе.

Те бросились в  местную администрацию и  доложили  властям. 

Ну, а   они уже,  по рации  связались  с Кабулом.

И  уже после этого в штаб  сообщил командир  второй вертушки, заметивший  выпавших людей.

Не захотел он этих грязных  денег.

И правильно сделал, что не захотел и, что  доложил  своему командованию.

Вот такие  пироги нам сегодня испекли эти вертолётчики на обед и на ужин, товарищи штабные работники сороковой армии.

Подполковник  Зенков,  закончив последнюю руладу, махнул рукой и пошёл прочь  от  Кудряшова и  Арсеньева. –

-         Всё.  С меня достаточно.  Я ухожу!

 

Вечером, того же дня Арсеньев вылетел на свою базу в  Пули – Хумри.

Уже, на аэродроме, к нему  подошёл  командир  кундузской  десантно – штурмовой бригады  полковник  Плохих. –

-    Алексей  Владимирович!   Привет от  кундузцев. 

Ты,  к  себе, в Пули – Хумри?   И мне  пора  домой, в Кундуз  В  свои пески и предгория.. 

Подкинь меня, хотя бы, до  Пули – Хумри.

-         Садись.  Мы  сейчас  уже вылетаем. Вовремя ты меня перехватил. 

Я тебя довезу до своей ставки, а  на  завтра я планирую  вылететь в Кундуз.  

Так, что тебе  повезло.   Я тебя и  доставлю  в родимые  пески и предгория. 

Вовремя ты меня перехватил, полковник..       

 

В  Пули  - Хумри  Ми – 8  приземлился, когда  уже  начало  смеркаться.

Арсеньев и Плохих покинули машину. 

Начальник  штаба тыла, прощаясь с лётным экипажем, стиснул ладонь борттехника Егорова и  похвалил его. –

-         Будь,  бодрей,  герой -  Сергей.

Я   не знал,  что ты такой смелый.   Теперь, после  геройского случая в Кабуле, будем 

друзьями.

Ты самый смелый из нас!   Мыслишь  скоро,  Сергей Егоров.  Молодец!  Хвалю!

Но,  своим стволом, ХАД и КГБ,  больше,  не пугай.

Они  тоже умеют  стрелять.  

У них   на боку тоже  висят  не огурцы,  а   аргументы с патронами.

А то,  что ты смотришь на жизнь,  сквозь прорези  прицелов и  бойниц  БТР и танков, 

это правильно! 

Ну, давай!  До встречи.  

               Полковник  Плохих, когда они  стали приближаться к  огромной армейской палатке, в которой размещалась  офицерская  гостиница, решив переночевать  в ней, попытался  покинуть Арсеньева.

Но, Арсеньев его остановил. –

-    Куда, ты?   Я, тебе, найду место для ночлега у себя в штабной машине.

Пошли, пошли. Никаких гостиниц.  Ты мой гость.

Только,  давай  вначале, зайдём в столовую и  перекусим.

Запьём  макароны,  по – флотски,   горячим чайком.

-          Пошли, начштаба, раз  такое дело! 

Перекусим и  на боковую.

Из столовой, на встречу им, вышел офицер.

Арсеньев, тут же, остановил  его. –

-         Подполковник!  Ильин!  Задержись на минутку.

Офицер, поздоровался  с ними и  густым басом пропел. -

-         С благополучным  возвращением из Кабула!

Извините.  Простуда.

-         Спасибо. -  Поблагодарил   его Арсеньев и спросил. –

-         Ну, как у тебя,  дела  с детским домом? 

Подполковник  Ильин, вскинул  руки  и,   будто  бы,   раздвигая ими,  сгущающиеся  вокруг   сумерки,  с  лёгкостью,  присущей только  прирождённым  оптимистам,  своим басом,   словно   на проповеди,  пропел. – 

-         Дела  яко по маслу, товарищи командиры. Это будет первый  детский дом,  во всём Афганистане, где я поселю, вместе с афганскими сиротами,  настоящий социализм.

Взрослым,  здесь этот социализм, как показывают события на  театре  военных  действий, пока не  всем потребен!

Затем они, распрощавшись, козырнули,  друг другу,  и разошлись

Арсеньев,  в  след  Ильину, подражая его голосу,  выдал  похвальную  оду. -

-         Зело борзо вы роботаете на своём  поприще подполковник!

Хвалю за усердие!  

Я для вашего детского дома   выбью мебель и оборудование.

Ильин, приостановив свой  стремительный ход,  обернувшись,  пробасил. –

-         Премного благодарен!  Не  токмо ради своего живота тружусь, но ради детишек сирых.

Когда  Ильин растворился в  пули – хумринской  мгле,  Арсеньев, тронув  полковника Плохих за  локоть, сообщил ему. –

-         Вот так – то, товарищ командир  десантно – штурмовой бригады! 

Мы, ы Афганистан, пришли,  не  как  грабители оккупанты, а как  строители новой жизни, для этих нищих и обездоленных людей.

Нет, что ни говори, а пришли мы сюда с добрыми намерениями.

А, теперь, они пускай сами выбирают!  Мы, или американцы!

К сожалению, здесь побеждает американская пропаганда.

Я это  уже чувствую.  Афганцы  такие же простаки, как и мы, русские.

И американцы поймают  их на свою удочку и жвачку. Это старый приём, когда простаков ловят на красивую обёртку.

А когда они поймут, что внутри конфетки и не было, будет уже поздно.

Мы закроем занавес и уйдём со сцены, а  сюда пожалуют Соединённые Штаты.

А, потом, они покажут всему миру, как надо умиротворять непокорёный никем 

афганский народ.    

Вот, увидишь, полковник!  

Пройдут годы, а может быть и десятилетия,  и  афганцы вспомнят нас  добрыми  словами, несмотря на  всю эту стрельбу и насилие.

Вспомнят!  А, может быть, ещё, и позовут  сюда снова!

Ну, да ладно. Мы, так можем остаться и без  макарон,  по – флотски, без чая.

Пошли, в закрома  родины.

Да, кстати. -   Остановился  Арсеньев. –

Ты знаешь, чем  занимается  подполковник  Ильин?

Полковник  Плохих только   неопределённо пожал  плечами. –

-    Как, это чем?   Строит здесь детский дом для афганских сирот!

Арсеньев, отрицательно качнул головой. –

-         Детский дом он строит по партийному поручению.  То, бишь, занимается им на общественных началах. 

Этот подполковник   у меня  в штабе тыла  оформляет скорбный  груз – 200. Вот так!    

После ужина они,  оба, зашли в медроту.

Серафима смогла  уделить им  всего  лишь, несколько  минут.

Она вышла к ним   из  перевязочной  в белоснежном  халате и  шапочке. –

-         А, я сегодня, тебя  Алексей, уже и не ждала. 

Рада видеть тебя.  Ты меня не  забывай и заходи  почаще ко мне.

Арсеньев  представил ей  полковника  Плохих. –

-         Знакомся.  Это мой друг. Командир  ДШБр полковник Плохих.

Серафима подала им свою белую пухлую ручку. –   Серафима!

-         Только прошу не лобызать,  господа полковники.  Я не стерильна.

-         Ничего!  Мы заразы не боимся. -   Плохих, припав к её ручке, выпрямился и  воскликнул. –

-         От всей  своей  ДШБр.  Многия  лета вам мадам и  вечной красоты.

-         Хорошо!  Принимаю ваши пожелания, полковник, но  прошу пояснить, что такое ДШБр и с чем его подают на ужин медикам?

Когда вы это слово  произнесли,  у меня  будто мороз по коже пошёл.  Бр – р –р.

Арсеньев расхохотался. –

-         Когда эту  абракадабру слышат бандиты, у них не только мороз по коже  идёт,  но и  ноги сами начинают бежать. 

ДШБр,  Серафима, это  десантно -  штурмовая  бригада.  Это гроза для  бандитов конных и пеших.

-         Понятно!  Тогда, будем знакомы, полковник. – Улыбнулась Серафима.

Арсеньев стал  пояснять. –

-    Это жена  Ивана Кольцова.     Я тебе о нём  рассказывал.

-         Да, да.  Тот самый  танкист, который сейчас в  Крыму,  в госпитале. - 

Вспомнил полковник Плохих. –

-         Но, мы  вас, прекрасная  Серафима, просто так не отпустим.

Плохих открыл свой  баул и, покопавшись в нём, достал красиво упакованный парфюмерный набор. - 

-         Мой командир  четвёртой роты капитан  Хабаров, несколько  дней назад, разгромил караван с оружием под Багланом и, среди мин и патронов, обнаружил эти флаконы.

Предупреждаю! Всё это, вполне,  безопасно!  Всё проверено.  

Пользуйтесь на здоровье,  прекрасная жена майора Кольцова. 

А, мы, на вас,  с Арсеньевым, будем любоваться и завидовать  майору Кольцову.

Полковник  Плохих  вручил, смутившейся  женщине  набор и добавил. –

-         И не только за вашу  восхитительную  внешность! 

Вы, для меня,  как советская  декабристка! 

Вы, не убоялись и поехали за своим мужем не в Сибирь за богатым дворянином, а в Афганистан под пули  за рабоче  –  крестьянским парнем.

-         В Сибирь,  в ссылку, отправились  французские жёны русских повстанцев – офицеров.

Далеко им было ехать,  во глубину сибирских руд, но не так опасно!

Вы, же,   повезли свою красоту   в глубину  алмазных россыпей, на чужбину и на войну.

Слава  вам и хвала за это!   

 

               Поздно вечером, когда Арсеньев, с полковником,  устроившись на  ночлег в штабной машине,  уже засыпали, начальник  штаба   задал ему  вопрос. –

-         Полковник.  А как там  твой капитан Хабаров?   

Он героем Советского  Союза  у тебя ещё не стал?

Плохих, перевернувшись в темноте на спину,  откашлялся и  сказал. - 

-         Пока,  не стал.  Но,  станет, я надеюсь! 

Воюет он храбро, с выдумкой, не как другие. 

Пули его, пока, стороной облетают.

Бывают у него, конечно,  по молодости, и чудачества.

Когда он разгромил этот караванчик  с оружием, то,  переловил, отбитых у душманов коней,   посадил   на них своих бойцов  и принялся обучать их  верховой езде и  кавалерийским  атакам.  В бою всё пригодится.

Плохих, тяжело вздохнул и,  поправив подушку под головой, продолжил. –

-         Посадил.  И  носятся они по долине, между горами, отрабатывают приёмы.

Безусловно,  дело это нужное!  А, как же!  С конными  бандами  нам постоянно приходится  сталкиваться.

Да, тут, как  на грех, наша  авиация возвращалась на  кундузский аэродром после боевого задания.

Прошли вертолёты  Ми – 24. 

Лётчики видят -  в долине конники!  Откуда?  Что за банда?  Естественно, приняли бойцов  хабаровких за душманов. 

Вертолётчики, увидев конницу, запросили нашу  авиацию и дали  командованию координаты для штурмовиков  Су -  25.

Те, не  заставили себя долго ждать,  и  были,  тут, как тут!  

Загрохотали взрывы.  И пошло, поехало.

Арсеньев, несмотря на то,  что его  одолевал сон,  дослушал полковника до конца. –

-         Хорошо, что  капитан, во время,  убрал свою роту за скалы и укрытия и вышел на радиосвязь с авиаторами.

Хорошо, что  всё обошлось без  потерь, благодаря его  оперативности.

Командир ДШБр, зевнув, закончил. –

-    Хорошо,  что всё обошлось!   Дров бы там они наломали тогда!  

Эти  штурмовики Су – 25,  скорее всего,  были из полка полковника Руцкого.

А они воевать умеют, как и сам их командир!  

Ну, всё.  Я засыпаю.  До утра, Алексей  Владимирович! 

Красивая эта  Серафима!  Я, такой мадонне, первый раз ручку поцеловал.

Нет!  Есть в этой красавице косточка с изюминкой! 

Она, эта Серафима, видать,    крепкий орешек. 

Не завидую я твоему  другу  Кольцову.  Ох, не завидую.  Эти декабристки, знаешь   какие?  Им палец в рот не клади.  До локтя руку откусят.

У  такой красоты железные челюсти и зубы, как бритвы.

Но  Арсеньев уже спал. 

Последних слов он не слышал.

Ему  снился сон.  Он сидит в своей штабной машине, склонившись над картой Афганистана. Рядом с ним работают два его  радиста. 

Вдруг, один из них, по фамилии  Борцов, услышав звонок, снимает трубку. –

-         Это вас, товарищ подполковник.  Вам  присвоено  очередное воинское  звание  полковник.

Арсеньев  берёт  телефонную  трубку и слышит голос Полины. –

-         Поздравляю  тебя,  турист с парашютом.   Теперь,  ты  можешь повести меня в ЗАГС.

Ты купил мне  кольцо и свадебное  платье?

-         Нет. Не купил. Здесь нет ЗАГСов и нет свадебных нарядов. – Отвечает он ей.

И, тут,  Полина входит к нему в  кунг в подвенечном наряде. 

Она  снимает с его погона одну звезду и успокаивает Арсеньева. –

-         С двумя  звёздами,  подполковником,  Алексей, ты выглядишь, гораздо интереснее и главное моложе своих лет.

На  следующий же день,  он,  разбудив  полковника  Плохих, позвонил  в ташкентский госпиталь Полине.

Её долго не могли  разыскать.  И, только,  после  четвёртого звонка она, наконец, подошла к телефону. –

-         Военврач  Кольцова у телефона.

-         Военврач Кольцова. Это я.  Алексей  Арсеньев. 

Спасибо за сюрпризы, которые  вы с Серафимой нам  преподносите.

То на войну приехали, не предупредив? 

А сегодня ночью ты пришла ко мне в свадебном платье и разжаловала меня до подполковника.

Голос Полины, слегка, дрогнул.  –

-         Алексей,  свет  Владимирович!  Откуда вы,  звоните мне? 

С   горы  Гиндукуш, или с госпитального  ташкентского рынка?

-         Скорее, с Памира, чем с рынка.  Как, вы там,  Полина,  живёте ? - 

Спросил её Арсеньев.

-         Сказать  отлично не могу. -   Услышал он. –

-         Скорее хорошо, потому, что вы, Алексей, наконец – то, мне позвонили.

-         А  я, что имею к этому,  вашему  « хорошо »   какое – то  отношение. - 

Растеряно  спросил  Арсеньев.

Полина, повысив  голос, удивлённо  воскликнула. –

-         Самое прямое, потому что на эти  барханы заманили меня именно вы, парашютист Арсеньев  Алексей.

Вот за это я вас и разжаловала, сегодня ночью.

-         Полина. Мы же с тобой перешли – на ты. -  Напомнил Арсеньев.

 -     Хорошо!   Алексей, а Серафимы рядом с тобой нет?

Полина, задав этот вопрос, замолчала, ожидая ответа.

-         Увы.  Она,  в Пули – Хумри, Полиночка.  Она не рядом со мной. 

Она в своей медицинской роте.  

А вобще её палатка находится в двухстах метрах от моей штабной машины.

Она жива и здорова.  Можешь сообщить об этом  её родителям.

Полина, прошу тебя.   Почаще   навещай меня  во сне в свадебном платье.

Можешь даже разжаловать меня до рядового. Я согласен.

Только почаще навещай.

Полина засмеялась. -  А, я такая.  Сегодня разжалую до подполковника, а завтра  возьму да пожалую тебе чин генерала.

-         Я, не против  и  этого, дорогая моя  кареокая  мечта.  

От генеральского чина я не откажусь.

Но, учти, дорогая моя и ненаглядная, как, только, ты это сделаешь,  я прилечу в  Ташкент и поведу тебя в ЗАГС.

Полина мгновенно отреагировала на эти слова. –

-         Ну, если, ты,  Алексей, донесёшь меня до самого  ЗАГСа на руках и не  надорвёшься, то  милости  просим!

Прилетай. Встретимся и  поговорим.

Арсеньев, не веря своим  ушам, поколебавшись, переспросил её.  –

-         То, есть ты хочешь сказать, как   говорится  в кинофильме  «  Кавказская  пленница  »

-    Бамбарбия  Кергуду! -  Шутка!    

-         Нет, Алексей.  Не Шутка.  Я  не шучу!  Ты меня  заинтересовал давно. 

С первой встречи  у каменной ладьи Афанасия Никитина в Твери. Помнишь?

Правда, я  тогда  была  связана по рукам и ногам.  Вобщем,  приезжай, поговорим.

Привет Серафиме!   У меня сегодня  выходной и  я на службе оказалась случайно.  

Я собралась в город. Мне нужно подыскать себе другое жильё.

Арсеньев, услышав  про жильё,  закричал в трубку. –

-         Полина.  Слушай меня внимательней.  Ничего не надо искать.

Садись на двенадцатый  трамвай и езжай до улицы Гречушкина.  Это рядом с железнодорожным  вокзалом.

Там, по адресу, Гречушкина дом пять, живёт моя мать.  Она решит все твои  бытовые проблемы. 

Ты ей только  ей представся и скажи,  что ты моя  потенциальная жена.

 

               В начале ноября, автомобильный батальон русоволосого капитана  Сарычева подошёл с грузом к войсковой базе  в Пули – Хумри.

Это у него, тогда,  при нападении душманов на автоколонну под Гератом,  из  двухсот тридцати девяти автоматов стреляло только четыре.

В Пули – Хумри,  для    рядового и офицерского  состава,  проходящих  на юг и на север колонн,  имелось  несколько армейских палаток – гостиниц.

Капитан, устроив свой батальон на ночь, зашёл  в одну из таких палаток и, не снимая  шинели, свалился на кровать и   тут же  уснул.

С этой же самой колонной,  сюда прибыл из симферопольского госпиталя  майор Кольцов.

Самолётом он,   из  Красноводска,  добрался до  Кундуза  и оттуда  должен был вылететь в Шинданд.

Однако, в силу того, что  рейс на  Шинданд ожидался,   только,  через несколько дней, Кольцов решил  с попутной колонной  доехать до Пули – Хумри и повидать  Серафиму.

Глубокой ночью он добрался до  места дислокации  медицинской роты сто девяносто первого отдельного мотострелкового полка, где ему  сообщили, что  хирург  Калинина находиться, в настоящее  время,  на выезде и вернётся в роту,   не ранее чем через три – четыре дня.

Не оказалось на своём месте и  Арсеньева.

Он  уже неделю, как находился в служебной командировке в  Ташкенте.

Майор Кольцов, расстроенный этими обстоятельствами,  в два часа ночи,   пришёл к   палатке, в которой размещалась гостиница для офицеров.

В гостинице его встретил дежурный, в звании  старшего сержанта. 

Он сидел у железной печки за столиком.

Вместе с ним  в гостиницу вошло  ещё трое офицеров.

Сержант  встретил  гостей и охрипшим, простуженным голосом сказал им, показывая  в конец  помещения. - 

-         Товарищи офицеры.  Проходите в самый конец моего отеля.  Там есть свободные койки.  Кому нужно постельное  бельё я выдам.

Кольцов, сделав пару шагов вглубь,  вгляделся в полутёмное пространство, освещаемое тусклой лампочкой.

Многие спали, даже не сняв  шинелей, безо всяких простыней и  одеял. –

-         Так,  старший сержант, давай мне одеяло и простыни.

Я хочу спать, как белый человек.

Он, как и те трое, что  вошли следом за ним,  получил постельное бельё и, по узкому проходу между  кроватями, направился в конец   офицерского отеля.

Ему, почему – то, вспомнился магазин в Калинине, где он разыграл молоденькую, деревенскую девчонку -  продавщицу, которая спросила его, какие электролампочки ему подать. –

-         С матом, или без мата?

Он, грустно улыбнувшись,  на ходу,  бросил, поглядывая на тусклую лампочку. –

-         А, давайте без мата. Матом  мы их сами покроем!

Все четверо прошли  к самому концу палатки, где было почти темно.

Сзади Кольцова шёл старший лейтенант. 

Он  включил фонарик,  направляя луч света на спящих мёртвым сном командиров.

Никто из них  даже  не шелохнулся.

В последнем ряду, на одной из кроватей спал  русоволосый комбат Сарычев, который и доставил Кольцова в Пули – Хумри.

Он лежал на спине, не  сняв   шинели,  и тихо похрапывал.

Луч фонарика упал ему на грудь. 

Правая рука его была откинута в сторону, загораживая проход. 

На животе у него лежал автомат, который  он  поддерживал  левой рукой.

Вдруг, Кольцов увидел, как с груди  спящего капитана, взметнулась вверх какая – то тень.

Кольцов, мгновенно отреагировав,   остановился.

В спину ему,  тут же,  ткнулся  головой, следовавший за ним,  старший лейтенант.

С груди капитана поднялась огромная кобра.

Она,  приняв угрожающую позу, замерла,  готовясь  к  прыжку.

Глаза этой,  некоронованной,  императрицы гор  сверкали как два бриллианта.

Все четверо стояли,  не двигаясь и,  не дыша.

Секунды тянулись, как минуты. 

Одна. Вторая.  Третья.  Четвёртая.    Десятая…

Кобра, не видя угрозы  со стороны людей, обмякла и начала  медленно опускаться вниз.

Вот её  упругое и сильное тело,  соскользнув с груди  капитана, исчезло под кроватью.

Трое спутников Кольцова, бряцая оружием, кинулись вон из палатки.

Кольцов, постояв ещё несколько секунд, присел на кровать, стоящую  рядом.

Потом он, бросив под голову постель, снял шинель и укрылся одеялом.

Он долго не мог заснуть.

В голове билась,  одна и та же, мысль. –

-         Неужели он так и не увидится с Серафимой? 

У  него в запасе было  всего три дня.

Он заснул, только, под утро.

На следующий день ему сообщили, что его невеста вернётся в медроту не через три – четыре дня, а только через неделю.

Она, с группой врачей выехала в афганские кишлаки  на профилактику, для оказания помощи местному населению,  по просьбе губернатора провинции.  

Майор Кольцов, узнав об этом, расстроился и  отправился  к себе в Шинданд.

     

 

 

  

    

        

 

 

 

   

     

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                       Глава  четырнадцатая.  

 

 

 

 

 

                                          У   ТЕБЯ  АФГАНИ.  У  МЕНЯ   РУБЛИ.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Бригада советских врачей, закончив  оказание помощи детям и жителям одного из горных посёлков,  затерявшегося в  горах,  между Пули – Хумри и Кундузом, собравшись у домика старейшины,  поджидала вертолёт, который должен был перебросить их в следующий кишлак.   

Это был обычный,  бедный афганский  посёлок. 

Крохотные оконца в  саклях  были затянуты бычьими пузырями.

Стёкол  в домах не было ни у кого!  Даже у старейшины посёлка.

В утлых домиках царила  невиданная бедность.

Двери в домах у афганцев тоже,  только с большим приближением,   можно было назвать дверьми.

Что говорить – высокогорье!  Строевого леса здесь не  было.

Лес был здесь на вес золота.

Синие байковые одеяла заменяли большинству  жителей этого горного посёлка и тёплую  зимнюю одежду, и летнюю.

               Серафима, положив свою сумку на большой плоский камень, присела на неё и принялась писать письмо писателю – пушкинисту Раевскому, в Алма – Ату.

Она прилетела сюда,  в  Афганистан, с тремя книгами – с томиком русской поэзии, с научно – художественным изысканием Николая  Алексеевича Раевского   «  Портреты  заговорили » и  с  томом русских народных сказок.

Томик стихов она взяла для  усовершенствования души и сердца. 

Раевского – для совершенствования разговорной речи,  и образа мыслей.

А томик русских народных сказок  для  того,  чтобы знать их и воспитывать своих будущих детей на примерах непременной победы  добра над злом, каким бы оно жестоким и коварным не было.

Она считала, что дети должны  впитывать в себя эту величайшую гуманистическую идею торжества добра над злом, которую  несут в себе русские народные  сказки, вместе с молоком матери и первыми её словами, обращёнными к ним.        

Одета она была  уже,  по -  зимнему.    В бушлате и шапке. 

Сбоку,  на  поясе,  висела кобура с пистолетом, которая постоянно   стесняла  её движения.

Группу  врачей  сопровождала усиленная охрана с автоматами,    ручными  пулемётами и тридцатимиллиметровыми автоматическими  гранатомётами  АГС – 17 «  Пламя  ».

Серафима вынула из сумки лист бумаги,  автоматическую  ручку и принялась писать письмо  Николаю Алексеевичу Раевскому. –

-    Многоуважаемый  Николай Алексеевич! -   Набросала она на листе.

Затем,  задумавшись, она зачеркнула  слово  многоуважаемый и,  вместо него, написала – дорогой.

В этот самый момент, коварный горный ветер,  вырвав у неё из рук листок, понёс его к невысокой каменной гряде,  находящейся неподалёку от  того места, где она сидела.

Серафима бросилась за ним, пытаясь схватить его руками.

Но, автоматчик из охраны, опередив её, поймал листок у самой каменной гряды.

Он побежал  к ней и  подал его со словами. –

-         Товарищ лейтенант,  Серафима Афанасьевна, вот, возьмите. Я еле поймал его.

А  за  этой каменной грядой пряталось два десятка  душманов,  во главе со своим командиром  Юсуфом.

Главарю  банды срочно требовался  хирург.

Несколько дней назад, во  время  обстрела  его бандформирования  из  танковых  стомиллиметровых  орудий,  получил осколочное ранение пятнадцатилетний сын  Юсуфа.

Осколок  камня,  угодив ему в  ногу, застрял в кости.

А сын у главаря  был  один.  

И его  нужно было спасать,  во что бы то ни стало, как продолжателя рода.

И главарь решился на   рискованное дело -  захватить советского хирурга и силой заставить его прооперировать  раненного сына.

Не спуская  глаз с медиков,  главарь спросил у одного из местных жителей. –

-         Кто из них  хирург?

Житель посёлка,  помошник  Юсуфа, показал на  Серафиму. - 

-    Хирург, вот  эта  зебо - красивая русская женщина, которая   сейчас пишет.

И пистолет у неё на боку висит.  Видишь, бек?

Юсуф – бек.  Не надо нападать на шурави.  Умоляю тебя!

Они сильнее нас. 

У врачей  сильная   охрана.  У них автоматы, гранатомёты и    крупнокалиберные пулемёты на  вертолётах. 

Охрана заняла удобную  позицию и не дремлет.

Шурави уничтожат нас одним залпом.

Нет, бек!  Здесь нужно действовать хитростью. 

И,  потом, не забывай, бек, что это уже не те шурави, которые  пришли сюда год назад.

Эти не промахнуться!  Эти стрелять умеют, ты знаешь сам.

-         Хороша,  эта русская!  - 

Хищно оглядывая Серафиму,  бросил главарь, забывший, в этот момент,  даже, про своего раненого сына.

-         Что  же ты предлагаешь,  Абдугани? 

Мой сын должен жить!  Тебе это понятно?

-         Да, да,  Юсуф – бек.   Твой сын  будет жить долго  - долго, если ты послушаешь меня.

Только не надо никого убивать. 

Будем действовать хитростью.

-         Ну, говори,  Абдугани, что мне делать? - 

Продолжая разглядывать Серафиму, процедил сквозь зубы бек Юсуф.  

Но, учти.   Умрёт мой сын – умрёшь и ты!

Ты мои законы знаешь!

Абдугани, бросая короткие и пугливые  взгляды на  шурави,  предложил  ему  следующий план. –

-         Пусть двое  твоих  самых,  старых  мергенов - воинов,  оставив оружие, перенесут твоего сына ко мне в дом.

Они  стары  и шурави примут их за жителей посёлка, если,  даже,  обратят  на них внимание.

Твой сын подождёт врача в моём доме.

Когда прилетят вертолёты, я сам подойду к этой красивой  русской  женщине  и попрошу пойти  её со мной.

Я скажу ей,  через  переводчика. - 

Помоги.  Только, что принесли ещё одного больного. 

Это мой родственник. Ему требуется срочная операция.

Абдугани  говорил это, с опаской поглядывая на  главаря. –

-         Только заклинаю тебя именем  Аллаха,  Юсуф!  -  Не надо стрелять.

Если мы  даже уничтожим вертолёты,  шурави успеют вызвать  помощь.

И тогда ты потеряешь и сына, и своих  людей, и свою собственную  жизнь.

Нет, нет, Юсуф.  А я не желаю тебе смерти. –

Абдугани, сказав это, в испуге отпрянул от бека, который  был готов сжечь его своим  взглядом. -

-    Что?   И  правильно делаешь, Абдугани!

-     Запомни, я подойду к ней, как только прилетят вертолёты. 

Эта русская  зебо всё сделает, как надо  и даже  ничего не заподозрит.

Вот, увидишь,  Юсуф.

Юсуф – бек слушал  Абдугани, подозрительно  постреливая  в  него глазами. 

А тот продолжал –

-         Она вылечит твоего сына.  И  ты их всех отпустишь.

И пусть эти шурави   улетают на своих  железных птицах, хоть к самому Аллаху на 

небеса.  Ты их не тронешь.

-         Будь,  по - твоему,  Абдугани.  -  

Вынужден был согласиться  главарь.

 Но, только, в твой дом, вместе с сыном войду и я. 

Она при мне будет делать операцию.

Ты понял меня, Абдугани?

-         Понял, понял.  Я пошёл.  Скажу женщинам, чтобы приготовили горячей воды. 

Она везде  требовала горячую воду.  Она ей понадобиться. 

Только приходите в мой дом без  оружия. 

               Серафима закончила  письмо. 

Она заклеила конверт и  начала надписывать адрес. –

-         Алма _-  Ата.  Улица  Пролетарская. Дом номер  двадцать пять…

Из – за  скал,  показались вертолёты. 

Грохоча,   они стали приземляться на площадку перед каменной грядой.

В этот момент, к  советскому переводчику -  таджику  подбежал местный житель и стал,  что – то, кричать ему на ухо.

Переводчик, тут же,  подошёл к Серафиме. –

-         Серафима  Афанасьевна. 

Привезли ещё одного раненого.  Это пятнадцатилетний мальчик.

Осколочное ранение  камнем. В ногу.  Нужно помочь. Они очень просят. Пока не началось заражение.

Я  скажу экипажам вертолётов, чтобы  они подождали нас.

Переводчик  Шавкат,  предупредив  лётчиков, вернулся к ней и схватил её  чемодан с инструментом,  крикнул. -  Идёмте. 

Они, в сопровождении одного автоматчика  отправились со старейшиной к его домику.

Во дворе к  переводчику подошли два,  здоровенных,  старика -  афганца и, задержав его и автоматчика их охраны, не пустили  их в дом.

Серафима, почуяв  неладное, попыталась вернуться к  Шавкату. 

Однако он   её успокоил. - 

Я подожду вас здесь.  Не беспокойтесь,  Серафима Афанасьевна.  Всё будет хорошо.

Серафима, под пристальным, жгучим взглядом отца  раненого мальчика, сняла с него кровавые повязки и, сделав уколы,  начала операцию.

Когда она её закончила, то  посмотрела  на,  не  сводящего с неё глаз,  афганца.

Она догадывалась, что  этот,  огромного роста синеглазый  мерген, не выпускающий  её  из поля своего зрения,  был, отнюдь, не местный житель.

Да  у неё  не  было  и времени, чтобы   думать о том, кто он такой, на самом деле. –

-    Бандит, или не бандит?

Человек из охраны, пришедший  с ней сюда,   ожидал её на улице  вместе с переводчиком.

В какое положение они попали, догадался, только,   переводчик Шавкат.

А, те люди, которые задержали его, не позволив войти в дом, были без оружия и мирно сидели сейчас возле дома.

Серафима, собрав инструмент, оделась и  собралась уходить.

Но   бек  Юсуф, выгнав из дома  хозяина, повелительным  жестом задержал её.

Сердце у неё дрогнуло. -  Неужели  я попала в лапы к бандитам?

-    Что ему от меня надо? 

-    Этот гривастый,   синеглазый,  горный   лев  сейчас разотрёт меня  в порошок.

Что же, мне делать, что?

А, лев, между тем, тяжело ступая ногами, подошёл  к ней, приблизившись  вплотную, и взял её  дрожащую руку в свои  грубые лапы.

-         Всё, мамочка!  Сейчас я  умру! -  Подумала она, холодея от ужаса. -

-         Сейчас он меня бросит на каменное ложе!  И  …

Но  лев,  глазами -  кинжалами вонзаясь в её, ставшую  безвольной и  безропотной плоть, вынул  из  кармана кольцо с драгоценным камнем, похожим на алмаз, и, накинув его  ей на  палец, поскольку оно было намного больше размера, пальца и  грубым,  гудящим, как труба парохода, голосом,  произнёс. - 

-         Ташак  кур!  Хош  чаках!

Она,  теряя самообладание, попятилась назад.

Афганец покачал головой и,  показав пальцем на кольцо, провёл себе ладонью по горлу.

Затем, он снял кольцо с  её пальца и затолкал его  в карман  её бушлата.

Потом, прикрыв   на несколько  секунд  ладонью  свои глаза,   показал пальцем на карман, в котором лежало это колечко с камешком.  

-         Предупреждает, чтобы я  это колечко никому не показывала и помалкивала. –

Догадалась она.  

Теперь её бросило в жар, будто этот камешек, лежащий у неё в кармане,  заполыхал  там синим огнём.

Она не помнила, как добралась до вертолёта.

Одна мысль терзала её, утратившее  волю,  тело. - 

-         Ташак  кур  и хош  чаках!  - 

-         Что это обозначает. Может он, так  поблагодарил её за предательство, которое она,  только что  совершила?

Да, она спасла жизнь сыну  бандита! 

Но это её право врача.  Она не предатель.

Переводчик, когда они возвращались к  вертолётам, успел её шепнуть. –

-         Серафима  Афанасьевна.  Возможно,  это были душманы. 

Чёрт с ними! Забудем и не будем их вспоминать.   Мы помогали раненному мальчишке! 

Главарь банды, провожая  взглядом,  уходящие от него вертолёты,  приказал своему помощнику. –

-         Запомни эту русскую. 

Хорошо запомни. Она мне ещё  пригодится. 

Она из Пули – Хумри?  Я должен знать о ней всё.  У меня есть там свои люди. 

Пусть они не спускают с неё глаз.  Я всё должен о ней знать.

Она,  своей красотой, чуть не свела меня с ума!

 

               Майор Кольцов утром покинул гостиницу и, с попутной колонной,  отправился в Кундуз.

Он забрался  в КамАЗ, которым управлял расторопный чернявый  паренёк. –

-         Ну, что, рядовой, довезёшь меня до кундузского аэродрома? –

Спросил он его.

-         Если душманы не остановят, то довезу, товарищ майор. – Весело ответил водитель.

Я по этой трассе,  уже  который раз еду. Пока жив, как видите? 

Даст Бог и,  на этот раз,  проскочим.

Они  не проехали  и десяти километров  от Пули – Хумри, как колонну, внезапно остановили –

-         Все  офицеры,  ко мне! -  Последовал приказ начальника колонны. –

И  побыстрее,  побыстрее!

Кольцов направился к  середине колонны,  где он находился.

Подполковник, старший колонны, собрав офицеров, объявил. - 

-         Поступила информация о том, что бандиты заложили на дороге  взрывное устройство.

Под нас  подложили бомбу.

Пока сапёры, вызванные из  Пули – Хумри,   её не обнаружат и не обезвредят, колонна дальше не пойдёт.

На всякий  случай,  выставив охрану,   стали ждать.

Вскоре, на  автомобиле ГАЗ – 66.  прибыл майор с сапёрами. 

Сапёры  принялись  за работу. 

Вскоре они обнаружили место, где  на проезжей части дороги,  было  заложено и замаскировано  взрывное устройство.

Место это находилось всего в двухстах метрах от головной машины. 

Сапёры  извлекли, из дорожного полотна,  бомбу и майор приказал  солдатам перенести и  положить её, прямо, на металлическое дно  кузова ГАЗ – 66, чтобы, затем увезти  в безопасное место и обезвредить.    

Но  начальник  колонны  воспротивился такому  решению. –

-         Майор,  вы, что собираетесь так и транспортировать этот заряд? 

Прямо, на железном полу  в кузове?

Вы,  ведь, по правилам безопасности,   должны  перевозить  подобные  взрывоопасные грузы,   поместив их в ящик  с песком! 

Вы, же, майор,  рискуете и своей жизнью, и жизнями своих сапёров, и нашими жизнями, наконец.

Но, майор, с четырьмя своими сапёрами уже сидел в кузове автомобиля, рядом с подарком душманов. –

-         Я своё дело знаю, подполковник!   

Мы сейчас проедем вперёд на сотню метров и там, в стороночке,  её  ахнем.

Я головой  отвечаю за свои поступки!

Подполковник,  с возмущением  глядя,  на   сапёрных дел  майора,  решительно заявил. –

-         Но, учти, майор.  Свою бомбу ты  отвезёшь подальше от колонны. 

Как можно дальше и вперёд! И    там её ахнешь.  

Назад, мимо колонны я тебе  не позволю ехать. Ты, меня,  понял?

Но  майор  уже скомандовал шофёру – Пошла, карька!

Машина тронулась с места и,  какими – то,  рывками пошла вперёд.    

Начальник колонны  сел в свой автомобиль, и попятился назад,  к своей колонне, будто  предчувствуя беду.

И он правильно сделал.

Сапёры не успели отъехать и полсотни метров, как машину сильно тряхнуло. 

Грохнул страшный  взрыв.

Когда   над  местом трагедии   рассеялся дым и  осела  пыль,  Кольцов,   заскочив на подножку автомобиля начальника колонны, крикнул ему. –

-         Погнали, подполковник!  

Может  быть, кто – то,  из них остался  жив и ему требуется помощь.

-         Санитары и врачи ко мне!

К ним  подбежала  медсестра.  Она  села в кабину, рядом с начальником  колонны и машина осторожно двинулась к месту взрыва.

Зрелище было ужасным.  

Майор, по иронии судьбы, действительно, ответил за свою беспечность головой.

На бетонке догорали останки ГАЗ – 66.  

Все, находившиеся в автомобиле сапёры, погибли.

Впереди, горящей кучи  железа, метрах в двадцати, прямо на дороге, лежала голова их командира -  майора, которую оторвало взрывом.

 

На следующий день, майор Кольцов, добравшись до Кундуза, ожидал вылета своего борта АН – 12, в  Шинданд.

На лётном поле готовилась к отправке  в Советский Союз колонна  демобилизованных советских солдат и сержантов.

Их уже  построили для посадки в самолёт Ил - 76.

В этот момент, в воздух поднялись два вертолёта  Ми – 6 афганских Военно – Воздушных Сил.  Они направлялись в Кабул.

Оба вертолёта, достигнув безопасной высоты, стали разворачиваться, чтобы лечь на свой  курс.

Кольцов успел заметить, как один из  Ми- 6, внезапно, резко завалившись на бок, начал стремительно падать на землю.

Всё это происходило в нескольких десятках метрах от него.

С падающего вертолёта посыпались  искры. 

Потом раздался грохот и повалил  чёрный дым.  

Вертолёт охватило пламя.

Несущий винт, оторвавшись от  вертолёта, совершив  полукруг над поверхностью лётного поля, врезался в левый фланг, готовых к отправке домой солдат и сержантов.

Убив восемь человек и ранив  десятерых, он, каким – то, чудовищным пауком, вспахивая поверхность лётного поля, покатился в сторону стоянки афганских  военных  самолётов Миг – 19.

Никто из демобилизованных, не успел даже присесть.

 

Родной танковый полк,  встретил командира роты  майора Кольцова сюрпризом.

Он,  сразу же,  представился командиру полка. –

-         Товарищ  полковник.  Майор Кольцов, после прохождения курса реабилитации в симферопольском военном  госпитале, прибыл в ваше распоряжение  для прохождения дальнейшей службы.

Командир полка, приняв рапорт, пожал ему руку и сказал. –

-         Рад видеть тебя,  комроты Кольцов,  вылечившимся и здоровым!

Но, вынужден тебя, сразу же, озадачить, майор.

Ты, во время прибыл.  Будто в воду глядел.

Кольцов, которого было уже,  трудно,   чем  - либо,  удивить или озадачить, только поднял голову. –

-         Что – то стряслось в роте,  товарищ полковник?

-         Да, нет.  -  Махнул рукой полковник  Хайруллин. –

Твой  механик – водитель, после ремонта своего  дизеля поехал на обкатку и пропал.

Ну, я понимаю, погнал бы он в тёмный лес, в урман, как у нас татар говорят, и наломал бы  там дров, но вернулся бы,  при этом в полк.  

А этот  в  чистом поле исчез, словно иголка в копне соломы.

Полковник вышел на связь и пригласил к себе замполита  и  особиста полка.

Он предложил Кольцову  присесть на, побывавший, не в одной перепалке, табурет. -

-         Сейчас будем принимать меры.  Надо искать его.

Вскоре, на командный пункт полка подошли майор и старший лейтенант. 

Полковник Хайруллин, сразу же, предложил им. –

-         Докладывать никому, пока,  не будем.  Пока!  Сначала организуем поиски. 

А, там будет видно.

Кольцов  сразу же попытался взять инициативу  в свои  руки. –

-         Товарищ, командир полка.  

Разрешите мне самому во всём  разобраться и организовать эти  поиски.

Зачем  привлекать замполита и начальника особого отдела полка.

Я  во  всём  разберусь сам и доложу вам.

Замполит полка майор Лыткин, против этого возражать не стал. –

-         Раз прибыл командир роты, пусть он и займётся этим делом.  Я не возражаю.

Но у  старшего  лейтенанта,  начальника особого отдела полка, который  недолюбливал  Кольцова, было  другое мнение. –

-         Хорошо!  Тогда, этим займусь я, вместе с командиром роты майором Кольцовым.

-         Разрешите идти и выполнять приказ, товарищ, командир  полка? –

Спросил Кольцов.

-         Выполняйте!

Он,  вместе,  со старшим лейтенантом,  вышел  из командирской палатки на  небольшую площадку, вокруг которой располагались  многочисленные службы полка.

-         Ну, что, старлей, будем делать?  - 

Встретил  Кольцов  вопросом  начальника особого отдела танкового полка. –

-         Ты, пока,  подожди, старлей. 

А я  переговорю с бойцами своей роты.

Не может быть такого, чтобы никто в роте не знал, куда пропал мой первоклассный

механик – водитель Васецкий.

И, после этого, решим,  что нам делать.

-     Хорошо. Переговори.  Я подожду. -  Буркнул старший лейтенант Свешников.

Командир роты,  собрав, командный  состав  своего  подразделения, коротко переговорил с каждым командиром  взвода.

Но, ситуация от этого не прояснилась.

Общий ответ был  таков. -  Васецкий не в бегах.  Скорее всего, далеко отъехал и обломался. 

Если бы его  на него напали душманы и подожгли,   было бы  и слышно,  и видно. 

Но, тут  Кольцов вспомнил    закадычного  дружка  своего  механика – водителя  Переплясова,  из второй роты.

Он  достал его,  прямо, из танкового люка. 

Переплясов был из сибирской глубинки, из  сельца Дубового, да с крыльца соснового.

Он, как и  Васецкий,  любил, тряхнув своими кудрями,  забавлять народ гармошкой.

Как и Васецкий,  Переплясов  не имел привычки бросать игру, даже, когда рядом начинали  стрелять.

-         Ты, чего,  Димон,  свою грудную клетку по душманские  пули подставляешь? Или, не боишься, оттого,  что  она  у тебя за гармошкой  прячется?  А котелок?  -

-          Спрашивали его бойцы.

А,  Переплясов, в ответ,   сыпал  сибирскими  пословицами. –

-         Так, если клеть дырява, то и выход есть! 

Дырка, она и есть дырка, что в гармошке, что в башке. 

Кольцов,  вытянув Переплясова  из люка, вёл разговор с ним на броне. –

-         Переплясов, ты самый  закадычный дружок  Васецкого.

Давай, рассказывай, что у него  за роман с перцем тут произошёл?

И  учти мне,  кое – что,  известно про этот роман.  

Ты, понимаешь, какой опасности он себя подвергает?  

Чем, быстрее ты расколешься, тем   быстрее мы его найдём.

Однако,  расколоть  Переплясова было не так  то просто. 

               Хитёр был сибиряк из сельца Дубового,  да с крыльца  соснового.  

Он сорил пословицами, словно аргументами, и мог  запутать ими любого. –

-         С возвращеньицем  вас, товарищ комроты!  

Уезжали на наливы, когда  батюшка овёс Феньке  до пупа дорос, а вернулись,  когда 

матушка зима  снег подняла  до пупа.

-         Завидую я тебе,  Переплясов. 

Ты в таком богатом краю родился. Среди людей, не  утративших певучих напевов образной русской речи. 

Я сам, порой, записываю твои могучие прибаутки да поговорки. 

Тебе бы их пустить   под гармонь,  да на сцене, цены бы тебе тогда не  было.

Нобелевскую премию тебе бы дали по литературе.

Но, сейчас не до этого,  Переплясов. 

Давай дружка твоего выручать. 

Давай, выкладывай всё, что знаешь про его роман с перцем, то есть с  опасностью.

Переплясов, сняв шапку, почесал затылок. –

-         А, мне эта немецкая, нобелевская  премия ни к чему.

Пусть её  немцы получают, за свои  айн, цвайн, драй!   Айн, цвайн, драй. 

В наш  лесок не забегай.  

Это мы  в такую игру, в детстве после войны играли.

Кто на чужую территорию забежит, тому  Москву  показывали.  Брали за уши и поднимали высоко – высоко. И спрашивали. –

-         Ну, что нарушитель границы?  Увидел Москву?  

А он орёт кочетом, которого под топор пускают.

А, вы мне, про какую то там  премию, товарищ майор, сказы сказываете.

Кольцов терпел.  И голос  не повышал. –

-         Ты, мне скажи одно,  Переплётов. 

Он тебе про свою  афганку  Юлдуз  рассказывал?

-         Да вернётся он скоро, товарищ комроты.

Может,  у него,  по дороге, оглобля вышла замуж за бревно. 

Обломался он, видать.  Приедет он.  Вы не переживайте.  

Засветло вернётся в полк!

Живой он!  Я уверен.

Но,  Колцова эти отговорки не устраивали.  Ему был нужен результат! –

-         Значит, так,  Переплётов. 

Или ты мне даёшь координаты райского садочка, где     порхает его ласточка  Юлдуз,  вместе с   залётным голубочком Витей, или ты поедешь  со мной в этот садочек,    на своём   танке.

-         Выбирай, Переплётов!  

Включаю хронометр,  Пантелей Семёнович.

Переплётов вылез из  люка и спрыгнул с брони на землю.

Кольцов остался на броне и сидел,  на танке,  свесив ноги. 

-         Да, он   в садочке у Юлдуз!    Вы угадали, товарищ майор  - 

Сдался   Пантелей Переплётов.

-          Не  хотел я  ударить,   в грязь лицом.

Он у Юлдуськи на приёме.  Первый раз. 

Не пойму, только, одного, почему  он эту Дуську - Юлдуську, нарёк  Алёной? 

Моя Алёна!  Не парена не хвалёна! 

Вот тебе и не варёна! 

Так это?  Или нет?  Сами  увидите, товарищ майор.

Переплётов, вдруг,  икнул и, перекрестившись, произнёс. –

-         Прости,  Господи, раба Витюсю, за то,  что в чужом саду совратил  Дусю, а меня, Пантелея, отврати,  от греха сея.

Ну, теперя,  можно и рот расшеперить. –

Он там, товарищ майор, в апельсиновой  роще. 

В домике разбитом. Только, только откупорил бутылку портвейна номер 77.

Да, дайте же, вы ему, товарищ майор,  бедняге,  скушать эту Дусю,  для блага всей нашей роты. 

Рядом с ним,   там, и его  пегас  на привязи стоит.

Закадычный  дружок, выдохнул это из грудной  клетки, которая заскрипела, как старая гармонь, и страдальчески сморщил лицо. –

-         Дайте  же ему  сорвать запретный плод. 

Он, же,  поэт!  А  поэт, если не залезет в чужой сад и не совратит там  Дусю, или  сопьётся,  или, ещё хуже, забросит стихи  и перейдёт на  прозу. Тогда держись!

Поэт не кенарь,  его  в клетку не запрёшь.

               Кольцов взял БТР, с мягким резиновым ходом и двух автоматчиков.

На нём он заехал  за  начальником  особого отдела  старшим  лейтенантом  Свешниковым.

-         Старшой, мне твоя помощь не понадобиться.  Я  и один управлюсь.

Дело то  пустяковое. 

Давай не будем устраивать образцово – показательной порки.

Медали тебе мало, а орден не дадут за эту  войсковую операцию по розыску механика водителя Васецкого.

Но, старший лейтенант  с  ним не согласился. -  Отставить инициативу, майор.

-         Я беру,  с собой,  ещё и гранатомётчика и едем.

-          Бери.  И погнали. – 

Вынужден был  ответить ему  Кольцов.

БТР – броня на восьми резиновых  колёсах, рванула вперёд. 

Машина, огибая  военный аэродром, пошла к апельсиновой роще.

Кольцов бросил взгляд на  гранатомётчика.

Ручной гранатомёт РПГ – 7  стрелял гранатами и осколочными бронебойными снарядами.

В  его комплект входило пять снарядов.

Цифра семь означала седьмую  модификацию этой прекрасной машины для борьбы с душманами.

Гранатомёт применялся, как при стрельбе по пехоте, так и при стрельбе по бронетехнике и танкам.

Он мог прожечь броню толщиной до семисот миллиметров, хотя такой брони  в мире пока не существовало.

Не доезжая метров пятидесяти до рощи,  Кольцов приказал водителю БТР остановиться.

Они, вместе,  со старшим лейтенантом Свешниковым, вышли из машины и направились в глубь сада,  туда, где  находился  разбитый снарядами дом.

Там, местами даже  сохранился глинобитный забор,  который, когда – то, опоясывал дом по всему периметру.

Здесь, такие заборы называют  дувалами.

Ещё издали, было слышно,  что  там внутри, кто – то есть.

Офицеры,  осторожно приблизившись к  участку  сохранившегося  высокого  дувала, заглянули внутрь двора.

Их зрелищу предстала такая картина.   

Сам дом почти не сохранился. 

Он, практически,  был разрушен и лежал в руинах.

Внутри  стен, одной из подсобных построек, тоже полуразрушенной, и без крыши, на каком – то, возвышении сидели двое:  молодая  афганка и  механик – водитель Кольцова Васецкий.

Перед ними горел костёр, языки пламени которого, порой, закрывали влюблённых от посторонних взглядов.

Но, не надолго.

Там,  за костром,  перед  парочкой,  на   цветной тряпке   лежали  фрукты  и стояла, начатая,  бутылка портвейна.

Кольцов, успокоившись и,  озаряя своё лицо улыбкой, повернулся  к  Свешникову.

Тот, тоже,  был не в состоянии сдержать своей суровой, ведомственной улыбки.

Кроме этой улыбки, майор увидел и  свой танк, на котором он прикатил в Шинданд  из Советской Туркмении.

На обнажённое, захмелевшее от любви тело девушки, была накинута чистая и, такая же, белоснежная, как её тело, простыня.

Она вертела в руках золотое кольцо, восторгаясь им, как ребёнок,  и, постоянно поднимая его вверх, поближе к пламени, прищурив  зелёные  глаза, рассматривала его. –

-         Таш  кери.  Таш  кери. –  Радостно  лопотала она, то,  приближаясь к огню, то  удаляясь от него назад. - 

-           Вани!  Вани!    Мухаббат. Мухаббат. Дусти азиз.  Нагз, нагз,  таш кери.

Ман туз нэ  дорам!

Васецкий, выхватив  кольцо у неё из рук, подкинул его  в верх.  

Оно упало на пол, едва не закатившись в костёр.

Юлдуз, дрогнув всем телом, торопливо схватила его  и, окинув советского солдата счастливым взглядом, вновь,  залопотала. –

-         Бад. Бад.  Урусфи.   Ман туз  нэ  не дорам!?

 

 

Примечание.

Хечгох.  ( здесь и далее тадж. ) – Никогда.

Ташкери. -  Подарок.

Мухаббат. -  Любовь.

Дусти азиз. -  Дорогой друг.

Нагз. – Хорошо.

Ман туз не дорам. -  Ты мне нравишься.

Бад. – плохо.

Урусфи. -  Русский. 

 

Сержант, ласково поглаживая,  её  упругие, налитые апельсиновым соком груди, прикасался  к ним губами и  дрожащим, от страсти,  голосом  мычал. –

-         Ах, ты, моя Алёна. Уже попарена и сварёна! 

Ах, какие на твоём дереве апельсины растут! 

Или груши это!  Я и не разберу

Сочные,  да ароматные, да необъятные.

И горячи, как из печи!  И две  вишенки на них сидят. 

Мяу!  Я их сейчас проглочу!  Ам.  Ам.

Затем любовник, ловко подкинув  бутылку, налил в металлическую кружку вина. –

-         Ну, давай, Алёна,  прчастись.

И он поднёс кружку к губам девушки.

-         Не, не. -  Отодвигая от себя  вино,  отворнулась она.

Васецкий пытался её  уломать. –

-    Ну, что ты, звёздочка?   Это же портвейн!

Понимаешь, ты, афганская козочка. 

Это портвейн! 

Это наш, русский сироп для промывки зубов и горлышка малым детям.

Давай,  промочи своё горлышко.

Понимаешь меня?  Пей,  на здоровье, пока  в моём ресторане апельсины твои висят.

Давай, за   Виктора, за Вани, как ты меня называешь! 

Вино джуз  грамм  джаксы!  

Портвейн  он  у нас, у русских,  от  гриппа, от зубов и  хрипа!

-         Не.  Не.  Талх.  Хеч гох.  Хеч гох.

Не.   Не. -  Отказывалась от вина девушка.

Юлдуз,  решительно  отвергнув  вино,  показала рукой на гармонь, неразлучную  спутницу механика – водителя, которая, в этот  сладостный час, не могла не быть рядом с ним.

Она  ожидала своей минуты у него в ногах.

Девушка, показывала на неё рукой и просила. –

-         Яккаракси,  Вани.  Яккаракси.  Вани, Бози  кун.  Бози кун.

-         Вани тебя, Алёна, попарит в бани и сыграет отходную, с перебором.

И споёт.  И спляшет. И Москву  покажет.

Он сдёрнул с неё простынь и, мягонько повалил её на землю. - 

-         Пойдём в рощу за апельсинами. Ох,  сейчас я тебя потрясу,  Дуся моя Юлдуся! 

Опа,  любовь моя до гроба!

               Кольцов потянул Свешникова назад. –

-    Пошли Егор  это кино не для нас!   Не будем им мешать. 

И, давай всё забудем, как будто  мы с тобой ничего не видели. 

Будем считать, что нет никакого правонарушения.

Не надо никого  хватать за конечности и трясти,  как эту Дусю, надеясь, что  и на тебя  посыпятся  апельсины и ордена.

Нам здесь  с тобой  по  Дусе – Юлдусе,    с неба не свалится.

-         Ну, ты и хитёр, ротный! 

И по имени меня  матюгнул первый раз. 

     Глядишь, так и по отчеству станешь называть  скоро.  - 

Подобрел  начальник особого отдела.

Они пошли к стоящему вдали  БТРу. 

-         А, как же,  Егор свет Валентинович, коли,  забудешь  про  свидание моего водителя с шиндандской  царевной, то и  по отчеству буду тебя величать.

Договорились! 

Старший лейтенант,  бросив на  майора быстрый взгляд,  решительно заявил. –

-         Чёрт с вами, танкисты -  гармонисты!

Клянусь, посади меня  сейчас рядом с этой  девчонкой, я  бы не знал, что  делать! 

По русски ,  то она ни бу – бу.

А твоего пацана, молокососа с гармошкой, понимает! 

И он её, что странно, тоже.

Кольцо  золотое, что ли,  у них там  переводчиком работает! 

Он, его, хоть, не с  убитого снял, майор?

 Кольцов, подталкивая Свешникова к  броне, успокоил. –

-         Он его  готовил для невесты.  

А невеста из прокисшего теста  оказалась. Подождать не могла.

Сам понимаёшь!  Многие девчонки, чтобы не прокиснуть, долго  не ждут. 

В девках, да в  спевках, долго не засиживаются.

Давай, езжай, с миром. 

А я  вернусь с  бойцом  на своём  пегасе  Т - 62.

Так, что мне сказать начальству, чтобы складно соврать? - 

Спросил  его Свешников.

-         Скажи. -  Тяга на фрикционе полетела. 

Скажи, что отремонтируют и  вернутся.

Свешников отошел  от него на несколько  шагов и  остановился, повернувшись, в пол  оборота. -

-         Нехорошие за тобой  ласточки калининские, майор, летают. 

Куда ты, туда и они.  Смотри. 

Остерегайся.  Попадутся они на глаза, какому ни  будь ястребку, он их приручит и

 отправит тебя вместе с ними в тартарары.

Ты понял, майор, про  каких я ласточек калининских тебе говорю?

Свешников подождал немного, ожидая реакции Кольцова, но тот молчал.

Тогда  он, подошёл к Кольцову и, почти, по - дружески, сказал. –

-         Майор.  Я не говорил.  Ты не слышал.

-         Я не слышал.  Ты не говорил. -  Положил свою руку на  плечо  Свешникову Кольцов.

 

Только, минут через сорок  Кольцов вернулся к пиршеству, на  скатерть которого положила свои угощения война.

Костёр на  руинах войны, как и глаза  влюблённых,  ещё не погас.

Он, уже было, хотел,  снова,  уйти, но его задержало   нежное лопотание   Юлдуз. –

-         Бози кун, Вани.  Бози кун.   -  Просила она о чём – то Васецкого.

Пальцы  её,   коснувшись гармони, схватили её и подняли вверх. - 

-         Вани.  Бози кун!

-         Это, очевидно, она  просит  его сыграть!  -  Догадался  майор.

-         Ну, это не грешно и послушать.

Васецкий взял в руки гармонь. - 

-         Так, Алёнушка,  сейчас я тебе, за твои  ласки, сыграю и спою.

Никто тебе так больше не сыграет. 

Не сыграет и не споёт.

Клянусь, мамой, ласточка моя!

Только,  вот  дай мне вспомнить таблицу умножения и  я нажму на пуговки.

А, как же? 

Без таблицы умножения, у нас  русских и  гармошки не играют,  и апельсины  не  растут.

И бабы не рожают!

И у тебя бы  апельсины  не выросли такими сладкими, да ароматными без этой таблицы.

И он, привстав  на колени,  взял в руки гармонь заиграл и негромко запел. –

 

                    У  тебя  афгани.

                    У меня  рубли.

                    Открывай  - ка  Ване

                   Города свои.

 

                    Вот тебе платочек.

                    Кумача сажень! 

                    Ты, фиалка ночи!

                     Я  твой белый день.

                   

 

 

                    На войне и в тайне.

                    Среди мин, руин.

                    По любви   с  афгани

                    Встретились рубли.

 

                    Перешёл я, с боем,

                    Гиндукуш,  Памир.

                     Чтобы здесь, с тобою

                    Порадеть за  мир.

 

                    А  красотка   манит.              

                    Шепчет – урусфи,

                    И кольцо на память

                    Мне сними с руки,

                   

                    Чтобы стало Ване.

                    Жарко от любви.

                    И кольцо  на память

                    Снял я  ей с руки!

                   

                    Плюбуйтесь  нами,                 

                    Гиндукуш, Памир!

                    Мы сегодня с вами

                    Заключили мир.

 

                    Повязал  платочек,

                    Кумача  сажень,

                    Я на ваш цветочек,

                    На  красу  – сирень!

                   

                    Забирай  афгани,

                    Выгребай рубли!

                    И веди

                    В закрома  свои.

 

                     

                                                                

Яккараси. – Соло.  

Бози кун. – Играй.                                                                                        

Талх. – Горько.                                                                                                        

         

Они вернулись в полк засветло.

Кольцов, перед тем, как отпустить сержанта, спросил его. –

-         Ну и, что ты мне скажешь, Васецкий, после  всего этого?

Сержант стал оправдываться. –

-         А, что я, товарищ  майор, скажу отцу, когда  вернусь  в Талды – Курган,  когда он спросит меня. –

-         Сынок!  Ты, там своим уродством  хоть одну  афганочку  то соблазнгил или нет?

И,  что я ему отвечу.

Кольцов засмеялся. –

-         Ну, ладно.   А, зачем, не пойму,  ты  себя  Ваней то назвал?  А,  Витёк?

-         Так, это не я. 

Это она меня с таким  именем прописала у себя в закромах райских.

Вани, да Вани!   Ну, я и размяк  от ласки.

Они всех нас  Ванями  называют. 

А,  вы, что, товарищ майор, не Вани что ли?

-         Ну, давай,  Вани, иди с миром!  Пиши письмо отцу. 

Так, мол,  и так.  Своего уродства, папа,  твой сын  не посрамил.

 

Подполковник  Арсеньев лежал, вжимаясь в каменистый грунт, рядом с указательным  столбиком, на котором стояла  отметка  1722 метра.  

Установлен был этот столбик на  одном из  перевалов, между  Гератом и Шиндандом.

Ниже, в долине, в нескольких  сотнях  метров от него,   стоял мотострелковый  полк и был  развернут  хлебозавод.

Перед заводом,  разместился  ремонтно – восстановительный батальон.

Где – то, там за  хлебозаводом,  должен был находиться  медико - санитарный  батальон.

Шёл бой. 

Но, кто и в кого стрелял, понять было невозможно.

Стрельба возникла внезапно, из ничего! 

Арсеньев возвращался, с попутной  колонной на БМП,  в Шинданд.

Несколько дней он  находился   в Ташкенте, откуда, затем,  перелетел  в Кушку.

И вот  теперь  судьба забросила его в эту перестрелку  на высоту 1722 метра.

Недалеко от него, в укрытии,  стояла знаменитая  Шилка.

Этот  стрелковый  комплекс  был  предназначен для работы по низколетящим  авиационным целям.

Когда  локатор  Шилки  производил  захват цели, он, автоматически наводил на неё  счетверённую  пушечную  установку калибра 23 миллиметра.

Скорострельность пушек Шилки – 1200  выстрелов в  минуту.

               Первые  выстрелы раздались,  именно,  из района  дислокации медико – санитарного батальона.

В ответ, на эти выстрелы,  и поднялась паническая пальба из всех видов оружия.

Вот мимо  Арсеньева, жужжа, пролетел осколок камня, высеченного из скального грунта очередью из крупнокалиберного  пулемёта.

Душманы,  на такие  крупные  силы, как правило, нападать не рисковали.

Годовой опыт  войны подсказывал Арсеньеву, что он угодил в обычную боевую неразбериху, которая скоро  прекратится  и он  двинется  дальше, на Шинданд.

В  Ташкенте Арсеньев получил приказ  решить вопрос с острой  нехваткой питьевой воды  для советских гарнизонов, которая  ощущалась во многих  районах  Афганистана.

Но задача эта была непростая!

Стрельба потихоньку затихала.

Подполковник, перевернулся на  спину и увидел, начинающее темнеть небо.

Скоро на нём вспыхнут крупные, как  морские  медузы  звёзды.

Бывают минуты, когда  кажется, что  эти звёхды  можно достать рукой – так низко они висят.

В Афганистан  подполковник  Арсеньев  вернулся, сам того не ожидая, женатым человеком.

Он лежал на спине и разглядывал указатель с отметкой 1722 метра.

В то, что произошло с ним  в Ташкенте, ему не верилось до сих пор.

Таких крутых  виражей, в его жизни, ещё не бывало. –

-    Что это?   Подарок судьбы, или мираж, который,  через несколько секунд   исчезнет и  моя  жизнь  вновь вернётся в прежнее холостяцкое русло. -  

Размышлял он, вглядываясь в глубину небес.

Он прилетел  в Ташкент поздним вечером и, сразу же, отправился в  штаб Турк.В О , где его ждал заместитель Командующего округом,  начальник  штаба тыла,   генерал -  лейтенант Штудра.

Генерал, несмотря на столь позднее время,  ещё  работал.

Он встретил Арсеньева  весьма  сурово. 

В Афганистане  дела шли не так хорошо, как этого бы хотелось.

Проблемы наслаивались одна на другую, переплетаясь и завязываясь в один  тугой узел.

В числе первоочередных задач  командования сороковой армии, которые необходимо было решать ежедневно, были задачи перекрытия  пакистанской границы, без чего невозможно было стабилизировать обстановку внутри страны.

Граница Афганистана  с Пакистаном продолжала оставаться открытой.

Банды, которые готовились в Пакистане, для  вооружённой борьбы с советскими войсками, беспрепятственно входили и выходили  из Афганистана, когда, только им заблагорассудится.

Советские гарнизоны  такой оперативной свободы не имели и, поэтому несли постоянные потери в живой силе и боевой  технике.

Любой банде, чтобы избежать разгрома,  можно было всегда уйти  в Пакистан.

По  многим дорогам, оттуда, из – за границы,  потоком  шли караваны и  автоколонны с оружием и боеприпасами для душманов.

Грузы китайского  происхождения  шли через Тибет.

Советское командование, даже, пошло на то, чтобы, проявив инициативу,  закрыть  эту пакистанскую границу.

Однако, когда об этой  инициативе стало известно Бабраку  Кармалю, он  категорически запретил это сделать.

И причина у него, для этого, была.

Дело в том, что, с древнейших времён,  афганские  пастухи, на зиму, уходили со своими стадами в Пакистан.

А весной они возвращались назад.

Закрытие  границы  с  Пакистаном, для руководства  Афганистана,   было невыполнимой задачей, ибо это бы вызвало  бурю протеста  среди  афганского населения  и окончательно подорвало бы авторитет власти.

Единственное, что сделал Бабрак  Кармаль, так это разрешил  советским  военным патрулям, проверять весь автотранспорт, идущий из Пакистана в республику, с правом конфискации оружия.

И только!

Поэтому, после отказа в закрытии границы, у советского командования исчезли последние надежды на коренной перелом в ходе этой войны.

Советские гарнизоны продолжали оставаться  там, как  в западне.

               Генерал – лейтенант, решив  с  Арсеньевым ряд вопросов по  материально – техническому обеспечению  сороковой армии, поставил перед ним следующую  задачу. –

-    Ввиду острой нехватки питьевой воды в районе  Шинданда,  в течение тридцати суток, подполковнику   Арсеньеву приказано было решить эту проблему всеми доступными средствами.

Арсеньев, освободившись, поехал ночевать не в гостиницу, а к своей матери.

Служебная Волга привезла его к  родительскому дому, который находился недалеко от  железнодорожного вокзала на  улице Гречушкина.

Было половина первого ночи, когда  он подъехал к дому  своей матери  с номером  5.

Он, направляясь сюда, допускал такую мысль, что здесь  может оказаться Полина.

В штабе, несмотря на позднее  время,  он попросил одного из  солдат, купить ему хороший букет цветов.

Солдат оказался  расторопным малым и сумел выполнить его просьбу.

С замиранием сердца,  Арсеньев  нажал на кнопку звонка.

В окнах вспыхнул свет.

Калитку ему открыла  Полина!

За поздним ужином, мать, поглядывая, то на Полину, то на сына, с простотой, свойственной русской женщине, воскликнула. –

-         Вот, Лёшка, чем тебе дураку  по  чужим горам  бегать с автоматом наперевес, взял бы, да женился  на Полине.

Она доктор.  Не то, что твоя первая, которая Катерина.

Ни ума у неё,  ни диплома, ни совести не было.

А вот у Полины всё это имеется.

Уж, больно ты, Полина, мне понравилась.

Всё вам оставлю!  И дом и облигации.

Второй, то мой сынок,  Егор,  у хорошей жены  живёт под крылышком. 

За него  у меня сердечко не  йокает.  

А за этого десантника… Всё сердце извела.

Арсеньев, чтобы разрядить обстановку, попытался отшутиться. –

-         А я, уже не раз ей, мать,  предлагал, выйти за меня замуж.   Не идёт. 

А я  люблю её уже целых шесть лет.

Но я  подожду, мама!   И дождусь,  когда   она ответит мне взаимностью.

Но Полина, подняв свои карие глаза на Арсеньева, безо всякого смущения, будто была к этому готова, произнесла то, чего так долго он от неё хотел услышать. –

-         Алёша!  Я  и сама  устала так жить. 

Я знаю, что ты меня любишь! 

Ты сильный и    постоянный.  Я тебя знаю уже шесть лет. Срок достаточный, чтобы разобраться в человеке. 

Знаешь, что для меня означает слово – Любовь?

Скажу тебе откровенно, Арсеньев.

-         Говори, Полина.  Мне интересно было бы  услышать это. - 

Подошёл к ней Арсеньев.

Полина тоже поднялась с места. –

-         Во -  первых, Алёшенька!  Любовь это дети.

Во -   вторых,   льюбовь это когда жена,  словно  роза, у мужа в  петлице.

И днем,   и ночью!  И даже во сне! 

-         В  - третьих.   Я у тебя одна. И ты у меня один. И так до гроба.

Запомни, Алексей!   Шаг влево.   Шаг  вправо.  Я без объяснений и скандалов забираю детей  и ухожу.

Вот такая у меня генетика. 

Я женщина с принципами, хотя это сейчас и не в моде.

А теперь, Алексей,   посмотри мне в глаза.  И своей маме тоже. Посмотрел?

-         Посмотрел! -  Одеревеневшим языком  ответил  Полине  Арсеньев.

-         Ты сможешь быть таким, каким  я   представляю себе  своего мужа?  

Или нет? - 

Спросила у  него Полина.

-         Смогу.  Можешь не сомневаться.

Шесть лет  я  только и думаю  о тебе, Полинка. 

И никто мне не нужен, кроме тебя, родная моя!

На следующий же день они пошли и зарегистрировали свой брак.

Свадьбу решили  провести в один день с Иваном и Серафимой.

 

Наконец, стрельба  окончательно  затихла. 

Оказалось, что стреляли свои,  по своим.

Такое, иногда, на войне случается.  Хорошо, что обошлось без жертв.

Арсеньев поднялся  с каменистого грунта и,  поправив  указатель на столбике  с отметкой 1722 метра, сел в  боевую машину пехоты  и вместе с колонной отправился в Шинданд.

На горы уже спустилась ночь.

Вскоре,  высота   с отметкой 1722 метра  исчезла во мгле.

 

   

 

    

       

 

    

 

 

 

 

   

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                       Глава    пятнадцатая.  

 

 

 

 

 

                                                            ПОДАРОК.

 

                          

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Танковая  рота  майора  Кольцова получила приказ на патрулирование участка трассы  Шинданд -  Герат.

Его танкисты  патрулировали свой участок  этой дороги и  сопровождали  по нему колонны с боевой техникой и грузами. 

Приходилось им ходить и в засады.

Суточный танковый переход, с большими и малыми привалами, составлял триста  шестьдесят километров.

Благодаря этому заданию, майор Кольцов, впервые, побывал в древнем афганском городе Герате.

               И старый,  и новый  Герат  находятся  в предгориях Гиндукуша.

Кольцов, как  любитель  истории древнего мира, знал, что основание Герата приписывается самому Александру Македонскому.

Своего наивысшего  расцвета  город  достиг  в пятнадцатом веке.

Именно в это время,  к северо – западу от Герата, был построен грандиозный архитектурный ансамбль Мусалла и в городе  существовала, так называемая, гератская школа миниатюры, в которой работали  знаменитые художники  Камаледдин  Бехзад и Касим  Али.

В  этой школе иллюстрировали рукописи.

Красочные,  цветные  рисунки  художников этой  школы отличались своей изысканностью, утончённостью цвета и виртуозностью.

За этот город шла долгая и упорная война между Афганистаном и Ираном.

Боролась за него с Ираном и Великобритания, пытавшаяся  включить Герат в сферу своего политического и экономического влияния.

Но  только в 1863 году Герат был  окончательно  присоединён к  Афганистану.

Оказавшись в Герате,  Кольцов, несмотря на нехватку времени и другие проблемы, сумел побывать у Соборной мечети  13 – 20 веков.

               УАЗик, в котором  находились майр  Кольцов, старший лейтенант Свешников, сотрудник афганской контрразведки ХАД,  и переводчик,  с трудом пробирался по  улицам  Герата.

Сотрудник контрразведки, получивший образование в Советском  Союзе,  и  неплохо  владевший русским  языком,  иногда давал короткие комментарии, к тому, что вокруг них происходило. –

-         Моя  страна очень  сильно отличается от вашей родины.  

У нас, здесь,   свои порядки.

У нас тут очень строгие порядки!  Многие законы сохранились с давних пор.

Вот,  к примеру, тот  афганец, который, только, что,  нарушив правила уличного движения,   врезался в автомобиль советского  сотрудника.

Вон тот, что справа. 

Он будет предан суду и получит пожизненное заключение.

Контрразведчик смачно цокнул языком. –

-         Если наши  солдаты, например,  увидят, что их  командир, офицер пьёт вино или курит, то  они имеют право,  ему не подчинятся.

Более того,  они, рано, или поздно,  выстрелят такому командиру в  спину.

У нас тут строгие порядки!

В какой – то  момент, на одном из перекрёстков,  перегородив   дорогу, транспорту собралась огромная толпа горожан.

Машина  остановилась.

-    Что там происходит?   Почему   все эти  люди  забрасывают эту женщину камнями? –

Воскликнул  Свешников и попытался выйти из автомобиля.

Но  контрразведчик  остановил его, своим  бархатным  баском. –

-    Нет, нет!   Советских офицеров наши  проблемы не должны касаться.

Эта молодая афганская  женщина, как принято говорить у  вас,  в Советском  Союзе,   наставила рога  своему  мужу.

Её  уличили в супружеской неверности  и теперь судят.

Судит сам народ.

И  никто не имеет  права её защищать. 

Так  у нас делали тысячу  лет назад.  И  так будут  делать всегда.

Для неё  это конец!  И вмешиваться  в этот самосуд нельзя.

               Кольцову стало жалко эту,  преступившую законы  шариата  женщину и он, понимая, что ничего уже изменить нельзя, всё – таки,  уточнил. –

-         Ну, а если у неё  престарелый  муж.  Ни на что не  годный?  

Тогда, как?

Капитан  афганской  контрразведки, не обратив на вопрос  никакого  внимания  и, продолжая сохранять суровое  выражение лица, отрезал. –

-         У мусульманок  нет старых, или  молодых мужей! 

У законопослушной  мусульманки,   муж,  без возраста и пороков.

-         Доходчиво!  Спасибо, капитан, за информацию. - 

Вмешался в разговор начальник особого отдела  Свешников. 

Самосуд,  медленно  переместился с перекрёстка на одну из улиц и УАЗик, тронувшись  с места, пополз  дальше.

               Стояло  раннее утро. 

Но  ноябрьское,  ласковое  солнце   припекало  уже довольно  сильно.

Автомобиль, резко повернув, пошёл,  по   широкой  улице,  забитой людьми, повозками и автомобилями.

В этот момент,  Кольцов, через лобовое  стекло, увидел  справа от себя  огромный портрет Генерального секретаря  ЦК  КПСС Леонида  Ильича  Брежнева. 

Портрет висел на самом  верху  какого – то здания. 

Очевидно, это было   государственное учреждение.

Старший лейтенант  Свешников, попросил водителя остановиться.

Когда офицеры вышли из машины, то их глазам представилась следующая  картина.

На здании, действительно висел портрет нашего Генерального секретаря.

Свешников, вглядевшись, в необычные особенности  гератского портрета своего  Верховного главнокомандующего,  только  присвистнул.

Некоторое время, все стояли,  не  проронив ни слова.

В это время  сотрудники афганской милиции, забравшись наверх здания, пытались сбросить портрет вниз.

Кольцов,  сообразив    в чём  тут  дело,  не посчитал нужным давать, какие – либо, комментарии.

Свешников, тоже, отделался коротким и, ничего не значащим восклицанием. –

-         Вот это да!

Афганский капитан  оказался более разговорчивым. - 

-         Товарищи офицеры.   Как видите – это провокация.

Сейчас  Царандой уберёт  эту карикатуру  на главу вашего государства  с глаз жителей города. 

Идёт война.   И  вражеская   агентура не дремлет.

Кольцов и Свешников  переглянулись.

-         Мы понимаем. - 

Сказал, обращаясь к афганцу,  старший лейтенант Свешников. -

Плакат был отпечатан  в современной западной типографии.

Брежнев, как  ему и положено, был  изображён при всех своих  многочисленных регалиях.

С его лица стекали ручьи крови.

Внизу, под регалиями,  был нарисован горящий афганский  кишлак.

На фоне пылающего кишлака, молодая афганская женщина, прижимая к своей  груди младенца, в ужасе, отпрянув от горящих домов, словно застыла в пространстве и во времени. 

Кровь, с лица  Генсека,  капала  на женщину и младенца.

Ниже портрета, на  белом фоне,  крупным  шрифтом шла кровавая надпись. –

-         ОККУПАНТЫ!

Наконец, усилиями  афганских стражей порядка, портрет был сброшен на землю.

-         Ну, нам тоже пора, товарищи  офицеры. -  Дал команду  Свешников.

И они, заняв свои места, отправились  на виллу советской  контрразведки в Герате, куда, собственно говоря,   и направлялся  Свешников.

Кольцова, естественно,  там не ждали.

 

Многие советские подразделения, сразу же, после ввода в Афганистан и размещения в опорных пунктах, начали испытывать острую нехватку питьевой  воды.

Подполковнику Арсеньеву была поставлена конкретная задача. –

-         В ближайший месяц решить эту проблему в губернаторствах Герат и Шинданд.

Ещё в Ташкенте,  генерал – лейтенант Штудра, на той самой приватной беседе, сообщил ему, о  существовании в  Афганистане, кирязов. –

-         Вот, что, подполковник Арсеньев!  

Сохранилась информация о том, что ещё Александр Македонский построил в  афганских горах   разветвлённую сеть  колодцев – кирязов, соединённых между собой  подземными туннелями.

Эта сеть питалась, заполняясь талой водой сбегающей с гор.

С наступлением весны,  когда начинают  таять ледники, вода начинала заполнять, сначала, верхние  колодцы и, наполнив их,  перетекала по подземным каналам,  в  нижние.

И так, продолжалось,  пока не заполнится вся сеть этих  искусственных колодцев.

Ты сам то,  Арсеньев, слышал, что – нибудь,  об этом или нет?

Арсеньеву  пришёл на память случай, произошедший в одном из горных  кишлаков, неподалёку от Шинданда.

И он рассказал об этом генералу. -   

-         Да  слышать приходилось, товарищ генерал – лейтенант.

Впервые, я услышал об этих кирязах от командира роты  десантников капитана Удовиченко.

Его рота, окружив  банду  душманов,  ворвалась с боем в,   какой – то, кишлак.

Арсеньев,  сменив позу,  и  устроившись  удобнее на стуле,   продолжил. –

-         В кишлак то рота вошла!  

Да, вот,  только,  бандитов там не оказалось. Они будто сквозь землю провалились.

Стали  разбираться. -  В чём дело?

Местные жители молчат. 

Хорошо, что один из них, учитель, шепнул  Удовиченко, по   секрету,  что бандиты  ушли от преследования  через подземную сеть, нырнув в один из  таких   колодцев – кирязов.

-         Вот, вот,  Арсеньев!  -

Оживился   Штудра. -  Тебе и карты в руки.  Вот за это ты и зацепись. 

За эти колодцы.  Не может такого быть, чтобы  местные жители не знали про эти  колодцы и ходы!

Кто – то,  же,  должен знать об этом?

А я  дам команду, чтобы тебе помогли раздобыть информацию,  по этому делу, наши спецслужбы.

Там хорошую сеть своих  осведомителей создали и сотрудники  спецотрядов МВД Кобальт и  ребята из  Каскада  КГБ.

Да ты и  с гэрэушниками свяжись.

Это не входит в их прямые  обязанности, но они ребята расторопные,  смекалистые и вездесущие.

Генерал встал, давая понять, что начальник штаба тыла свободен. –

-         Так, просьбы ко мне будут, подполковник?

Кстати,  ты чего, до сих пор, в подполковниках ходишь,  Арсеньев? 

Арсеньев, пожимая поданную  генералом руку,  ответил, с улыбочкой. –

-         Если досрочно присвоите мне звание полковника, товарищ генерал, я против  этого возражать не буду.

Заявляю вам об этом,  совершенно ответственно.

Начальник штаба тыла Турк.В О, немного подобрев,  пожелал ему на прощанье. –

-         Воюй, как воевал,  Арсеньев.  Спину ты не гнёшь, ни перед кем. 

Это мне нравиться!

А мы, подумаем.

-         Решишь проблемы со  снабжением  армии  качественной  питьевой водой, получишь третью звёздочку на погоны. 

Это я тебе обещаю, подполковник.

Арсеньев направился к выходу.  У двери он остановился. –

-    Товарищ генерал!   Мне понадобятся  буровые  установки.

Генерал  непонимающе уставился   на него. –

-         Понадобятся, так заказывай. Какие проблемы?

Звони в Москву и требуй.

Да, вот что, Арсеньев.   Давно хочу тебя предупредить, да,  всё,  забываю.

До меня доходят слухи, что ты,  уже несколько раз,  участвовал в боевых операциях.

Это в твои прямые обязанности не входит.

Зачем ты  бросаешся под пули. 

Впредь под пули не лезть!  Это приказ. Понял!

Я полковника Кудряшова, который тебя покрывает, уже  предупреждал.

Генерал  снял  с телефонного аппарата трубку. –

-         Мне нужно позвонить в Москву. Ты свободен. 

Надеюсь,  Арсеньев, вскоре, увидеть тебя в  своём кабинете полковником. 

Арсеньев  вернулся из Ташкента в предгория  Гиндукуша.

Несколько дней у него  ушло на то, чтобы, с помощью  спецслужб,  разыскать солдата  афганской армии, который  знал,  где  находится начало обширнейшей сети  кирязов.

Этот солдат, бывший пастух,  был родом  из небольшого  посёлка  Адраскан, притаившегося в горах, между  Шиндандом и Гератом,  на  трассе  Кушка -  Кандагар – Кабул.

Однако, центральным  звеном в поисках таинственной сети водоснабжения, сооружённой в далёкой древности,  в предгориях  Гиндукуша, стал не этот солдат,  а  один  из афганских  офицеров.

               На военном  аэродроме в Шинданде базировался  полк  истребителей  МиГ  - 19 афганских Военно -  Воздушных  Сил.

В этом полку служил лётчик, старший лейтенант  Хамракул.

Он, то и указал, по большому секрету,  на того  солдата – пастуха.

Хамракул  понравился Арсеньеву сразу. 

Он  закончил  лётное военное  училище    в   С С С Р.  и отличался   от многих своих соплеменников тем,  что  страстно желал Афганистану перемен  к  лучшему.

Он открыто заявлял, что эти перемены возможны, только, при   участии Советского

Союза.

Он не верил в искренность западных  политиков.  –

-         Если сюда  прилетят на своих  бомбардировщиках  янки, то они расколют афганскоеобщество,  как грецкий орех на племена и этнические группы, а, затем, под видом приобщения  нас  к своей демократии и общечеловеческим ценностям,  начнут втягивать страну в гражданскую войну.

Я верю,  в искренность, только своих русских и советских  друзей.

Арсеньев создал  целую группу  специалистов для  решения проблемы с водой.  

Включил он  в неё   и солдата – пастуха из  Адраскана, и  военного лётчика Хамракула.

Потребовались ему и опытные  сапёры.

И вот,  вся  группа на вертолётах,  в сопровождении охраны, вылетела в горы.

Начался поиск самого первого, верхнего колодца, дававшего начало  всей   подземной сети обеспечивающей, когда – то,   водой  северо -  восток  страны.

Через неделю настойчивых поисков их усилия  увенчались успехом.

Вход к  первому  колодцу был найден!

У этого входа  Арсеньев  выставил  усиленную охрану, подкреплённую танками и  БТР.

Прошло ещё пару недель. 

В конце  ноября Арсеньев  доложил  в  штаб тыла  Турк.В О   генералу  Штудре,  что установлен  и конечный, нижний, колодец всей  подземной сети. –

-    Товарищ генерал -  лейтенант!   На связи Эдельвейс. 

Эдельвейс – это  позывной  Арсеньева.

-         Сегодня мы, наконец, нашли нижний колодец.

Генерал, услышав позывной своего  сотрудника,  не скрывая  своего возбуждения,  крикнул в телефонную  трубку. –

-         Молодец,  Арсеньев!  Нашёл всё – таки! 

И, где же  он  находится, этот киряз?   В каком  Районе?

Начштаба  тыла,  охрипшим,  от усталости  голосом, не спеша,  стал отвечать  на этот вопрос. -            

-    Где  бы, вы думали, товарищ генерал – лейтенант?   Здесь.  В Шинданде!

Практически,  под  ногами у  танкистов  танкового полка  кушкинской  мотострелковой  дивизии.

В сотне метров от  места дислокации  роты  моего друга  майора  Кольцова.

Вот где!

Генерал не забыл истории, связанной с  аварийным  переводом  комбата  Кольцова в группировку, поскольку ему тоже пришлось в этом поучаствовать. –

-         Это, того самого  комбата  Кольцова!  Из Твери.  

Того,   который с политзанятий, да прямо на новогодний  бал в Шинданд  с путёвкой  от  родного замполита  попал?

-         Так точно!  Тот самый.

-         А он, что, так,  пока,  на должности  ротного и  воюет?

-         И хорошо воюет, товарищ генерал.

-         Арсеньев, вернёмся к  кирязам.  Что ты  намерен делать дальше?

Арсеньев, подождав  несколько секунд,  изложил генерал – лейтенанту свой план. –

-         Через три дня поставим  на месте  бывшего  колодца  буровую  вышку и пробурим скважину.

Останется, лишь, опустить в эту  скважину насос и качать из неё  воду.

Так всё и произошло.  

Так  советский гарнизон в Шинданте получил чистую питьевую  воду.

Таким же образом была решена   проблема с водоснабжением  и в других местах на северо –  западе Афганистана.

Совместная работа,  в предгориях Гиндукуша, сдружила  Арсеньева с афганским лётчиком Хамракулом.

Хамракул  закончил  трёх - годичные курсы  военных  лётчиков  во Фрунзе.

Однажды, новый афганский  друг,  попросил  Арсеньева срочно приехать  в шиндандский  аэропорт.

В Шинданде, как  впрочем, и в других местах   Афганистана, на одном  лётном поле размещались и военный аэродром, и гражданский.

-         Зачем,  же,  я ему понадобился? -  

Недоумевал Арсеньев, усаживаясь в  ГАЗик командира кушкинского танкового полка, который  он  ему  предоставил.

Как – то, странно, с намёками,  он  говорил со мной  по  телефону.

Ну, да ладно!   Приеду  на место  разберусь,  в чём  дело.

Машина подвезла его к зданию местного аэропорта, где Арсеньева  уже  ожидал, с загадочной улыбкой  старший  лейтенант  Хамракул. –

-         Ай, хорошо, что ты приехал, полковник!

Он, почему – то,  имел привычку называть  Арсеньева  полковником. –

-         У меня к тебе, полковник,   важное дело есть.

Я тебя очень уважаю.  Ты хочешь нам, афганцам добра и мира!

Старший лейтенант, буквально, схватив Арсеньева за руку, повёл его  внутрь здания, по пути пытаясь объяснить, зачем  он его  сюда  пригласил. –

-         Наши муллы говорят, что раз в Афганистан пришли советские, то  они заведут у нас свои порядки.

Муллы говорят, что  теперь  афганским  мужчинам оставят только по одной жене,  но

зато выдадут по две пары новых резиновых галош.

Пошли, полковник, в большую комнату.  Пошли.

Большой комнатой афганец называл  зал ожидания  аэропорта.

Арсеньев,  по – прежнему,  не понимая,   что происходит, послушно  последовал за ним.

-    Вот, советский полковник!   Хамракул хочет сделать тебе подарок, как лучшему советскому  другу.

-         Пошли, пошли, полковник. Сейчас увидишь.

Они  вошли в зал и  направились к одному из его уголков. –

-         Я тебе, полковник, приготовил подарок. - 

Радостно сообщил Арсеньеву  афганский лётчик Хамракул. -

-    Вот, видишь, полковник!   Твой подарок сидит в углу. Хороший подарок. Ласковый.

Арсеньев, к своему изумлению, увидел, что в углу  на полу, согнувшись,  в три  погибели, сидела, с закрытым  паранджой лицом,  молоденькая женщина.

Лётчик, что – то сказал её на фарси.

Она, тут же,  повернулась к ним лицом и откинула паранджу.   

Арсеньев тихонько присвистнул.

А женщина, стыдливо метнув в Арсеньева,  быстрый, как  молния взгляд,  уколола его своим  игривым взглядом и прикрыла лицо.

-         Вот я тебе дарю свою вторую жену, полковник. 

Забирай её себе .  Она твоя.

А ты, полковник, подаришь мне две пары новых советских, резиновых галош.

Советская резина самая лучшая в мире!

Это я на себе проверил, полковник.

И мы с тобой будем дружить семьями, плтому, что моя вторая жена, станет твоей первой женой!  И  мы будем дружить.

Любое твоё слово, или приказание, будет  для  Малики   законом!

Твою жену, полковник  зовут  Малика.  Всё забирай её в свою машину и увози.

Старший лейтенант,  взяв женщину за руку,  подвёл  её к Арсеньеву. –

-         Ей нет ещё и двадцати  пяти лет. 

Малика будет тебе очень  хорошей и верной женой.

-         Спасибо! -  Упавшим голосом,  сказал Арсеньев и бросил. –

Мы будем  с тобой дружить семьями и ходить друг другу в гости в новых резиновых галошах.  Да,  Хамракул?

Арсеньев, встретившись взглядом с  Маликой, отступил от неё на шаг назад.

Он был так потрясён произошедшим, что, некоторое  время, стоял  молча.

Он  решал, как   отказаться от подарка, чтобы  не обидеть Хамракула. - 

-    Да вот  только, как это сделать? 

-         Спокойно, молодожён, спокойно! 

Вот бы Полина этот подарок  увидела!

Выход нашёлся.   Нужно всё перевести в шутку.   Сообразил он.

-         Хамракул,  а почему ты мне подарил вторую жену, а не первую? 

Зачем мне твоя  вторая  жена?

Вот,  первую твою жену,  я принял бы  в подарок! 

А  вторую, извини, принять  не могу.  Давай мне свою первую жену.  

Извини меня за отказ,  друг мой  Хамракул, но вторую жену я утебя взять не могу.

Меня засмеют дома за это.

А вот галоши я тебе подарю!  Новые. Резиновые. С красным нутром.

Носи на здоровье,  Хамракул.

Лётчик, округлив глаза, возмущённо вскинул  вверх брови. –

-    Полковник!   Первую жену Хамракул тебе подарить не может. 

Первая жена у моя – любимая жена.

А  любимую жену дарить нельзя!

Любимых жён  у нас не дарят!

С тем,  они и разошлись. 

Таким образом, Арсеньев,  не приняв подарка, остался другом афганскому лётчику Хамракулу.

 

По горной тропе  двигался небольшой  конный отряд.  Достигнув Чёрной скалы, всадники спешились.

Вскоре,  к ним присоединился ещё один  вооружённый  человек на  хромоногом вороном коне. –

-    Ассалом   алайкум!   Руз  бахайр!

-    Ассалом  алайкум!    Руз бахайр!  -  Услышал он в ответ.

От группы отделился главарь местного бандформирования  бек Юсуф - 

-         Я ждал тебя  Абдугани.   Отъедем  в сторонку.  

Надо поговорить без свидетелей.

Они завернули за скалу и, отъехав  от неё   метров  на тридцать,  остановились в узкой расщелине.

Первым начал говорить Юсуф. –

-         Что хорошего передаёт мне мой человек из Пули – Хумри? 

Говори, Абдугани.   Я тебя слушаю.  

-         Твой человек из Пули – Хумри передаёт, что скоро на  Саланг пойдёт  большая колонна с продовольствием. 

Но захватить  этот груз ты, Юсуф, не сможешь.

-         Почему, Абдугани?

-         Твой человек из  Царандоя сказал, что её будут сопровождать вертолёты и танки.

Он не советовал тебе на неё нападать.

Эти шурави уже научились воевать с нами.

На их стороне танки, самолёты, вертолёты, а на нашей, только,  кони, удача и меткий карабин.

Юсуф не дал ему договорить. –

-         Всё равно, я должен знать, когда выйдет эта колонна.

А эта русская  красавица, эта зебо  - врач, которая  спасла жизнь моему     единственному сыну, как она?  

Она там?  Или её в Пули – Хумри,  уже нет?

-         Да  она  там.  Но, она никуда не выходит из  гарнизона.

-         Передай моему человеку, чтобы он следил за каждым её шагом.  Она мне нужна.

Она должна стать моей любимой женой.   

Она  очень  мне нужна, эта зебо.

Всадник на вороном  коне, который поранил ногу на острых камнях, удивлённо воскликнул. –

-    Юсуф!   Ты можешь заплатить деньги,  и тебе  её  выкрадут. 

Заплати долларами и она  будет твоей. Зачем стрелять?

Или у тебя нет жёлтого металла, бек Юсуф?

-         Нет,  Абдугани.  Силой  красавиц  не покоряют.  Это не афганка. 

Я не хочу брать её силой.  Зачем?

А золото я  лучше  отдам ей самой,  этой русской. 

Я дам  ей много золота и украшений, чтобы она согласилась стать моей женой. 

Она спасла жизнь моему сыну.

И она родит мне второго  сына.  Я так решил.

Пусть мой человек не спускает с неё глаз.

Он узнал, какое у  неё имя?

-         Да,  Юсуф, узнал.  У неё трудное  и редкое имя -  Серапим.

-         Серапим -   Повторил вслед за ним  Юсуф и покачал головой. –

-         Серапим…

 

Группа  душманов, словно просочившись сквозь скалы,  появились на противоположной стороне  долины, по которой проходила дорога из Шинданда в Герат.

От того места, где  начали оборудовать свои боевые позиции  душманы,  до дороги,  было не более шестидесяти,  семидесяти метров.

Высота,  на которой они закрепились,  была достаточной, чтобы  с неё можно было вести прицельный огонь и по колоннам, и по вертолётам, сопровождающим их.

Кольцов, с  несколькими танковыми экипажами, при поддержке взвода спецназа, сидел в засаде и наблюдал за действиями душманов. 

Разведка сообщила командованию о том, что  на этом участке  шоссе душманы готовят засаду.

Их опередили. 

И, теперь, майор  Кольцов следил за ними из своего Т- 62 с помощью прибора дневного видения  ТШ. -

-         Так, лётчики – налётчики. 

У двоих наши гранатомёты  РПГ – 7.  

Два ручных пулемёта.   Вижу гранаты.  У троих автоматы.  

Остальные  душманы  с буровскими карабинами. –

Отмечал  про себя командир роты. – 

-         Заняли господствующую  высоту, чтобы сверху удобнее был  сбивать  наши вертолёты. 

Понятно.  

Сейчас мы вам выдадим по полной программе. 

Давайте, давайте  рассаживайтесь на  этих камешках.

               В последнее время,  духи стали применять новую тактику стрельбы по нашим вертолётам.

Учитывая,  что  наши вертолётчики стремились летать, как можно ближе прижимаясь к поверхности  земли, перемещаясь вдоль дорог и ущелий, душманы приспособились сбивать их сверху.

Не снизу, как они это делали в первое время, а с верху.

Эта тактика позволяла им,   сбивать вертолёты,  не находясь в зоне  поражения  от огня крупнокалиберных пулемётов  этих вертолётов и не подвергая себя опасности.

 

Тактика горного боя такова, что главным поражающим фактором  в этом бою являются не пули, а осколки от скал.

Пуля,  ударившись о скалу, высекала из неё множество осколков, которые, затем поражали людей.

Опыт, приобретённый советскими солдатами и офицерами, за год войны в Афганистане, показывал, что  восемь человек из десяти, получали ранения, именно, от осколков выбитых пулями и снарядами из скал.

И, только двое, из этой десятки,  получали  повреждения от пуль.

Поэтому душманы,  особенно боялись попасть под огонь наших крупнокалиберных пулемётов  ДШК и КПТВ.

На четырёхколёсной,  боевой разведывательной дозорной машине БРДМ пулемёт ДШК был заменён,  на крупнокалиберный пулемёт Владимирова танковый.

И  душманы  старались под эти пулемёты не попадать, потому, что осколки от пуль этих пулемётов валили их наповал.

Кольцов, выждав удобный момент, поймал в прицел самого крупного мергена,  с красивым   ножом на груди. –

-         Огонь!

И, в этот момент, сзади этого  огромного,  чернобородого мергена возникла фигура второго душмана.

Но  Кольцов, поддерживаемый  автоматчиками, уже дал длинную очередь из пулемёта.

Ему было видно, как позади душманов  поднялись клубы пыли и мелких осколков.

Тех, в кого он выпустил  пулемётную очередь, не было видно.

Вдруг, из беспорядочного нагромождения камней, возникла фигура человека. 

Человек, с опаской оглядываясь назад, встал на ноги   и  поднял вверх руки.

Кольцов мгновенно отреагировал на это. –

-         Прекратить огонь!

Оказалось,  что его опасения были не напрасны,  ибо,  к  душману, который решил сдаться в плен, тут же,  кинулся один из  соратников и стал приводить его в чувство.

Между  душманами   началась борьба.

Пришлось снова открывать огонь на поражение.

После очередного  залпа, видя, что шансов, остаться  в живых,  у них нет, решили сдаться и остальные  душманы.

Взвод спецназа, блокировав группу, взял её в плен.

Убитых,  из всей группы,  в восемь человек, было, только, двое.

Убит был и чернобородый  великан, с ножом на груди. 

Погибших  душманов принесли, свои же товарищи и положили перед Кольцовым.

Раненых среди них было трое.

Три душмана отделались испугом и лёгкими повреждениями от осколков.

Командир взвода спецназа, подошёл к  мергену,  с ножом на груди, и, выхватил нож,  из дорогих,  красиво  отделанных ножен,  не смог  скрыть своего восхищения. –

-    Вот это да!   Классная работа.  Этому бы ножу,  да в музей!

Один из бойцов, предложил. - 

-         Так и давайте,  реквизируем  его и заберём  с собой.  На память.

В Москву. В оружейную палату.  А чего?

-         Отставить мародёрство, бойцы! 

Не забывайте, кто мы!  И для чего сюда пришли!

Мы пришли сюда строить новую жизнь, а не грабить. -

Кольцов подошёл к  командиру взвода и взял у него из рук нож. –

-         Действительно, это произведение  искусства.  И древнее, как я вижу. 

Скорее всего, его передавали из  рода в род, от отца к сыну.

Он, нагнувшись, вложил нож в ножны и сказал. –

-         Всем ждать! 

Сейчас я свяжусь с командованием и уточню, что нам делать с пленными и убитыми.

К немалому удивлению,  Кольцов получил  приказ сдать и пленных,  и убитых самому губернатору Герата.

Событие это произошло  неподалёку  от  города.

Взяв убитых и пленных в БРДМ и БТР,  Кольцов, оставив на месте  командира взвода спецназа,  отправился в Герат.

Перед губернаторским  домом  в Герате стояли два танка  Т- 54. 

Вокруг мощная охрана.

Кольцова удивило то, что к  ним вышел сам губернатор провинции, в сопровождении нескольких  оханников.

У тел убитых,  лежащих на земле,  губернатор  остановился.

Кольцов заметил, что  внимание губернатора привлёк  тот самый нож, находящийся на убитом душмане.

Губернатор разглядывал его больше  минуты, не говоря  ни слова.

Затем он, подняв голову,  перевёл взгляд на пленных. 

Они, понимая, что сейчас решается их судьба, подняли  вверх ладони и начали молиться, прикладывая их к лицу.

Губернатор  неплохо владел русским  языком.

Он, повелительным жестом подозвал к себе начальника своей охраны.

Ткнув ногой в труп великана – мергена, с реликвией на груди, он  приказал. –

-         Разыскать и вырезать всю родственников этих бандитов. 

Разыскать и  вырезать всех, до последнего человека,  по мужской линии.

Затем он подошёл к Кольцову и, пожав ему руку, пояснил, как бы, оправдываясь, за свою жестокость. - 

-         Если этого не сделать, то их родственники начнут мстить вам и снова прольётся большая кровь.

У нас  иначе  поступать нельзя!

Охрана  начала забирать  у них убитых и раненных.

И в этот момент, Кольцов  увидел, как из  дома губернатора вышел Арсеньев.

Арсеньев,   встретился    с  возвращающимся  в своё   логово губернатором,   словно со старым  знакомым,  пожав  ему руку и кивнув головой. 

 Увидев Кольцова,   Арсеньев радостно  поспешил к нему. –

-    Иван!   Вот ты где?  Не  ожидал тебя встретить, здесь,  у губернаторского  особняка.

Они,  поздоровавшись,  отошли в сторонку.

 Арсеньева так и подмывало поделиться с Кольцовым своей радостью. И он,  со счастливым видом, задал ему вопрос. –

-         Ну, сын Фёдора и брат Полины, Иван  Кольцов, чего же, ты меня не поздравляешь?

-         С чем мне тебя поздравлять?   С открытием скважины, под моим танком,  в Шинданде, что ли? 

Знаю, что  ты воду завёл,  прямо   к нам, в кушкинский танковый  полк.

-         Поздравляю.   Вода отличная!   Можно ставить знак  качества. - 

Радуясь  неожиданной встрече, сказал Кольцов,  обнимая  Арсеньева за  плечи.

Арсеньев,  в ответ, только качал головой.  - 

-    Это, майор, само собой!   Это служба. 

Ты меня поздравь с  успехами на семейном     фронте,  Иван.

-         У тебя, что появился в тылу ещё и второй фронт -  семейный?

Погоди, погоди.   Дай маслу в голове закипеть, Алексей. 

Кольцов попятился назад и,  окинув взглядом друга,  издали, хлопнув руками, произнёс. –

-         Так, так!  Кажется, закипело!  Стоп, стоп, стоп. 

Я тебя таким  весёлым никогда не видел.  С чего это ты так развеселился? 

Ты был в Ташкенте!  Раз!  

Видел сестрёнку. Два!  

Ты там, на ней, женился?  Три!

Когда свадьбу решили делать?  И где?

Арсеньев,  поглядывая на него,  сияющими  глазами, провёл рукой, по   плохо выбритым  щекам и  подтвердил. –

-    Да, Иван!   Это событие свершилось! 

Это, наконец,   то  произошло! 

Мы   с Полиной  зарегистрировали брак.

Теперь она мне – жена, а я ей муж!  Сбылась моя мечта!

-         Поздравляю, Алексей. -  

Заключил в объятия   своего друга Арсеньев. –

-         Когда свадьба?  И где?       

-         Свадьба, Иван будет,  или в Ташкенте, или,  здесь, в Пули – Хумри. 

Мы с Полиной решили, что свою свадьбу мы сыграем вместе с вами,  в один день.

Свадьба у нас будет на четверых! 

Ты с Серафимой и я с Полиной пойдём под венец  и сядем за один свадебный стол  в один день!

Кольцов  пожал Арсеньеву руку и воскликнул. –

-         Согласен.  Правильно вы решили!

 

               Из  Герата на  Шинданд и, далее на Кушку отправлялась сборная колонна,

собранная из различных  автомобилей, в которую входили и   Камазы  -топливозаправщики.

Они шли с  пустыми  ёмкостями.

Кольцову разрешили вернуться в Шинданд вместе с этой колонной.

Погода портилась.  Вот, вот должен был пойти снег. 

По расчётам они должны были прибыть в Шинданд засветло.

За  Гератом, когда они достигли   своего участка, где сидели  в засаде, Кольцов пересел  в свой Т – 62.

Вместе с Кольцовым  отправился  в Шинданд и Арсеньев.

Трижды им, по пути следования, приходилось делать вынужденные остановки.

Бетонная дорога была завалена камнями.

На разборку завалов ушла уйма времени.

За  Адрасканом, когда до  Шинданда оставалось  менее пятидесяти  километров, стемнело и повалил мокрый снег.

Колонна была небольшой и имела хорошую  охрану.  

Начальник колонны, посоветовавшись с Арсеньевым, принял решение прекратить движение и переждать до утра.

На ночь технику поставили к  отвесной скале, прижав её   к   ней  вплотную,  и выставили боевое охранение.

Кольцов  поставил свои танки в голове и хвосте колонны.

Сам он, со своим экипажем,  эту колонну  замыкал. 

Впереди него, в Камазе, устроился  и Арсеньев. 

Под  утро Арсеньева разбудили выстрелы. 

Послышались крики.  Возник шум.

Он, схватив свой никелированный автомат,  выпрыгнул из кабины в темноту.

Снегопад продолжался. 

Снег падал на скалы, технику и людей и, тут же, таял.

Арсеньев,  по привычке, нырнув под Камаз и, сняв  с предохранителя,  передёрнул затвор автомата.

Первую минуту он ничего не мог разглядеть.  Было очень темно.

Когда, наконец, глаза его адаптировались к темноте, он разглядел, что метрах в десяти от него,  идет потасовка.

Вспышки выстрелов высвечивали из кромешной темноты эпизоды рукопашных схваток, которые возникали то в одном, то в другом  месте.

Арсеньев, выбравшись   из - под Камаза, бросился  к  одной из  групп, схватившихся на смерть  людей.

Достигнув места  рукопашной схватки, он сразу, не мог разобрать, где тут свои, а где  враг.

Сзади него, откуда он, только,  что ушёл, разорвалась граната.

Вдруг, будто, кто – то, чиркнул спичкой.

Что это было, вспышка  выстрела, или  мгновенный свет фонарика, он так и не понял.

Но, именно, эта  вспышка света его и спасла, потому, что  он отчётливо увидел, замахивающегося  на него  прикладом буровского карабина, душмана.

Первым ударом  душман выбил  из рук  Арсеньева  автомат.

Но  Арсеньев успел нажать на спусковой крючок, когда его автомат, от удара наклонился вниз.

Огненные всполохи, от пуль, выпущенных в бетонную дорогу, понеслись далеко вперёд, освещая всё вокруг, в бело – розовые цвета.

В этот  самый,   критический  момент Арсеньев заметил, как сбоку к нему спешит второй душман.

Арсеньев не успел, даже,  поднять с бетонки свой автомат.

Ему требовалась,  для этого, всего лишь, одна единственная секунда.

Но этой секунды судьба ему не дала.

Душман, вкладывая в свой удар,  по шурави, вот уже год  топтавшего его землю,  всю свою  злобу и ненависть, затыльником карабина ударил Арсеньева в правую часть лица.

Удар пришёлся по челюсти.

От этого удара Арсеньев упал, на чьё – то, ещё живое, пахнущее кровью, тело.

Из  его рта  потекла  кровь  и  посыпались зубы.

Резкая боль привела подполковника в такую  ярость, какой он ещё, никогда не испытывал.

Нет,  это не он взял в руки автомат. 

Нет!  Автомат взяла в руки его ярость! 

Эта, незнакомая ему,  до  селе,  гостья, затем подняла его  с бетона на колени и заставила пойти  вперёд   на врага!

Теперь он видел и в темноте.

Первый душман, вновь,  наносил ему удар,  но, уже не  прикладом буровского карабина, а огромного размера штык – ножом  с этого  оружия.

Арсеньев, будто попал в другой мир и другое измерение.

Время для него  остановилось.

Всё стало, каким – то,  бесконечным;  и звуки выстрелов и предсмертные крики людей, и сама эта ярость, завладевшая им самим.

Арсеньев смог, даже поразмышлять о том,  вот сейчас огромный, семидесятисантиметровый штык – нож, войдёт в его грудь и проткнёт его насквозь.

Он, даже успел, перед смертью, заглянуть в глаза своему  убийце.

В чёрных   зрачках его полыхал  адский огонь ненависти.

И его врагами тоже руководила вспышка ярости, что и им  самим.

Но, он ещё был жив!  Жив, потому, что мелькнула мысль. –

-    Автомат!   Нужно  автоматом отвести штык – нож в сторону.

Ещё можно спастись!

Арсеньев   продолжал стоять на коленях.  Он так и не успел  встать на ноги.

И, в этот момент,  чья – то, нога наступила ему на плечо и повалила его, на мёртвое тело.

Штык душмана прошёл мимо его щеки, не причинив ему вреда.

Над его головой раздалась автоматная очередь.

Оба душмана, замертво рухнули на Арсеньева, заливая его кровью.

И, вслед за этим, он услышал голос Кольцова. –

-         Алексей!  Арсеньев.  Ты,  жив?  Что с тобой?

И, тут же,  следом, истошный, гортанный крик заглушил Кольцова. –

-         Аллл – а – а – а – а.

Этим криком душманы начинали свои атаки. 

Этим же криком они призывали своих соплеменников и заканчивать их.

 

               А мокрый снег,  всё валил и валил, не обращая, ни какого внимания ни на стрельбу, ни на предсмертные крики, ни на оставшегося в живых подполковника  Арсеньева, ни на поднимающего его с бетона, забрызганного чужой, солёной кровью, майора Кольцова. –

-         Лёшка!  Вставай.  Ты можешь соять на ногах?

-         Поднимайся на ноги!  Тебе умирать, пока,  рано. 

Ты, на кого Полинку, сестрёнку мою хочешь покинуть? А? 

Вставай, ну.  Бери автомат.  Нам, с тобой, надо ещё до  свадьбы дожить.

Нам,  с тобой, придётся ещё  пожить, дружок. 

Наша жизнь нужна нашим  жёнам, которые поехали за нами в  этот ад.

И  мы  их, здесь,  в  этом аду,  не имеем права  бросить одних.

Арсеньев, пошатываясь, поднялся на ноги. –

-         Иван, если бы не ты…

-         Брось, подполковник.  Не надо благодарностей. 

Будем жить!  Будем любить! Будем стихи писать и бить врага!

Пошли,  пошли,  дружище.  Бери свой никелированный калаш, не бросай его. 

Это он тебя  от душманов спас,  одним своим видом ослепив их.

               Ал л л – а – а – а. -   Донеслось уже,  откуда – то  издалека.

Ночной бой закончился. 

Обе стороны стали считать убитых и раненных.

И, вдруг,  кто – то, на непроглядных  небесах, включил светильник. 

Взял и щёлкнул выключателем.  И  вокруг  сразу стало светло.

Прекратился и снегопад.

Арсеньев, выплюнув  на бетон остатки  выбитых  душманом зубов,  и,  превознемогая  острую боль, будто столетняя,   беззубая  старуха, прошепелявил. –

-         Вот тебе и  А л л л – а – а.  Будем жить, Иван и жён  своих ждать. 

Потопали,  родственник,  в родной гарнизон.

Он поднял буровский карабин и снял с него семидесятисантиметровый штык – нож. –

-    Имею право взять его себе на память, как военный трофей.

Иван поправил автомат, висевший  на плече, который получил, по  примеру  Арсеньева,  и они оба, торопясь,  пошли  подальше от смерти.

Кольцов, поддерживая Арсеньева, запел.-

                   

                         Разгромили всех душманов, разогнали воевод.

                         И в горох Афганистана свой закончили поход!

 

Арсеньев подтягивал ему, сплёвывая сгустки крови на бетон.

Когда  они  подошли к Камазу,  в котором  приехал  сюда   Арсеньев,  они остановились. Арсеньев сказал   Кольцову. –

-         Ваня.  Тебе надо было забрать с собой этот  красивый нож.   

Ты  уложил не простого духа, Ваня. 

Ты уложил, там,  в засаде,  именитого духа.

Нож – это улика.  Улика против тебя. 

Теперь, берегись!  Они тебе будут мстить.

 

У Арсеньева было выбито шесть зубов. 

Их острыми сколами он поранил себе язык.  Язык  кровоточил.

В Шинданде, военный стоматолог усадил Арсеньева в кресло, поставил обезболивающий укол в десну и, не дождавшись, когда он начнёт действовать, принялся за работу.

С той поры, Арсеньев старался  дантистам на глаза не попадаться. 

      

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                Глава  шестнадцатая.  

 

 

 

 

 

                                            ЛЮБОВЬ    БЕКА    ЮСУФА.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Лейтенант медицинской  службы  Серафима  Калинина приходила в свою палатку, в которой  проживала  вместе с фельдшером  Любашей, только на ночь.

Она  проводила  в ней короткую и  тревожную  ночь и, чуть свет, покидала своё пули – хумрийское пристанище.

Женщина и война есть понятия несовместимые.

Несмотря на все трудности  сурового военного быта,  и  хирург Серафима, и  фельдшер Любаша  старались   на эти трудности не обращать внимания.

В этот поздний, декабрьский вечер Серафима вошла в  палатку усталая и разбитая.

Солдатские  хоромы  освещала электролампочка,  от   переносной электростанции.

Фельдшер  Любаша  встретила её радостным возгласом. –

-    Ну,  наконец, то!   Я тебя, соседушка  жду, не дождусь.  

У моей мамы сегодня день рождения.

И она сдёрнула  покров,  с уже накрытого, праздничного стола. –

-         Присаживайся подружка. И  не стесняйся. 

Вот тебе вилка, а вот вам и ложечка, товарищ военврач.

На столе стояли тарелки с деликатесами из офицерской столовой.  

Горкой возвышалось  сахарное печенье.

Вокруг  стояли  открытые  банки  со сгущённым молоком, рыбными консервами  и тушёнкой.

-         А мне, сегодня,  Любаша,    с утра,  так захотелось сгущенного  молока.  –

Сбросив с себя  усталость и,  повеселев,  хлопнула  по плечу подругу Серафима. -

Ну, давай, за твою маму, Любаша.

Счаситья ей и крепкого здоровья!

-         Нет, нет,  подружка, начнём с главного.

Вот, видишь, что я  припасла на этот случай!

И в руках у Любаши  появилась  солдатская фляжка. –

-         Давай, макнем, как выражается наш  командир роты.

-         Нет, нет, Люба. Что ты!   Ты же знаешь, что я  даже шампанского не  употребляю.

Ты, выпей сама.   А я тебя поддержу символически.

Фельдшер Люба  плеснув себе из  фляжки  в стакан грамм тридцать спирту, торжественно провозгласила.  - 

-         Так, мамочка,  за тебя  с  папой  сразу одним махом!   Опа!

Она лихо  опрокинула стакан и потянулась за водой, налитой в алюминиевую кружку. –

Серафима, тут же   подала  ей  кружку.

Минут пять они сидели и разговаривали, вспоминая родителей и свою прежнюю жизнь.

-         Нет!  Мне этого мало. – Вскочила Любаша.

Я  выпью ещё.   Поздравлять, так поздравлять. Один раз  на свете живём.

Она плеснула в стакан огненной воды и спросила Серафиму. –

-         Я, Симочка,  всегда   перед второй рюмкой,  или затягиваю  песню      Ой, мороз, мороз,  или, если рядом нет первого  голоса,  то  биш,   мужика,  вспоминаю дедовскую байку, или  молитву.

-         Выбирай,  подружка, 

Твоё слово, в этих  палатах -  хороминах,  первое!  А, моё,  второе.

-         Ну,  нет, нет, что ты, Любаша!  Уже поздно.  Петь не будем. 

Вот вернёмся домой, на Волгу.  Сядем  со своими мужьями,  ты, со своим  и я с  Ваней и тогда  споём! 

А, сейчас лучше молитву прочитай. -  

Начала уговаривать её Серафима. –

-         Мне  хочется  послушать. Ты, же, неверующая, а молишься. Как это возможно?

-         Хочешь послушать?  Так, слушай  меня,  белочка, генеральская   девочка.–

Любаша  начала  свой монолог. –

-         Матерь, Небесная!  Небушко,  честное!  Подай дождя на мой ячмень.  На боярский хмель. На бабкину рожь.  На  батькину пашеничку. 

-         А, уж, на  Серафимин лён, так поливай, так поливай, так поливай ведром.

И она, набрав в ладошку воды из кружки, обрызгала Серафиму.

Затем  Любаша  наклонилась к Серафиме,  и   повела указательным пальцем у неё перед носом. –

-         На твой лён, Симочка?  Поняла,  ты,  белочка -  русалочка?  

И только,  сказав это,  она закончила   молитву. –

-         Поливай, поливай  ведром и уймись на том!

Серафима, усадив подружку на кровать, с восторгом  произнесла. –

-         Ничего подобного я, до этого  не слышала.

Но, фельдшерица не дала ей договорить. –

-         Какая ты, ещё девчонка, Серафима? 

Но,  обалденно   красивая девчёнка!  Что есть, того у тебя не отнять. 

Потому, то  у тебя и жених в кармане сидит. 

А у  жениха на плечах сидят  майорские погоны.

Из – за  таких, как ты,  мужики с катков сходят!

А, знаешь, что это такое?  Сойти с катков?  Это хромать на оба полушария!  

И  напрасно они это делают!   Ради чего?   Ради красивой монашки – затворницы?

Ты   же,  монашка – затворница, родная моя. 

А монашкам любить и греть -  не дано! 

Проку мужикам,  от таких   мало, как и счастья.

Ох, как я тебе завидую и не завидую, одновременно. 

Муж в кармане – раз!  Наш капитан от тебя голову потерял – два! 

И на мужиков  ты  не  падкая. Три.

Ну, только, ты утром из палатки в эту пыль или  грязь выплывешь, как  он, наш Сан Саныч, тут, как тут.

И хвостик у него пистолетиком. 

И улыбка шесть на девять.  Даже смотреть противно.

А ты недотрога!  Хоть бы угостила его,  разок  между глаз. 

Ну, что тебе стоит чмокнуть его в лоб. 

Он согласен, уже и в гроб лечь, только б ты его пожалела перед  этим.

Серафима слушала её,  не перебивая,  потому  что  перебивать  было  бессмысленно.

Любаша,  отодвинув от себя пустой стакан и,  видя, что Серафиме её  откровение не по душе,  принялась её успокаивать. –

-         Да,  ты не обижайся, белочка.  И не бойся.

Я больше  ни – ни.  Хватит. Пьяная баба, что?

Вот, вот и я говорю то же самое  -  Чужая баба.

Я не ты.  Мне мужиков жалко. Сегодня он жив, а завтра   его в цинк закатали и в Чёрный Тюльпан  понесли.

Я  - дура.  Я любвеобильная!  Но, уж коли,   пойду замуж,  тогда держись!

Замкнусь  тогда во всю длину и ширь!

Двери  на крюк.  А сама в …

В этот момент,  возле палатки  кто – то закашлял.

-         Вот он.  Твой очередной воздыхатель 

Лёгок,  на помине!  Что я  тебе говорила?

Наш  кеп пришёл пожелать тебе спокойную  ночку -  в одиночку!  

Он, всё надеется, дурачёк!  

Надеется, что ему, что – нибудь, когда нибудь, да     обломится. 

Это от  тебя то,  от монашки! 

А я, чем хуже тебя? 

Так нет,  он стучится в твою дверь,  в ту дверь, которая на замке!

Почему?  Почему эти мужики стучат туда, где закрыто?

Почему не ко мне, где открыто?

 

-         Серафима  Афанасьевна.  Тук, тук.   К вам можно? 

У меня к вам дело. - 

И, действительно,  перед палаткой стоял  командир медроты  капитан Борщевский.

-         Входите, командир. Мы рады вас принять. Особенно хирургесса. –

Закричала  Любаша, приглашая начальника внутрь.

-         Александр  Александрович! -  Подала голос  и Серафима. –

Минутку.  Я сейчас к вам выйду сама.  Одну минуту.

Она, набросив на себя шинель, вышла из палатки. - 

-    Я вас  слушаю, товарищ капитан.

-    Ну, зачем так официально.  Можно и просто!   По имени, Санёк, например.

-         Как хотите,  Александр Александрович. – Приглушила голос Серафима.

Капитан, поправив  воротник её шинели  и, задрав  вверх голову,  посмотрел в тёмно - синюю бездну неба. - 

-         Посмотрите, как живописно декабрьское афганское небо.   

Так и хочется, взять, протянуть руку и сорвать для вас, Серафима  Афанасьевна,  с 

     этого   чужого неба  большую звезду.

Уж лучше две. – Поправила его  Серафима.

-    Воистину говорю, хотя и понимаю, что это выражение, чего - то отвлечённого, Серафима  Афанасьевна.

               Любаша, затаив дыхание, услышала, как  Серафима, будто, в насмешку, вновь поправила капитана.-

-         Нет, нет.  Сорвите уж лучше две звезды с этого неба. 

Одну мне, а вторую моему Ване.

Простите меня за  сентиментальность,  но для вас готов и на  большее. 

Рвать, так  рвать! Пожалуйста,  Могу и две сорвать. Могу и чудо совершить.

-         Очень приятно это слышать, капитан. 

Я согласна и на  это  ваше  предложение. 

Возьмите и,  чудесным образом, переместите мою особу в Шинданд, к мужу.

Он, вас, непременно, отблагодарит, за эту услугу.

А я  так,  просто, вас расцелую, несмотря   на ревнивый характер  моего  удивительно  доблестного майора  Коьцова.

Серафима, поправив на себе шинель и, плотнее,  укутавшись в неё,  тихо добавила. –

-         Я ценю, капитан, вашу заботу обо  мне, но  я  не свободная женщина. 

Я подарки ни от кого не принимаю

Тем более звёзды украденые с чужого неба!

Даже от начальства.  Зачем мне  чужая зубная боль?   Согласитесь – ни к чему всё это!

Капитан, рассмеявшись, заметил. –

-         А  стоматолога  тогда, для чего мы в своём  штате держим,  любезная,  Серафима.

-         Ну, уж не затем, наверное, чтобы  он  заговаривал зубы неверным жёнам. – 

Резко ответила она ему.

-         Это, уж, точно! -   Недовольно произнёс командир роты.

Он, откашлявшись, перешёл к делу. –

-         Сегодня,  в районе Баглана, душманы хорошо потрепали наш  артдивизион.

У них появились безоткатные орудия с реактивными снарядами.

Западные друзья их  не забывают, как видите.

Досталось там и сапёрному подразделению спецназа ГРУ,  и взводу огнемётно – зажигательных  средств.

Капитан на секунду, другую замолк. 

Он умышленно затягивал время.

Серафима понимала, что ему не хочется  с ней расставаться. –

-         Пришлось поработать там нашей батарее Град. 

Есть,  в связи с этим,  разрушения в одном кишлаке, В котором, кстати,  вы уже бывали.

Помните, как вас туда забрасывали на двух вертолётах?

-         Помню, а как же!  Так, что?  Завтра вылет?  Я готова, товарищ капитан. –

Решительно заявила Серафима, хотя,  тут же,  у неё перед глазами  возник главарь банды Юсуф.

Она стиснула пальцами  его кольцо, которое лежало в боковом  кармане её шинели.

-         Нет,  придётся не лететь, а ехать.

Туда завтра отправляется  небольшая колонна  БТР,   БМП и санитарных машин. 

Нет, нет,  вас будут охранять. За это не беспокойтесь.

Серафима задумалась. -  А,  вдруг?   Может быть,  отказаться, пока не поздно?

-         Капитану и самому не плохо бы размяться. 

Она колебалась.

В это время из палатки раздался голос Любаши. - 

-         Серафима.  Возьми и меня с собой. 

Мне это Пули – Хумри, обрыдло, хоть умри.

Одни и те же горбатые носы и  сальные  рожи.

И Серафима приняла решение! -   Поеду. Была, не была!

               Она долго не могла уснуть.  Бек Юсуф не давал её это сделать. –

-         Это,  какое – то,  наказание! –

Думала она, содрогаясь, только, от одной мысли, что этот великан, вновь, возьмёт её руку в свои лапищи.

-         Какая я дурочка, что приняла от него кольцо.  Зачем я это сделала?

Я стала любовью  бека Юсуфа!?

Какая я, всё – таки, слабая?

Да  и  слабая, ли?   А, может быть, наоборот! Сильная!

Сколько, же,  крови на этом кольце?  Попадись я ему,  ещё раз на пути,  так он меня в  

плен, чего доброго,   возьмёт.

Никакая я,  не сильная. Как бы не пришлось мне за это кольцо поплатиться своей жизнью?

Ваня, Ваня, где ты, любимый мой. Где?  Я, наивно полагала, отправляясь сюда, что приеду к тебе и  будешь рядом со мной.

Нет.  Сейчас пойду к капитану и откажусь.  Пока не поздно.

А, что капитан?  Он на меня сам неровно дышит и мечтает заключить в свои объятия.

И, потом, он, как мне показалось, был под малым градусом.

Конечно, он будет, только рад, когда я появлюсь перед ним.  Нет.  Не пойду.

Вот судьба    наша бабья, куда ни кинь, всюду клин!

Любаша, -  Окликнула она фельдшера. -  Ты, не спишь?

-         Заснёшь, здесь, как же.  – Заворочалась в кровати Любаша.

Она, как будто, читала мысли Серафимы. –

-         Да, не трусь, ты, хирургесса.  Где наша не пропадала? Как уедем, так и приедем, милая моя.

-         Скажи спасибо, Сима, что тебе попался такой начальник.  В очках и без расчёски.

Другой бы, не посмотрел, ни на твоё верхнее образование, ни на то, что ты генеральская дочка.

Взнуздал бы и уже катался.  Да, да. 

И не пикнула бы. Они, мужики, знаешь какие, когда им надо. 

Звери.  Тем более, здесь, на войне!

Послышался долгий зевок, с хрустом и лёгким повизгиванием. -  Ох – х – х, мама, зачем ты меня на свет произвела?

-         Да не трусь ты, Серафима.   Я тебя в обиду не дам. Никому.

А, там, глядишь,  и твой  Ванёк  на бронетехнике,  подрулит к нашему брезентовому дому.

А, за бронёй нам, слабой  половинке земли, куда надёжнее, чем в армейской палатке.

 

               Они выехали на рассвете и, через пару часов были на месте.

Всех, тяжело раненных,  уже вывезли на вертолётах.

С легко  ранеными и контуженными они, с Любашей, провозились до самого обеда.

Затем стали принимать больных  жителей  посёлка.

В этот день им пришлось  принимать, даже,  роды.

Для этого,  сопровождающие провели Серафиму,  с  Любашей,  в дом к роженице.

 

Афганские горные кишлаки!  Серафима, пол года назад, даже представить себе не могла, что современные люди могут жить в подобных нечеловеческих условиях.

Серафима шла по кишлаку и не верила своим глазам.

Кругом,   невиданная,  нищета.

Любаша, тоже  смотрела, на всю эту действительность, не без содрогания. –

-    Серафима.  А чем это у них затянуты окна?  Что это, там,  у них, вместо стёкол?

-         Люба и не спрашивай. -  Заговорила,  не своим голосом,  Серафима. –

Это обыкновенные  бычьи пузыри.  В домах  такая нищета.

Люди, до нашего прихода  сюда, не имели дело не то, что с врачами, но и даже с младшим медперсоналом.

Серафима кивнула на, проходящего мимо них,  афганского старика. –

-         Смотри.  Одежда горных афганцев, зачастую состоит из шкур животных.

Человек, который  ходит здесь зимой, укутавшись  байковым одеялом, считается  зажиточным.

Они, не дойдя,  десятка метров, до своей цели, повстречали на дороге двух местных жителей.

Дорога, как и все окрестности,  была покрыта снегом.

Автоматчики из их охраны, остановили, идущих им навстречу  крепких, бородатых мужчин  и стали выяснять их личности.

Оба несли,  на своих спинах,   по  огромной вязанке перекати – поля.

Этой травой в кишлаках топили  зимой печи.

Мужчины,  скинув на землю свою ношу, и бросая нехорошие взгляды на  русских женщин, стали показывать проверяющим, какие – то бумаги.

-         Ой, Сима!  Глянь. Да они,  совсем, босые!  -  Тихо  прошептала Любаша.

Серафима глянула на ноги афганцев.

У каждого  на ногах было, только,  по одной  галоше. 

Причём,  оба  были левые.

И одеты они были на босые ноги.  Левые ноги – в галошах, а правые - босые.

Охрана, между тем, обнаружила у   них под одеялами автоматы  А К, которые, тут же, были реквизированы.

После этого переводчик, заинтересовавшись тем, как они обуты, задал бородачам законный вопрос. –

-         А, почему бы, вам, не носить галоши по очереди? 

Сначала  в обуви ходит один, а потом другой.  Будет не так холодно.

Мужчины, что – то, долго объясняли переводчику.

А, переводчик, в свою очередь, передал их ответ женщинам. –

-         Они говорят, что галоши эти нельзя носить, кому - либо, одному из них, потому что они разного размера.

Серафима долго не могла отвести своего взгляда от босых ног  афганцев.

Они стояли на снегу, как ни в чём,  ни бывало. Будто были обуты в сапоги или ботинки.

Всем её существом современной женщины, всё больше и больше, овладевало чувство восхищения. –

-         Вот, что значит порода!  Порода и тысячелетняя закалка.

Эти мергены имеют право на жизнь и размножение!

А такое право, как раз, и должны иметь самые сильные и выносливые, но не самые ловкие и изворотливые, как это происходит во всей нашей порочной цивилизации.

В нашем обществе, уже давно нарушен принцип естественного отбора. 

Когда не сильнейший порождает сильнейшего, а, наоборот, слабейший – слабейшего.

Через полвека наш  цивилизованный мир рухнет от неги,  лени и обжорства.

А этих не возьмут ни пули, ни блага, ни деньги, ни жара и ни холод.

Нет, нам нужно оставить их, этих первородных людей,  в покое.

Им обувь не нужна! Их золотом не обманешь и в тупик не заманешь, как нас.

Это нам нужна обувь. Это нам нужно золото.

Нет. Я напрасно избрала темой своей кандидатской диссертации проблему влияния  алкоголя на последующие поколения.

Это не наука. Это обычная статистика.

Здесь всё ясно заранее. 

Вот что мне нужно!  Вот, кто мне нужен!  Вот моя тема,   которая   стоит сейчас передо мной босиком  на снегу. –

Экстремальные условия жизни и  естественный отбор. 

Или, что – то, в этом роде.

               Серафима стояла так, продолжая размышлять. –

-         Мне, этой ночью приснился сон. 

И приснился он мне не спроста.  На операционном столе лежит мой Ваня.

Я извлекаю осколок камня из его ноги. Но камешек выпадает у меня из рук.

Он падает на пол и рассыпается на множество алмазных песчинок, превратившись в облачко дыма.

И, вот, из этого дыма выползает огромная змея.

Она бросается на меня. И я просыпаюсь, охваченная ужасом.

Только бы с Ваней ничего не случилось.  Только бы не случилось!

Через минуту она уже принимала роды.

А босоногие избранники небес,  ушли по снегу  в свой тринадцатый век топить печи в  саклях, окна которых затянуты бычьими пузырями.

 

Минут за пятнадцать до отправления медицинской бригады на военную базу в Пули – Хумри, свой человек вышел  по рации на связь с беком Юсуфом. –

-         Бек, Аллах тебе послал сегодня  дорогой подарок. Спешу тебе об этом сообщить.

В кишлаке у Чёрной скалы остановился отряд  врачей - шурави. 

Среди них находится и  твоя Серапим. Торопись. Но, знай. Они хорошо вооружены. 

Не забывай, что красивая женщина делает мужчину глупым и слабым.

-         Не забуду. -  Заверил его бек и вызвал своего помощника. –

Сколько у меня сейчас  всадников?

-     Сорок семь. – услышал он.

-         В кишлаке у Чёрной скалы стоит отряд шурави.  Мы идём на них. – Сказал бек. 

Внезапность, карабины и Аллах  да помогут нам!  Вперёд!

 

Серафима и Любаша, приняв роды,  вернулись к своей колонне.

Они не успели, даже, влезть в санитарную машину, как со стороны широкой ложбины, которую замыкал небольшой бугор, послышался боевой призыв. –

-         А л л л – а – а –а.

С вершины бугра,  в ложбину,  к ним,  неслись конники.

-         Отряд. К бою! -  Скомандовал начальник отряда. –

Когда до первых всадников оставалось менее трёхсот метров, он скомандовал. –

-         Огонь.

В бой, сразу с трёх позиций,  вступило вооружение  БМП.

С  БМП заработали двадцати трёх  миллиметровые пушки, спаренные с  танковыми пулемётами СГМТ.

Аббревиатура  СГМТ  означала. – Спаренный. Горюнова. Модернизированный. Танковый.

Вслед за ними, родными, ударили по всадникам бека и АК – 74, и снайперские винтовки Драгунова – СВД.

Молчали, пока, только гранатомётчики.

Конный отряд действовал по старинке, полагая, что шурави, как и год,  тому назад, не умеют воевать в условиях горного ландшафта  и растеряются.

Но, шурави воевать, уже,  научились.

Всадников  накрыл  ливень пуль, кроша их на куски.

Подогреваемые  фанатизмом,  двое из  конников, стремительно оторвавшись от основной группы, мчались по правому флангу,  к  выехавшей навстречу им боевой машине пехоте.

Эта  БМП, ведя огонь и, тоже  оторвавшись  метров  на пятьдесят, от  своего отряда, остановилась, не решаясь  выдвигаться дальше.

Серафима, услышав, как  одна из  бандитских пуль ударила  в корпус санитарной машины, где они с Любашей  сидели, не живые, не мёртвые от испуга,  сообразила, что им необходимо искать другое укрытие.

Она, выхватив из кобуры пистолет,   крикнула своей подруге  Любаше. –

-         Люба. За мной.  Под машину. Укрываемся за колёсами.

Заняв позицию,  она стала наблюдать за теми, двумя всадниками, которых не брали пули и которые,  стремительно, приближались к БМП.

-         Она, сняв пистолет с предохранителя, передёрнула затвор и стала целиться в одного из всадников,  несущихся,  с криками  – А л л л - а –а, на  боевую машину пехоты.

Но нажать на спусковой крючок  ПМ она не смогла. –

-         О, Боже!  -  Обожгла её  мысль. –

Я не могу стрелять по людям…

Не заставляй меня этого делать!

Никогда она ещё не обращалась, напрямую и непосредственно,  к  самому Богу.

Иногда,  в минуты опасности, или крайней степени радости, у неё вырывалось из груди это слово – Боже! 

Но это было, скорее, неосознанно и происходило  случайно.

Нет! Это происходило   неосознанно.

Она ведь была   атеисткой  и комсомолкой?

Впервые в своей жизни, она обратилась к тому,  в кого не верила, в том понимании, в каком его трактуют христианская  религия.

Она верила в высший космический разум,  или Абсолют!

И ему она согласна была подчиняться.

-    Что же, мне делать? -  Задавала она вопрос себе самой. –

Что делать, когда в тебя стреляют?

И, вдруг она вспомнила про полевой бинокль, который ей подарил Арсеньев.

Он висел у неё на груди.

Серафима приложила его к глазам  и стала настраивать.

Она увидела, что один из двух всадников, мчащихся на БМП, как - то, странно дёрнувшись, упал с коня.

Второй, достигнув цели, вне себя от ярости, принялся рубить саблей по корпусу БМП.

Ей было видно, что душман разбил у боевой машины фару.

В лучах слабого,  декабрьского солнца ярко блеснули осколки стёкол.

Затем был убит и этот смельчак, отважившийся на коне  и, с саблей,  штурмовать, изрыгающую смертоносный свинец, броню.

Конь его, совершив вокруг, свалившегося на камни и колючку хозяина,  овал, рухнул неподалёку от него, сражённый шальной пулемётной очередью.

Серафима перевела взгляд в центр атакующих их конников.

Пушки, пулемёты и гранатомёты не оставляли всадникам никаких шансов на успех.

Две трети всадников были  уже убиты.

По ложбине,  истошно трубя, кружились, потерявшие своих хозяев, боевые кони.

Одного всадника, с застрявшей в стремени ногой, гнедой жеребец, волоча его по земле, таскал по полю.

Серафима,  вглядываясь в лица, оставшихся в живых душманов, которые,   поняв, что продолжать бой бессмысленно, заворачивали своих  коней назад, узнала в одном из них своего старого знакомого. 

Это был бек Юсуф.

Он находился всего в ста метрах от неё.

Какое – то, чутьё, или интуиция, подсказывали ей, что судьба свела её с этим беком   на этом поле боя, совсем не случайно.

И она   сама  не понимая  того, что  эта кровавая бойня  происходит  из за её  красоты,  из за её ослепительно - белой кожи,  из за её    чистых,    выразительных,  серо – голубых глаз,  открыла прицельную стрельбу из пистолета.

Она  стреляла  в бека.

Более того,  она, увидев, что Любаша, даже не вынула из кобуры пистолет, прикрикнула на неё. –

-         Люба!  Ты, чего там, спишь?  

Давай, поможем нашим мужчинам,  если хочешь остаться живой.

Но Любаша, совершенно спокойно взирая на  происходящее, махнула на неё  рукой. –

-         О, нет,  хирургесса. 

По мужскому полу  я стреляю, только, глазками.

Вот, по женскому полу, может быть, когда нибудь, я  и из нагана  пальну.  

Я читаю молитву  Отче  наш.  Она, куда надёжнее, чем   твой пистолет.

Серафима,  увидев, что бек разворачивает своего огненно – рыжего коня, чтобы выйти из боя, ухватилась за рукоятку  пистолета  двумя руками, прицелилась  и нажала на курок.

Раздались выстрелы.

И Бог, словно услышал её  первое обращение к себе. 

Она увидела, что бек, заваливаясь на правую сторону, стал падать с коня.

Конь, протащив его метров двадцать по земле и  почувствовав, что  нога всадника застряла в стремени, остановился и издал дикий, жалобный крик.

Остатки банды поднимались на бугор, пытаясь за ним скрыться.

-         Я его убила! -  Жалобно вскрикнула Серафима. 

Ваня, Ванечка, я его убила.  Как я, теперь, буду жить на этом свете?

Пистолет вывалился у неё  из  рук.

И она заплакала,  навзрыд,  повторяя, одну и ту же,  фразу -    Ваня, я его убила.

Фельдшер  Любаша подползла к ней и принялась её успокаивать. –

-         Хирургесса не пори горячку.  Из этой пукалки,  даже,  в лошадь  с десяти метров не попасть.  Не то, что в человечка. Да, ещё на таком расстоянии.

Его пропорола пулемётная очередь, да так, что  и хирурги  не соберут уже, поняла?

Ты, здесь, ни при чём.  

Оставь в покое своего Ваню и не бери чужой грех на  свою хилую бабью душу.

Ты, здесь, ни причём, поняла?

И не разводи под санитарной машиной сырости, чтобы она не проржавела.

Серафима, ухватившись за эту аргументацию, как за палочку выручалочку, размазывая слёзы по всему лицу, с надеждой в голосе,  спросила у подруги. –

-         Это, правда?  Правда, что из пистолета туда не дострелить?

-         Правда, Серафима.  Сущая  правда.

Во -  первых.        Из  ПМ   туда не  дострелить. 

-         Во -  вторых.  Ты палила в белый свет, как в копеечку. 

В небо ты, дорогая моя белочка, палила.

Смотри, смотри! Какой герой! -  Внезапно оживившись, толкнула Серафиму в бок Любаша.

А на поле боя происходило - вот что.

По полю носились обезумевшие,  от разрывов  снарядов и гранат и отрывистого треска крупнокалиберных пулемётов, кони.

Они кружили вблизи своих бывших наездников, сложивших в этой ложбине свои головы за, ничего не подозревающюю Серафиму.

С десяток всадников уходило за бугор.

И, вдруг, один из них, стал поворачивать  назад.

Он возвращался, чтобы спасти своего  хозяина, главаря банды бека Юсуфа.

Он уже доскакал, почти до вершины бугра, но, оглянувшись,  увидел, что его командир остался на поле боя.

Огненно – рыжий конь  его хозяина  стоял, издавая траурные,  трубные звуки, кося кровавым взглядом, на  своего,  застрявшего в стремени,  господина.

БМП, то самое, на котором душман разбил саблей фару и, которое оторвалось от своего отряда на полста метров вперёд, увидев смельчака, поначалу, было, рванулось ему навстречу и, даже, открыло  по нему стрельбу, но потом остановилось, прекратив огонь.

Всадник стремительно приближался к  беку.

И тут, как по команде, все БМП и  БТРы  прекратили огонь!

А смельчак летел навстречу смерти, даже,  не подозревая, что советские воины по нему не стреляют.

Советское, русское оружие молчало в знак солидарности с его геройским поступком.

Вот он  уже у цели.

Разгорячённый бешеным ходом конь, повинуясь руке всадника, вздыбившей его и поставившей, чуть ли не в вертикальное положение, замер на месте.

Всадник спрыгнул с коня.

Не выпуская из рук уздечки, он,  ведя   коня за собой, подбежал к  беку.

Одним рывком он освободил ногу главаря из стремени и, броском  закинул его в своё седло.

Затем он, схватив под уздцы огненно – рыжего коня бека, вскочив на круп своего коня, помчался на бугор.

Наше оружие молчало!

Ещё минута и он скрылся за бугром.

Какая тайная, неведомая сила объединила непримиримых врагов в одно целое, в одну душу, в один благородный порыв в этом бою?

Но произошло, именно это!

Одни герои,  дали возможность   другому герою,  пойти на верную смерть, во имя того, чтобы спасти  своего  боевого товарища.  

Возможно, что это чувство боевой солидарности, заложено в каждом благородном воине.

И это чувство возвышено и  прекрасно!

 

На  афганскую землю пришла весна 1982 года.

Двадцать седьмого апреля,  в день Саурской  революции, каждая  годовщина которой широко отмечалась  в Афганистане,  Кольцов, после построения на плацу, направился в расположение своей роты.

Его, как командира, уже дважды приглашали на празднование годовщины афганской революции.

После прошлогоднего праздника, Кольцов,  с удивлением сообщил Арсеньеву, который тоже был на нём и произносил тост в честь Народно – Демократической Партии Афганистана и её  вождя. –

-         Слушай, как афганцы похожи на  нас,  русских и европейцев.

Они, оказываются, тоже, как и мы,  любят длинные и красивые речи и тосты.

Никогда бы не подумал, не услышав это своими ушами.

Арсеньев, кивнув головой, в знак своего  согласия, добавил. –

-         Это,  точно!  Однако,  меня ещё больше поразила встреча с памирцами, с припамирскими народностями.

У некоторых этнографических групп язык по своей дикции, немного  схож  с немецким.

Афганистан, Ваня,  – это не открытая книга. 

Это книга закрытая.

Афганистан, Иван, это  большая тайна для всего мира.

 

Многих командиров их дивизии в прошлом году афганские власти пригласили на банкеты   к губернаторам провинций.

И когда они отправились на праздник, то в пути   на них устроили охоту душманы.

В связи с этим,  командир  кушкинской дивизии,  в этот раз, отрицательно отнёсся, к  таким  поездкам, чтобы исключить любые потери командного состава.

Кольцов, не обнаружив на месте своего  механика -  водителя Васецкого,  поинтересовался у  артиллериста – наводчика. –

-         А где, Вани?

-         Он на процедуре. -  Усмехнулся наводчик.

-          Где, где? -  Не понял майор.

Солдат, показывая в сторону, где росло несколько яблонь, пояснил. –

-         Вон там.  Ему наш полковой художник наносит на грудь наколку. 

-         Татуировку, что ли? -  Уточнил Кольцов.

-         Так точно, товарищ майор. – Последовал ответ.

Кольцову  было известно,  что  среди советских десантников, особенно в последнее время, стало модным наносить на груди, на уровне  сердца, татуировку в виде автоматного патрона, на котором указывались группа  крови и резус - фактор.

-    А, что?   Десантура правильно делает! –

Поглядывая  туда, где находился механик –   водитель,  заявил  наводчик.

     Что случись, медикам стоит, только, глянуть на грудь бойца и  им становится ясно,

какая   у него  группа крови и резус - фактор.

Всего - то!   И человек спасён.

Вскоре подошёл и Васецкий. - 

-         Вы меня искали, товарищ майор?

Кольцов, не отвечая на вопрос, попросил показать ему наколку. –

-         А,  ну,  ка,  сержант, покажи, что там тебе  выгравировали на твоей могучей груди.

Васецкий  сдёрнул с себя гимнастёрку и показал  наколку. –

-    И на груди моей могучей одна медаль висела кучей!

-         Это десантники первые додумались до этого. 

А мы, глядя на них,  стали себе  это делать.

Война нас многому научила, товарищ комроты.  

Солдаты стали другими. Поумнели.

Умирать никому не хочется, за  просто  так.

Вокруг  автоматных прикладов мы, теперь, наматываем медицинский жгут, чтобы он был всегда под рукой, в случае ранения и не  дал  загнуться от потери крови.

Кольцов, слушая Васецкого,  с удовлетворением заметил. –

-         То – то, я стал замечать, как ты стал осторожно передвигаться по земле, боясь наступить  на мину, чтобы не оторвало пятку, или всю ступню.

Перестал поднимать с земли всякие предметы.  

И  правильно  делаешь, чтобы не подорваться на мине! 

А, вдруг – это растяжка?

Стал скреплять изолентой   автоматные магазины, чтобы можно было мгновенно перезарядить автомат.

-         Да, Васецкий, ты правильно заметил, что не только десантники, но и танкисты стали другими.

Ну, ладно, бойцы.  Занимайтесь материальной частью. 

А мне, пора, на совещание к командиру дивизии.

И он  направился к штабу дивизии.

 

Совещание должно было проходить в большой армейской палатке.

Там его встретил командир полка. –

-         Майор.  Кольцов.  Подойди ко мне.

Кольцов подошёл к командиру полка и представился.

-         После совещания  с тобой хочет поговорить   командир дивизии.

О чём, я догадываюсь, но предвосхищать события не  стану. 

Скажу одно.  Я твой рапорт, с просьбой о переводе в  Пули – Хумри, подписал, хотя отпускать тебя мне  не хочется.

Ещё раз тебе предлагаю.

-         Не переводись, Пули - Хумри.  Оставайся, здесь,  в Шинданде.  

Мы  тебя  и здесь повысим в должности и в звании.

А жену твою мы  лучше сюда переведём, к тебе. Да ещё и с повышением.

Но Кольцов категорически отверг это предложение. –

-         Нет, товарищ полковник.  Не могу.  Уже всё решено.

Меня там ждёт моя Пчёлка. Полтора года ждёт. Полтора года мы с ней в разлуке.

Командир полка, явно расстроившись, махнул рукой. –

-         Ну, как знаешь, Кольцов.  Желаю удачи.

Полковник вошёл в палатку.

               Кольцова,  же, задержал снаружи  капитан  Свешников. 

Его недавно повысили в звании.

К палатке, то и дело подходила техника, с прибывающими на совещание командирами.

На входе в палатку стояла охрана – два солдата с автоматами.

Кольцову было известно, что у одного из этих солдат, рядового Гринько вчера, на родине, родился сын.

Пока Кольцов разговаривал со Свешниковым, к палатке  лихо покатила  машина командира дивизии.

Один из штабных офицеров, встретив генерала, шепнул ему на ухо, чтобы он поздравил рядового Гринько с рождением сына.

-         Давай поздравим.  А, как же! -  Согласился командир дивизии.

Он подошёл к солдату. -  Ну, давай пять, рядовой Гринько. 

Поздравляю тебя  с  рождением сына!

-         Ещё один защитник родины у нас появился!

В этот, самый, момент,  у  палатки  остановилась боевая машина пехоты.

Из этой БМП выскочил, опаздывающий на совещание подполковник, который успел проскочить мимо  генерал – майора и нырнуть в палатку.

БМП стало давать задний ход.

И тут, один из  членов экипажа этой машины, случайно нажал на гашетку пулемёта.

Раздался  одиночный выстрел.

Солдат Гринько, руку которому ещё пожимал генерал, был убит этим выстрелом наповал.

Он начал медленно оседать к земле, увлекая за собой командира дивизии.

Если бы не солдат, то  эта пуля  досталась  бы генералу.

Вся эта трагедия произошла на глазах Кольцова и Свешникова.

Из палатки стали выбегать офицеры.

Но, совещание отменено не было.

Арсеньеву, который в этот момент  находился, здесь,  в Шинданде,  было поручено провести расследование этого смертельного случая.

               Командир  дивизии начал совещание,  омрачённый  гибелью своего солдата. –

-         Товарищи офицеры!  Прошу  всех встать. 

Давайте почтим минутой молчания память погибшего  от случайного выстрела  рядового Гринько.

-         На минуту в палатке воцарилась гробовая  тишина.

               Война, есть война!  На войне никому не дано знать, что произойдёт с ним  через секунду.

Генерал, поздравив личный состав дивизии с днём  Саурской  революции,  вручил, наиболее отличившимся офицерам подарки.

Затем он перешёл к наболевшему, к самому главному, к событиям на театре военных действий.

Вот, уже, третий год, как наша дивизия выполняет интернациональную миссию в Афганистане.

Два с половиной года  мы вынуждены вести, здесь,  войну с тенями.

Враг с нами в прямой конфликт не входит.

Против советских войск развязана  широкомасштабная партизанская  война.

Здесь, в стране  высоких гор и низкого неба, с оружием не расстаются,  даже, женщины.

А, что такое вести войну на больших высотах,  в условиях  кислородного голодания  вы  уже, товарищи офмцеры,  хорошо знаете. 

Нам пришлось многому здесь научиться.

Нам пришлось учиться воевать на малых скоростях передвижения  из  - за  нехватки  его величества   Кислорода!

Пришлось  осваивать науку стрельбы   в горных условиях, чтобы  эффективно поражать боевую силу противника.

Первое время мы не могли понять,  почему, так легко,  душманы  обнаруживают, в ночное время,  колонны наших танков и бронетехники  

А ларчик то, просто открывался

Оказалось, что в горах, при передвижении гусеничной техники по скальному грунту в ночное время, с гусениц, при их контакте с камнем, сыпятся  искры.

И этот огненный след, который возникает при движении колонны, хорошо  виден на расстоянии до пяти  километров.

Душманы,  по этому  самому огненному следу, засекали нас и били в хвост и гриву, пока мы не догадались, почему и  как  они нас обнаруживают и, затем, атакуют!

Кто  бы мог подумать, что, здесь, в горах, нашим главным союзником станут скалы?

Никто!  Даже Генштаб этого не предвидел.

               При этих словах в палатку вошёл подполковник Арсеньев, которому было поручено произвести дознание по поводу убийства рядового Гринько –

-         Разрешите присутствовать, товарищ генерал?

-         Ну, что там произошло?  Ты допросил виновного и свидетелей, Алексей Владимирович? - 

Встретил его вопросом командир дивизии.

-         Да, допросил.  Вот  письменные показания. –

И Арсеньев передал генералу несколько листков.

-         И, что же  там выяснилось, подполковник?

-         Я выяснил, что злого умысла в действиях стрелявшего младшего сержанта Егоркина, не было.

Выстрел был произведён  случайно.

Генерал, наскоро перебрав листки с показаниями, поблагодарил Арсеньева. –

-         Спасибо!  Вы свободны, подполковник.

Арсеньев покинул совещание.

Генерал, задумавшись на секунду, произнёс. –

-    Так,  на чём я остановился?   Да, да, вспомнил.

Кто мог подумать, что нашим главным союзником станут скалы.

Ибо, главным поражающим фактором,  при  ведения боевых действий в горах, являются не пули, а осколки от скал, порождаемых  этими пулями.

Поэтому душманы, так панически бояться попасть под огонь крупнокалиберных пулемётов наших танков, БМП и БРДМ.

Генерал, сделав короткую паузу, продолжил. –

-         Особенно  наши враги бояться  колёсной бронетехники.  БРДМ и БМП. 

Они передвигаются, практически неслышно, не создавая шума при движении.

Если в первое время  один  подготовленный душман, хорошо ориентирующийся на местности, зачастую, оказывался победителем в бою против двух наших неопытных бойцов, то,  ныне, наши солдаты и офицеры   уже  в бою  им не уступают! 

               К своему великому сожалению, должен признать, что  случилось, то, чего я  так боялся.

Афганистан за это время превратился в полигон для испытания мировыми державами новейших систем вооружения.

Граница с Пакистаном открыта настежь.

Заходи, все кому не лень.

Здесь начали испытывать своё оружие американцы, китайцы, немцы, французы.

Именно, в Афганистане началось испытание французских пластиковых мин.

На эти мины не реагирует миноискатель. 

И нам потребовалось, для этой цели, готовить специальных собак.

Китайцы поставляют  душманам, наши же,  ракеты класса земля – земля, завод по производству  которых,   Советский Союз им, когда – то, подарил.

Американцы  испытывают  здесь свои винтовки М- 16, средства связи и другую технику.

Ходят слухи, что  лидеры душманов просят у американцев зенитные ракеты Стингер, у  западноевропейцев  тяжёлые зенитные установки Эрликон, у англичан ракеты Блоу Пайп.

И я уверен!  Они их получат.

И мы вынуждены делать,  то же самое.

Что я имею в виду?  Поясняю вам, воины – интернационалисты.

Я имею в виду наш новейший миномёт.  А, как же?

Командир дивизии, глянув на ручные  часы, стал заканчивать своё выступление. –

-         Мы оказались здесь в безвыходном положении.

Если мы уйдём из Афганистана, то американцы, тут же, развернут здесь свои тактические ракеты, которые,  взлетая с  высот в  шесть,  семь клометров, смогут достич отсюда  обеих наших столиц  -  Москвы и Ленинграда.

Сами же, эти ракеты будут оставаться  неуязвимыми, находясь в горных афганских долинах между двух, а то и трёх скал.

Попробуйте, возьмите их там, в ущельях!

Последствия нашего ухода отсюда, даже трудно себе представить.

Если мы уйдём отсюда – быть большой беде, или войне! 

Поэтому, товарищи офицеры, я уповаю на   ваше самосознание и патриотизм.

Будем до конца выполнять свой интернациональный долг, не за страх, а за совесть!

Да, нам здесь трудно, но родине нашей ещё труднее.

 

После совещания в палатке остались двое; командир дивизии и майор Кольцов.

-         Давай,  ка, майор присядем.

Присядем и обсудим твоё положение. – Указал Кольцову на табурет генерал.

-         Я решил перевести тебя на должность заместителя  командира полка.

Осталось получить, только твоё согласие.

Я хочу, чтобы  такой командир, как ты служил в моей дивизии. 

Нет, не потому, что генерал – лейтенант Калинин отец твоей невесты. 

Всё дело в тебе самом.

Знаю я,  и про нечистую силу, и про то, как ты сюда попал.

Я на этом, своё внимание акцентировать не буду.  Говорю тебе начистоту.

А   вот там, куда ты переводишься, могут обратить. Имей это в виду.

Командир дивизии знал, что говорил.

Кольцов слушал.

Генерал  вышел  из – за стола. –

-         Решай, майор Кольцов.  Как скажешь, так и будет!

Кольцов, поднявшись вслед за ним,  решительно заявил. –

-         Спасибо, товарищ генерал.  Если бы не моё семейное положение, я бы от вас не ушёл.

Но, увы.  Нам придётся расстаться.

Генерал протянул ему руку. –

-         Ну, желаю тебе удачи, кольцов!  Твой  рапорт я подпишу.

Но у меня к тебе  есть просьба. 

Скоро мы будем проводить крупную операцию против бандитов. 

Вот после этой операции  я тебя и отпущу в  Пули – Хумри к жене. 

Но, учти.  Ты  сначала, поедешь на базу Хайротон, на Аму – Дарью.

Там тебя  надолго не задержат. 

А оттуда,  уже,  попадёшь   к своей невесте.

Если хочешь жить в пыли, поезжай в Пули – Хумри. – Улыбаясь,  сказал генерал и  ушёл. 

 

Арсеньев постоянно, возглавлял подобные комиссии.

Вечером того же дня, он рассказал Кольцову о своём первом расследовании, которым  он занимался в Афганистане. –

-         Как только мы вошли сюда,  Иван, уже через  две недели  пошли проблемы с техникой.

Ввод войск в Афганистан был подготовлен  нами плохо.

Ты, знаешь, чем мне пришлось здесь заниматься, сразу же, после ввода войск?

Кольцов утвердительно кивнул ему головой. –

-         Догадываюсь, Алексей, чем.

Я, же, танкист. 

У нас в полку  после входа в Афган, сразу же, несколько экипажей разморозили двигатели.

Арсеньев продолжил. –

-         Вот, до чего  мы сразу не додумались!

Ведь нам пришлось  загнать здесь танки и автомобили с бронетехникой на большие высоты.

-         На шесть, а то и восемь километров!

А  мы, в радиаторы, как заливали воду, так и продолжали заливать.

Вот и пошло   массовое размораживание двигателей.

Арсеньев встал и налил в кружку воды. –

-         Помнишь мои поездки в Ташкент?  Вот, прежде всего я этим и занимался

Добывал низкоохлаждающие жидкости, чтобы добавлять  их в воду, заливаемую в радиаторы.

Доставил я эту жидкость в Афган. 

Вроде бы проблему закрыл. Ан, нет. Кто бы мог подумать, что  солдаты пустят эту жидкость на крекинг процесс и начнут добывать из неё спирт.

Кольцов слушал его, не перебивая.  Он только изредка поддакивал или, не соглашаясь, говорил. – Да, нет. Не может быть этого.

-         Очистку спирта они производили с помощью активированного угля противогазов.

Вот умельцы!

А, добытая  этиленгликогелевая жидкость, естественно, была непригодна к употреблению внутрь.

Результат оказался плачевным. 

Восемь человек ослепли.

А двое, самых активных, пали смертью героев первопроходцев.

Кольцов, только покачал головой. - 

-         Нет, у нас,  Алексей,  всё обошлось. 

До крекинга дело не дошло. Мы  успели  написать  на бочках. – Внимание. Антифриз.  Яд!

-         Вот! -  Вскочил Арсеньев.

Я  тоже дал такую команду в подразделения, но  её не везде  выполнили.

Поэтому  люди и погибли! 

 

 

 

 

    

 

 

      

 

 

 

  

 

 

 

 

 

                                                        Глава семнадцатая.  

 

 

 

 

 

                                                         АДРАСКАН.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Бек  Юсуф, в последнем бою,  когда он  бросил   своих  всадников с саблями на броню, был тяжело ранен.

Три пули нашли его в этой ложбине.

Ему, срочно, требовался врач.

Но такой врач был, только, в советском гарнизоне на войсковой базе в Пули – Хумри.

Раненый бек лежал в своём   доме, с высокой  температурой в одном из посёлков, у Чёрной скалы  и  порой  бредил.

За ним ухаживала одна из его жён.

А из бека нужно было срочно извлекать металл.

На рассвете следующего дня к раненому вошёл его помощник и верный слуга Абдугани.

Солнце уже покрыло  своим  золотом острые копья горных  вершин.

Бек, бледный и растерянный, встретил его помутнённым взглядом и  слабым голосом спросил. –

-         Когда, ты, приведёшь  ко мне врача, Абдугани?

Мне нужен врач!  И немедленно.

Или ты сам думаешь доставать из моего тела куски железа.

Может быть,  ты,   считаешь, что я бессмертный?  Да, я бек, но не бессмертен.

Абдугани, появившись,  поприветствовал бека  низким поклоном и пролепетал. –

-         Нет, я так не думаю, хозяин.

Я  день и ночь  думаю, где взять этого врача. 

Хорошие врачи есть, только,  у шурави.

Твоя  красавица Серапим, из  -  за  которой ты, потеряв голову, бросился с саблей на бронированные  машины,  на твою любовь взаимностью не  отвечает и сама, как врач  к тебе  не  отправится .

Затем он, смочив в  воде бинт,  приложил его к губам бека.

 Дав хозяину выпить травянного настоя из фарфоровой чашки, он продолжил. –

-         Я много думал, хозяин, как найти врача. 

Я не спал всю эту ночь и думал.

Я не спал предидущую ночь и думал.

Я не спал..

-         Довольно!  Прекрати болтать чепуху. Говори о деле. –

Грубо прервал слугу хозяин. 

-    У нас есть  только один выход.

-    Говори, что это за   выход? -   Тихим голосом   произнёс бек,  корчясь от боли.

Наступила длинная пауза. Абдугани молчал, не решаясь начать.

-    Ну, чего же ты молчишь?    Говори. -  Чуть слышно  повторил бек.

-         Я боюсь, бек, что ты меня не поймёшь. -  Потупил взгляд Абдугани.

-         Говори!  -  Прохрипел  раненый. –

Ну!  Я тебя слушаю.

Верный слуга, приблизившись к  беку Юсуфу,  торопливо зашептал ему на ухо. –

-         Только не называй меня  предателем, бек.

Именем  Аллаха клянусь тебе в чистоте своих  помыслов. 

Жизнь заставляет нас, иногда, принимать, неприемлемые для  сильных мужчин, позорные решения.

Снова,  над раненым,  повисла тягостная тишина.

Однако,  Юсуф, словно прочитав мысли своего верного помощника,  предположил. –

-         Ты,  Абдугани, предлагаешь мне сдаться на милость победителя?

Абдугани, вздрогнул и отпрянул от больного. –

-         Чтобы выжить  и продолжить борьбу с шурави,  так поступили уже многие полевые командиры.  

Это не предательство.  Это необходимость.

Это, как сейчас говорят  наши  союзники, тактический ход.

Через нашего человека,  устроенного  в  Царандое,  мы предложим властям перемирие.

Мы заявим, что сложим оружие, но, взамен,  потребуем от них гарантий безопасности и врача.

И  не просто,  врача!  А  именно   Серапим! 

Из -  за  которой,  ты и получил три пули во время той атаки.

Она  вытащит из тебя  всё железо, которым  шурави  тебя угостили.  

И ты будешь жить!  Это  самое  главное!  

А, потом, будет видно.  Куда подует родной ветер,  ветер наших предков, туда пойдём и мы со своим народом.

Бек и сам  давно уже подумывал о таком варианте.

Однако гордость не  позволяла ему первому заговорить об этом.

Он, специально, выдержал длинную паузу, чтобы не оказаться трусом в глазах  своего помощника.

Он ждал, когда об этом заговорит Абдугани и  сам начнёт его склонять к принятию такого решения.

И Абдугани заговорил. –

-         Так, что  будем делать, Юсуф? 

Ты согласен  или нет?

-         Я не согласен!  Я мерген!  Душа моя против этого. 

Но  три пули в моём теле согласны.

Пусть будет так,  Абдугани.

Иди и  договаривайся с нашими  новыми властями и с шурави.

Но, запомни!  Меня должна освободить  от этих  пуль сама Серапим.

Я видел этой ночью сон.

Я буду жить!  А Серапим  станет моей  наложницей. Вот на этом самом ложе! –

И  бек погладил рукой постель, на которой лежал.

Небеса   дали мне знак, слава Аллаху! 

Иди,  Абдугани и договаривайся  и с  нашими  властями,  и с шурави.

Но, слуга,  словно чего – то,   ожидая,   уходить не   спешил.

-         Что, ещё ты желаешь мне сказать,  Абдугани? -  Приподнял голову бек.

Ты приготовил  для меня плохую весть?

-         Весть, господин, хуже нет! 

Боюсь, даже начинать.   

Абдугани произносил эти слова, не поднимая глаз. –

-         Хорошая весть, которую мне Аллах послал во сне,  перетянет все горести, что валятся на мою голову, Абдугани.

Поэтому  говори.  Не надо меня испытывать,  словно  пугливую женщину.

В Афганистане есть панджерский лев,  а я мечтаю стать Пули – Хумрийским  барсом.

Бек опустил голову.  Рука его свалилась с ложа и повисла в воздухе.

А слуга, пятясь назад  и,  медленно произнося слова, сообщил ему печальную весть. –

-         Юсуф!  Слушай. 

Несколько дней назад, под Гератом, шурави убили  твоего старшего брата Васэ.

-         Ох – х! -  Застонал  Юсуф.

Русский офицер, майор, привёз его тело к губернатору Герата   и отдал его ему.

Твой брат убит.

Губернатор дал своей охране приказ уничтожить всех родственников Васэ, чтобы некому было мстить за его убийство.

Но,  Аллах, как я вижу,  Юсуф, тебя взял под свою защиту во сне.

Но они, выполняя приказ губернатора, рано или поздно, доберуться и до тебя, бек Юсуф. Они тебя найдут.

Однако, что ты сам скажешь по этому  поводу?  -

И Абдугани смолк.

Юсуф, вновь, тихо застонал.

Абдугани не мог понять,  отчего стонет его  хозяин.

От ран, или от этого трагического известия?

Наконец, стоны прекратились. –

-    Ты знаешь, кто этот  русский майор, который лишил жизни моего   старшего брата?

-         Нет, не  знаю, господин.

Мне сообщили, только одно.  Вместе с телом   твоего брата у охраны  оказалась и его, или вернее  ваша,  родовая реликвия.

-         Нож у них? -  Вскрикнул  бек.

-         Да, у них. -  Подтвердил Абдугани.

Помоги мне. -  Попросил его Юсуф.

Подними мне повыше голову,  Абдугани.

Когда слуга помог ему приподнятся, Юсуф попросил его. –

-         Позови ко мне,  женщину -  знахаря, приставленую  ко мне.  Мне Плохо.

Ты иди, Абдугани, иди.

Иди и помни.  Этот нож должен быть у меня.

Только у меня.  И ни у кого больше.

-         Иди и узнай  - кто этот майор, который убил моего брата.

Я должен это знать.

 

               Майор  Кольцов сидел у себя в палатке и ловил по радиоприёмнику рижского  завода ВЭФ,  которые считались самыми лучшими  в С С С Р,  волну, на которой вещала радиостанция  Голос  Америки.

Наконец, он её выловил из   многоголосного и многоязычного эфира.

Голос,  возмущённый тем, что советские войска, введённые  в  Афганистан, применяют там  новые автоматы калибра  5, 45  миллиметра, со смещённым центром тяжести  у пуль, не скупясь на  выражения, расписывал  применение этих  автоматов, как акт  варварского преступления против  человечества.

Несмотря на то, что американцы и сами испытывали здесь новейшие образцы своего оружия,  они,  в этой пропагандистской войне, начинали выигрывать у Советского командования.

Автоматами этими был вооружены отдельные подразделения панфиловской дивизии, которые вошли в  Демократическую Республику Афганистан.

Чаша весов, в этом противоборстве, окончательно сместилась в  пользу американцев после того, как  душманы, на одном из горных перевалов,  захватили советскую  автомашину ЗиЛ, с несколькими   автоматами  нового образца.

Естественно, что из них  душманы   начали обстреливать  советских солдат и  офицеров.

Одной из  таких пуль, со смещённым  центром тяжести,  выпущенной  из этого  захваченного автомата, был убит  советский майор.

Пуля, попав ему в плечо,  кувыркаясь  в теле  и меняя направление  своего движения,  прошла через кишечник, изрубив его на куски,  и,   затем,  застряла в бедре.

Надежды, на какое – либо,  спасение этому майору, она не оставила.

Будь  этот офицер раненым   обычной пулей, его бы врачи смогли поставить на ноги.

Его  бы смогли спасти, даже, врачи обычного  полкрвого медпункта.

В Москву, по этому  случаю, пошёл подробный доклад медиков.

               После этого, было принято решение изъять  новые образцы автоматов  из этих подразделений.

Кольцов,   прокатившись на  волне американцев, перескочил  на волну    радиостанции Маяк.

Передавали концерт, по заявкам радиослушателей.

Вдруг,  майор услышал громкие голоса перед входом в свою палатку.

Он, не веря своим ушам,  стал прислушиваться  к этим голосам. 

Один голос  принадлежал  командиру  дивизии, а второй, как две капли воды, был похож на голос Афанасия Северьяновича Калинина.

Вот  полог палатки откинулся и в неё, действительно,  пожаловали два генерала;  командир его дивизии и   его  тесть  генерал лейтенант  Калинин.

-         Вот, не думал,  не гадал,  что на войне,  в первый же день,  не под пули,  а  на концерт попаду!  - 

Радостно   произнёс Афанасий Северьянович. –

-         Вольно, майор Кольцов. -  Скомандовал  он, увидев, как вскочил и вытянулся по команде    «  смирно  »   Кольцов.

И генерал – лейтенант заключил его в свои объятия. - 

-         Ну, здорово, зятёк, здорово.

Афанасий Северьянович, выпустив Кольцова из объятий, повернулся к  командиру дивизии. –

-         Вот, генерал, знакомся.  Можно сказать, что это муж моей дочки Серафимы!

Несколько лет его не видел!

Сначала я в Германии был,  а, потом  он  в Афганистан в эту палатку перебрался.  

Как он,  тут, у тебя воюет?

Командир дивизии  заверил его. –

-         Воюет смело!  Молодец!

Я его хочу поставить на должность  заместителя командира полка по технической части, да он  в Пули - Хумри  переводиться собрался. 

Наотрез отказался от моего предложения.

Я бы и вашу дочку, сюда, к нему перевёл, ан,  нет,  он не хочет.

Может быть вы его, как  отец  и отговорите,  товарищ  генерал  - лейтенант?

-         Да, нет.  Не могу.  Уж  раз  они  с дочкой так решили, не будем им мешать.

Там, в Пули – Хумри, пока я здесь  мы и свадьбу сыграем.  А, Иван?

А ну, пошли!   Давай  на свет отсюда выйдем.

Они вышли из палатки. 

Здесь, на свету, на ярком  апрельском солнце,  Кольцов обратил внимание, на то, как сильно постарел отец Серафимы.

На висках его появилась седина, а на лице морщины.

Кольцову, даже показалось, что Афанасий Северьянович стал ниже ростом.

-         Да, нет!  Мне это, просто, показалось. –

Засомневался  он, не веря своим глазам.

-         Он ещё крепок. 

Так  стиснул меня в своих объятиях, что у меня  затрещали косточки.

-         Вы к нам надолго,  Афанасий  Северьянович? -  Задал  он тестю вопрос.

Тот отрицательно покачал головой. –

-         Да, нет,  Ваня.  Не на долго.

Я прибыл сюда с инспекторской  проверкой от министерства обороны.

В течение месяца, я обязан  закончить здесь все  свои дела.

Через час, другой в Шинданд прилетит на своём Ми – 8 начальник штаба тыла, наш общий  знакомый Арсеньев и я завтра,  утром,  на его вертолёте отправлюсь  в Герат.

А оттуда  меня повезут по  гарнизонам, расположенным вдоль трассы Кушка – Герат – Шинданд – Кандагар – Кабул.

Командир дивизии, попросив разрешения,  удалился, дав им возможность поговорить наедине.

Недалеко от места расположения роты майора Кольцова находился старый яблоневый сад.

Афанасий Северьянович и Кольцов отправились туда.

-         Вот, видишь, Ваня, что значит война. –

Сокрушённо покачав головой, сказал Афанасий Северьянович.

За всё это время, что ты здесь, тебе  даже ни разу не удалось  повидаться с дочкой.

Меня, твой дивизионный командир, вкратце посвятил в твои дела.

Я знаю, что после   боевой операции, тебя откомандируют в Хайротон, а оттуда ты отправишься на войсковую базу в Пули – Хумри. 

А там  Серафима!.

-         Мария Ивановна, Ваня,  передала тебе огромный привет.

Вот такой, зятёк. - 

И генерал широко развёл руки. -

Мать пыталась сунуть мне для вас с дочкой, какие – то, подарки, да я их не взял.

Принял только одни письма.  Вот, возьми от неё письмо тебе.

               Вскоре, как и ожидал генерал Калинин, на аэродроме приземлился борт Арсеньева.

Арсеньев разыскал их в яблоневом саду.

Он представился  генерал – лейтенанту и  доложил о том, что вертолёт готов к вылету в Герат.

Афанасий Северьянович, пожав Арсеньеву руку, поинтересовался. –

-         Подполковник. Всё ли благополучно у  дочки?

Не болеет ли она?  И не попадала ли она под душманские пули?

Арсеньев, тут же, успокоил отца. –

-         Нет, не болеет.  Под обстрелы не попадала.

В медицинской роте капитана  Борщевского,  ваша дочь пользуется хорошим авторитетом, товарищ генерал.

Афанасий  Северьянович в шутку возмутился. –

-    Ну, ещё бы!  Такая красавица не только у капитанов должна пользоваться хорошим авторитетом, но и у генералов, подполковник Арсеньев.

Арсеньеву не хотелось расстраивать отца, поведав ему о той опасности, которой подвергала себя Серафима, когда её  обманом заставили делать операцию сыну главаря банды Юсуфа.

-         Ну, а о колечке с камушком, которое насильно  навязал Серафиме  бек, я вам, тем более,  не скажу –

-         Решил  про себя  Арсеньев. –

Будет лучше для всех нас, если вы об этом ничего не узнаете.

Но, Афанасий Северьянович, будто предчувствуя беду, неожиданно спросил Кольцова –

-         Скажи мне, вот что, Иван. 

Может быть,  мне вообще  увезти дочку отсюда?

Ну, например, в ташкентский госпиталь.

Будет  спокойнее и ей и нам. 

По крайней мере,  там она не будет ежедневно подвергать себя опасности.

Да, и ты, здесь, тоже прописался не навечно.

Кольцов, к радости отца, поддержал его. –

-         Война дело не женское. 

-         Если у вас есть такая возможность, Афанасий Северьянович, то переведите.

Я буду, только, рад этому!

Другое дело, как она сама к этому отнесётся.

Вы же знаете, не хуже меня, какой  норов у моей Пчёлки.

Генерал Калинин, задумавшись, шёл некоторое время молча, будто решая, что же ему предпринять.

Яблони уже отцвели, но аромат их цветков в саду ещё сохранился.

Афанасий  Северьянович подошёл к яблоне и, нагнув её ветку, вдохнул в себя  её  лёгкий аромат.-

-         Эх, молодость, молодость!

И дочка моя сейчас цветёт и благоухает, как это яблонька!

Или я не прав, Иван?

Я понимаю.  Ты сам её давно не видел. Но, всё же?  Что скажешь мне, жених?

Кольцов, переглянувшись с Арсеньевым, заметил. –

-         А, то и скажу, что Пчёлка моя благоухает  получше  этих яблонь.

Но, убрать её с театра военных действий   надо, как бы она этого не хотела.

Генерал кивнул головой. –

-         Значит,  решили, Иван.   Будем убирать.

Я тебя,   дорогой зять,  вот о чём хочу попросить. 

Ты,  на  этой операции, которую сейчас планируют здесь,  в горах Адраскана, будь      поосторожней. 

Война есть война.

 

Вертолёт с генералом  Калининым поднялся в воздух и взял курс  в сторону  трассы Герат – Адраскан - Шинданд.

Вскоре, фигуры Кольцова и Арсеньева,  оставшиеся на лётном поле, превратились в точки и исчезли.

Исчез за горами и вертолёт с генералом Калининым.

-         Ну, что,  Алексей, полетели и мы. –  Предложил Кольцов.

-         Пошли, Иван.  Только, давай зайдём в кантинчик. 

Мне южных сладостей захотелось, что - то.

Кантинами здесь, в Афганистане,  называли небольшие магазинчики.

Один такой небольшой магазинчик находился рядом с аэродромом.

Кольцов и Арсеньев не дошли до этого магазинчика, буквально, двадцати шагов, как там раздался взрыв.

Буквально,  перед ними туда вошли двое советских  солдат.

Узбек и русский.  Оба  служили в  аэродромной роте охраны.

Когда они туда вошли, афганский мальчишка,  как потом выяснилось,   младший брат  Алёны – Юлдуз, бросил в  магазинчик гранату.

Оба солдата погибли.

Арсеньев и Кольцов вынесли погибших на улицу.

Арсеньев положил погибшего, русоволосого паренька рядом с его товарищем - узбеком.

Мог ли он предположить о том, что,  вскоре, ему придётся участвовать в похоронах этих солдат и иметь тяжелейшие объяснения с их родителями.

Хозяина кантина  защитил  прилавок  и  он отделался контузией и лёгким ранением.

-         Ну, Иван, считай,  что мы родились в счастливых  рубашках.

Зайди мы туда на минуту раньше, попали бы мы тогда не на свадьбу, а на  собственные  похороны.

Мальчишку, бросившего гранату, схватили советские солдаты, видевшие, как он метнул лимонку в открытую дверь.

Арсеньев не мог  и предположить, чем для него обернётся гибель этих бойцов.

Знал бы он об этом!

 

Река Адраскан течёт через одноимённый посёлок и город Герат.

Командование  советского ограниченного контингента, сразу же, после ввода советских войск в эти  места,  установило на этой реке, возле посёлка Адраскан, три морских опреснителя японского производства, на случай отравления воды в реке.

Вода, очищенная в опреснителях, закачивалась на хранение в резервуары.

Из  этих резервуаров её, затем,  перекачивали в автоцистерны и развозили по советским гарнизонам.

Однако,  душманы, не без участия  своих западных инструкторов, отравили воду в реке Адраскан.

Советские гарнизоны, естественно,  от этого  не пострадали, поскольку опреснители очистили воду от яда.

А, вот среди мирного  населения афганских поселков и кишлаков, потребляющих воду из реки, было много погибших.

Среди гражданского  населения стали распространяться слухи, что воду в реке отравили шурави.

Уже на следующий день, после вылета из Шинданда генерала Калинина, в Адраскан, на втором своём вертолёте, чтобы разобраться с этим отравлением, отправился Арсеньев.

Целью  его визита  являлось следующее.

Он должен был представить  командованию  сороковой армии  неопровержимые доказательства того, что  отравление воды в реке Адраскан, являлось диверсией иностранных спецслужб.

Командованию  сороковой армии требовались неопровержимые  доказательства, для того, чтобы снять  с себя все эти ложные обвинения.

Седьмого мая 1982 года был назначен новый командующий сороковой армии.

Это был уже третий,  по счёту,  командующий войсками в Афганистане, после  генералов Тугаринова и Ткача.

Теперь, командующим был назначен генерал Ермак.

Он вызвал начальника штаба тыла подполковника Арсеньева в свою ставку, в Кабул.

Арсеньев с генералом  Ермаком  встретился впервые.

Командующий был резок и потребовал от  него немедленных практических результатов. –

-         Я недоволен работой штаба тыла, подполковник.

Можешь принять это  и на свой счёт, Арсеньев.

Всё у тебя  не,  как у людей.

Генерал  Ермак подошёл к нему и, глядя  в  упор,  потребовал. –

-         Прессе  нужны не слова, подполковник, а доказательства того, что воду отравили не мы.  Не мы!  Повторю.

Не мы, а  душманы  по  указке западных спецслужб.

А, что может стать для мировой прессы таким, неопровержимым, доказательством, подполковник?   Стопроцентным!

Говори. Я слушаю тебя.

Арсеньев был готов к такому обороту событий.

Его могли снять с этой неспокойной должности в любой момент.

Тыл, есть тыл!

Заставить работать тыловой аппарат  армии идеально, никто ещё,  за всю историю  войн,  не смог.

-         Оправдываться перед вами я не буду, товарищ командующий.

-         Почему? -  Последовал  законный вопрос.

Арсеньев,  полосонув  по командующему глазами, напрягая голос, ответил. –

-         А, вот, почему.  

Чтобы вы не  поступили со мной так, как поступил,  в своё время, Суворов с одним из своих интендантов.

Командующий, с  удивлёнием посмотрел на Арсеньева. –

-         Ну.  И, как же поступил со своим интендантом генералиссимус Суворов?

О Суворове много ходит всяких разговоров. Чего тлько не рассказывают!

Да и написано немало.

Арсеньев, выдержав паузу, не  спеша, начал. –

-         А поступил он, как всегда,  гениально просто.

Как и всегда!

Однажды,  наш великий полководец,  уличив в недобросовестности и злоупотреблениях по службе тыла, одного из интендантов, разгорячившись,  бросил такую фразу.  –

-    Господа офицеры!   Любого интенданта,  можно расстрелять без суда и следствия.

Из строя  раздаётся голос  одного из  интендантов, который с возмущением  произносит. –

-         За что, ваше сиятельство?

Суворов, глянув на него, решительно заявил. –

-         А, вот, за что!

Принесите сюда пуд коровьего масла.

Когда масло принесли, Суворов приказал снять снего упаковку и в таком,  голом,    виде передавать его  по всей шеренге офицеров, от первого номера,  к  последнему.

А день, то был,  жаркий.

На шкентель, к самому последнему в шеренге,  не дошло и  половина от этого куска масла.

Суворов приказал показать всем  то,  что осталось от  этого пуда коровьего масла. –

-         Теперь, понятно, за что?

И добавил. -  За то, господа офицеры, что много прилипает к рукам интендантов.

У каждого,  кто брал этот пуд, осталось на руках по  доброму куску масла.

Командующий  выслушал Арсеньева с улыбкой.

Потом он, все же,  заметил. –

-         Молодец, что напомнил мне про эту историю.

Я, где – то, её слышал.  Только, в другом варианте.

Но, вернёмся к  Адраскану. 

Какое неопровержимое доказательство мы можем предъявить прессе и, восстановив истину,  поставить точку в этом деле?

Подполковник Арсеньев начал излагать своё мнение. –

-         Таким, неопровержимым доказательством, товарищ командующий, может быть, только, одно! 

Это   самый  яд,  которым  душманы  отравили воду  в реке  Адраскан.

Мы, чтобы поставить точку в этом деле, должны предъявить миру банки с этим ядом.

Вы  же знаете о том, что сейчас готовиться крупная операция против банд  полевого командира  Санжара.

Его банды  сосредоточились в горах за Адрасканом.

По предварительным данным, полученным мною от наших афганских друзей и,  в частности,  от лётчика Хамракула,  можно предположить, что  банки  с этим ядом находиться на  одной из горных баз Белого Санжара.

Нужно, в связи с этим, подкорректировать цель этой операции.

Мы должны не только  уничтожить  его банды, но и  найти на  душманских базах  банки с этим  ядом.

Они  там должны  быть!

Командующий, услышав это,  немного подобрел и, уже,  не смотрел  на Арсеньева  так сурово. –

-         Хорошо.  Я дам задание нашим спецслужбам.

Мы создадим для  поиска этого яда специальную группу и включим её в состав группировки, которая будет участвовать в этой операции.

Арсеньеву, давно хотелось поучаствовать в крупных операциях самому, несмотря на запреты начальства.

И он решил использовать  для этого,  подвернувшийся,  сейчас, случай. –

-         Товарищ командующий!

Прошу вас назначить меня командиром этой группы.

И  я найду этот яд. Заявляю об этом,  совершенно ответственно.

Более того.  У меня накопилось множество проблем, связанных с изменением сроков службы обуви и обмундирования солдат и офицеров.

Например. – Поинтересовался   командующий.

Например. – Продолжил Арсеньев. - 

Солдатские сапоги, по ныне существующей норме, рассчитаны на срок их носки  восемь месяцев.

Но, в горных условиях они рвуться гораздо раньше.

Мне нужно проверить это на практике, в боевых условиях.

Арсеньев остановился, ожидая реакции командующего  армией.

Командующий задумался.

На    минуту,  в  палатке,  воцарилась тишина. 

Командующий сороковой армией,  после короткой паузы, принял решение. –

-         Я, подполковник,  в принципе, не против этого.

Раз интересы дела требуют, то участвуй. 

Но, чтобы это было,  не в ущерб  твоим прямым обязанностям.

Если, что, то мы тебя отзовём.  Знай об этом. 

А, что с нашим  обмундированием?  Оно, что такое плохое?

Арсеньев развёл руками. –

-         Не всё, разумеется.

Наши воины, особенно спецназ и разведбаты уклоняются от уставной военной формы.

Это факт общеизвестный.

Они, зачастую, выходя на задание, надевают обмундирование противника.

На ногах у них бачата. Это лёгкие трофейные ботинки фирмы  Батта. 

Они удобны и надёжны в горной местности.

Кроме того, в них можно хорошо маскировать свои следы, что, особенно,  важно для разведчиков.

На ногах у многих наших бойцов я вижу афганские  вязаные носки, или гетры.

А, что вы хотите, товарищ командующий!

Мы вынуждены выдавать нашим разведчикам специальные горные костюмы, которые при ходьбе издают  настоящий грохот.

Ткань этих костюмов, перед тем,  как  надеть, нужно долго мять руками, чтобы она не гремела при ходьбе.

Генерал задал Арсеньеву  вопрос,   про автоматные разгрузки. –

-         А, что там происходит с разгрузками для автоматных магазинов, подполковник?

Арсеньев доложил  ему и об этом. -  

-         Дело в том, что к нам  на склады поступают  разгрузки для автоматных магазинов, рассчитанные под патроны калибра 5, 45 миллиметра.

А  наши солдаты  вооружены автоматами с патронами  7, 62 миллиметра.

А их магазины в  эти карманы не помещаются.

Вот, поэтому, бойцы вынуждены использовать трофейные разгрузки, к которым эти магазины  подходят.

Получив разрешение на своё участие в этой операции,  Арсеньев вернулся в Шинданд.

 

               Прошло две недели.

За сутки до начала операции  в горах  Адраскана  против банд Белого Санжара,  к Кольцову    подошёл  Арсеньев.

Только по одному его, крайне возбуждённому  виду, Кольцов сразу понял, что произошло, что – то, из ряда вон выходящее.

На  сердце  у майора  похолодело. - 

Неужели, что – то,  случилось  с  моей Пчёлкой? –

Но, он тут же, отогнал эту мысль.

Арсеньев, не глядя  ему в глаза, чего раньше никогда  не бывало, бросил,  в уплывающий за горизонт предпоследний день мая, только одно слово. -  Пошли.

-         Куда пошли, Алексей?  - Насторожился  Кольцов. –

Говори, что произошло?  И, главное, с кем?

Но, Арсеньев, не обращая на его вопросы никакого внимания,  начал  стремительно от него удалялся.

Кольцов, в три прыжка, догнал своего друга. –

-         Куда мы идём, Арсеньев?

-         Мы идём в госпиталь. – Последовал ответ.

-         Зачем?  - Не унимался Кольцов.

-         Мы идём в госпиталь. К  борттехнику моего вертолёта Ми – 8,  старшему лейтенанту Егорову.

Кольцов, схватив Арсеньева за руку, остановил его. –

-         Какого вертолёта?  Уж не того ли самого,  на котором  улетел  мой тесть Афанасий Северьянович?  - 

Ну, чего ты молчишь, Алексей? – Тормошил друга Кольцов. –

-    Их, что сбили?

Арсеньев, высвободив руку, ткнул  ею Кольцова в грудь. –

-         Пока, ещё детали не выяснены.  

Одеваться в траур, Иван, пока не будем.

Да,  я вынужден  сообщить  тебе эту печальную весть.

Вертолёт, на борту которого находился генерал Калинин,  сбит.

Повторяю. Подробности, пока, неизвестны.

Известно  только одно, что поизошло это в горах Адраскана.

Там, где орудуют молодцы Белого Санжара.

Кольцов, будто, потерял дар речи.

Он стоял,  не шелохнувшись, с  побледневшим лицом,  как загипнотизированный.

-     Чего ты онемел?   Нам надо спешить!   Идём, Иван. 

Единственный свидетель этой трагедии, доставлен в госпиталь.

Это  борттехник  Сергей Егоров.

Возможно он, что – то, знает о судьбе  экипажа и  Афанасия Северьяновича.

 

С большим трудом они сумели добиться свидания с  Егоровым. 

Главврач дал им  для встречи  всего три минуты.

Егоров лежал, обмотанный  бинтами, словно мумия.

-         Сергей!  Я Арсеньев.  Ты можешь говорить?

-          Да. – Еле слышно выдохнул раненый.

-         Жив ли экипаж и генерал Калинин?

-         Не знаю.  Я вывалился из вертушки сразу. –

Наступила пауза, которая длилась целую вечность.

За спинами,   сидевших   у кровати  Егорова,   Арсеньева и Кольцова, стоял главный врач госпиталя полковник Мишутин.

Он уже, было, хотел прервать  свидание, но раненый, вновь нашёл в себе силы и заговорил. –

-         Остальные..  Я думаю,  погибли.

Вертолёт свалился в ущелье. Я видел, как он взорвался.

Генерал погиб.

Кольцов, наклонившись к нему, почему – то, тоже  шёпотом спросил его –

-         Егоров!  Могли  ли  члены экипажа и генерал Калинин попасть к душманам?

Но, последними словами, которые  они услышали от борттехника,  были слова. –

-          Не знаю.

А вертушке крышка.

 

Кольцов и Арсеньев, вернувшись в палатку Кольцова , долго сидели, друг против друга, молча, будучи не в состоянии, хоть, что – либо вымолвить.

Эта трагедия так потрясла их, что с этого дня для них  многое стало другим, даже афганское солнце, не говоря уже,  о ночи.

Вечером того же трагического дня,  дежурный по штабу дивизии  передал Арсеньеву приказ. –

-         Срочно позвонить командующему армией.

Он, немедленно связался с генералом  Ермаком.

Командующий уже знал о трагедии.

Но  Арсеньев потребовался ему по другому  поводу. –

-         Арсеньев!  Что в твоём штабе происходит?

Кто у тебя, там, заведует грузом  200?

А, что случилось, товарищ командующий? 

Груз 200 у меня оформляет подполковник Ильин.

-         Случилось, то,  что случилось!  

Под Ургенч, в Узбекистан,  пришёл цинковый гроб.

Когда родственники убитого бойца – узбека вскрыли цинк, то в нём оказался русский парень.

Значит, так Арсеньев!  Слушай  мой приказ. 

От боевой операции я тебя отстраняю.

Там и без тебя  разгромят Белого Санжара и раскурочат его бандитское лежбище.

-         Есть отставить операцию. –  С сожалением  произнёс  Арсеньев.

А  из  трубки доносилось. – 

-         Возвращайся на свою базу в Пули – Хумри и срочно вычисли,  куда был отправлен  боец  из Ургенча, и  куда нужно отправить русского парня, попавшего, по ошибке,  в Ургенч.

В Кундузе тебя ждёт экипаж и самолёт  Ан – 12.

 

Перед тем, как отправиться в Пули – Хумри, Арсеньев зашёл попрощаться с Кольцовым. –Иван, давай условимся с тобой так.

Я твоей Пчёлке, пока, ничего про отца говорить не буду.

Зачем, раньше времени мы   будем  её расстраивать и одевать в траур.

Егоров видел, как взорвался вертолёт, но не видел, кто там в этот момент находился.

Завтра начинается операция, в результате которой мы возьмём под свой контроль то  место, где был сбит вертолёт с Афанасием Северьяновичем.

В это место выйдет спецназ ГРУ. 

Я, лично проинструктировал командира спецназа.

Он в курсе дела.

Арсеньев собрался уходить. –

Не вешай носа, майор. 

Я надеюсь, что операция пройдёт, как надо и ты благополучно  отправишся в Хайротон, а оттуда к своей Серафиме в Пули – Хумри, где мы и встретимся.

Ну, будем надеяться  на  лучшее.  До встречи.

 

Войсковые подразделения, участвующие в операции, были подняты на рассвете.

Спецназ, десантники, разведчики, артиллеристы, танкисты начали свою экипировку.

Рюкзаки РД – 54 были  забиты  боеприпасами под  самые завязки.

Зимой бойцам приходилось приторачивать  к рюкзакам спальники и зимние куртки – бушлаты.

Кроме этого приходилось брать с собой и специальную плащ – палатку  СПП, с надувным матрасом.

Тела десантников и разведчиков были обтянуты нагрудниками с магазинами и гранатами.

Некоторые бойцы надели на себя  светло – песочные трофейные береты пакистанских командос, чтобы этим фирменным нарядом пощекотать нервы душманам.

Вскоре на плацу началась постановка задачи.

После команды  - вперёд,  бойцы  спецназа, десантники  и разведчики стали рассаживаться  по  БТР и  БМП.

Некоторые полезли в люки, а кто – то, и на башню, расставив ноги по обе стороны тридцати миллиметровых пушек  БМП  или крупнокалиберных пулемётов КПТВ.

Были и такие, кто, забравшись на крышу корпуса, ехал, облокатившись  на башню.

Нужно заметить, что солдаты не любили залезать внутрь десантного отделения БМП или БТР, если им не грозила опасность.

Но страх смерти присутствующий, в таких случаях, даже у опытных солдат и сержантов, обычно нейтрализовался всевозможными шутками.

Часть  танковой  роты  майора Кольцова, разделившись пополам, пошла впереди и сзади колонны.

В колонне двигались БТР – 70Г, тягачи с гаубицами Д – 30 артиллерийского дивизиона 46 мотострелковой бригады и БМП – 2Д.

Минут,  через пятнадцать  справа потянулась апельсиновая роща.

Механик – водитель Васецкий, в открытый люк успел разглядеть, тот самый  разбитый снарядами домик, в котором он встречался с Алёной – Юлдуз.

От одних, только, воспоминаний тело его налилось теплом,  а глаза повлажнели от умиления.

В голове завертелось четверостишие:

 

                    А  красотка  манит.

                    Шепчет, урусфи.

                    Ты  кольцо на память

                    Мне сними с руки!

 

Через  несколько часов,   группировка  начало подняматься  на горное плато.

Здесь  разворнули  артиллерию и сделали большой привал.

Выход к базе  Белого  Санжара и её захват был спланирован на  ночное время.

Когда стемнело, двинулись дальше.

Небольшая часть БТР – 70Г,   с танками,  была оставлена для прикрытия огневых позиций гаубиц.

Другая, большая часть бронетехники с десантом на  борту,  через два километра подошла к горной речушке.

Разведчики доложили, что на том берегу находится разрушенный кишлак, без каких – либо признаков жизни.

Колонна перешла речушку и остановилась.

Остатки  танков роты Кольцова заняли боевые позиции.

Дальше, на горный перевал шла только тропа, по которой мог  пройти  лишь конный или пеший.

Пехота спешилась и пошла на перевал, за которым, по данным разведчиков, находилась база  Белого  Санжара, отравившего воду в реке Адраскан.

Впереди основного отряда шли разведчики.

На одном участке, там, где тропа бала очень узка и проходила вдоль отвесной скалы, сорвался в пропасть один из солдат.

Все бойцы были проинструктированы и предупреждены, что в случае падения с горной тропы в пропасть,  нельзя выдавать себя криками о помощи, чтобы не выдать остальных противнику.

Этот солдат оказался настоящим героем.

Все бойцы,  остановившись,  замерли.

В  абсолютной тишине, было слышно, как летит вниз тело этого солдата, ударяясь о выступы скал.

Но этот солдат, не издал ни одного звука.

Капитан, командир  роты спецназа    сдёрнул   с головы   берет,  чтобы почтить его память. 

То же, самое сделали и остальные.

Но, вот опасное место осталось позади.

Разведчики доложили по связи, что   захватили  двух душманов с верблюдами.

Они везли на них по параллельной тропе, вьюки со 107 миллиметровыми реактивными снарядами и с выстрелами к безоткатному орудию.

Разведчики обезвредили душманов из бесшумных автоматов.

Особая роль при взятии базы  душманов отводилась гранатомётно – огнемётному взводу.

Этот взвод, в шутку, называли тяжёлой артиллерией роты спецназа.

На его вооружении находились 30 миллиметровые гранатомёты АГС – 17 Пламя и реактивные пехотные огнемёты РПО – А   Шмель и РПО – Б  Рысь.

Но, впереди  наших разведчиков шли,  в качестве проводников, пятеро сотрудников афганской контрразведки ХАД  Министерства Государственной Безопасности Афганистана.

 Вот,  командир роты спецназа,  вглядываясь в темноту через  ночной бинокль, произнёс –

-         База!

Это слово, моментально,  было передано по цепочке.

Подразделения  бесшумно  просочились  в неширокую долину.

Тут же, последовала команда. –

-         В боевую линию!

Все рассыпались в  линию, занимая, в кромешной темноте, боевые позиции.

Командующий операцией подполковник  Некрас дважды передал по рации –

-         Внимание!  Огонь!

В ночной тишине было  хорошо слышно, как  передёргиваются затворы АГС – 17 и ставятся на боевой взвод РПО.

На базу Белого  Санжара  была обрушена вся огневая мощь боевого подразделения.

Впереди,  в  кишлаке, среди построек,  вспыхнул  огненный шар разрыва РПО.

Вслед за ним,  начали разрываться осколочные гранаты АГС – 17.

Когда,  среди вспышек шаров огнемётов, появились растерянные душманы, ударили ручные пулемёты.

Вдруг, далеко впереди, начал мигать  фонарик.

Душманы, обычно, давали, таким образом, сигнал к отступлению.

До душмана с фонариком, было не менее километра.

Тут же, последовала команда гранатомётчикам. –

-         Погасить фонарик!

Гранатомётчик прицельным выстрелом погасил фонарик с первого попадания.

В этот момент заработала артиллерия.

Огурцы с гаубиц Д – 30  завершили операцию.

Банда Белого  Санжара  была  полностью разгромлена.

На одном из его складов с оружием, были обнаружены банки с ядом американского производства.

Вопрос, о причастности к отравлению воды в реке Адраскан советскими военными был снят.

    

 

   

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                   Глава  восемнадцатая.  

 

 

 

 

                                              ДОЛГОЖДАННАЯ       ВСТРЕЧА!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

В медицинском пункте полка шёл приём местного населения  из Пули – Хумри.

Но  на приём к советским врачам пришло немало жителей окрестных кишлаков и посёлков.

Приёмная палатка была забита до отказа.

Добрую   половину   из них составляли дети.

Хирург Серафима Калинина делала для  оказания помощи больным всё возможное и невозможное.

Её уже не удивляло то обстоятельство, что  в палатке,  среди больных, находилась всего одна  единственная женщина.

Она  тихо сидела в уголке и кормила грудью ребёнка.

Детей привели и принесли старики.

Уход за малыми  детьми в Афганистане – удел стариков. 

Как было в глубокой древности, так осталось и поныне.

Афганка, кормившая ребёнка, когда в палатку входил мужчина, мгновенно закрывала своё лицо  платком, в то время, как грудь её оставалась открытой.

 

В Афганистане, когда туда вошли советские войска, не было только двух болезней: чумы и оспы.

Всего остального было с избытком.

Недалеко от Пули – Хумри находится  местечко Нахрейн.

Там, накануне  советского явления в  Афганистан,  от неизвестной болезни, вымер целый афганский полк.   

И весь этот полк закопали в землю.

Тут же, в неразберихе,  после ввода советских войск, на этом самом месте, разместили один из полков панфиловской дивизии.

Так бы он тут и стоял до самого  своего вывода, не спохватись сотрудники наших спецслужб.

Полк срочно передислоцировали в другое место.

Серафиму Калинину многое здесь, в Афганистане, удивляло и поражало.

Командование приказывало медперсоналу медицинских учереждений, чтобы они  не жалели  лекарств,   для местного населения.

Как – то,  Серафима,  зашла в гости к своему ангелу хранителю  Арсеньеву.

Он принял её в своей штабной машине.

Начальник штаба тыла угостил хирурга чаем с печеньем и выложил на стол две плитки шоколада.

Они разговорились.

-         Ты, знаешь, Алексей! –  С удивлением произнесла Серафима, когда разговор зашёл о болезнях местного населения и о лекарствах. –

В нашей полковой аптеке, чего только нет! 

Я такого изобилия лекарств не видела даже в  областных  аптеках  у себя дома, на родине.

У нас  есть, даже, самые дифицитные лекарства.

Я  не понимаю?  Что, такова политика нашего государства?

Или я не права, Алексей?

Арсеньев, только усмехнулся. –

-         Права.  Так оно и есть, милая  моя!

Нам, сразу же, приказали не жалеть для афганского населения лекарств.

Он  снял  упаковку с плитки шоколада и положил лакомство перед Серафимой. –

-         Пока не съешь её, я тебя  из кунга не выпущу. Поняла?

-         Ну, хорошо.  Эту я  съем.

А, вот вторую, унесу с собой.

-         Уноси.

Я, здесь приготовил для тебя  баул  с  продуктами  для поддержания  твоей женской красоты  в окопах.   Подожди, а где же он? 

И Арсеньев, покопавшись в углу, извлёк оттуда увесистую сумку. - 

Вот он, драгоценный. 

Забирай и его вместе с шоколадом. -   И  он  вручил  Серафиме  баул.  –

-    Храни красу свою,  Серафима,    и любовь к  Ивану, как зеницу ока.

А  вообще, ты, Серафима, верно понимаешь политику нашей  партии и государства и правильно  руководствуешься ею в жизни.  Хвалю! –

-    Молодчина!  -  Сказал ей  подполковник и вернулся к теме разговора. –

-         Когда, с наших армейских складов, стали не по назначению расходовать лекарства, понимая свою ответственность за это,  я вынужден был звонить в Москву.

-         И позвонил я, Симочка,  не куда – нибудь!

Я позвонил  начальнику тыла министерства обороны  генералу Маринину  и спросил его. -  Как мне быть, в данной ситуации.

-         Лекарства со складов уходят тоннами  и не по назначению. 

И эти тонны проглатывают больные  афганские дети, старики, старухи. 

А спросят за это с меня!

Поэтому, до вашего распоряжения, я приказал прекратить выдачу лекарств,  не по прямому назначению. 

-         А   Маринин  мне  и  говорит. –

-         Подполковник!  Не  тушуйся. 

Под суд мы тебя за это не отдадим и, с  памирского хребта, на  родное колымское нагорье не сошлём.

Впредь, лекарств,   для афганцев не жалеть.

Раз партия сказала – надо, то, что должен ответить комсомол? 

Что же мне оставалось делать, Серафима, как не ответить ему. -  Комсомол, товарищ  генерал,  отвечает – Есть! 

Лекарствами я  тебя завалю любыми, даже самыми редкими и дорогими.-

Сказал мне генерал на прощанье.

И, представляешь, Симочка, в Афганистан шли самые лучшие лекарства. 

Сюда присылали, даже, новинки, о которых только, только стало известно в медицинских кругах.

Серафима только головой качала, слушая Арсеньева. –

-         Вот, вот!  У меня сегодня на приёме был один афганец, с хроническим заболеванием  дыхательных путей.

Выдала я ему лекарства. 

А он, довольный, мне и говорит. Через переводчика, естественно. –

-         Раз вы,  советские,  пришли к нам, то у нас, теперь, будет много лекарств и резиновых галош.

И Серафима рассказала Арсеньеву про свою встречу с теми, двумя афганцами в горном посёлке, у которых на ногах было по одной галоше.

-         Да, резиновые галоши, здесь, действительно, дифицит,  Серафима. –

Согласился с ней тогда Арсеньев.

 

Серафима принимала больных, вспоминая  Кольцова и Арсеньева. -

-    Когда это было?    Кажется, будто, вчера!

Где, сейчас,  мой доблестный майор Кольцов?

Где, сейчас, мой   пули – хумрийский покровитель и защитник Арсеньев?  

 

А пули – хумрийский покровитель Серафимы  находился, сейчас, в воздухе, в военно – транспортном самолете АН – 12, который держал курс на  древний узбекский город Ургенч. 

В самолёте, кроме него самого,  было только  двое солдат, которых он взял, как помошников.

Впервые, за всю свою службу в штабе тыла, он пожалел, что согласился  и занял эту должность  начальника штаба тыла.

-         Зачем я это сделал?  А, ведь, я мог отказаться.  Запросто! 

-         Сидел бы  сейчас на военной кафедре, в институте и читал  лекции. 

Рот закрыл и  рабочее место  убрано!

Арсеньев летел в Ургенч, чтобы забрать убитого русского солдата и отвезти его труп родственникам в Новосибирск.

Там,  под Новосибирском,  был по ошибке,  вместо него, похоронен  узбекский паренёк.

Оба эти солдата, по стечению обстоятельств, были убиты при взрыве гранаты, брошенной в магазинчик, младшим братом афганки Юлдуз.

Да, да, той самой Юлдуз, которой пел песни,  под свою гармонь, механик – водитель майора  Кольцова,  Васецкий.

Это убийство произошло, практически,  у него с  Кольцовым на глазах.

Они сами вынесли их  изуродованные взрывом тела из этого кантина.

               Перед вылетом   в Ургенч   начальник штаба тыла  поставил на ноги весь свой штаб.  Подняли все документы.

И,  на следующие сутки,  его сотрудники  вычислили, что узбекского парня, по ошибке, отправили в Новосибирск, а русского солдата в Ургенч.

С   камнем на сердце прилетел Арсеньев в Ургенч.

Извинился перед родителями солдата и, забрав из морга  цинковый гроб, вылетел в Новосибирск.

Там, под Новосибирском,  в маленькой деревеньке,   и был похоронен узбекский паренёк.

Родителям  русского парня, вскрыть гроб не разрешили представители военкомата.

Они похоронили сына, не подозревая, что в гробу лежал  не их  сын, а  другой человек.

Арсеньев  приехал в эту деревеньку, затерявшуюся в тайге  под Новосибирском, на  Москвиче,  принадлежавему офицеру военкомата,  отправившемуся  сюда, в эту глушь, вместе с ним.

Добротный дом, родителей погибшего солдата, срубленный из сибирской лиственницы, стоял, в самом центре деревеньки, на улице Лесной.

Увидев машину и незнакомых офицеров, из дома,  навстречу им,   вышла мать солдата.

-         Вы, Галина Ермолаевна? –

Спросил её майор из военкомата Степанков.

-         Да, это  я. Она  самая.  А, что такое?

А, вы,  не по поводу  моего сыночка,  которого  мы   недавно похоронили?

Он   погиб в Афганистане, выполняя интернациональный долг.

Вот,  выполнил  он свой долг и  вернулся домой в цинковом гробу.

И солдатская мать приложила к глазам  белую косынку.

Майор из военкомата,  стараясь  не встречаться взглядом  с матерью солдата, показал  рукой на Арсеньева  и,  осторожно  выбирая  слова,  сказал. –

-         Вот, Галина Ермолаевна, к вам товарищ из  самого Афганистана  приехал, по поводу  вашего  погибшего сына.

И майор, после этих слов, отошёл в сторону, предоставив Арсеньеву самому  разбираться с этим неприятным делом.

Для Арсеньева не было более сурового испытания в жизни, чем это.

С минуту он молчал, не зная с чего начать.

Но солдатская мать, понимая его состояние,  сама пришла ему на помощ. –

-         Может быть вам лучше поговорить с отцом нашим.

А я не могу.

Она заплакала и присела на скамейку.

Арсеньев, давая женщине выплакаться, стоял рядом и молчал. 

Солдатская мать, выплакавшись, собралась с силами и, комкая косынку в руках,  вернулась к  трагедии, произошедшей с её сыном. –

-         Лучше поговорите с  отцом нашим.  Он мужик, всё - же. 

Он у нас тракторист.

А, вот и он, как раз,  домой  на обед катит.

И вы, заодно,  с нами пообедайте.

А я пойду. Я не могу.  Эх,  сынок, сынок … Он так и стоит у меня перед глазами.

Мать, приложив конец косынки к своим глазам, ушла,  не закрыв за собой калитку.

К дому подъехал трактор ДТ – 74.

Из кабины, заглушив мотор, вылез русоволосый русский мужик.

Арсеньеву вспомнился  его погибший сын, которого он на своих руках вынес из кантина.

Он был такого же роста, как и отец и, такой же русоволосый.

Майор, по - прежнему, не желая разделять с Арсеньевым бремя ответственности, стоял в сторонке и делал вид,  будто его эта проблема не касается.

-         Ну, здоравствуй,  отец. -  Как – то, само по себе, вырвалось у Арсенньева, когда отец солдата  подошёл  к нему и остановился перед ним.

Я к вам из самого Афганистана.

Прости за сына. Прости, что мы его там не уберегли. Воевал он, что надо!

Сын твой похоронен, а дело не закончено.

От того, что я  сейчас расскажу, тебе хуже уже не будет.

Дай  мне  только самому  с мыслями да с силами  собраться.

-         Что, подполковник?    Орден сыну моему привёз.  Или медаль за отвагу? 

Говори, зачем пожаловал?

А ты, что, и в самом деле,  из  Афгана приехал?

Что – то не верится.

Я вижу зубы у тебя золотые. 

В драке  тебе их высадили, или там, на войне?

Ты, сам то, хоть пороху понюхал или весь порох  моему сыну достался?

Арсеньев, побледнев, резко ответил. –

-         Не беспокойся, отец.  Понюхал  пороха и я. И кровушки тоже. Своей и Чужой.

И с душманскими пулями да штыками тоже  дело имел.

Вот, полюбуйся. -  И он, сбросив свой китель прямо на  придорожную травку, задрал на себе рубашку, вместе с майкой.

На боку  и животе у него были видны раны, оставшиеся после ранения, которое он получил, попав в душманскую засаду под Чарикаром, уже после того, как вставил себе золотые зубы.

-         Ну, тогда мы с тобой договоримся, подполковник. –

Подал ему руку отец. -

-    Зовут меня  Степаном. 

А себя, как называть прикажешь?

И, услышав, что Арсеньева зовут Алексей, отец  достал из кабины трактора бутылку красного вина и стакан.

Сорвав с горлышка бутылки алюминиевую крышку, он налил в стакан зелья. –

-         Ну, давай  помянем сына моего, Валентина, подполковник. –

И он подал, налитый до краёв, стакан Арсеньеву.

-         За сына твоего, Степан.  Чтобы лежал он в родной земле и она ему была пухом! 

Я видел его всего несколько минут, но запомнил на всю оставшуюся жизнь.

Арсеньев несколькими глотками осушил посуду и вернул её отцу солдата.

Тот налил в стакан вина и окликнул майора. –

-         Помяни и ты, майор моего сына.

-         Извини, отец, но я не могу.  Я за рулём. Сам понимаешь. - 

Отказался сотрудник военкомата.  Извини, отец, но я не могу. 

Майор подошёл к отцу. -  Прости,  но не могу, сам понимаешь.

Отец, выпив, крякнул и спросил Арсеньева. –

-         Вижу по тебе, подполковник, что не веселить ты нас приехал.

Поэтому, пока, жинки моей  здесь нет, говори,  с чем  ты  сюда  к нам  пожаловал.

-         Не спроста же  ты, сейчас  мне тут про родную землю говорил.

Давай, без всяких дипломатий. Выкладывый мне всё, как русский мужик русскому.

 И  Арсеньев рассказал отцу,  о том, что произошло.

Отец, потрясённый этим известием, долго сидел молча  на скамейке у дома.

               Прямо над их головами, на сосне  стрекотала сорока.

Наконец,  отец,  успокоившись, спросил  -   Когда перезахоронение?

Арсеньев  присел рядом и  сказал. -  Мы сейчас, с майором едем в Новосибирск и, как только получим разрешение на вскрытие могилы, так и  перезахороним твоего сына.

 

               Для получения этого самого разрешения ему пришлось добиться встречи с первым секретарём Новосибирского обкома КПСС.

Он  смог  принять  Арсеньева, только, на следующий день.

Уже из кабинета секретаря обкома,  он  дозвонился до Москвы и получил прокурорское разрешение на вскрытие могилы.

Когда вскрыли захоронение, то обнаружили, что в гробу, действительно лежал    узбекский  парень.

 

Со скорбным грузом  200, из Новосибирска, постаревший на несколько лет Арсеньев, вылетел в Ургенч.

 

Майор Кольцов, в этот момент, находился уже в Хайротоне, на Аму – Дарье.

В Хайротоне   размещалась  советская военная база.

Здесь находились склады с боеприпасами, с медикаментами, с инженерно – техническим оборудованием.

Тут же, было сосредоточено  и несколько тыловых частей.

На складах КЭЦ  хранились уголь и дрова.

Для охраны базы командованию были приданы танки и одна установка системы Град.

Сразу же, после прибытия на новое место службы, Кольцов представился начальнику штаба базы подполковнику Кулакову –

-         Майор Кольцов. В ваше распоряжение прибыл.

Начальник  штаба базы обрадовал Кольцова, с первых же секунд встречи. –

-         Что прибыл, майор, хорошо!

Но, как прибыл, так и убудешь.

Не знаю, обрадует ли тебя известие о том, что пришёл приказ о твоём переводе в Пули – Хумри. Кому – то это, наверное,  надо?

Там, как известно, стоит армейская   бригада материально – технического обеспечения. 

               Кольцов, услышав об этом,  стал, даже, выше ростом. –

-         Наконец, то!  

Ещё немного и я обниму свою Пчёлку.  Она, теперь,  будет со мной рядом.

Она  будет, теперь, у меня за пазухой!  И никуда  от меня!

Мысли роились у него в голове, как, изголодавшиеся по взятку,  пчёлы

Начальник штаба, заметив, как майор оживился, приказал соответствующим службам,  ускорить оформление   его документов. –

-         Я  вижу,  ты рад этому переводу, майор?

Завтра из термезского аэропорта на Кундуз идёт борт АН –12. 

Доберёшься до Кундуза, а там до Пули – Хумри  только рукой подать.

А, ты, хоть в курсе, майор, что идёшь,  в Пули – Хумри, с повышением на должность заместителя командира полка?

-          Нет, не в курсе, подполковник.

И  начальник штаба,  в двух словах,  поведал  ему о новом месте службы. –

-         Ты там,  майор будешь, в основном,  охранять базу.

Твои танки, занимая опорные пункты, будут стоять  в окопах, как  стоят они здесь, у меня.  Ночью в дозоре.  Днём на отсыпке.

Ну, всё!  Иди, получай свои  документы. 

Я, через час, еду в Термез и захвачу тебя с собой.

 

В Кундузе, на лётном поле, Кольцова ожидали две приятные встречи.

Он прилетел туда после  обеда.

Лётное поле!  На лётном поле человека  охватывает чувство  тревоги и собственного совершенства. 

Лётное поле - это выход в другой мир и  в другое измерение.

Нет, крылья на лётном поле люди не обретают! 

На лётном поле  человек   обретает власть над временем и пространством, улетая  на сверхзвуке  в другие  миры!

Кольцов долго стял на окраине кундузского поля и наблюдал за тем, как  исчезают за горизонтом точки самолётов и, как они, из - за  этого горизонта,  появляются.

Радость, от предстоящей встречи с Серафимой  переполнила его сердце, через край, ещё в Хайротоне.

Но его сердце опустошалось, превращаясь в холодную и мрачную пустынь, при одном только воспоминании о трагедии, случившейся с Афанасием Северьяновичем. -

-         Какими  медовыми   речами я  встречу  свою  Пчёлку, когда она броситься  на меня, как на   медоносное дерево?  –

Думал он,  наблюдая за очередным, улетающим за горизонт, самолётом.

-         А,  что  я скажу ей об отце?

Как тогда зажужжит моя Пчёлка?  

Зажужжит?  Не зажужжит, а горько зарыдает.

Рано, или поздно, а сказать ей правду придётся.

Что же делать?  Как поступить? –

Он бы, очевидно, ещё так долго стоял, раздумывая о том, как он встретится завтра со своей любимой, если бы его не окликнули. –

-         Товарищ майор!  Командир. 

Кольцов  обернулся на  голос.

Со стороны аэродромных построек к нему бежал человек.

Он напряг зрение и  ахнул;  к нему бежал его бывший подчинённый, зампотех третей роты и муж  огнеопасной Агнии Сабировны, Бережков.

Да, как говорит пословица, гора с горой не сходится.  А  танкист с танкистом,  на этой горе,  ещё  как сходятся!

И, где сходятся!  На  аэродроме   в Кундузе!

Бережков подбежал к нему и остановился, как вкопаный.

Они стояли и смотрели друг на друга,  без  звуков восторга или сожаления.

Между ними,  как  неприступная гора,  стояла тень  прекрасной женщины, которая была им, обоим,  одновременно и очень близка, и очень далека.

Один из них,  был потребен ей,  только,  как средство для жизни, а второй, как сама эта жизнь.

Нет, нет. Не будем об этом вспоминать!   Зачем это делать!

У  этого второго,  завтра  предстоит  встреча с любимой.

Он завтра, после длительной разлуки,  встретися с другой женщиной, которая его, тоже, ждёт и мечтает оказаться в его объятиях.

У первого же   этот судьбоносный день выпал на сегодня.

Он сегодня попал в  другие объятия!   Он сегодня  попал в объятия, необъявленной, войны.

Тень  прекрасной женщины в красном, от головы до пят, возникшая между ними,  исчезла. -

-         Товарищ майор!  Вот и встретились! -  Как – то, глупо улыбнувшись,  сказал Бережков.

Кольцов, только сейчас заметил, что перед ним стоит не вечный лейтенант, а старший лейтенант.

-         Ну, здравствуй, Бережков!  Здравствуй, танкист. - 

Дружелюбно  произнёс Кольцов. -

-         Ты, как,  воевать сюда,  приехал или  за орденами?

-         На войну, Иван Фёдорович.

Вы, уж извините за то, что я  за  вами, как  какой – то,  пацан  погнался.

Я издали вас заприметил.

Как, ни как, а мы, вроде бы, с вами роднёй  стали  сейчас.

Кольцов, спрятав улыбку за  щёку, пожал руку зампотеха и  спросил, стремясь уйти от неприятного разговора. –

-         Куда тебя направили, дружище?  Если не секрет, разумеется?

-         Никакого секрета нет.

Я еду в Шинданд, в кушкинскую дивизию.

Там освободилась должность командира роты в танковом полку.

Не вечно же мне сидеть в лейтенантах!

Кольцов, с удивлением вскинул брови. –

-         Эту должность, Бережков, я для тебя освободил.

Я на ней сидел с конца декабря 79 года.

Желаю тебе удачи, Бережков.

На ужин они отправились вместе. 

Когда Кольцов и зампотех Бережков  уже заканчивали трапезу, в столовую вошёл Арсеньев, только, что прибывший из Ташкента.

Алексей.  Ты откуда? 

Что с тобой произошло? 

Ты, так за эту неделю постарел! -  Забросал его  своими вопросами  Кольцов.

-         Вот! И ты, Иван,  заметил, что я постарел. –

Стараясь не показывать своей усталости, попытался улыбнуться,  Арсеньев.

-         Будем считать, что это расплата за собственные ошибки. 

Я тебе,  Иван, как нибудь  потом, под   звёздным небом, расскажу, где я был,  и  

     почему  постарел.

Что б тебе  того, что я испытал,  даже во сне не приснилось.

Не хочу об этом вспоминать.  И не могу!

Арсеньев, скользнул взглядом по Бережкову, спросил. –

-         А это кто, Иван? 

Новобранец, как я вижу, сидит.

-         Новобранец.  Мой   бывший  зампотех! 

Из города Твери, что на реках трёх стоит. –

Представил   Бережкова   Кольцов.

-    Мы с ним внуки, ходившего за три моря Афанасия Никитина. 

-         О – о.   -  Присел от неожиданной встречи Арсеньев. -

Афанасий Никитин ходил за три моря, а внуки его пошли за три непроходимых горы.

За Гиндукуш, за Памир и за Тибет.      Так, что – ли?

Вот закончится война и  мы с Полиной  поедем к Афанасию  Никитину в Калинин.

Я надеюсь, что облизполком, нам с жильём поможет, как ветеранам Афганистана.

Кольцову не впервой было слышать, как Арсеньев, умышленно меняя акцент ударения, вкладывал в название областной   государственной организации – облисполком,  с исполнительными функциями, иронический смысл - облизполком.

При этом образовывалось новое слово  с другим корнем  – облиз, облизаться.

 

На ночь, все трое, определилисьв офицерскую гостиницу.

Однако, из гостиницы Арсеньева и Кольцова забрали к себе, в ДШБР,  полковник Плохих и капитан Хабаров.

Как они разузнали о том, что Арсеньев и Кольцов в Кундузе, осталось загадкой.

Бережкову  пришлось  остаться в гостинице.

Он вышел их проводить.

Арсеньев с офицерами ДШБР, шли впереди, а Кольцов с  зампотехом от них, немного, отстали.

-         Ладно, зампотех. Дальше не ходи. Давай прощаться. –

Остановился  Кольцов.

-    Желаю тебе удачи. Вернись домой живым и  будь капитаном  своей семьи!

Бережков, немного поколебавшись, промолвил, поглядывая  в сторону лётного поля. –

-         Спасибо. Того же я и вам  пожелаю. Досвидания, командир.

Надеюсь, что  мы ещё,  с вами,  встретимся.

Они пожали друг другу руки и разошлись.

Кольцов, ускоряя шаг, кинулся за ушедшими, далеко вперёд,  друзьями.

И, вдруг,  он услышал, что  Бережков его останавливает. –

-         Иван Фёдорович! 

Не хотел вам говорить, да не могу молчать.

-         Ну, так говори, чего же ты тянешь, зампотех? –

Агния сына родила. – С трудом выдавил из себя Бережков.

Кольцов  замер.

А Бережков, сказав это,  скрылся в палатке.

-         Передавай ей привет от меня. – Крикнул Кольцов, неизвестно кому.

Получилось глупо.

 

Но Кольцов взял и добавил. – И сыну тоже.

Вышло ещё глупее.

-         Совсем я запутался в этой  свистопляске.  -  Упрекнул он самого себя и грубо выругался.

А после этого зло пршептал. –

-    Пожалел волк кобылу, и она  родила ему сына.

 

 

Врач - хирург медроты  лейтенант Калинина готовилась к операции.

Буквально, перед операцией к ней подошли оперуполномоченный разведбатальона капитан КГБ Тананчук и, незнакомый ей,  офицер ХАД. –

-         Серафима Афанасьевна, можно вас на минутку.

Они отошли в сторону.

Серафиму с капитаном познакомил Арсеньев.

Командиром этого отдельного разведывательного батальона, где был прописан  оперуполномоченный,  был  сокурсник Арсеньева по  Чирчикскому военному училищу майор Лёва Орлов.

Тананчук, очевидно, по просьбе Арсеньева, оберегал Серафиму, как мог.

И она это ценила.

Серафима,  уже несколько дней замечала, что  Тананчук,  как - то,   странно,  стал к ней относиться.

Шла война. И, естественно, что, первая мысль, которая пронзила её, была об  Иване. –

-         Не случилось ли, чего с  Ваней?

В руках и ногах, при одной этой мысли, она почувствовала  слабость.

Противный холодок подступил к её сердцу.

А  Тананчук, осторожно дотронувшись до неё, сказал. –

-         Серафима Афанасьевна. Так случилось, что вам сегодня придётся ассистировать на операции ведущему хирургу Туркестанского военного округа.

Вам, сегодня, предстоит  сделать операцию одному из бандитов, перешедших на сторону властей Афганистана.

Не могу судить о том, насколько искренен его поступок, но он, тем не менее, сложил оружие.

Тананчук, попросив у неё разрешения, закурил.

Потом, бросая на Серафиму, быстрые,  пронизывающие взгляды  и, явно ожидая от неё отрицательной реакции, попросил. –

-         Командование, руководствуясь некоторыми –

И тут, капитан, повертев кистью руки перед  своим лицом, докончил. - 

-         соображениями деликатного характера, убедительно просит вас, чтобы вы, после операции, взяли бы этого главаря под свой  врачебный надзор.

В общем, вы, товарищ военврач, понимаете,  о чём я говорю.

-         То есть, стать  у этого бандита  сиделкой?  Так, что – ли? –

Уточнила у капитана Серафима.

-         Не сиделкой. – Возразил  он.

Просто, иногда, по необходимости, при нашем, естественно охранном участии, вы будете его навещать и лечить  пока  не поставите его  на ноги.

Серафима улыбнулась. –

-    Ну,   если, капитан,  это  будет происходить при вашем личном участии, то я,  пожалуй,  соглашусь.

Оперуполномоченный,   не выражая никакого восторга, повернувшись к стоящему рядом афганскому офицеру, сказал. –

-         Будем считать, что вопрос закрыт.

И они, пожелав ей  всего хорошего, ушли.

Вскоре привезли раненого бандита.

Серафима вошла в операционную и обомлела.

Любаша готовила к операции бека Юсуфа.

Отступать было некуда.

Да она  и не имела на это никакого права.

-         Ничего!  -  Стала успокаивать она самую себя. –

Скоро я увижу Ваню.  И нырну к нему,  от этого  чудовища, за пазуху! 

Что бы, не случилось, а Ваня меня в обиду не даст никому!

 

Арсеньев и Кольцов прилетели в Пули – Хумри, когда солнце, словно  лик  прекрасного витязя на смотринах, сияя, золотой улыбкой, находилось  в наивысшей точке небесной сферы.

Прямо к вертолёту подкатил УАЗик  Арсеньева.

Их встречал водитель Арсеньева младший сержант Макаров.-

-         Товарищ подполковник, за ваше отсутствие, во вверенном мне гарнизоне крутят то же кино, что и раньше.

Самая красивая актриса, которая вас интересует, стоит сейчас со скальпелем в руках.

Операция  вот, вот закончиться.

Ведущий хирург Турк.ВО  уже  покинул операционную.

-         Хвалю за службу нашей советской  родине, сержант Макаров Николай! 

А, ну,  ка, песню запевай!  Не видишь – я с другом прилетел сюда.  –

Объявил на всё  Пули – Хумри  Арсеньев и, задрав голову вверх, к солнцу,   посмотрел на его ослепительный лик.

-         Служу Советскому Союзу! -  Встал по стойке смирно водитель.  

А Арсеньев  уже отдавал ему новый приказ. –

-         Так, Макаров!  Слушай приказ. 

Сегодня ты будешь сниматься в новом кино.

Ты, сейчас, отвезёшь нас в медроту и там оставишь. Не надолго!

Затем,  помчишься в мою ставку, к  штабной  машине и захватишь всё моё НЗ, которое я припас для торжественных случаев.

Где оно, ты знаешь.  И,  живо, назад в медроту.

Одно колесо там,  другое – здесь!

Арсеньев, отдав приказ и, указывая на Кольцова, добавил. –

-         Вот, видишь этого майора.  

-         Так точно, вижу. В нашем кино  его ещё не было, товарищ подполковник. –

Улыбнулся  младший сержант.

Знаешь, кто это?  

Это жених самой красивой актрисы нашего пули – хумрийского кино военврача Серафимы Афанасьевны  Калининой. Понятно?

А она, как  солнце над  нашей головой. Глянет на тебя, и ты  погорел.

А он, её жених, как видишь,  не  горит, хотя находится  гораздо ближе к  этому солнышку,  чем мы с тобой, Макаров.

Понял, теперь, кто  это  такой?  -

Это майор Иван  Фёдорович  Кольцов!

-         Вот это да!  -  Вырвалось у Макарова.-

Серафима Афанасьевна, теперь надолго выпадет из кадра. Это событие в Пули -Хумри!

Арсеньев, улыбаясь, продолжил инструктаж. –

-         Ты посадишь  их в свой керогаз, который любишь представлять, как  Кадиллак, и отвезёшь на рекчу Пули - Хумри. 

Туда, где мельницы.

Чап – чап – чах..    Ну и так далее, Макаров. 

Подыщешь  там для молодожёнов зелёную лужайку и оставишь их.

До вечера.

Не забудь про снедь. Она им  там,  ой, как понадобиться.

Кольцов, поняв,  о чём идёт разговор, остановил своего друга. –

-         Алексей.  Мне же, прежде всего,  надо представиться командиру полка.

А пикник,  с моей  лучезарной невестой, давай,  отложим на завтра. 

Но, Арсеньев и слушать его не захотел. –

-         Никаких -  на завтра!

Ты её,  сколько лет не видел?  Вот то – то

Они сели в машину.

Арсеньев тронул Макарова за плечо. -  Погнали, Макаров,  в новое кино.

Машина рванула вперёд.

А Макаров, нажимая на газ, осуждающе бросил. –

-         Ага, погоняй!  А сами, мой  Кадиллак керогазом называете.

-         Поспешай, младший сержант, коли хочешь   вернуться  домой сержантом.

Намёк  мой понятен?  И не забудь привезти мне мой трофейный,  дамский пистолет.

Он спрятан в ящике тумбочки.  

У  палаток медицинской роты Макаров плавно остановился.

-    Да, смотри, Макаров, не забудь сделать то, что я  тебе наказал.-

Прикрикнул на водителя Арсеньев, выходя из машины.

-         Всё будет, как в кино!  –

И Макаров начал разворачиваться.

-         Да, вот, что ещё. -  Закричал вдогонку ему Арсеньев. –

-         Прихвати с собой гранатомёт или ручной пулемёт.

     Не мне тебя учить, где их взять.

Привезёшь майора с невестой на лужайку и оставишь их на ней.

А  сам, а сам  отъедешь на расстояние прицельного выстрела и будешь их охранять.

Да, смотри, не балуй там.

Макаров, развернувшись, включил скорость и поддал газу. –

-         Есть заступить на охрану и не подглядывать,  товарищ подполковник.

Кольцов и Арсеньев вошли в операционную.

Бека Юсуфа там уже не было.

Серафима стояла у умывальника и вытирала  руки полотенцем.

Увидев Ивана, она, теряя сознание, начала медленно оседать на пол.

Но  Любаша, стоявшая  рядом,  успела её подхватить  на руки.

Она усадила её на кушетку и поднесла к носу Серафимы ватку с нашатырным спиртом.

Серафима, приходя в себя, тихо шептала. – Ваня. Ванечка!

Минут через двадцать,  Иван и Серафима сидели в автомобиле.

Перед тем, как отправить их на берег реки Пули – Хумри, Арсеньев подошёл к УАЗику и, вынув из кармана миниатюрный чёрный пистолет, протянул его Серафиме. –

-         Это тебе от меня  в подарок, Серафима.

Он, как раз, по твоей ручке.

Его можно спрятать,  даже, в складках одежды.

Это презент на всякий случай.

Ползоваться им надо вот так.

Арсеньев обяснил Серафиме, как  из этого трофейного оружия  стрелять.-

-         Правда, патронов маловато. Он пятизарядный. Но, надеюсь, что тебе  и эти не  понадобятся.

Я, случайно обнаружил его в куче трофейного оружия, которое загружали с самолёт, для отправки в Союз.

В этот самолёт, даже, мину,  чуть не загрузили тогда. 

 

Долина Пули – Хумри является плодороднейшей  долиной   Афганистана.

Афганские крестьяне выращивали здесь всевозможные овощи и фрукты.

А таких крупных и сладких арбузов, какие выростали здесь, в других районах, едва ли можно было найти.

Иные арбузы  достигали  здесь веса тридцати восьми килограммов.

                 

               Макаров высадил своих  пассажиров на реке  в  самом укромном местечке, среди невысоких  зелёных кустов.

В тихой заводи, кружа и  пленяя  прохладой,  плескалась вода.

Кольцов и Серафима долго сидели на берегу, прижавшись,  друг к другу.

Так часто бывает с людми,  на   которых   неожиданно  сваливается счастье.

               Яркое солнце,  небо, без единого облачка   и,  веками   не замолкающая мельница были  единственными  свидетелями  их  наготы и горячего шёпота.

Эта старая мельница, поглядывая    на них  издали, лопотала, по - своему, то ли восхищаясь ими, то ли, наоборот, осуждая, издавала,  првычные  всей долине, вздохи. –

-         Чап – Чап – Чах – Чах. 

Чап – Чап – Чах – Чах.

Чап – Чап – Чах – Чах.

Но  вот, они   вошли в воду.

Серафима, окунулась и, с шумом  выскочив из потока, с  любовью глядела  на Ивана.

Он, как и она был обнажён. На его плече висел автомат.

Война никого не жалеет.  Даже влюблённых!  

Чувство опасности оказалось сильнее  и предусмотрительнее   любви.

Серафима,  улыбнувшись, потрогала   автомат рукой  и спросила. –

-    Ваня, ты, что и в постель с ним ложишься, не расставаясь?

Это  война выработала у  тебя  привычку нигде и никогда не расстоваться с оружием.

Я понимаю, родной мой. 

Будь она проклята эта война.

А  Кольцов, спохватившись, метнулся к берегу и швырнул   автомат на лужайку. –

-         Ты меня, Пчёлка к нему не будешь ревновать? –

Посмотри, посмотри,  любовь моя, что сделала война с твоим доблестным майором Кольцовым.

Будь она неладна.

Он вернулся к ней и, плашмя  рухнул  в  воду.

Затем, встал и начал, подолгу   касаться  губами её  упругих грудей и  прижимаясь ими  к ним.

А она гладила его по голове и говорила. –

-         Ваня. Я в это счастье не верю.

Мы не виделись почти два года! 

Если бы не оружие, если бы не   твой автомат, я  бы думала, что всё это происходит со мной во сне.

-         Подожди. Не целуй.

Ты, слышишь, как  шумит мельница, словно не зерно она перемалывает, а человеческие жизни. –

-         Чап – Чап – Чах – Чах.  

-         Слышишь, не по нас ли она  так вздыхает?

Серафима провела рукой по  его щеке и, прижав его голову к своёй груди, задала Кольцову вопрос. –

-         Ваня.  А ты,   больше,  не бросишь меня так,  как бросил  только, что свой автомат?

Ваня, я уже не та.

Я другой стала, Ваня.

Я не  та  Пчёлка, которую ты  целовал, там,   на лугу, на реке Тверце.

Как это ужасно быть  красивой, быть ярче других. 

А быть красивее других, особенно плохо, Ваня.

Кольцов  молчал. Он,  слушая Серафиму,  осторожно потираясь щекой  о её  пухлое и нежное  плечо.

А она продолжала  говорить, не выпуская его русой головы из своих рук. –

-         Я стала ненавидеть себя за свою  же красоту.

И это не блажь, Ваня.  Нет.

Кто же будет себя любить, за то, что каждый  встречный, наровит откусить от тебя,  словно  от золотого  яблока, кусочек лакомства.

Ваня, я боюсь, что ты меня не сможешь уберечь. Я наверное говорю глупости, но..

Я боюсь,  что у тебя не хватит  сил… Противостоять этому каждый божий день, каждую ночь.

А ты у меня такой  добрый и цивильный.

А знаешь,  какие есть  монстры на нас, на  женщин?   Просто звери! 

Как они, только  одним своим взглядом, способны согнуть женщину в   колечко.   

А, потом?  Потом, когда  грянет гром,   возьмут да  и бросят её  в костёр, чтобы никому она, больше,  не досталась.

Кольцов, пытаясь  понять, что с ней происходит,  гладил  её рукой  и говорил. –

-         Пчёлка,  милая моя,  что ты такое говоришь? 

Ты, просто устала от этой войны.

От крови устала. От смертей. От вирусного гепатита.

От,  голодных мужиков устала.

Теперь я тебя из своих рук не выпущу.  Я засуну тебя за пазуху и никому  больше не покажу.  И не брошу, и не  обижу.   Ты моя! 

Потом он,   положив   голову ей на грудь,   замолчал.

Серафима же,  отодвигаясь  от него,  но,  не выпуская его головы из своих рук, попыталась заглянуть ему в глаза. –

-         Ваня, а ты способен, нет, нет,  не пожертвовать!

А поступиться, во имя меня, своими принципами? 

Обычными. Общепринятыми.  Которыми живут простые  люди.

Ведь, любовь без жертвы, не любовь, а   так, развлечение.

Мы, с тобой, по настоящему и не любили друг друга. 

Мы развлекались, упиваясь негой и ласками .

Красивые одежды, броские фразы, модные поступки.

Было всё, Ваня, у нас с тобой.

И..  И не было ничего!  Настоящая любовь в нас с тобой только зарождается.

И если эта война нас не поломает, то она подрастёт, окрепнет и соединит нас  уже навсегда!

Кольцов, подхватив  её на руки, вынес из реки. – 

-         Возможно, Пчёлка, ты и права.

Мы были молоды и глупы. 

Страсть, как вино, разогревала наши души и объединяла их под  одной крышей.

А эта   крыша, как оказалось,  не всегда  защищяет. 

Здесь я с тобой, пожалуй, соглашусь.

И он  вдруг  раскачав её  бросил  в реку.  И кинулся, вслед, за ней.

Они долго барахтались в воде и играли, словно дети.

Потом она, устав,  попросила его. –

-         Мой доблестный майор, я хочу, чтобы ты взял меня на руки и отнёс  в рай.

Я в рай хочу.  Унеси меня из этого ада в рай.

Я заслужила это или нет?

-         Слов нет, любимая моя.  Только, остаётся выяснить, что ты понимаешь под словом рай.

Для меня  рай  это твоя душа,  Ваня!

Истинное блаженство человек может познать и насладиться им только там, где нет ни плоти, ни времени, ни пространства.

Рай это когда две души сливаются в одно целое!

Любить по настоящему можно  только душой.

А плоть любить не может. Плоть слаба. Она полна желаний и страстей.

Плоть живёт страстями и иллюзиями.

Знаешь, когда я это поняла?  В бою. Под пулями, когда впервые прочитала молитву

Отче  Наш.

-         Ваня!  Рай это  не луг под мирным небом, с которого отважная птица, на глазах у влюблённых, ныряет в реку.

Рай, мой милый, это  не цветущая  на лугу, среди Краснолетья, липа и  одинокий голос птички – невелички -  цези,  цери, цюря!   Вспомнил?

Какими мы тогда были с тобой глупыми и незрелыми. 

Ну, чего же ты стоишь?  

Принимай мою душу. Я тебе её вручаю.  Я тебе приказываю.

Принимай и  уноси  её  вон по той  по тропинке, далеко – далеко, от войны!

Кольцов  взял Серафиму на руки  и пошел с ней по прибрежной травке, мягко ступая ногами  по земле. -  Цези, цюря, клюй, клюй..

 

А мельницы, без устали продолжали перемалывать зёрна в хлебную пыль.

Какая – то, скрытая, потаённая сила вывела  Ивана и Серафиму  на  едва приметную, тропинку.

Повсюду  были видны, торчащие из грунта,  плоские, как блины, испечённые из белой муки, камни.

Он  нёс по этой тропинке  Серафиму и,  нежно касаясь своими губами её мягкого ушка, шептал.- 

-    Цези. Цери. Цюря. Клюй. Клюй. Клюиль. Виу.

Но, вот тропинка  резко повернула вправо.

И  он оказался перед обширным плоским камнем.

 Кольцов остановился.

Он глянул вперёд и замер. Всего, в двух метрах от него, на камне,  с грозным видом, стояла огромная змея.

Рептилию увидела и Серафима. 

Она, оставаясь у него на руках, похолодела от ужаса и тихо охнула.

Две души  два сердца, колотясь в бешеном ритме, слились в одно целое и,  замерев, растворились друг в друге.

И они впервые почувствовали себя вне своей плоти, вне времени и пространства.

Может быть секунду, может быть две, их не было на земле.

И вдруг всё вернулось на круги своя.

Вновь закрутились мельницы. -  Чап – Чап – Чах – Чах.

На плоском камне, угрожающе блестя глазами, стояла кобра.

Кольцов, плотнее прижав к себе  любимую, едва  слышно, шепнул Серафиме. – Замри. Вот это встреча!

-         Напрасно я бросил автомат. – Подумал он.

Бежало время, вращались лопасти мельниц, а люди и змея оставались неподвижными.

И, тут, произошло чудо! -  Змея начала танец.

Она, изгибаясь и вращая своим  телом, совершала взлёты и падения и понемногу  пятилась  назад.

И, в то же время, она ни на секунду не отрывала своих незрячих очей с Ивана и Серафимы.

Начал отступление назад и доблестный майор с прекрасной  ношей на руках. -

-         Ну, что ты, милая, мы тебя не трогаем. Мы народ мирный.

В этот момент  они  оба заметили, что справа от змеи, в невысокой траве, убегают от них несколько   змеёнышей:  пять или шесть  малышей.

Они были ещё слабы и малы. 

Не более длины обычной,  школьной  шариковой авторучки.

А их мама,  продолжала свой  отвлекающий танец, приковывая  внимание людей на себя.

Она, танцуя и пятясь назад,  уводила  их,  всё дальше и дальше,  от  людей.

И Кольцов тоже, спасая Серафиму,    неслышно  пятился назад.

Расстояние между ними и рептилией  понемногу увеличивалось.

Когда стало очевидным, что опасность миновала  Серафима, осмелев,  шепнула Кольцову. –

-         Ваня, проси у неё прощение. 

Или  эти змеи так и будут тебе мстить за убитую тобой кобру. 

Хорошо, что эта встреча с твоей старой знакомой, закончилась для нас не    смертельным

укусом! 

Это знак Ваня!  И в какой день! 

В день нашей встречи,  после двухлетней разлуки.

Проси, Ваня.  Я тебя умоляю, во имя будущего наших детей.

А я тебе их, с этого  года, начну рожать каждый год. Так, что готовься, мой дорогой!

Послушай,  Ваня.

Сейчас со мной произошло, что – то такое..

Я, кажется, несколько секунд назад влюбилась в тебя, где – то там далеко, далеко, в раю.

Чудеса, да и только!   

Ну, хорошо.  А теперь  повторяй вслед за мной. –

-    Прости меня, царица гор, за грех моей молодости.

Каюсь, что выстрелил тогда в тебя  и лишил   жизни.

Царица гор,   прости меня и прощай.

 

Они вернулись на своё  место к реке и набросили на себя  одежду.

На большой белой скатерти их ожидала нехитрое угощение, приготовленное для них Арсеньевым.

Серафима взяла с импровизированного стола  нераспечатанную пачку печенья  и, раскрыв её, задумчиво произнесла. –

-         Нет, Иван, в этой жизни всё обусловлено.

Ты можешь со мной не соглашаться, но эта змея  тебе мстила.

Кольцов, слегка толкнув её своим плечом, засмеялся. –

-         Пусть будет  по - твоему, Пчёлка. 

Не буду тебя опровергать.  Тем более, в такой  знаменательный день!

Хотя, по этому поводу, как раз и говорят, что у страха глаза велики.

Серафима, потянувшись, взяла свою гимнастёрку ЧШ и достала из  нагрудного кармана письмо. –

-         Ваня, это тебе от твоей мамы. 

Извини, что два года носила его и не могла тебе его передать.

Кольцов, вскрыл конверт и  стал читать письмо.

Прочитав, аккуратно сложил и сунул в конверт. –

-         Час от часу не легче! 

-         Что – то, неприятное, Иван? -  Прижавшись к нему, спросила она его.

-         Даже не знаю, как  тебе и сказать.  Неприятное,  или ещё хуже.

В общем, у мамы в Канаде объявился брат.

У него и у моей мамы один отец, но разные матери.

Он,  со своей мамой и двумя сёстрами, в начале шестидесятых годов, выехал, из Китая, сначала, в Гонконг, а затем, в Австралию. 

Десять лет прожил там  а, затем,  перебрался в Канаду, в городок Вернон. 

Это в провинции Британская Колумбия.  Там он  живёт и сейчас.

Возьми,  ка  это письмо,  Пчёлка.

Почта у нас в семье будет находиться в твоих руках.

Серафима взяла письмо и спросила. –

-         Ваня, а твой дед он,  был православным?

-         Дед был православным, как и я. 

-         Возвращаться в СССР он не хотел. Сама понимаешь почему.

В конце пятидесятых годов он собрал всю свою семью и повёл её через горные хребты 

Гималаев  к границе Китая и Индии.

Он  решил уйти  в Индию. 

Они дошли до самой границы и остановились в маленьком высокогорном посёлке, в котором жили монголы и китайцы.

Моей матери тогда  было,  лет пять

Кольцов налил в кружку коньяка и, ударив ей по бутылке, сказал. –

-         За них!

Он выпил и продолжил. –

-         А, там, на этих головокружительных высотах,  даже летом  лежит  снег. 

Дед там  простудился  и  они вынуждены были вернуться в Синьцзян, где он,  позже,  

в городе  Урумчи и умер.

Пчёлка, это ведь  всё происходило недалеко отсюда.

Серафима печально заметила. –

-     Это всё семнадцатый год, когда большевики разогнали Россию по всему свету.

А как же твой дядька вас здесь,   в С С С Р,  разыскал?

-         Как разыскал? -  с грустью    переспросил  её  Иван. –

Подал через международный Красный Крест во всесоюзный розыск.

И, знаешь, как вынуждена была поступить моя мать, спасая меня?

Она пошла в военкомат и написала заявление о том, что у неё нет никаких родственников за границей. Она отказалась от своего родного брата!

В общем, так. Оставь это письмо  с адресом дядьки у себя.

И закончим этот разговор.

Серафима, спрятав письмо,  сказала. -  Вот она наша русская судьба, мой милый.

     Из нас сделали Иванов, не помнящих родства.  

 

Вечером за ними приехал Макаров. –

-         Прошу.  Кадиллак подан.

Подполковник Арсеньев ждёт вас в своей штабной машине.

Он просит вас пожаловать  к нему на праздничный ужин.

У него гости. Командир разведбата майор Орлов и командир санэпидембата полковник  Хмурованный.

Кольцов  помог Серафиме  забраться в УАЗик и сел в него сам.

Она  похорошевшая на солнце, не удержалась от  шутки. –

-         Ну, кучер, погнали  пчёл в Пули – Хумри.

Мы им там покажем такое кино, какого они и в Одессе не видели.

Вперёд, Макаров!

Я, теперь, ничего и никого не  боюсь!   Ты знаешь, где я сегодня побывала. О!  В самом раю!  Я там на себя со стороны посмотрела. Оказывается,  Макаров, уж и не такая я хорошая, как  считала раньше. 

Вот так!  Много приукрашивала себя. А зачем? 

И во – вторых,  при мне  теперь моя защита,  мой доблестный майор и чёрный   пистолет! 

Макаров, не отводя восхищённых глаз с красавицы, радостно воскликнул. –

-         С вами я согласен  пчёл  и здесь, по   Пули – Хумри,  гонять.

Пчёлы, не духи. Они,  хоть мёд дают

 

                                                        Глава девятнадцатая.      

 

 

 

 

 

                                    ФАЙЗИГУЛЬ -  АЛЕНЬКИЙ  ЦВЕТОЧЕК! 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Майор Кольцов вышел из палатки, где  размещался командный  пункт полка.

После аудиенции у командира,  он получил назначение на должность заместителя командира  полка по технической части.

Всё бы ничего, но трагедия, произошедшая с генералом Калининым,  не давала ему покоя и он не находил себе места.

Ему было особенно не по себе, когда он оставался наедине с Серафимой.

В такие периоды, одна досада, одна неприятная мысль, овладевала всем его существом. –

-         Жив ли Афанасий Северьянович и,  как мне  поведать об этой трагедии Пчёлке.

Как это сделать?

Командир полка дал ему  первое и срочное задание. –

-         Майор Кольцов. 

Мне, только, что позвонил командир запасного, резервного командного пункта сороковой армии генерал лейтенант Пономарёв и приказал разобраться вот с чем.

Наши вертолётчики, только что,  километрах в  двадцати отсюда,  засекли в долине Пули – Хумри, какой – то, странный палаточный городок.

Командир полка, пригласив Кольцова к карте, показал ему  это место. –

-         Вот, видишь, где он находиться.

Отметь на своей карте его местонахождение.

Возьми пару  БТР,  десяток солдат и переводчика.

Поезжай туда и разберись на месте, что это за палатки и кто в них обитает.

И спецназ, и  мотострелки сейчас, как назло,  задействованы в  боевых операциях  и  это дело повесили на нас.

Только ты там будь поакуратнее. 

Вертолётчики  вооружённых людей там не заметили, к счастью. 

А с гражданскими лицами  нам  воевать нельзя. Не забывай это.

Командир полка, повернувшись к  своему замполиту, попросил его помочь Кольцову организовать выезд и собрать команду. –

-         Подполковник, введи майора в детали и помоги ему собрать технику и бойцов.

Сам, понимаешь, он только прибыл к нам и никого  здесь ещё не знает.

Кольцов вышел  с командного пункта, в сопровождении  замполита  и   они направились в расположение технического парка полка.

Путь их пролегал мимо штабной машины генерала Пономарёва.

В Пули – Хумри находился  резервный командный пункт сороковой армии.

Возле штабной машины стоял  командующий этим пунктом генерал – лейтенант Пономарёв.

Он, за что – то, распекал, стоящего перед ним, навытяжку,  полковника.

Когда  они проходили мимо генерала Пономарёва, то до Кольцова долетели обрывки фраз, которые насторожили  его, поскольку генерал упоминул имя  его тестя. –

-         Стало быть, этот сотрудник  контрразведки ХАД утверждает, что генерал Калинин находиться у моджахедов?

Свежо предание, да вериться в него с трудом!

Как показывает опыт, остаться живым в сбитом вертолёте, практически невозможно.

Странно!  Очень странно, полковник.

Я, хотел бы лично переговорить с этим хадовцем. Пригласи,  ка его ко мне.

Но полковник, приглушённым голосом, стал, что – то, говорть Пономарёву.

Они прошли мимо начальства, козырнув ему и,  в след Кольцову,  долетело, только несколько  слов. –

-         Он в Кабуле.

На  это, громогласный генерал лейтенант, ответил. –

-         В Кабуле, так в Кабуле.

Скорее всего,  это сказки.

Наши спецслужбы в этом разберуться сами.

Но, ты мне, с этим хадовцем,  встречу, всё – же, организуй.

Два  БТРа – восьмиколёсника, двигаясь, вдоль реки Пули – Хумри, минут через двадцать, двадцать пять, вышли к  возвышенности, на склоне которой был разбит лагерь, о котором сообщили вертолётчики.

Оказалось, что это  был лагерь или стоянка  афганца - работорговца.

Переводчик, с двумя автоматчиками,  отправился  за хозяином.

               Кольцов, выбравшись из бронетранспортёра, стал разглядывать лагерь.

Ему, сразу же, бросилось в глаза то, что  все палатки в  лагере разноцветные.

Скорее всего, это были старые, повидавшие на своём веку  ещё завоевателей англичан, шатры.

Материал их  стал настолько ветхим, что прореха соседствовала с заплаткой,  а  заплатка  дружила с прорехой.

Цвета  же, сохранилась довольно  сносно.

Но, вот, к  Кольцову привели  самого работорговца. –

-         Шума чи  мехохед? –

Сказал он, поклонившись, Кольцову.

Переводчик перевёл. -  Что вы хотите?

Кольцов начал задавать ему вопросы.  

Хозяин, очевидно ровесник своих шатров, хитровато  бросая взгляды, то на переводчика, то на Кольцова, принялся без всякого смущения,  выдавать на них ответы.

-         Кто вы такой и что за  люди находятся в ваших шатрах?

-         Я Сыдык.  Я хозяин этих людей.

Все эти люди принадлежат мне. 

Наши законы позволяют покупать и продавать людей.

Кольцов,  слегка растерявшись,  после такого ответа,  поинтересовался. –

-         А почему ваши шатры окрашены в разные  цвета?

Старик начал загибать пальцы. –

-         Белая палатка  у меня предназначена для мальчиков. 

В чёрном шатре  живут женщины, потерявшие мужей.  В чёрных домах у нас живут вдовы.

И старики у меня есть.  А, как же!   Их тоже хорошо покупают.

Старики у нас присматривают за малыми детьми.  Цвет их  шатров  коричневый.

Хозяин загнул третий палец. –

-         А, вот розовая обитель.  И в ней находятся мои  рабыни.

Кольцов, резко махнув рукой,  остановил работорговца. - 

-    А, ну, ты,  ловец душ,  веди меня в эту  розовую  палатку.   

Старик, ловко проскочив вперёд,  распахнул полог розового шатра. –

-         Хуш  омамед!  Хайра  макдам!

Переводчик, таджик по национальности, безстрастно перевёл  -

-         Добро пожаловать!

Кольцов вошёл внутрь розовой обители.

Здесь  содержались молоденькие девушки.

Переводчик остался снаружи.

Работорговец, что – то сказал  своим рабыням,  и они стали выходить из шатра.

Снаружи они образовали, нечто похожее на шеренгу.

И, когда  Кольцов, двигаясь вдоль этой шеренги,  подходил к  каждой из них, они открывали  ему свои лица.

Кольцову стало не по себе  оттого, что эти девчёнки смирились со своим рабским положением. –

-         Понятно.  -  Мрачно произнёс он. –

Есть здесь и своя  Гульчехра. И Насиба. И Зульфия.

-         Это вы, товарищ майор, вспомнили эпизод из  кинофильма  Белое солнце пустыни? –

 Спросил его переводчик.

-         Из него,  самого. –

Повернувшись к нему,  ответил  Кольцов.

-         Совершенно верно!

И, вдруг, он, неожиданно для себя самого, принял решение. –

-    А,  ну, ка    передай ему,  -  Сказал Кольцов  переводчику - 

Чтобы он, этот рабовладелец, вывел всех своих рабов на свет.

Мы, сейчас,  всем им,  дадим  свободу.

Рабов и рабынь набралось человек  тридцать пять.

Прикажи этому  упырю, чтобы он собирал свои манатки и бежал отсюда подальше, пока мы его не взяли в оборот.

А, этим рабам объяви, что они свободны. 

Все,  до единного!

Пусть катятся на все четыре стороны.  Хоть в Индию, хоть в Пакистан, хоть в оплот мировой  демократии -  США!

Кольцов, показывая польцем на старика Сыдыка, повторил. –

-     Гоните  его  отсюда в три шеи. И   побыстрее.

Когды обоз хозяина скрылся за  ближайшим холмом,  майор приказал разойтись всей толпе.

Выслушав переводчика,  рабы  стали  расходиться.

Но  расходились  они  группами, по нескольку человек, что не могло не насторожить майора Кольцова.

Военные сели в  бронемашины.

Переводчик, устроившись рядом с  майором, с  уверенностью  заявил. –

-         Никто, никуда  от хозяина не уйдёт!  Вот, увидите.

Кому эти люди нужны, здесь, среди голых бугров и скал?

-         Я это и сам понимаю. – Согласился с ним Кольцов. –

-         Хозяин их кормит и поит.  

И, особенно, что важно, он их защищает, поэтому всё вернётся на круги своя.

-         В этом, то и  вся  проблема. -   Вздохнул он. –

-         Когда я сюда,  в  Афганистан,  шёл, то, наивно полагал, будто мы приобщим их к благам своей социалистицнской цивилизации.

А,   рабам наши блага  не нужны! 

Им удобнее и проще жить в рабстве, ни о чём не думая и ни о чём не беспокоясь.

И, майор отчаянно махнул рукой. - 

-    А мы сами, разве не рабы.  И мы, такие же, рабы!   Только находимся в рабстве у

     своего  собственного государства.

Только нас, приучив к  этим благам,   сделали ещё более зависимыми людьми, чем они.

Вот и вся  разница между  ними и нами.

-         А, давай  подождём и посмотрим, капитан. - 

Предложил он переводчику. - 

Как события  будут  разворачиваться дальше.

-         Давайте, посмотрим! -  Согласился   капитан.

Они тронулись и,  отъехав немного от этого места, выбрав  удобную,   для наблюдения позицию, остановились.

Кольцов прильнул глазами к биноклю.

               Старик,  остановив свой обоз,  стал ждать.

Вскоре,  к нему  стали подтягиваться, одна группа за другой.

Всё вернулось на круги своя.

Галоши, лекарства, электричество, машины, бузусловно этим людям были нужны.

Но тысячелетние привычки и обычаи оказались   им ещё нужнее.

 

В  Афганистане жизнь тащилась  со своей сумой и по   своей, привычной для афганцев,  дороге, в наших галошах и мимо наших укреплённых гарнизонов.

 

Серафима, воодушевлённая  долгожданной встречей  с Иваном, не ходила по этой, горящей под ногами афганской  земле, а летала.

Уже неделю, как  она,  слившись  со своим любимым в одно   целое,    жила с ним  единой душой  и в одной  армейской палатке.

Фельдшер Любаша  переселилась  от неё в другой  « номер  », предоставив им  возможность жить вместе.

Серафима, словно бабочка, порхала по долине Пули – Хумри, не чувствуя усталости, несмотря на  свою загруженность по работе,  постоянно, что – то напевая.

               Командир медроты Борщевский,  тайно вздыхая, наблюдал за ней и завидовал своему сопернику, в объятия которого судьба отдала эту красавицу.

В тот самый день, когда Кольцов даровал свободу  тридцати пяти афганцам, но осчастливить их так и не смог, капитан Борщевский, с утра,  подошёл к счастливой Серафиме и, выбирая  выражения   поажурнее,   попросил её. –

-         Любезная Серафима  Афанасьевна,  смотрю на вас и завидую. 

Нет, нет, не  майору Кольцову завидую, а вам.  Вы, само  божество! 

Мечтаю попасть к вам в рабство! 

И  летать вам,  дано, как жарптице! И  петь, как соловью!  И  восхищать, как богине!

Но, увы, извините, война! 

Там, в приёмной  палатке,  ждут приёма   местные жители.

Так, вот  прошу вас, примите  их,  убогих и сирых. 

Там их человек тридцать  набралось.

-         И, вы, капитан, туда, же!  Эх, вы!  Сдалось вам это рабство. Оставьте эту старую песню. Живите на свободе.  Я вам, капитан её   дарю!

А за  больных  не беспокойтесь, Александр  Александрович. –

Милостливо глянув на  капитана,  решила  она. –

Я, сейчас же, займусь ими. Надо, так надо!

               Среди  пациентов сидела её знакомая, та самая женщина с ребёнком на руках, которая   приходила к ней в прошлый раз.

Увидев  Серафиму, женщина встала.  

Она, как и в первый раз,  была  в  этой очереди на приём, единственной, женщиной среди мужчин.

Серафима, уже,  зная  несколько местных слов,  пригласила её  к себе первой. –

-         Бигзаред!

Это означало. -  Проходите!

Женщина с ребёнком на руках прошла, вслед за врачом, в ту часть палатки, которая являлась кабинетом хирурга.

-         На что жалуемся?  -

По привычке спросила    Серафима.

Афганская женщина, отрицательно повела головой из стороны в сторону и,  подкрепив это, ещё и движениями руки, достала, из - под одежды,  клочёк бумаги.

Серафима, насторожившись,  с  опаской,  следила за  её действиями.

Женщина протянула ей этот клочёк.

Серафима взяла бумажку.

Это была записка.

Написана она была  на русском языке, но с грубыми орфографическими ошибками и без знаков препинания. –

-         Ваш отец  Сэрапым  жыв  прыходы  за ным   он у нас плэн молчы 

Сначала она  ничего не могла понять. –

-    Какой отец?   Какой плен?  Что за чушь?

Сердечко её  перестало  биться  от предчувствия  беды,  и она  со страхом подняла глаза на  посетительницу.

А та, покачивая ребёнка,  продолжала повторять одну и ту же фразу. –

-         Мархамат,  назди мо   биёед.

Женщина трижды повторила эти слова и, поманив  её  за собой, пошла к выходу.

-    Что вы сказали?   Я вас не понимаю. -  Холодея,  прошептала Серафима.

Но женщина, продолжая манить её рукой, вышла из палатки.

Какая – то сила, подтолкнув её вслед,  заставила  пойти за этой женщиной.

За палаткой  её ожидал афганец в форме  народной  милиции.

Он встретил Серафиму, обратившись к ней, на плохом русском языке. –

-         Ваш отец  в плену у  бека Юсуфа. 

Если вы хотите его увидеть, то приходите к  беку, туда, в горы, где вы делали операцию мальчику.   Бек вас ждёт

Но   об  этом  вы  никому не говорите.

Попросите, чтобы вас направили  лечить бека.

Об этом никто не должен знать.

После этого женщина и милиционер скрылись за палатками.

Наконец, она поняла, что произошло. –

Она, тут же разузнала, что выражение - Мархамат, назди мо  биёед.  на  таджикском.- означало  – Приходите, пожалуйста, к нам.

 

-         Значит, папа здесь и в плену у них. 

Просто так, они бы меня  шантажировать не стали.

Нужно взять себя в руки.  Спокойно.  Где Ваня?  Ваня на выезде.  Арсеньев? 

А вот он у себя.  Немедленно к нему.

Она села в   санитарную машину УАЗ – 452,  которую солдаты называли таблеткой или буханкой и скомандовала шофёру. –

-         Солдатик,  вперёд!  К штабной машине начальника штаба тыла.

Арсеньев разговаривал с Ташкентом по телефону ЗАС, когда открылась дверь и в кунг вошла  бледная и,   готовая  расплакаться, Серафима.

-         Минуточку!  Я,  живо. – И он показал ей на табурет, потому, как стульев у него не имелось.

Минуточка, как и водится,  оказалась длиннее, чем он обещал.

Закончив разговор, подполковник, повернулся к Серафиме. –

-         Что стряслось, Серафима?  Я тебя не узнаю. На тебе лица нет!  Что произошло?

Она подала ему записку.

Арсеньев, прочитав её, не  посмел глянуть ей в глаза. –

-         Сима!  Кто тебе её принёс?

Она начала рассказывать.   Ей казалось, будто всё это происходит во сне.

Когда она закончила,  Арсеньев спросил её. –

-         Ты,  до  возвращения Ивана,  можешь подождать?

Есть у тебя силы для этого?

Серафима кивнула головой. -  Я постараюсь, Алексей. -

-         Ты мне  только  ответь, Арсеньев.  Они меня не шантажируют?   

-         Мой папа,  действительно, здесь, в Афганистане  попал в плен?

-         Не шантажируют.  Твой отец находился в  Ми – 8, когда его сбили. –

-          И Арсеньев в упор  посмотрел на неё.

-         Почему  же, папа мне не сообщил о своём приезде в Афганистан?

-         Он хотел сделать тебе  сюрприз.

Серафима, я прошу тебя об одном.   Не падать духом и не лить слёз. 

Ты сможешь помочь своему отцу, если не раскиснешь.

Мы с Иваном  попытаемся тебе помочь.   

А сейчас иди к себе и жди Ивана.   Попозже я зайду к вам.

Серафима встала и, собравшись с силами, успокоила Арсеньева. –

-         Я не раскисну.  Я  иду на службу.  Меня ждут больные.  Вообщем,  я тебя жду.  Нужно выручать папу, как бы  сложно это не было. 

Ради этого я готова на всё!

Вечером, в палатке у  Серафимы, Арсеньев и Кольцов набросали план действий.

Серафима должна ехать на встречу с беком Юсуфом и попытаться, выяснив ситуацию,  замедлить ход событий. 

Сейчас,  самое главное - это выиграть время!

Нужно выяснить, какую цену запросит бек за  освобожднение генерала Калинина.

И, потом,  в каком состоянии находиться   генерал – нет ли угрозы его жизни.

-         Я не пойму, Иван, одного. Почему они  просят Серафиму, не докладывать по команде и всё сохранить в тайне.  –

Ломал голову Арсеньев. –

-         Это очень плохо.  В этом есть, какой  – то, подвох.

А, что если это связано с перемирием, которое заключил с властями бек? – Предположил  Кольцов. -

Ведь, с учётом этого, он обязан передать нам Афанасия Северьяновича, без каких  либо условий.  

И, тут, Серафиму осенила страшная догадка. –

-         А, что если главарь, потребует в качестве платы за отца меня?

А почему бы и нет?

Она не решилась произнести это вслух, во всеуслышание.

Она, лишь,  с испугом посмотрела на своего доблестного майора. –

-         Как он это воспримет?

Стоп, стоп.  А,  как я сама это восприму?  Не надо паниковать.   И не надо спешить.

После встречи с беком станет ясно, какую  цену придется платить.

Тогда  я и буду принимать решение.

Но, папу я не брошу!   И затягивать с этим   нельзя!  

Отец,  скорее всего,  ранен и ему  требуется   квалифицированная   медицинская помощь.

Арсеньев стал подводить итоги совещания.-

-         Значит так!  

Я звоню в  особый отдел  сороковой армии. 

Они, через своих людей,  выйдут на бека и  постараются  прояснить ситуацию.

Прежде всего,   необходимо  выяснить,  как со здоровьем  у Афанасия Северьяновича.

Затем, если его здоровье позволит, что маловероятно, то нужно,  выиграв у них время, взять инициативу в свои руки.

Арсеньев тронул Серафиму за локоть. - 

-         Не бойся.  Ты поедешь к беку под усиленной охраной.

Там с тобой ничего не случиться.

Если сможешь, то затягивай время.  Если это возможно.

Иван, ты от Серафимы не на шаг.

Кольцов вопросительно посмотрел на Арсеньева. –

-         А ты, что уезжаешь?

-         Да.  В Кабул.  И сразу же, назад.  Меня  вызывыет командующий сороковой армией.

Всё. Заканчиваем  военный совет.

Серафима,  я прошу тебя, ты только  не раскисни.

 

На следующий день, Серафима, под видом планового осмотра бека, отправилась  на встречу  с ним  к Чёрной Скале.

Бек был ещё очень слаб. Он похудел. Глаза его ввалились.

Голос был слабым и хриплым.

Говорил, главным образом, его помощник, владеющий русским  языком.

А бек, лишь, изредка, вставлял в разговор слова. –

-         Ты, красавица, знаешь, что бек, поддерживаемый голосом с небес, желает, чтобы ты стала его женой.

Вчера  его желание было невозможным и ты,  красавица, над ним смеялась.

Но так было вчера. 

Ты очень красивая. Ты зебо!

Серафима, не сомкнувшая за всю ночь  глаз  и  чего  только  не передумавшая за это время, была готова ко всему.

Она стояла и слушала, начинающего седеть  переводчика, который назвал себя помошником главаря.

-         Жизнь  прекрасна, когда она опасна. - 

Вспомнился Серафиме девиз матери.

И она, перебив этого человека, с ненавистью, глядя на бека, сказала. –

-         Пока я не увижу своего отца живым или мёртвым, я не буду  с вами  разговаривать.

Покажите мне моего отца. Сейчас же покажите!  Я требую этого!

-         Не надо спешить, зебо.  И не надо возмущаться.

Я повторяю, что   вчера ты смеялась над нами.

А сегодня, когда это стало   возможным, ты,  зебо, испугалась!

Ты станешь  женой бека  Юсуфа и, тем самым,  спасёшь  своего отца.

-         Зебо! Что это?  Постой, постой. Это на их языке, так называют красивых женщин.

Зебо – означает красавица. – 

Вспомнила значение этого слова Серафима. –

-         Будь прклята эта красота! 

Была бы я с неброской внешностью, то этого бы не случилось.

Неброская внешность. Серая жизнь. Муж  пьяница. Длинные рубли, которые только снятся.  Это, однажды, я услышала от Ленки  Стариковой в Калинине.

Она, эта  Ленка,  сейчас охотится  за мужем в шиндандском госпитале.

Вопрос   вывел её из состояния   прострации,  в котором она находилась, с того времени, как получила эту злополучную записку.

Один шаг отделял её от того угнетённого и подавленного состояния, за чертой которого наступает полнейшее безразличие к окружающему.

Она, услышав вопрос, очнулась и стала вникать в смысл того, что говорил  ей помошник, переводя вопрос главаря. –

-         Ты согласна стать моей женой, Серапим?

Как, только,  ты скажешь   да,   твой отец будет передан в руки твоего мужа или твоих друзей.

Но, при одном условии! 

Ни шурави, ни афганские власти  ничего не должны  знать о нашей сделке.

Я поступлю, как настоящий  мужчина. Я тебя не обману.

Как, только, ты, зебо, разделишь со мной ложе,  шурави получат твоего отца.

Ночью я войду в твою спальню, а утром твой отец быдет на свободе.

Чего же, ты молчишь, зебо?

За всё в этом злом мире надо платить.  Заплатишь и ты, Серапим.

Заплатишь своей красотой!

Только после этих слов, Серафима Калинина стала, с трудом,  выходить из того угнетённого состояния, в котором она оказалась по воле бека.

К ней вернулись  силы  и способность  трезво мыслить.

Она, буквально,  на один миг,  приложив ладони к своему  лицу, и, убрав их с него, начала говорить. –

-         Я должна подумать. Я готова жертвовать собой во имя своего отца.

Бек,  Юсуф,  я  должна подумать.  Недолго.  Может быть неделю.

-         Нет, зебо.  За эту неделю и Чёрная Скала, вокруг которой кружиться  моя жизнь, может превратиться в песок, который засыпет мне глаза, чтобы я не мог любоваться твоим лицом.

Нет, зебо, будем честными до конца!

Я смерти не боюсь. 

Лучше прожить  один день с такой красавицей, как ты, чем жить сто лет с некрасивой.

Ты многого не знаешь, Файзигуль.  Я открою тебе ещё одну тайну.

Ман  туро нагз мебинам.

Подойди поближе. 

-    Зиг  накун.-  Не бойся.

Став моей наложницей,  ты спасёшь,  не только  своего отца. 

Ты спасёшь и жизнь своего мужа.  

Бек, заметив, что женщина, насторожившись, хочет задать ему вопрос, остановил её. –

-         Зиг накун.

Твой муж, майор, убил моего   старшего брата. 

По нашим законам, теперь я обязан   убить его.

Я обязан  забрать жизнь твоего мужа.

Ман туро  нагз  мебинам, Серапим. -  

Помешник перевёл ей –

-    Ты мне нравишься, Серафима!   Или, я тебя люблю, Серафима!

Заметив, что женщина начала потихоньку приходить в себя, он добавил. –

-         Бек ласковый!  Он будет назывыть тебя  Файзигуль или Зебо!

-     Файзигуль   это   аленький  цветочек.

     А, зебо, как ты уже догадалась сама, это красавица.

 

Бек Юсуф, который за время разговора, не спускал с неё глаз, подождав, когда закончит говорить его помошник, продолжил.-

-         Но я не буду  убивать твоего мужа, Серапим.   Он будет жить! 

Он будет целовать других женщин, а не тебя.  Вот и всё!

И они родят ему много сыновей.

А ты родишь сыновей мне.  Разве это плохо, зебо?

Серафима, сама не понимая, что с ней происходит,  вдруг  почувствовала  в себе прилив    силы и уверенности.  

Она  подошла и, присев на  краешек ложа бека, стала поправлять бинты на его теле. 

Она поправляла их с тем профессионализмом и заботой,  с которой это делает лечащий врач  своему  пациенту. 

Глаза бека  заволокла дымка умиления.

Стало тихо.  Все молчали.

И эту неопределённую тишину вспорола своим звонким, вибрирующим голосом, отчаявшаяся на решительный шаг и  готовая согласиться на всё,  женщина.

-         Хорошо, бек.   Я стану твоей наложницей, чтобы спасти своего отца и жениха.

Я тебя не обману.   Ты мне веришь, или нет?

Помощник, с радостными интонациями в голосе, начал переводить её слова.

Дымка умиления в глазах бека, расстаяв, исчезла.

Не глаза, а два костра вспыхнуло на лице раненного мергена. –

-         Да, зебо!  Я тебе верю. –

Услышала  зебо и  тут же, произнесла. –

-         Я должна встретиться с отцом.  Это первое.

Во вторых.  Я, лично, должна,  получив своего отца,  доставить  его в советский госпиталь, чтобы  им  там  занялись  врачи.

Как только жизнь моего отца будет вне опасности, я вернусь к тебе бек Юсуф  и стану твоей наложницей. 

Я повторяю, бек.  Я согласна стать, только, твоей наложницей, но не женой.

Я уже помолвлена.

Говори мне бек.  Да или нет!   Ты согласен на этот вариант!

Бек задумался. А, Серафима, ведомая,  какой – то,   силой  продолжала. -

-         Или ты, бек Юсуф, соглашаешься со мной и выдаёшь мне отца, или  против тебя мы начнём боевую операцию.

Да, в этом случае я потеряю своего отца. Но, зато  останусь  свободной и с любимым человеком!

Решай, бек.  Последнее слово за тобой!

Она  поднялась с постели. –

-         Ты, только, что называл себя мужчиной.

-         Так будь им.  А я останусь для тебя – зебо!  Или Файзигуль.

Как хочешь, так можешь меня и называть. Мне всё равно!

Бек закрыл глаза и произнёс. –

-   Хорошо!  Мы с тобой,  Файзигуль, договорились.      Я тебе верю! 

Ты получишь  своего отца. 

Он находится  в Шинданде.

Как ты туда доберёшся, это уже  твои проблемы.

Посмотри на этого человека. - 

И бек  своим взглядом  показал на своего переводчика.

Это  мой помощник Махмуд. 

Он поедет с тобой в Шинданд.  Он  и передаст тебе отца.

Ты  поставишь  отца на ноги и, затем,  вернёшся  ко мне.

               Но, Махмуд, услышав то,  что  сказал  бек,  выкатил глаза и  стал отговаривать  своего хозяина. –

-         Заклинаю тебя именем  Аллаха, бек!  Не делай этого. 

Твой поступок смерти подобен.

Как, только,  она получит отца, шурави начнут против тебя войну. 

И ты её проиграешь, Юсуф.

Они пошлют на нас свои штурмовики Су – 25, батареи  Град  или Смерч и танки.

А ты, даже, саблю свою поломал в последнем бою, когда хотел взять в плен эту русскую.

Что, ты возьмёшь в свои руки?  Карабин?   Против танков?

А ты знаешь, что такое Град и Смерч?

Смерч кидает свои снаряды на семьдесят километров, а Ураган на сорок.

Шурави, даже, не пошлют их, этих шайтанов, сюда.

Они достанут нас из Пули – Хумри.

Я тебя умоляю, Юсуф.   Откажись от своего решения.

Эта зебо тебя  заворожила.

Она колдунья.  Посмотри на неё! 

Аллах такой  красотой  земных женщин  не награждает. 

Как ты этого не поймёшь?   Это не зебо.  Это сам шайтан в образе  зебо!

Она  сама стреляет дальше и страшнее,  чем Смерч!

Бек поднял руку. - 

Всё, Махмуд!  Хватит болтать!   Мы мужчины, а не женщины.

Отправляйся с ней в дорогу. Надо спешить. Её отец нуждается в лечении.

И, ещё!   Её мужа, майора, не трогать.

Я её люблю и поэтому  верю ей.

Серафима, положив свою руку на  грудь бека, стала прощаться –

-         Юсуф!  Я к тебе вернусь. 

Но я прошу тебя, чтобы ты принял меня не в этой убогой сакле, окна которой затянуты бычьими пузырями.

Ты примешь меня, как  царицу в приличном доме.

Если ты выполнишь своё обещание сполна, я вернусь к тебе.

Я вернусь, как только мой отец встанет на ноги.

И ты, бек, будешь ждать, как бы  надолго это  дело не  затянулось.

За это время, наши врачи, поставят на ноги и тебя самого.

Серафима пошла к выходу.  У двери она остановилась. –

-         Махмуд.  Завтра я жду тебя в Пули – Хумри.

-    На реке.  У средней мельницы. В десять часов утра.

 

В саклю к Юсуфу,  в образе Серафимы,  вошло нежное и рамантичное создание, а вышла из неё  зрелая женщина.

Из сакли вышла не Серафима - Файзигуль. 

Из сакли, лёгкой походкой, будто на охоту, вышла  тигрица. -

-    Не говорите тиграм – Мяу.  На тигров, чтобы они   с вами  считались, нужно рычать. –

Прошептала Серафима, покидая  бека Юсуфа.

Во дворе Серафиму окружила охрана и увезла её в Пули – Хумри.

 

Арсеньев и Кольцов, выслушав Серафиму, долго сидели,  не говоря ни слова.

Ветер трепал клапаны палатки, то,  затихая, то усиливаясь.

Оба  сидели молча, думая  об одном и том же. –

-         Серафима, или не  Серафима, вернулась  к ним со свидания с  беком?

Её, как будто бы подменили.

Её невозможно было узнать.  В глазах  её  появился металлический блеск.

Кольцов, вновь и вновь возвращался к её словам, которые заставили его замолчать  при встрече  –

-         Значит, так, товарищи офицеры.  Я свободная женщина.

Сегодня, под  давлением обстоятельств, мне пришлось принять непростое решение, чтобы спасти своего отца.

Но, в начале, я  задам тебе, Ваня, один вопрос. –

-         Ты  готов жертвовать  собой ради меня  или нет!

Кольцов, сорвавшись,  сильно ударил ладонями по своим коленям  и  крикнул. - 

-         Да, чёрт,  побери!  Ты же знаешь, что готов!

-         Тогда жертвуй, на здоровье, Иван.  И жди.  

А я уйду к беку.

Но я  от тебя, Ваня,  рожу ребёночка. Я беременная 

Запомни от тебя! 

И ты,  меня  никогда, ни разу,  за этого бека, не упрекнёшь, когда я вернусь.

Если вернусь, разумеется.

-         А  тебя, Арсеньев, я попрошу, как угодно и чем угодно, отправить меня в Шинданд.

Завтра. После десяти.

Серафима, подошла к Арсеньеву и, присев на корточки, положила руки на его колени. –

-         Эх, вы, Аники – воины!

Вам бы испытать то, что приходиться испытывать нам, бабам!  

И, предупреждаю!  Никаких операций против бека.

Мои отношения с беком должны остаться тайной за семью печатями.

Это наша личная тайна!  Вместе с  тобой, Иван.

Даже Полина не должна   знать об этом.

А там будь, как будет!  

Я надеюсь, Кольцов, что всё обойдётся. Не знаю почему, но надеюсь. 

Только ты, Ваня, должен быть терпеливым.

 

На следующий день Арсеньев  на вертолёте отправился с Серафимой и Махмудом  в Кундуз, а оттуда,  на грузовом борту АН – 12,  в Шинданд.

В Шинданде Серафима получила отца. 

У него были множественные переломы рук и ног и   пулевое ранение  в грудь.

Афанасию Северьяновичу, когда он находился в плену,  оказывали помощь   неизвестные врачи.

По  крайней мере, пулю они из него извлекли.

А, вот некоторые кости,  начали срастаться неправильно. И их пришлось ломать.

Через пару недель, Серафима вылетела с отцом в Ташкент, где он должен был  пройти  полный курс лечения.

               На самолёте Ил – 76, в Москву, через Ташкент, летело несколько высокопоставленных офицеров  сороковой армии.

В их числе находились начальник  особого отдела  КГБ.  по  Туркестанскому военному  округу генерал – майор  Волкович  и начальник особого отдела КГБ по сороковой армии полковник  Румянов.

Генералы и старшие офицеры летели в Москву на представительное совещание.

Афанасий Северьянович  был положен   на специальные носилки.

В руках   полковник  Румянов   держал журнал Советский воин с фотографией кавалера двух орденов Красной Звезды,  переводчика Шавката Саидова.

Серафима попросила у полковника этот журнал и начала его просматривать.

Просмотрев  журнал, она прислушалась к разговору, который велся между командиром одной из общевойсковых дивизий и  особистами.

Командир дивизии  рассказывал  генералу  и полковнику о геройском поступке старшего лейтенанта Задорожного. –

-         Вот вам пример истинного героизма. 

Задорожный накрыл своим телом гранату и погиб, спасая  своих товарищей.

-         А из какой он части? –

Поинтересовался  генерал.

-         Из  самоходного артдивизиона   108 – го  парашютно – десантгого полка. - 

Ответил  командир дивизи,  и, глянув на Серафиму, добавил. –

-         Вы же  знаете,  что ему посмертно присвоили звание  Героя Советского Союза, а имя, героя навечно,  занесли в списки этого артиллерийского дивизиона.

Затем,   генерал начал говорить о несогласованности действий между руководителями  пяти  советских силовых структур и ведомств,  находящихся в Афганистане, что, рано или поздно,  должно было отразиться на результатах афганской компании.

А  генерал,  Волкович поглядывая, то на  командира дивизии то на лейтенанта Калинину, с возмущением  подхватил эту тему  и  начал констатировать. –

-         Пятеро  высших советских  руководителей, находящихся в Афганистане,  не могут прийти к единому мнению! 

И каждый тянет одеяло на себя!

Черезвычайный и полномочный посол СССР в Афганистане имеет  здесь своё, отличное от других,  мнение.

Командующий сороковой армией считает иначе и проводит свою внутреннюю политику.

Конечно, армия это сила!  Она здесь многое решает, но не всё!

Маршал Соколов, как начальник оперативной группы Министерства Обороны, имеет огромный вес и в политическом  смысле, не только в военном.

Это и моё личное мнение и точка зрения  представительства КГБ в  Афганистане.

У нас, здесь, свои, специфические задачи.

Трудно даже представить, что будет, если мы перестанем снабжать военных информацией.

Для них это крах!

В то же время,  МВД гнёт свою, порой, противоположную   КГБ и Армии,  линию. –

-    Наша цель это  борьба с жуликами и уголовниками.

Вот их ответ, когда мы  пытаемся привести руководство МВД к единому с нами  мнению.

               Серафима была далека от всего, что происходило в  этих структурах и ведомствах.

Её это мало интересовало.  Она жила с одной мыслью. –

-         Что будет с ней дальше? 

А генерал продолжал. –

-         При Бабраке Кармале сидит партийный советник на уровне заведующего отделом ЦК  КПСС. 

-         И он, как руководящая и направляющая сила, тоже пытается прибрать к своим рукам 

     всё, что здесь стреляет и руководит этой стрельбой.

Нет, до добра это  нас не доведёт.

Мне, даже, один капитан недавно заявил. –

-         Или вводите сюда 500 тысяч солдат и берите  всю страну в кулак!  

Или  давайте уносить, отсюда ноги.

Ноги не хотелось бы уносить, но нас  вынуждают это сделать.

И кто вынуждает?  Свои же!

Даже младшие офицеры  это понимают, а  руководители высших ведомств нет! 

 

Арсеньев, прилетев в Кабул, отправился в штаб тыла, который  располагался рядом со столицей,  в  так называемом,  Тёплом  Стане.

Это название, по аналогии с одним из районов Москвы,  пригороду Кабула дал,  кто – то из советских офицеров.

В Тёплом Стане стоял отдельный батальон материального обеспечения.

Здесь же,  были развёрнуты медсанбат, хлебозавод и банно -  прачечный комбинат.

Арсеньева  в штабе тыла должен был ожидать полковник Кудряшов.

Но, к разочарованию Арсеньева, Кудряшова в штабе не оказалось.

Он убыл в район кабульского элеватора, где вёл бой с душманами мотострелковый полк.

Эти душманы появились тут, словно грибы   из  - под земли.

Арсеньеву пришлось  ехать к месту   боя, чтобы встретиться со своим начальником.

               Командир  мотострелкового полка расположил свой командный пункт на холме и оттуда руководил боем.

Арсеньев поднялся на холм.

Сверху, над командным пунктом была натянута маскировочная сетка.

Командир полка неотрывно сидел на рации, поддерживая связь со своими командирами.

Здесь же, находился и полковник Кудряшов.

Со стороны элеваторов доносились звуки выстрелов и крики.

-         Ветер, Ветер. -  Доложите о потерях. -

Запрашивали командира полка  из вышестоящих  инстанций. –

-         Доложите о своих  человеческих потерях.

Ты меня слышишь, Ветер.   Потери у тебя имеюся.?

Арсеньев, поздоровавшись с Кудряшовым, примостился рядом на, каком – то,  ящике.

Командир полка, получив запрос о  потерях  личного состава,  срывающимся голосом принялся докладывать о своих  потерях. –

-         Ракита, Ракита.  Потери есть.

Одному бойцу пулей раздробило палец! 

Ты слышишь меня, Ракита?   Бойцу из второй роты душманская пуля раздробила палец.  Всё.  Других потерь, к счастью, нет!

Арсеньев и Кудряшов переглянулись.

Кудряшов шепнул Арсеньеву. -  Этот  Ветер  впервые учавствует в бою. 

-         Неделю назад, как прибыл в Кабул из Союза.

Арсеньев, усмехнувшись, пошутил. -  Я мальчик. Мне раздробило пальчик.

Арсеньв подал Кудряшову на подпись несколько бумаг. –

-         Прошу наложить резолюцию.  Война войной, а тыл тылом.

Полковник подмахнул документы и отдал их подателю.

-    Разрешите убыть.  -   Собрался уходить Арсеньев.

Но полковник его остановил. –

-         Оставайся.  Приглашаю тебя на победный обед.

Ты не смотри, что командир полка, по неопытности, посчитал раздробленный пальчик 

     за  невозвратные потери.

Он вчера отбил у душманов две бочки селёдки. 

Но, к сожалению,  на победный обед эта селёдка не будет подана.

Арсеньев с удивлением посмотрел на  Кудряшова. –

-         Как  это  не будет?

-         А так!  Селёдку послали на анализ, который будет готов, только завтра. –

С сожалением развёл руками Кудряшёв. –

-         А, вдруг она отравленая?  Что, тогда? 

Вот и командир  полка боится последствий. 

Я попытался его уговорить, но он, ни вкакую.

Боиться, что в случае отравления, его отдадут под суд.

А селёдки то хочется, Арсеньев. Я забыл, когда её последний раз пробовал.

Полковник Кудряшов, вдруг, подмигнув Арсеньеву, сказал. - 

Попробуй. Может быть, ты  его уломаешь. А?

-         Этого не уломаешь, раз он раздробленный пальчик записал  в реестр потерь. 

Я попробую уломать других.

Вскоре,  душманов с элеваторов выбили  и  стрельба  прекратилась.

После этого командир полка  пригласил начальство на обед.

Они спустились с холма вниз, к палатке, в которой старшина накрыл стол.

На нём не было только селёдки.

Арсеньев, подозвав к себе старшину, прказал ему. - 

-         Старшина!  А, ну подать сюда трофейной селёдочки.

Чего ты её прячешь, у себя за пазухой?   От начальства, что  ли?

Старшина заартачился. -  Не губите, товарищ  подполковник. 

Не приведи Господь  траванёмся, тогда меня упрячут в колымские  шурфы.

Я лучше пришлю к вам начальника медпункта капитана Богдашкина.

Вы ему и пркажите.  Он медик.  У него и пилюли имеются, на всякий случай.

Капитан – медик  заявился  на обед последним, когда  все уже сидели за столом.

Командир полка встретил его вопросом. –

-         Капитан.  Когда будет готов анализ на селёдку?

-         Обещают, что завтра.

Арсеньев,    пригласил медика  сесть рядом  с  ним -

-         Капитан. Иди сюда.  Я, здесь,  тебе местечко держу.

Капитану ничего не оставалось делать, как принять приглашение.

-         Старшина. –  Приказал Арсеньев. –

-         Неси сюда селёдку. Я   тебе приказываю. 

Я, как начальник штаба тыла,  всю ответственность беру на себя.

Не прошло и трёх минут, как  кастрюля с селёдкой  стояла перед Арсеньевым и Кудряшёвым.

Все взгляды сконцентрировались на ней.

Арсеньев, напустив на себя строгий вид, толкнул медика в бок. –

-         Ну, давай, капитан. Тебе, как медицинскому светилу,   я отдаю первый кусок.

Дегустируй трофеи.

Если останешся жив, то и мы попробуем.

Лицо капитана сделалось балым  как  снег. –

-         Товарищ полковник. Вы не имеете права.  Я отказываюсь выполнять ваш приказ.

У меня две дочери и жена.

Он, подыскивая аргументы, умоляюще поглядывал на командира полка.

Все разговоры за столом прекратились.

Стало тихо, как перед штыковой атакой.

Арсеньев, пододвинув к себе тарелку,  вынул из кастрюли   рыбину.

Он положил её на тарелку и, как заправский повар, разделав ножом,  начал есть.

У всех на глазах он, расправившись с первой рыбиной, потянулся за второй. –

-         Эх, ты, капитан. У меня свадьба на носу. 

Молодая жена  из Ташкента должна  сюда прилететь.  И  то я не струсил!

Видишь, ничего со мной не случилось. Я жив, здоров, как Иван Петров.

Арсеньев, взяв  вторую селёдку  за хвост, поднял её вверх. –

-         Чего вы испугались?  Вы же эти бочки  у душманов в бою отбили! 

И они обе были запечатанные.

-         Налетай, братва.  Никакой  отравы   здесь  нет! 

Видите!  Я проверил на себе!

 

Двадцатого августа 1982 года в штаб полка пришёл приказ о присвоении майору Кольцову очередного воинского звания подполковник.

Следом за ним, тут же, прикрутил на свои погоны третью звёздочку и Арсеньев.

Он стал полковником.

Кольцов это известие получил по радиозвязи поздно вечером, находясь в ночном танковом дозоре.

Армейскую бригаду материального обеспечения, расположенную в Пули – Хумри, охраняли по ночам  танковые дозоры.

Танки, занимая опорные пункты, стояли в окопах.

В обязанности ночного танкового дозора входило наблюдение за подступами к армейской базе и, в целом к гарнизону.

На танках Т- 62 и Т – 55 стояли приборы ночного видения ТВН, спомощю которых и осуществлялось наблюдение за местностью.

Днём танкисты отдыхали.

Майор Кольцов, заступив в дозор, когда такое  случалось, как правило, залезал в танк и садился на место наводчика, туда, где стояли прицелы ночного и дневного видения.

С этого места  он  и  вёл наблюдение.

Ночной   прицел ТВН  располагался выше  дневного прицела ТШ.

Затем он, включал  преобразователь  и ждал, пока  на прицеле не появится нежное зеленоватое свечение.

Преобразователь приятно жажжал.     

Далее  он включил прибор ночного видения.

Было ещё светло и поэтому шторки на приборе, чтобы  на него не попадали лучи света, открылись не полностью.

Перед этим, командир танка, сержант, снял  защитный колпак с  прожектора  инфракрасного излучения, подготовив его к работе.

Поворотом башни, вправо – влево, и  пушкой, вверх – вниз, он стал перемещать прицел и вести наблюдение.

Пулемёт в танке спарен с пушкой.

Чтобы открыть стрельбу, осталось, поймав цель, нажать на электроспуск.

 

Сообщение о том, что ему присвоили звание подполковника, Кольцова порадовало мало.

Его любовь, его радость и боль – Серафима, вот уже, почти три месяца ему не звонила и не писала писем.

Серафима была официально откомандирована в ташкентский госпиталь.

Первое время, он отправлял ей в Ташкент по одному письму в неделю, но не получил от неё ни одной весточки.

Тогда и он перестал писать.

Серафима остановилась там, в Ташкенте в доме у матери Арсеньева и жила у неё вместе с его сестрой Полиной.  

Из писем и редких звонков Полины, к ним,  В Пули – Хумри, доходили известия об Афанасии Северьяновиче и о Серафиме.

Они знали, что генерала Калинина,  врачи, вскоре,  поставят  на ноги.

Врачи  вылечили его, однако раны, полученные им при падении вертолёта, надолго и серьёзно, подорвали его здоровье.

Майор Кольцов, ведя наблюдение за местностью, смотрел в прицел, но думы его были о другом. –

-         Почему она мне не пишет и не звонит?

Хорошо.  Она находиться в состоянии шока. Я это понимаю.

Но, тогда,  почему я так боюсь её возвращения сюда, в  Пули – Хумри? 

Почему?

Очевидно,  оттого, что она вернётся сюда не ко мне, а к  этому беку.

Да, я слаб и не могу предотвратить надвигающейся катастрофы.

Я, по сути дела, Серафиму уже потерял.

Я слаб, а бек сильнее  меня, поэтому я  и не нахожу себе места.

А, почему, собственно, говоря, я её потерял?  Нет! Поживём, увидим… 

Он, прервав свои размышления, переместил прицел влево и присмотрелся к  местности. -

-         Никого.  Всё спокойно.

Нет,  я, пока,  ещё  не  потерял  Пчёлку?   Ничего подобного!  Я её не потерял.

Я её ему не отдам.  Решено!

Она пойдёт к нему.  Но, если  она  и пойдёт к нему,  в качестве приманки и я, заманив бека, разгромлю его и уничтожу! 

Для этого  мне хватит одной танковой роты.

И я Пчёлке ничего об этом не скажу.  Пусть она идёт к нему!  Пусть!

Победителем буду я, а не он!

 

Наступил сентябрь.

В Пули – Хумри, из   Ташкента,  прибыл  санэпидемотряд полковника  Хмурованного, школьного друга  Арсеньева.

Полковник  Хмурованный,  обустроив свой лагерь, позвонил Арсеньеву. –

-         Лёшка!  Командующий сороковой в сороковой раз приказывает тебе срочно явиться в санэпидемотряд на проверку.

Передал полковник  Хмурованный.   Записал полковник Арсеньев.

Арсеньев, услышав голос своего школьного друга,  вскочил с места и  рявкнул в трубку –

-         Это ты, что ли,  Хмурованный, меня разыгрываешь?

Привет!  Когда прибыл?

-         Прибыл утром.  -  Кричал  в трубку Хмурованный. –

Я тебе письмо от жены привёз.  Ну, ты и сукин сын. 

Молоденькую жену себе завёл, а лучшему другу ни слова.

Хороша!   Не чета твоей первой.  И красива,  и умна,  и  со скальпелем в руках!

Ну, Лёшка!  Вырежет, теперь, она тебе  твои язвы и  посадит тебя на кефир.

Всё у тебя, теперь, в доме будет:  и красота и ум, который у тебя первая жена забрала с собой,  вместе с квартирой и двумя детьми, и хирургический кабинет.

В общем, так.  Хватай своего друга Кольцова и дуй  сюда, в мои санэпидемпалаты.

Я открываю канистру с флотским молочком.   

Лёшка, есть повод!   Жду.

К счастью, Кольцов оказался свободен и Арсеньев  послал за ним свой УАЗик.   

Через пол часа  Макаров  доставил их  к лагерю Хмурованного.

Они вошли в центральную палатку санэпидембатальона, в которой  находился  штаб.

Помошник  провёл  их в  палатку. 

Сам Хмурованный стоял  в  её центре  с подносом, на котором стояло пять фужеров с  шампанским. –

-         Господа офицеры, прошу взять бокалы.

За спиной Хмурованного находилась ширма, перегораживающая палатку.

Кольцов и Арсеньев взяли бокалы в руки. –

-         Ты, хоть объясни,  Василь, по какому поводу подано шампанское?  -

Спросил Арсеньев.

-         Повод, выше некуда!  Момент! - 

Хмурованный, повернувшись к  ширме,  приказал помошнику. –

-         Майор!   Занавес!

Помошник, одним рывком, открыл  ситцевую занавеску.

Взору Кольцова и Арсеньева предстали Серафима и Полина.

Они были одеты в военную форму.

Гимнастёрочки, юбочки и пилотки!

Серафима была на четвёртом месяце беременности. 

И это, сразу, бросилось всем в глаза.

Начальник  санэпидембата поднёс дамам поднос с шампанским.

Затем, повернувшись,  провозгласил. –

-         За самых прекрасных невест на свете!  За Серафиму и Полину.

Все, кроме Серафимы,  выпили.

И, только, после этого, Хмураванный подал  команду. –

-         А, теперь, женихи могут заключить своих жён в объятия.

Всё.  Сегодня играем сводьбу.  Вернее две свадьбы.

Пока он это говорил, женихи и невесты бросились навстречу друг другу.

А начальник  санэпидембата продолжал  командовать. –

-         Арсеньев.  Пригласи на торжество командующего резервной ставкой генерал – лейтенанта Пономарёва.

Без его высокопревосходительства свадьба будет не действительной.

А также, на свадебном пиршестве  должен, непременно, присутствовать наш  с тобой Арсеньев, общий друг,  командир разведбата Лёвка Орлов.

 

Серафима и Кольцов вышли и присели на скамеечке под двумя старыми яблонями, оставшимися от  некогда цветущего здесь   сада.

-         Ваня.  Прошу тебя.  Никаких вопросов.  Если ты  не хочешь  меня потерять.

Если, ты меня, действительно, любишь, то разделишь со мной  мою судьбу сполна.

Она провела рукой,  по начинающему оформляться,  животику. –

Посмотри. Это плод нашей любви. 

Он уже подаёт признаки жизни.  Это мальчик,     Ваня.

Как мы его назовём?  Давай решим это сейчас, пока я не отправилась  к  Чёрнй Скале.

Кольцов, отпрянул от неё, как от всепоглощающего огня. –

-         Никуда ты не пойдёшь!  Какая к чёрту  Чёрная скала?    Ты, что дура? 

Жизнь твоего отца, вне опасности.  А с этим бандитом я справлюсь и сам.

Если ты туда и пойдёшь, то, только,  в качестве приманки.

Поняла ты меня?

Всё уже, решено. Я подойду туда со своей,  бывшей  танковой ротой, и не оставлю и от него самого,  и от его логова, камня на камне.

А тебя  здесь будет пасти разведвзвод, чтобы чего не случилось.

Серафима решительно усадила Кольцова на место. –

-    Нет, Ваня.   Этого не будет!   Никаких танковых рот.  Никаких разведвзводов. 

Ты,    меня  понял? 

-         Сегодня, когда стемнеет, меня заберут и отвезут к беку.

А, там, как будет. Он вернул мне отца и не тронул тебя, за то, что ты положил его старшего брата, тогда под Гератом.

Вспомни мергена с красивым ножом, которого ты,   расстреляв,  доставил губернатору Герата.

Кольцов, снова, не выдержав, вскочил со скамьи. –

-         С бандитами так и надо поступать.  Они не имеют права на жизнь!

-         Довольно, Кольцов.  Я разочаровалась в тебе окончательно!

Хватит броских фраз о любви! Пришла пора поступков.

А, собственно говоря, что изменется, если я стану наложницей мергена по воле обстоятельств?

Нет, Ваня.  Не обстоятельства оказались сильнее тебя, как ты полагаешь.

Это  мерген сильнее тебя…

-         Молчи.  Пока я не закончу. –

Гневно остановила она Кольцова,  увидев, что он намеревается её перебить.

-         Этот бандит сильнее тебя!  И я пойду к нему.

А, ты, если хочешь оказаться  мужчиной  и остаться со мной, будешь ждать  меня и помалкивать. Даже, если я не вернусь к тебе.

Кстати, Полинка ничего не должна знать.

Я ей   секрета  своего несчастья  не раскрыла.  

Серафима  взяла  Кольцова за ворот гимнастёрки и повелительным тоном произнесла –

-         За мной, мой доблестный подполковник. 

На свадьбу с генеральской дочкой и рабыней бека Юсуфа, шагом марш!

Ать, два!

 

В этот самый момент, на  лётное поле кундузского аэродрома приземлился  борт АН – 12.

Он прибыл из Герата.

Из его чрева,  вместе  с другими пассажирами, вышли два афганца.

Они  зашли в местное отделение  афганской контрразведки ХАД  и, взяв там автомобиль советского производства,  Нива,  выехали из Кундуза в сторону Пули – Хумри.

Вернее сказать,  они направились к Чёрной Скале, к месту базирования  отрядов бека Юсуфа.

Судя  по тому, как они  хорошо ориентировались на местности, они  эти места  знали.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                                                        Глава двадцатая.

 

 

 

 

 

 

                                                    БЫЛ Я НА ВОЙНЕ.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

У бека  Юсуфа  этот день  выдался  особенным.

К нему,  этой ночью,  должна была вернуться его зебо. Его аленький цветочек.

Его Файзигуль – Серафима.

Он уже оправился от ран.

-         Абдугани. -  Позвал он помошника.

-         Да, господин.  Я тебя слушаю. -  Явился на зов Абдугани.

-         Нет ли плохих новостей для меня?  Всё ли идёт, так как мы ожидаем?

-         Нет, хозяин.  Плохих новостей, слава Аллаху,  нет. 

Твоя  Серапим этой ночью, наконец - то,   украсит  твоё ложе.

Её привезёт после полуночи,  Махмуд. Нет, хозяин, все новости хорошие.

Однако, бека насторожило то,  что глаза его помошника бегали. -

-         С некоторых пор, Абдугани, твои глаза, как у плута,  не стоят на месте.

Скажи  мне, почему?

-         Ты же знаешь, господин, что я не верю в то, что Серапим, твоя зебо,  принесёт тебе счастье.

Поэтому мои глаза и не находят себе места на лице. -

-    Когда я получу свою реликвию?  Скоро ли я буду держать в своих руках нож. –

Не сводя глаз с помошника, спросил  его бек. -

-         Скоро. Совсем скоро! 

Люди с  этим ножом едут к тебе из  Герата. Возможно они уже в Кундузе.

Будем ждать их к утру. – Услышал бек.

 

               За свадебным столом, в палатке полковника Хмурованного, сидело две пары молодых  и  всего  несколько приглашённых гостей.

Распорядителем на свадьбе,  был, безусловно, сам организатор сего торжества полковник Хмурованный.

Роль посаженного отца,  для  обеих брачных пар, играл командующий резервной ставкой генерал – лейтенант Пономарёв.

Тамадой  же Арсеньев назначил командира разведбата подполковника Орлова.

Серафима пригласила  на торжество  свою подругу,  фельдшера Любашу и командира медроты и своего тайного воздыхателя капитана Борщевского.

Свадьбы  шли  без музыки, но  с приключениями.

Генерал – лейтенант Пономарёв, когда Любаша запела старинную русскую песню Чёрный ворон, пригласил на танец Серафиму.

К Серафиме командующий ставкой благоволил давно.

И для этого у него были веские основания.

В первые дни её пребывания в медроте, туда, как – то,   пожаловал Пономарёв.

Капитан Борщевский кинулся к командующему с докладом. –

-         Отставить, капитан. -  Приказал Пономарёв. –

Ты, медицинский бог,  лучше мне налейка фляжечку спирта.

Мне он  необходим для промывки  двигателя  внутреннего сгорания. 

Ой, как необходим, капитан.

Годы  и  чужой климат делают своё чёрное дело. Ржавею, брат, как старый трактор.

Но Борщевский  ему отказал. –

-         Так я же вашему адъютанту,  недавно, последние запасы  выдал. 

Клянусь всеми святыми!  

Осталось только на внутренние нужды. Только на больных.

А  для борьбы  со ржавчиной я вам лучше таблетки пропишу, товарищ генерал - 

лейтенант.

Генерал грозно повёл своим  генеральским оком, сжигая капитана дотла, и, акцентируя ударение на  восемнадцатой букве русского алфавита  « р  »,  легонько рыкнул на него. –

-         А, ты, капитан,  не  боишься, что я тебе,  за эту инициативу,  п - р – р –ропишу ижицу?

Борщевский дрогнул и начал отступать. -

-         Ну,  хорошо.  Пришлите  адъютанта.  Но только  после  обеда. 

И  я вашу просьбу  полностью удовлетворю.

Пономарёв погрозил медику пальцем. –

-    Дорога ложка к обеду, капитан, но не к ужину.

-         Генерал, рыча,  направился к своему автомобилю.

Серафима слышала этот разговор.

Пономарёв,  немного напоминал ей отца. 

У  неё в палатке стоял целый термос со спиртом.

И,  несмотря на то, что он, этот термос, был собственностью Любаши, Серафима попросила  генерала   задержаться.

Через пару минут, она вернулась  к нему с  посудой китайского производства. –

-         Но, у меня к вам единственная просьба – Вернуть термос  сухим и целым.

-         Спасибо, дочка.  Сейчас адъютант тебе  его привезёт сухим и целёхоньким!

Вот  так  она с  Пономарёвым и познакомилась.

Генерал, с той поры, стал называть её дочкой, а она, нет, нет,  да и выручала его по мере возможности.

И, вот, сейчас,  в разгар  свадебного торжества, генерал пригласил её на танец.

Любаша пела песню, а они под неё танцевали.

Серафима, бросая тревожные взгляды на Кольцова,  Арсеньева и Орлова,  решила. –

-         Вот кто мне сможет помочь!  Пономарёв.

И она обратилась к  командующему резервной ставкой. –

-         Семён Елисеевич.  Не смогли бы вы мне оказать одну услугу?

Генерал встрепенулся и, выкатив грудь колесом, поспешил на её призыв. –

-         Дочка!  Тебе от меня отказа нет.  Проси всё.  Я всё могу.  Не могу тебе, только, что разве  золотую рыбку подарить.

Да и то, потому, что она сейчас в декретном отпуске икру мечет в Чёрном море.

Золотая  рыбка, товарищ генерал,  у меня  есть своя. 

Она у меня   сейчас  в животике плавает.

Нет, рыбку мне не надо  дарить.  Мне её уже подарил  муж.

-         Так проси, что тебе надобно, дочка.  Для тебя я на всё готов. –

И Семён  Елисеевич, остановившись, выжидающе,  посмотрел на неё. –

-         Излагай, дочка, всё  как по циркуляру.

-         Не смогли бы вы закинуть в море невод, да так, чтобы в него туда попались оба жениха сразу.

Дело в том, что мой Иван, при поддержке Арсеньева, собираются  сегодня на незапланированную, боевую операцию. А зачем вам это, товарищ генерал?

Я думаю, что с ними туда, во главе своего разведбата,  пойдёт и комбат Орлов.

Но,  мы с Полиной эту операцию не утвердили. Не утверждайте и вы.

Серафима, увлекая генерала за собой, вышла с ним из палатки.

-         Вопрос на засыпку, товарищ генерал - лейтенант.

Вы сможете задержать женихов, посадив их под домашний арест до утра? 

Всего то на одну ночь.

И, чтобы всё было тихо и благопристойно в нашем стане Пули - Хумри.

И никто бы ничего, при этом, не понял! И никто не пострадал!

Пономарёв, почесав затылок, махнул рукой. – 

-    И, чтобы комар носа не подточил.  Правильно я тебя понял?

Любой другой бы  я отказал. Но не тебе, дочка.

Стало быть,  нужно выловить в этот невод, не двоих, а троих!

-         Вот, именно! -  Обрадовалась Серафима. -

А  вы поступите мудро, по, генеральски. 

Пусть один из них забросит невод и выловит  двоих других.

А, потом  угодит в этот невод и сам.

-         Это ты хорошо придумала, дочка.  Да у тебя, оказывается, стратегическое  мышление.

Так я и поступлю. Можешь  за это не беспокоиться.

Серафима и генерал вернулись в палатку.

Арсеньев, Кольцов и  Орлов сидели рядом и, что – то, горячо обсуждали.

Земетив,   вошедших в палатку, Серафиму и  генерала, они, словно по команде, замолкли.

Подполковник  Орлов приступил к исполнению  своих обязанностей  тамады.

Свадьба продолжалась.

Командир равведбата Орлов был сокурсником Арсеньева по военному училищу.

Арсеньев исполнял в роте обязанности старшины,  а Орлов был курсантом.

По старой, училищной привычке, он продолжал называть Арсеньева старшиной.

Училища Орлов не закончил.

Как забияку и дебошира, за совершение, какого – то,  проступка его отчислили с последнего курса. 

Много лет они, после этого, не виделись.

И вот, на войне, в Пули – Хумри, их пути – дорожки пересеклись вновь!

Орлов командовал отдельным разведывательным батальоном, выполнявшим особо опасные и рискованные задания командования.

Как бы там ни было, но удали и храбрости Орлову было не занимать.

Через некоторое  время, генерал Пономарёв, отозвав Орлова в сторонку, долго, о чём – то, с ним говорил.

Вскоре Орлов исчез из поля зрения всей компании.

Начинало темнеть.

А компания,  чтобы  не никому не мешать,  тихо запели знаменитую Катюшу.

Пел, вместе со всеми, и генерал Пономарёв.

Вдуг,    где - то, наподалёку, началась  стрельба  из автомата.

Песня, сразу же, прекратилась.  Все замерли, не понимая, что происходит.

Генерал позвонил в роту охраны и вызвал к себе её начальника.

Минут через пять  из роты охраны прибыл капитан. –

-         Товарищ  Командующий резервной ставкой, разрешите доложить о происшествии.

-         Доложите мне,  капитан, кто и почему стрелял?

-         Стрельба возникла в штабной машине разведбата  подполковника  Орлова.

Он закрылся в кунге со своим начштабом Гертрудовым  и производит выстрелы из автомата в потолок.  Дверь в кунг заперта.  

На требования наряда прекратить стрельбу и открыть  дверь подполковник  Орлов отвечает  отказом.

Что прикажите делать, товарищ генерал?

Генерал посмотрел в сторону женихов. -

-         Так, полковник Арсеньев и подполковник Кольцов. Слушайте мой приказ. 

Бегом к комбату Орлову!  И немедленно  успокоить его.  Он ваш друг или не ваш?

Выполняйте приказ.

Арсеньев и Кольцов отправились успокаивать Орлова.

Когда он им открыл дверь, они вошли внутрь.

В этот момент в штабную машину ворвался  патруль и все, кто находился в кунге,  были арестованы.

Всех связали и, к удивлению, отправили  не  на гауптвахту, а в одну из палаток медицинской роты капитана Борщевского.

               Серафима отвела Полину к машине Арсеньева, где ей была приготовлена постель и, устороив её на ночь, отправилась к своей палатке.

Там её уже ожидала та самая женщина с ребёнком, которая дважды приходила к ней на приём.

Когда,  над  Пули – Хумри,   сгустились сумерки,  Серафима отправилась на свою голгофу.

 

Два офицера из  охраны губернатора Герата, засветло добрались на своей Ниве в небольшой  горный аул.

Автомобиль подъехал к одному из домов, стоящих на окраине.

Это был дом богатого афганца. 

Гостей встретил хозяин. Он загнал автомобиль в дом и закрыл ворота.

-         Дома ли, сейчас, Бек Юсуф?  -  Задали хозяину вопрос гости.

-         Да, он здесь.  Он находиться  на своей вилле.  -  Получили  они  ответ. -

Но, к нему сегодня должны  привезти новую жену.  И говорят, что эта красавица - русская.  

-         Бек богат и может позволить себе эту роскошь. Иди. Мы тебя, когда надо позовём.

Приготовь нам ужин и жди.

Хозяин удалился.

-         Что будем делать? -  Спросил один из гостей.

Второй, тот, что   был повыше  ростом, задумался.

К ним подошла служанка  с медным  кувшином и пригласила  гостей произвести омовение.

-         Что будем делать?  -  Повторил свой вопрос гость.

-         Не будем лишать его такого удовольствия, как брачная ночь с красавицей, тем более с русской.

-         Мы придём к  нему на рассвете, когда он устанет, растратив все свои силы.

-         Это правильно!  Я представляю,  сколько денег бек за это  удовольствие заплатил.

Ты  мудро поступил, что дал ему возможность, как своему соотечественнику,   провести с ней свою последнюю  ночь.

 

Женщина вывела Серафиму за расположение палаточного городка.  Там её  ждал Махмуд. Он усадили  её в  автомобиль, похожий  на  советский  ГАЗик и повёз.

Женщина с ребёнком  осталась в городе.

Махмуд,  за всё время, что они ехали  в горы,  произнёс, только,  одну единственную фразу. –

-    Это хорошо, зебо, что ты поступила честно и возвращаешь свои долги хозяину.

Напряжение, которое накапливалось в душе Серафимы, с самого начала всей этой трагедии, достигло предела.

Она  сидела,  до боли,  стиснув пальцы в кулаки.

Трофейный пятизарядный пистолет она взяла с собой, спрятав его в складках своей одежды.

На неровностях автомобиль потряхивало, но она этого не замечала.

Ей было не до этого.

Она, закрыв глаза, беззвучно читала молитву Отче Наш, которой её научила Любаша.

Водитель, с некоторой тревогой,  посматривал на неё, но ничего не говорил.

В таком состоянии,  её и привезли на виллу к беку.

Помошник передал Серафиму служанке.

Служанка,  с нескрываемым удивлением, посмотрела на её акуратный  животик, но ничего не сказала по этому поводу.

Она завела её в небольшую комнату, где находилось каменное сооружение, служащее обитателям виллы в качестве ванны.

-         Госпожа, раздевайтесь. -  Сухо произнесла служанка на своём языке и начала сама снимать с Серафимы одежду.

Когда   Серафима  была обнажена, служанка принесла огромный медный таз с горячей водой и сказала. –

-         Оби гарм. -  После чего она силой затолкала Серафиму в каменное подобие ванны и начала  омовение.

Оби гарм, означало. – Вот горячая вода.

Затем,  как во сне   она,  подталкиваемая служанкой,  нагая, вошла,  в увешанную коврами, спальню.

В комнате горело несколько светильников.

На огромном ложе, устланном красивыми, красно – золотыми, одеялами, усыпанными цветами, сидел бек.

Он был в халате.

Резким движением руки, он выгнал из спальни служанку. –

-         Ин  джабиёр! – Иди.

Бек, с удивлением посмотрел на свою наложницу. 

Он   громко произнёс  несколько слов, смысл которых  Серафиме был непонятен.

Затем он, продолжая возмущаться, вял светильник и,  крикнув служанку, подошёл к своей ненаглядной  Файзигуль.

Он, погладив животик Серафимы, гневно стал, что – то, говорить служанке.

Та, показывая рукой на беременную,  что – то,  ему объясняла.

-         Ин джабиёр! -  Уже спокойно приказал бек служанке.

Она исчезла, вновь.

Бек, когда они остались одни, приблизившись к Серафиме,  подал ей халат и, что – то, долго ей говорил.

После этого он вышел и вернулся с её одеждой, которую отдал ей.

Затем  бек вышел на веранду и прилёг на  низенький диванчик.

Серафима, дрожа от страха,  долго не могла одеться.  Наконец, ей это удалось.

Она присела на  ложе и, обхватив колени руками, стала ждать.

Из всего, что ей говорил бек,  она запомнила, только, уже, слышаные ею слова. –

-         Файзигуль и Ман туро нагз мебинам.

В проём двери ей был виден  диванчик  со  спящим на нём  беком.

Вскоре, к ней вернулась способность трезво оценить ситуацию, в которой она, неожиданно, оказалась. –

-    Меня спасла моя беременность.  Вот тебе и моджахед!  

-         Так свободна я или нет? 

Чем  же, вызван этот поступок бека?  Безусловно – беременностью. И, что же, дальше?

Она поглядывала на спящего бека и терялась в догадках. –

-         Как, же,  мне быть?  Вечный вопрос, с которым не расстаются женщины. 

Если бы он меня освободил совсем, то отпустил бы сразу. 

Почему он этого не сделал?

Почему?  Да, потому, что не захотел, чтобы его окружение узнало о том, что их хозяин отказался от брачной ночи со мной.

Если это так, то утром он прикажет им отвезти меня к шурави.

-         Выходит, что я, всё -  таки, обрела, благодаря своей беременности, свободу.

Свобода…   

Я её обрету и потеряю Ивана.  Если я, уже,  его не потеряла.

Если я вернусь к нему,  и он сделает вид, будто ничего не произошло, то между нами всё останется, как было.

А  если    нет! То  на нет   -  и суда нет!

               Когда  стало светать,   она услышала, что к вилле подъехал автомобиль.

Минут  через пять к хозяину подошёл Абдугани.

Он, разбудив его, стал, что – то, ему говорить.

Бек  поднялся  с   диванчика.

Абдугани  тут же вышел. 

Вслед за этим, на веранду вошёл незнакомец. Он, приближаясь к  беку Юсуфу, начал вытаскивать из  свёртка  некий предмет.

Серафима затаила дыхание  и, почувствовав, что сейчас должно, что – то, произойти, сжалась в комочек.

И она оказалась права.

Незнакомец,  подойдя, к  беку, ожидавшему, что  ему принесли семейную реликвию, или тот самый нож,  вынув из тряпки кинжал, ударил им бека в бок.

Серафима вскрикнула. 

Незнакомец, ударивший бека кинжалом, хотел нанести ему второй удар, однако, отвлечённый  её криком, не стал это делать.

Бек, хрипя, упал  на  диванчик,  а с него  на пол.

Незнакомец, с окровавленным  ножом,  подошёл к  ней.

-         Не надо. Не надо, прошу вас. – Серафима, отталкиваясь ногами от постели, начала  в страхе  отодвигаться от незнакомца.

-         Вы, русская! -  Спросил он на её родном языке.

-         Да.  Да. Я русская. Я  оказалась здесь по  воле случая.

Незнакомец, оглянувшись, посмотрел на бека. –

-    Бека   больше нет! Он мёртв.

-          А вы .. Вы, свободны.

Я уважаю  вас,  шурави. Вы пришли сюда, чтобы изменить нашу жизнь к  лучшему.

Поэтому, давайте,  поступим так. Вы не видели меня, а я не видел вас, женщина. 

Запомните.  Вы будете молчать о том, что здесь видели,  тридцать лет.

Через тридцать лет можете об этом даже книгу написать.  

Через тридцать лет меня не будет уже в живых.

Договорились?

-    Да. – Прошептала Серафима.

Куда вас отвезти. У меня автомобиль.

Серафима, всё ещё продолжая отползать от незнакомца, выдавила из себя –

-         В Пули – Хумри.

Зачем вы его убили.  Он поступил со мной благородно.

Незнакомец подал ей руку. –

-         Идёмте.  Нам, пора.  Становится  слишком  светло.

Она сползла с постели и  покорно пошла за ним.

Когда они  проходили мимо бека,  незнакомец ногой перевернул  его на спину.

Глаза бека были закрыты, а губы, что -  то, шептали.

Серафима с большим трудом разобрала слова –

-         Файзигуль.   Ман туро нагз  мебинам.

-         Так ты ещё жив! -  Со злобой прошептал незнакомец и выхватил кинжал, которым он нанёс удар беку.

Серафима, рухнув не колени,  вскинула  вверх  свои  руки. –

-         Заклинаю вас,  именем Всевышнего,  не убивайте его.

Он поступил со мной благородно. 

 Незнакомец, заметив её беременность, спросил. –

-         Не его ли ребёнка вы носите, женщина?

Она, поднимаясь с колен, прошептала. - 

-         Нет, не его!  Клянусь вам в этом.

-         Не надо его убивать. Заклинаю вас именем своего ребёнка.

-         Он, всё равно, не жилец на этом свете. – Махнул рукой  незнакомец.

-         Идёмте, если хотите жить.

Я довезу  вас  до Пули – Хумри.

 

Арсеньев,  Кольцов и Орлов  просидели под охраной до утра.

В их компанию, на правах невесты и  на добровольных началах, напросилась Полина.

Кольцов был хмур и неприветлив.

Полина, всю ночь, беспокоилась за Серафиму. –

-         Куда же, она запропастилась?  Где же, она?

Орлов, который так же не был посвящён в  эту тайну до конца, подшучивал над Полиной.

-         Не беспокойся. К утру вернётся.  Что может произойти с такой красавицей?

Сидит себе, где – нибудь и слушает в свой адрес комплименты.

И Орлов, как в воду глядел.

С первыми лучами восходящего солнца в палатку попыталась войти Серафима.

Однако два автоматчика, охранявших вход,  её не пропустили.

Тогда она отправилась к генералу Пономарёву.

Тот прислал, вместе  с ней,  старшего лейтенанта из роты охраны, который и снял часовых.

Серафима вошла в палатку.

Все, молча, пожирали её глазами.

Наконец, это молчание  было нарушено Полиной. -

-         Ой,  Сима!  Да ты поседела!   

Она подошла к ней  и коснулась рукой её головы. –

-         У тебя появилась седая прядь. Белая.  С синевой!

Ты, что, так  волновалась за  Ивана, а?

Полина глянула на брата. –

-         Ваня, что с твоей женой произошло?  Чего же ты молчишь, жених?

Кольцов встал и, подошёл к жене. –

-         Пчёлка, ты, что?  Была там? 

Это ты нас сюда упрятала?  Или я ошибаюсь?  Я давно уже всё понял.

В голосе Кольцова, в той интонации, с которой он задавал вопросы, таилась надежда на то, что его Пчёлка, сейчас, скажет. –

-    Нет, это не я вас сюда упрятала  и, что  я там не была.

Он похолодел, когда услышал. –

-         Да, это я вас сюда посадила. 

И Серафима, прильнув головой к  груди  Кольцова,  тяжело вздохнула и  тихо сказала. –

-         Я там была, Ваня,  но  всё обошлось.  Моей проблемы более не существует!

Но, ты думай, что  я там не была. Если я тебе нужна, то  считай, что не была.

Ты меня, столько лет уверял, в своей  чистой  любви ко мне! 

Вот и  продолжай  любить  свою Пчёлку так же  и думай обо мне, как о непорочной деве.

Не думай о своей Пчёлке  плохо.  Никогда!  Я этого  не заслуживаю.

Кольцов, резко отодвинул её от себя. –

-          Нет,  Извини. Я тебе этой   связи с  душманом  никогда не прощу!

Серафима обожгла его таким суровым взглядом, что, не раз,  побывавший в лапах у смерти,  подполковник, отпрянув  от неё, осёкся на полуслове. 

-    Нет, Кольцов!   Или ты мне поверишь, или... 

Или  я тебе  скажу   - прощай.

Кольцов,  продолжая медленно пятиться от Серафимы, и, покачивая головой из стороны в сторону, с трудом выдавил  из себя несколько  слов. –

-    Не верю, что это чудовище отпустило  тебя так просто. Не..

Ну, что же.   Я..   - 

Серафима, сделав к нему шаг и,  не сводя  с  Кольцова холодного взгляда, решительно бросила ему в лицо. –

Тогда, прощай,  мой доблестный майор.  Не поминай лихом.

Всё, свадьбе конец. Я расстаюсь с тобой навсегда.  Прощай, Ваня.

Полина, не понимая, что произошло, потрясённая услышанным, закричала не своим голосом. –

-         Вы, что, оба  с ума  посходили? 

Что, значит – прощай.

Что, значит –  расстаюсь с тобой навсегда!

Прекратите  ругаться. Чтобы я этого больше не слышала.

Что с вами  случилось  за эту ночь? 

Серафима подошла к ней и, взяв её за руку, предложила. –

-         Пошли, Полинка, в мою келью.  Я сейчас напьюсь.

Я напьюсь и забудусь.

Так ты говоришь, что мне идёт седая прядь?

А мне всё идёт, Полина. Всё, что, только, не пристанет.  Вот, что странно!

И она, увлекая за собой Полину, вышла из палатки и запела свою любимую песню –

-         Чёрный ворон, чёрный ворон, что  ты кружишь надо мной.

Ты добычи не добьёшься.  Чёрный ворон я не твой.

 

Серафима и Иван расстались.

Через неделю, когда  закончился срок командировки  у  Полины,   Арсеньев проводил её в Ташкент.

Очередной, четвёртый  Новый год в Афганистане, каждый из них, встретил отдельно.

В январе 1983 года собралась домой, в Калинин и Серафима.

Она уходила в декретный отпуск.

 

Вертолёт Ми – 8, с начальником штаба тыла на борту  полковником Арсеньевым, произвёл посадку на площадке советской военной базы в Пули – Хумри.

Пилоты выключили двигатели и Арсеньев, собравшись покидать кабину, попрощался с ними, спросил. –

-         Братцы, а какое сегодня число?

-         Второй пилот, напомнил  полковнику. –

-         Девятое января.

Его встретил на УАЗике Макаров, ставший сержантом и готовящийся к демобилизации.

Арсеньев вошел в свой кунг, который  вот уже  который год был  для него   и родным домом,  и местом  работы,  еле передвигая  ноги от усталости.

Он так устал, что не пошёл, даже, в столовую.

За всю последнюю неделю, у него не нашлось времени, чтобы  даже побриться.

               Сержанты – связисты, сидевшие в его штабной машине, поприветствовали его и продолжили свою работу.

-         Сержант. – Обратился  Арсеньев к старшему смены, приготовька мне горячей воды.

Мне нужно  умыться и побриться.

Весь последний месяц, он спал, только, урывками, по нескольку часов в сутки.

Он намылил помазком лицо и начал бриться.

 

Накануне, в штабе Турк.ВО,  среди командного состава,  произошла смена начальства.

На должность заместителя командующего по тылу был назначен генерал – лейтенант Раззудов.

Более того,  приказом из Москвы,  начальник  штаба тыла Арсеньев, был переподчинён по службе  этому генералу.

Если раньше, он, напрямую, подчинялся заместителю МО  СССР  по тылу генералу армии Маринину, то, отныне, он  уходил в подчинение  к  Раззудову.

Но, Арсеньев  об этих   переменах  пока ещё ничего  не знал.

 

Вслед за вертолётом Арсеньева, в Пули – Хумри прземлился вертолёт его нового начальника генерала Раззудова.

Арсеньев    ещё  продолжал  брится, когда к нему, в машину вошёл Кольцов.

Они не виделись  больше месяца.

Кольцов забежал к нему, чтобы повидаться с  другом.

В Пули – Хумри генерала Раззудова никто не встретил;  он никого не предупредил.

Генералу это не понравилось и  он, разыскав штабную  машину Арсеньева, вошёл в неё раздражённый этим обстоятельством.

               Арсеньев выбрил одну щёку и, только,  только принялся за другую, как дверь его штабной машины, скрипнув,  распахнулась и   в неё  ворвался  генерал Раззудов.

Арсеньев был знаком с генералом и раньше.

Когда он увидел Раззудова, то  был немало  удивлён  его визитом к себе в штаб. –

-         Для чего  это он   пожаловал ко  мне  сюда?  Странно!

Ему и в голову не могло прийти, что в машину вошёл его новый камандир.

Арсеньев  обтёр полотенцем недобритую,  но  намыленную  щёку и представился. –

-         Полковник Арсеньев.

Генерал, перейдя с первой же секунды на ноту си, погнал пчёл из Пули – Хумри в Ташкент.-

-         Что у тебя, Арсеньев  здесь  творится?

К  тебе  прилетел  заместитель командующего округом, а   ты меня, своего начальника, генерал – лейтенанта,  твою мать, даже не встретил.

Я требую, чтобы ты мне,  немедленно, доложил  оперативную обстановку в этом районе и ввёл в курс дел.

Арсеньев, не понимая, какое отношение имеет к нему генерал, возмущённо воскликнул –

-         Товарищ генерал, в соответствии с установленным порядком, я обязан докладывать оперативную обстановку в Москву генералу армии Маринину, а не вам.

Но Раззудов грубо его оборвал. –

-         С сегодняшнего дня,  полковник,  ты  переходишь в  подчинение ко мне! 

И докладывать будешь, с сего дня,  мне, а не в Москву.

Ты, понял, полковник  Арсеньев?

У меня  в портфеле, вот здесь.  – И  Раззудов с такой силой ударил рукой по своему портфелю, что из него на пол посыпались бумаги –

Вот эдесь  лежит приказ о твоём переподчинении мне.

Чего, стоишь, раззинув рот, сукин ты сын?  Докладывай  мне обстановку.

Ты, что в штаны наложил с испуга?  

Я жду доклада. Ну!

Арсеньев, набрасывая полотенце себе на шею, возмущённо бросил. –

-    Я  вчера,   товарищ  генерал,  ел горох с бобами, потому и держу язык за зубами. Пока!

Сержанты – связисты давно  уже стояли навытяжку, не смея взглянуть на грозного генерала.

Арсеньев, используя короткую паузу,  повесив полотенце на  вешалку,  стал надевать на себя  рубашку. -

-         Товарищ генерал, я не был здесь,  на месте почти две недели, а вернулся, буквально, перед вами. 

Я сейчас не владею ситуацией. Дайте мне время.  Хотя бы час на подготовку к докладу.

Но Раззудов разошёлся не на шутку. –

-    Бездельник.  Чем ты здесь занимаешься, а?  Ты, здесь не тылом руководишь, а Ваньку валяешь.

Дослужился!  Даже  боевую обстановку  он  не знает.

               Тут взгляд разбушевавшегося генерала, споткнулся о подполковника Кольцова. –

-         Кто такой? -  Заревел  Раззудов.

Почему посторонние в ставке?

Кольцов, как и Арсеньев, был не из робкого десятка.

Он, представившись,  ответил грубостью на грубость. –

-         Товарищ генерал. Вы не на базаре. 

Чего вы на меня орёте, да ещё в присутствии подчинённых.

И Кольцов  показал Раззудову на сержантов.

Тот уставился на них, будто видел их впервые.

Арсеньев, застегнув  рубашку, и, желая разрядить обстановку, обратился к  своим сержантам. –

-         Ребята, а ну,  ка, сбегайте в столовую и принесите, что – нибудь,  чтобы угостить генерала.

Сержантов будто  смерч  вынес из кунга.

А Арсеньев, сверля  Раззудова глазами, попросил его. –

-         Действительно,  товарищ генерал лейтенант, зачем вы кричите?  

У меня хороший слух. Говорите спокойно. Зачем кричать?  Я вас и так хорошо слышу.

Однако генерала остановить уже было невозможно. –

-    Ты, что там городишь?   Слух у тебя хороший.  Да?

Был хороший, так будет плохим!

Я тебя, бездельник, в штабе  больше  держать не буду.

Какой ты начальник штаба тыла?

Сосиска ты,  верблюжья,   а не начальник штаба!

Этого оскорбления Арсеньев снести не мог.

Он,  отчётливо выговаривая слова и, вкладывая в них, как можно больше негатива, произнёс. –

-         Пошёл вон отсюда!

-         Что? -  Поперхнулся Раззудов.

Что ты сказал?   Ну – ка,   повтори.

И тут,  из столовой,  вернулись сержанты.  Все трое сразу.

Они показались в дверном проёме и, догадавшись, что здесь их не ждут,  поспешно захлопнули дверь.

-    Пошёл вон! -   Вновь  повторил  Арсеньев.

Генерал, нервными, торопливыми движениями, начал расстёгивать кобуру.

Руки его тряслись и  поэтому  он,  никак, не мог её  расстегнуть.

Наконец, его пальцы ухватились за рукоятку пистолета.

Но, за секунду, до того, как генерал выхватит пистолет, Арсеньев снял со стены свой никелированный  автомат  Калашникова и,  передёрнув  затвор,  направил его на Раззудова. –

-         Генерал, ты свободен. Пойди  в долину  и успокойся.

Раззудов, увидев  наставленный на него автомат,  настолько испугался, что  стал медленно опускаться на табурет.

А, потом, взяв себя в руки, не говоря ни слова, выскочил из штабной машины с пистолетом в руке.

Арсеньев, пригласив сержантов, стал добривать щёку.

Не прошло и десяти минут, как зазвонил телефон.

Звонил Командующий округом. –

-    Арсеньев, это ты?   Ты, чего это  там гоняешься с автоматом за генералами?

Генерал Раззудов, с сегодняшнего дня, твой непосредственный начальник.

Вот мой совет тебе,  Арсеньев.  По - доброму,  уладь с ним этот конфликт.

И Командующий бросил трубку.

На следующий же день, Арсеньева вызвали в Кабул к Командующему Турк.ВО.

Адъютант Командующего, старинный друг Арсеньева, подполковник Сергеев, встретил его  вопросом. –

-         Алексей, чего это он тебя вызвал  к себе на ковёр?

И, даже, меня не предупредил!  Странно.

Арсеньев вошёл   к  Командующему.

Тот, не глядя на  него, подал ему бумагу. –

-         Вот, возьми и почитай.   Это касается тебя и Кольцова.

Арсеньев стал читать.

Это было решение Военного совета Турк.ВО.

Этим решением он сам был разжалован до подполковника, а Кольцов до майора.

Кроме того,  решением Военного совета  было отменено представление Арсеньева к ордену Красного Знамени.

Арсеньев не верил своим глазам. –

-         Товарищ Командующий, тогда увольняйте меня из Вооружённых Сил.

Я   в такой аримии  и с такими генералами   служить не буду.

Вы,  судили нас без суда и следствия, даже, не разобравшись, кто прав, а кто виноват.

Командующий не дал ему закончить. –

-         Ничего, Арсеньев.  Мы с тобой, ещё, послужим. Не надо было хвататься за автомат!

-         Разрешите идти. -  Обратился к нему Арсеньев.

-         Иди, но запомни. Я тебя из армии не отпущу.

Арсеньев вышел в приёмную.

Адъютант  встретил его вопросом. –

-         Леша, зачем он тебя вызывал?  Ты, мне то  об этом можешь сказать, или нет.

-         А, вот, Володя, зачем. –

-         И  Арсеньев, на глазах изумлённого адъютанта, сорвал со своих погон по одной звезде.

 

               За несколько дней до отъезда Серафимы в Калинин,  Кольцов зашёл к ней в медицинскую роту.

Он встретил капитана Борщевского, который с удивлением посмотрев на его майорские погоны, сообщил, что Серафима Афанасьевна находится у себя в палатке.

Располневшая и потяжелевшая Серафима,  с порога спросила его. –

-         Доблестный подполковник, тебя чаем угостить? 

И, только тут, она обнаружила, что он майор. –

-         Кольцов, в каком бою ты потерял свои подполковничьи звёзды?

-         Сорока – воровка  утащила, пока  спал в своём танке. –

Ответил он, искоса, поглядывая на её габариты.

-         Калинина, я принёс письмо для Полины. Передай ей, когда будешь в Ташкенте.

-         Передам.  Кольцов, а ты маме с папой никакой весточки не хочешь послать? –

Спросила она, взяв у него письмо из рук.

-         Я им звонил три дня назад.  Кстати, они всё знают про нашу размолвку. 

Ну, прощай, Калинина.  Мне, пора. Я иду на Саланг. В сопровождение.

Серафима, поднявшись с кровати,  подошла к нему и, на секундочку прижав к его груди свою русую головку, оторвала её и заглянула Кольцову в глаза. –

-    На Саланг,  Ваня?   И  надолго? 

     Так ты, что, Кольцов, меня, даже не проводишь  домой?

-         Провожу. Я вернусь за сутки до твоего отъезда. 

А, вот Арсеньев, на днях улетает.

Так, что ты с ним попрощайся заранее.

Ну, Калинина, прощай.

Прости, если, что – то, было не так. 

Спасибо за мёд, которым ты была и за то время, когда я мурлыкал, словно котёнок,  от счастья.

Всё произошло так, как ты хотела.

Захотела – посадила меня под арест! 

Захотела -  угостила своим медком бека.

Хватит! Не  хочу ворошить то,  что  произошло  здесь, в Пули – Хумри.

Прости меня, старший лейтенант медицинской службы Калинина! Прости и прощай!

Серафима  поцеловала его в губы и, обхватив руками свой живот, громко сказала. –

-         И тебе Кольцов спасибо!  Вот за это! 

И она,  нежно поглаживая живот,  с умилением произнесла. –

-         Спасибо вот за этот мёд, Кольцов.  За эту золотую рыбку, которая скоро превратиться в моей утробе в дитьку - бандитьку.

Кольцов, вздохнул и выскочил из палатки.

 

Арсеньев собрался вылетать на перевал Саланг.

Он,  забежав в медроту и попрощавшись с Серафимой,  теперь, стоял у своей  штабной машины, поглядывая на часы.

Вылет был назначен на десять часов утра.

У него  оставалось  в запасе  двадцать минут.

На плече  у него  висел никелированный автомат.

Только, что ему  позвонил полковник из политотдела Турк.ВО, который попросил взять его с собой на перевал.

И Арсеньев  сейчас ожидал этого полковника.

Этот полковник прославился тем, что когда войска вошли в Афганистан и  в течение  двух месяцев, офицерам округа не выдавалось денежное довольствие, он,  взял  на себя ответственность и организовал  выдачу денег  их жёнам, оставшимся в Ташкенте.

Естественно,  ведь семьям нужно было на что – то жить!  

Тогда,   в Ташкенте назревал бабий бунт.

И полковник собрав жён в актовом зале штаба Турк.ВО, допустил их к святая святых –

к  денежнам ведомостям.

Какой офицер Советской Армии отдавал своей жене,  всё, что  ему причиталось  по ведомости?

Большинство военных,   какую – то, часть суммы оставляло  себе на, так называемые нештатные ситуации.    

Эта, изымаемая из семейного бюджета, часть суммы,   и называлась заначкой.

Каково же, было удивление офицерских жён, когда они, вдруг, узнали, что их мужья ежемесячно  утаивают от них   немалые деньги.

Кое – кто,  из офицеров   утаивал  до пятидесяти рублей, а то и больше.

В актовом зале поднялся шум.

Полковник, только тут понял,  в какую историю он, по доброте своей,  вляпался.

Но, дело было сделано.

               На войну, в Афганистан,  от жён,  к   ничего   не подозревающим,  добропарядочным главам семейств, полетели гневные послания.

Жёны вспомнили мужьям все их грехи.

Многие письма были полны угроз и проклятий. 

Дело дошло, даже, до разводов.

После этого, офицерский и генеральский контингент сороковой армии, люто возненавидел  мягкосердечного полковника из штаба округа.

И, сейчас, Арсеньев искал удобный повод, чтобы  отказать этому полковнику и не взять его с собой на борт вертолёта.

Вдруг, откуда ни возьмись, перед Арсеньевым появились два генерала; его новый начальник Раззудов и  командующий резервной ставкой Пономарёв.

Раззудов, по вине,   которого Арсеньев был разжалован, стараясь, хоть  как – то, смягчить отношения, подошёл  к нему со словами. –

-         Ничего, Арсеньев.  Мы тебя разжаловали и,  мы же,  тебя повысим.

На меня зла не держи. Сам виноват! 

Правильно я говорю Пономарёв?

Пономарёв с ним не согласился. - 

-         Не правильно.  Нашёл,  кого разжаловать!  Арсеньев  - работяга,  каких поискать. 

Он на генеральской должности стоит, а ты его вместо того, чтобы в генералы  

     продвинуть, в подполковники задвинул.

Раззудов, понимая  свою вину, попытался отделаться шуткой. –

-         Ты, Арсеньев, что советских кинокомедий не смотришь? 

Помнишь, как в одной из них,  Вицын сказал. –

-         Начальство надо знать в лицо! 

А ты не знал своего начальства в  лицо и за это поплатился. 

Ну, всё. Довольно. Полетели.

Вези меня  на своём вертолёте на Саланг.

Ну, Пономарёв, пока.  Мы полетели.

Пдбежавший полковник, увидев Пономарёва, который его, особенно, не любил за инициативу с выдачей денег, развернулся и ушёл.

 

Вертолёт с генералом Раззудовым и подполковником Арсеньевым поднялся в воздух и пошёл на Саланг.

Пилоты вели машину, вдоль  бетонки,  держа её  метров на пятьдесят левее дороги.

Километрях в восьми от базы, показалась  наша колонна, идущая  с перевала в Пули – Хумри.

В этот момент, один из пилотов заметил  на земле вспышку выстрела.

Через секунду, другую, страшнай удар сотряс вертолёт.

Кабину заволокло дымом.

Вертолёт, теряя равновесие, начал падать на горы.

Арсеньев, ухватившись руками за  ящик, стоящий перед ним, увидел, как генерал Раззудов, матерно понося пилотов,  свалился на пол. –

-         Подставили …

Перед ударом о землю, командир успел выключить силовую установку, чтобы не было повреждений от своего же  несущего винта.

Арсенев  успел выброситься из вертолёта до его удара о землю.

Машина покатилась под  откос.

Это последнее, что увидел Арсеньев.

Несколько минут он находился без сознания.  

Когда оно к нему вернулось, он обнаружил, что лежит на скалистом холме.

Слева  от него, скатившись с холма,  горел разбитый вертолёт.

Справа,  совсем рядом,  была видна  дорога.

Вся  одежда    у него была  в пыли и  разорвана.

Он попытался осмотреть  себя.  

На  плече и на животе у него были видны,  кророточащие,   рваные раны.

-         Это меня, очевидно,  так изуродовало куском обшивки.

Хорошо, что целы руки и ноги.

Арсеньев достал индивидуальный пакет и начал, преневозмогая боль, делать перевязку.

-         Ага! -  Заметил он. -  

-         Кто это     выбирается   из груды металла?   Пилот?  Да, пилот.  Жив значит!

Остался жив правый лётчик.  Командир  вертолёта погиб.

Подавал признаки жизни и генерал  Раззудов.

С трудом, поднявшись, Арсеньев спросил пилота. –

-         Сможешь оказать помощь генералу?

Тот,  перевязавая  себе  ногу, кивнув головой -  Да.

-         Тогда займись генералом, а я  пойду на дорогу, за помощью,  чтобы успеть к колонне. 

Попрошу оказать нам  помощь и вызвать вертушки.

С большим трудом  он выбрался на трассу. 

И, во время!    Колонна подходила к тому месту,  куда он вышел.

Впереди  колонны  шла БРДМ, за которой  шли  танки и автомобили.

Арсеньев вышел на бетонку и  поднял руку.

-         У меня же есть ракетница! -  Вспоминил он и  выпустил красную ракету.

БРДМ остановилась  метрах в двадцати от него. 

Из неё выскочил боец и побежал к нему.

Солдат помог отойти Арсеньеву на обочину дороги и  там  положил  его на землю  у огромного каменного выступа.

-         Спасибо, солдат.  Теперь беги к начальнику колонны и сообщи ему, чтобы он  вызвал  вертушки с медиками.

Здесь, рядом с дорогой,  душманы сбили вертолёт. Погиб  командир вертолёта.

Второй пилот, как и я,  ранен. 

Тяжёлое ранение получил генерал – лейтенант Раззудов.

Солдат,  оставив  Арсеньева, побежал выполнять приказ. 

Из танка, остановившегося  за головной боевой развддозорной машиной, вылез майор Кольцов.

-         Что там случилось, рядовой? - 

Спросил он подбежавшего к нему бойца.

Солдат рассказал ему о том, что произошло.

Кольцов вызвал  по рации помощ,  и, выбравшись из танка, отправился  туда, где лежал раненный.

Он, ещё издали, узнал Арсеньева.

-    Алексей!   Что с тобой?  - Бросился он к другу.

Он, опустившись на колени, начал осматривать раненого.

Арсеньев, слабым голосом, спросил его.  –

-         Иван, ты помощ вызвал.  Там экипаж и  наш друг Раззудов. 

Им  срочно требуется   помощ.

-         Молчи, Алексей.  Потерпи, чуток. Помощь идёт. Я её уже вызвал.

Со стороны Пули – Хумри послышались  шум летящих вертолётов.

Кольцов повернулся на этот шум.

В этот момент по нему, душманами,  был произведён выстрел из гранатомёта.

На счастье обоих, стрелял неопытный стрелок, иначе не быть бы им  в живых.

Граната  разорвалась  в нескольких метров от них.

Они оба   получили тяжелые  ранения.

Если бы,  не   подоспевшая  помощ!

 

Ташкент, несмотря на зиму,  жил, привычной для него жизнью богатого южного города.

По  коридору ташкентского госпиталя медленно шли  три  женщины.

Одна из них, судя по медицинскому халату и шапочке, была врачом.

Другая, поддерживаемая первой  под  руку,  находилась в интересном положении и, поэтому шла,  осторожно переставляя  ноги, и задерживая своих спутниц.

А третья  была одета во всё красное и несла  на руках  маленького  ребёнка.

Вся группа, повернув   направо, подошла к одной из палат и  скрылась  в ней.

Двое стационарных больных, лежавших  на кроватях,  увидев  вошедших, радостно вскинули вверх руки,   вскочили и кинулись навстречу вошедшим в палату.

В палату вошли  Полина, Серафима и Агния Сабировна, которая, только, что навестила своего, тяжело раненого,  мужа Бережкова.

Он, как и Арсеньев с Кольцовым, находился в госпитале на излечении  после ранения.

Женщины, передав   раненым гостинцы,   присели на стулья, которые им  подала медсестра.

-         Вобщем, так ребята. -  Объявила Полина.

Дела ваши неважные. Скорее  всего,  вас, обоих,  комиссуют по состоянию здоровья.

Конечно, можно  похлопотать и остаться  в армии, где нибудь на нестроевой должности, но я считаю,  мальчики, что  вам лучше уйти на пенсию по ранению.

Она у вас  будет достаточной, чтобы свести концы с концами.

Мы, Лёша, с тобой  уедем, в ставший мне родным Калинин и останемся  жить там.

Там, рядом с нами, будет и Серафима. –

Начав этот  разговор,  Полина  посмотрела на брата и,   сокрушённо, добавила.-

-         А, вот, братца своего я уломать не могу.  –

Он решил,  из нашей славной Твери,  уехать в Сарканд,   к маме и жить там. 

Ваня, я надеюсь, всё же,  что твой будущий сын, рано или поздно,  помирит тебя с Серафимой и у вас с ней   все уладиться.

Я догадываюсь, что вы все скрываете от меня, что – то, очень важное.

Может быть, я,  чего – то, не понимаю, но  я не  нахожу никаких причин для вашего развода. 

Вы будете жить врозь.  И ваш ребёнок остался без отца. Одумайтесь и плжалейте, хотя бы своего  дитяти!

Мальчик, которого держала на руках  огнеопасная Агния Сабировна, закапризничал,  и она дала ему побрякушку.

Серафима поманила ребёнка  к себе.   И он пошёл к ней  на руки.

Она, покачивая малыша на руках,  стала внимательно  вглядываться в его черты. -

-         Как, вы,  назвали своего  сына,  Агния Сабировна? 

Уж не Иваном ли?

-         А, как же, ещё!  Разумеется Иваном. - 

-         С вызовом,  глядя на Серафиму,  ответила Агния Сабировна. 

Она  забрала ребёнка у Серафимы и принялась его целовать.

-         Ну, так, чего же вы, милая моя Агния,  в таком случае, не приглашаете в Калинин к Ивану маленькому  и Ивана большого. - 

Поинтересовалась  Серафима и,   глянув на Кольцова,  добавила. –

Я ведь, мой доблестный майор,  давно обо всём  догадывалась.   Догадывалась, но не хотела тебя терять.   Вот такая я …

И Серафима отвернулась,  не желая показывать своих слёз.

-         Не правда, ваша, Серафима Афанасьевна! 

Я его зову.  Да он нас игнорирует, как впрочем,  и вас.  Чего уж там скрывать?

И Агния, повернувшись к Кольцову, стараясь скрыть своё волнение,  жалобным тоном  предложила ему. –

-         А может, действительно, погоним пчёл  назад, в Тверь, Иван Фёдорович!

Ведь гоняли же мы их когда – то в Черноморье, в Одессу. 

Зачем вам этот Сарканд?   Какое – то,  село на краю света, на самой китайской границе.

Вы  ведь такой замечательный пастух!   Вас так любили  ваши подчинённые! 

Даже когда вы их  наказывали за неосторожное обращение с огнеопасными жидкостями.

Даже тогда они вас уважали.

                Но Серафима поднялась со стула и подсев к  Ивану, стала гладить его по щеке рукой.

-         Кольцов.  Что же ты отказываешься?  Эх, ты, Ваня, ты Ваня! 

Вас так любили подчинённые и  особенно их жёны, а вы отказываетесь гнать с ними  пчёл в Тверь.

Эх, ты, пастырь  бронетанковых войск.

Кольцов, поймав пальцы Серафимы и сжав их  своей большой рукой, грустно сказал. - 

-         О каких пчёлах вы говорите, Агния?

Какой же я вам  пастух? 

Был  я на войне и потерял  там  две  звезды.

 Был я на свадьбе и  выпустил из рук  невесту. 

Была у меня одна единственная Пчёлка,  которая меня мёдом  кормила,  да и та от меня улетает.

Дверь  распахнулась и в палату влетела  фельдшер медроты Любаша. –

-         Вот, надо же, опоздала, Серафима Афанасьевна!

Села не на тот трамвай и он увёз меня в другую сторону.

Вот, тетеря!  Война  у меня, проклятая,  память притупила.

Любаша положила на тумбочку кулёк  с конфетами и, поочерёдно, прижавшись щёчкой к Кольцову и Арсеньеву, сказала. –

-         Желаю скорейшего выздоровления и успехов на гражданке.

Советую  вам заняться мемуарами, товарищи герои - афганцы.

Вы, же, оба поэты, насколько я знаю. Вам  и ручки в руки.

Кто – то, же, должен написать правду об этом   военном походе  на  высокие горы Памир и Гиндукуш.

-         Всё, мы давно  уже, написали,  Любаша. -  Улыбнулся Кольцов. –

-         Только вот  беда,  название, никак,  не можем придумать с Арсеньевым.

Агния Сабировна вспыхнула и, войдя в своё естественное состояние, предложила. –

-         А, почему бы вам, Иван Фёдорович, не  озаглавить свой роман с громом  небесным, ну, например,  так. -  Был я на войне!  Или.  Погнали пчёл в Афганистан.  

Или.   Мой роман с Пчёлкой, которая от меня улетела.  Ж – ж – ж – ж.

-         Неплохо!  -  Воскликнул Кольцов. –

Тогда  уж назвать его, просто! -  Пчёлка.

Серафима,  взяв руку Кольцова,  погладила её и, дрогнувшим голосом, произнесла. –

-         Нет, Кольцов!  Назови  свои мемуары, как – нибудь, по -  другому.

Я этого недостойна. Я честь свою  на войне, как ты считаешь, Кольцов, потеряла.

Эх, Кольцов, Кольцов…

Над нашей родиной  гремит  гром небесный, а мы в куклы играем! –

И Серафима бросила недовольный взгляд на Агнию Сабировну.

Что он нам предвещает этот гром?  Может быть,  он нас о чём – то предупреждает?

Не по нам ли он гремит, друзья? 

Вот и назови свою книгу, Кольцов  -  «  Гром  небесный  ».  Наше прошлое, нашу любовь, он уже отнял у нас с тобой, мой доблестный русский афганец.

Как он теперь распорядится будущим нашего сына?

И  из  её глаз брызнули  слёзы.       

                                                    Глава двадцать первая. 

 

 

 

 

 

 

                                                БЕСПАЛОЕ   БОЖЕСТВО.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Прошло десять лет! 

Советский Союз, к этому времени,  был разрушен и перестал существовать, как великая мировая держава.

А, перед этим, в  1989 году,  последний Генеральный секретарь  Ц  К    К П С С   Горбачёв, возглавивший перестройку в СССР, дал команду своему секретариату. –

-    Господа!  Дайте занавес!   Мы уходим из Афганистана.

И советские войска  покинули эту страну.

В сентябре  1989 года по мосту Хайротон – Термез прошёл последний, седьмой по счёту, командующий сороковой армией генерал Громов.

Вывод советских войск из Афганистана, на этом,  закончился.

Эта война длилась  2238 дней.

Семь миллионов афганцев вынуждены  было бежать в Пакистан.

Если верить официальным данным, то  в  Афганисстане погибло 13310 советских солдат и офицеров.

35478 человек было ранено.  Из них 6669 человек стали инвалидами.

311 человек прпали без вести.

Наибольшие потери,  за весь период этой войны,  пришлись на 1982 – 1985 годы.

Материальные потери  советской  стороны  составили.

Самолётов – 103.

Вертолётов. -  317.

БМП, БРДМ и БТР. – 1314.

Восемьдесят шесть человек  на этой войне было удостоено звания героя Советского Союза.

А 200 тысяч солдат и офицеров  было награждено орденами и медалями.

-         Перестройка?  А, что это такое? –

Спросят, когда нибудь  наших внуков правнуки.

И они им ответят! –

-         Перестройка, детки, это когда под видом приобщения к демократическим ценностям и гласности,  на самый верх вертикали власти  в стране, был поставлен стакан водки и разрушен Советский  Союз.   

Перестройка, это когда  мальчиши  русской демократии всю Россию превратили в Гуляй поле…

Когда,  даже  не за  коня, а  за гранёный стакан водки, отдавалось  по пол царства.

Перестройка, это когда,  та самая демократия, не скрывала ни своей нечистоплотности,  ни парадигмы мальчишества, ни ложных иллюзий относительно того, что   « Запад  нам  поможет »…

Перестройка, это когда  искусственно было инициировано массовое бегство десятков миллионов русских из бывших советских республик Средней Азии, Прибалтики и  Кавказа.

 

В саркандских яблочных садах хозяйничал  седьмой месяц 1993 года – июль.

Время было суровое.

Многим горожанам, в этот знойный день, было не до купания и отдыха.

Уже год, как не работала элекростанция и городок был обесточен.

Был отключён и  городской водопровод.

Население, вспомнив, далёкие, пятидесятые годы, по утрам, с вёдрами в руках,  отправлялось за водой  на реку Саркандку.

Коридоры местного банка были забиты всевозможными товарами, мешками и коробками с продуктами.

Финансовая система, почившая в бозе вместе с государством, была парализована.

Старые деньги ничего не стоили, а новые, ещё не накачали себе мускулатуру.

Торговля шла на бартер, а  авиарейсы  планировались под чартер.

Русские и украинцы, бросая дома, или, в лучшем случае, продав их за бесценок, которого, порой, не хватало  даже  на  оплату контейнера с вещами до России,  собирались в стаи и улетали на Кубань,  на Урал  и  в другие места, покинутой некогда   их прадедами родины.

В июльском  горячем воздухе повисло всеобщее, всенародное  восклицание. –

-         Что делать и как жить дальше?

С этим вопросом на устах метались по городку все!

И русские. И казахи. И украинцы. И евреи, не захотевшие перебираться на свою землю обетованную в Израиль.

И, даже,  вальяжный  ночной ветерок,  гулявший  на  уснувших  улочках этого двадцатисемитысячного   яблочного городка,  читая    нескончаемые  объявления  - дом продаётся,  робко    бормотал себе под нос. –

-    А не податься ли  и мне, самому, куда – нибудь, за бугор?

 

В первое воскресенье июля, в полдень, от нижней мельницы, с крутого берега, к реке спустилось несколько человек.

Мужская компания, расположившись на островке, среди двух горных потоков, начала свой отдых.

Лёгкое,  импровизированное,  застолье чередовалось с  купанием в ледяной воде.

Бывший майор советской армии Иван Кольцов, отправленный на пенсию по ранению,

пришёл отдыхать сюда со своим школьным другом, казахом  Аскаром.

Кольцов вернулся в Сарканд к матери, в родительский дом, в ноябре 1983 года.

Ему предлагали работу  и в райвоенкомате и военруком в  школе имени Николая Островского, где он учился, но он, по воле случая, а может быть и не по воле, пошёл работать в ДМСУ. –  45. или, в Дорожно - мостовое строительное управление.

Однажды, он приехал в это управление,  расположенное в нескольких километрах от городка,  вниз по течению реки, с одним из  своих школьных друзей, работавших  там прорабом.

Они зашли в кабинет начальника управления Килочка.

Друг представил его начальству.

Они разговорились и  Килочек, вдруг,  предложил бывшему майору работу. –

-         Послушай, майор.   А почему бы тебе,  не пойти работать ко мне в управление?

-         В качестве кого?  -  Лаконично, по военному, спросил  его Кольцов.

-         Мастером. -  Услышал он.

Прорабом я тебя, с лёту, взять не могу. 

Посидишь два, три месяца с книгами, разберёшся в документации и получишь первый объект.

Он, уже известен.

Кольцова эта идея привлекла. –

-         Допустим!  За три месяца я в строительных азах разберусь.

И, какой  же, объект вы мне доверите?

Килочек, с улыбочкой поглядывая на него,  подъвёл его к карте и ткнул  в неё пальцем. –

-         Ты,  такой,  совхоз  Кок – Узек, знаешь?

-         Не только знаю.  У меня там и родственники  прживают.

-         Так, вот!  В этом совхозе надо поставить два моста и заасфальтировать дороги.

Работы на целый год  хватит.

Если согласен, то вот тебе лист бумаги. Пиши заявление.

И  в конце заявления  не забудь слёзно попросить меня. – В просьбе прошу не отказать. -  Попытался разыграть Кольцова  Килочек, на что тот, усмехнувшись,  ответил.  –

-         Глаза привык держать сухими, гражданин начальник, и спинку не гнуть, даже,  перед такими буграми, как Гиндукуш и Памир.

Килочек,  только  что  вышедший из запоя,  что с ним  иногда  случалось, с  удивлением,  произнёс. –

-         Так  вот ты  какой,  майор!  

Ты, оказывается,  вон на каких  высотах побывал! 

Мы это дело обязательно отметим с тобой.  

Тогда мы с тобой много чего  здесь  настроим для внуков и внучек своих.  

Так   майор бронетанковых войск  Иван Кольцов  стал строителем  мострвых переходов, мостов и дорог!

Первый  мост, как, потом, оказалось, был долгостроем.

Кольцов приехал на  то место, где нужно было ставить этот мост в марте, в пору половодья.

Началось таяние снегов.

Талая вода смыла два деревянных моста, по которым доставлили корма на зимние отгоны. 

Чтобы туда проехать,  нужен  был мост, потому, что  корма,   для  зимовавших там  отар,  оставалось  вего  дней на сорок.

Вот за эти сорок дней ему и надо было построить мост, уложив на ригеля  десять четырнадцатиметровых бетонных балок.

Но эти ригеля нужно было ещё поставить на сваи и залить  их  бетоном, решив, при этом, целый ряд неразрешимых  технических проблем.

Кольцов мост поставил! 

А потом пошло и поехало до начала перестройки.

С началом перестройки все  промышленные прелприятия в городке остановились.

Заработать деньги можно было  только  торговлей, чем  заниматься  бывший майор Кольцов,   категорически  не хотел.

Поэтому,  жил,  он  на свою пенсию.

Со  своей  Пчёлкой  он,  никаких,  отношений  не поддерживал.

Да это  было и не просто  потому, что  она, в  девяносто первом году, уехала,  вместе с сыном  в Канаду.

Кольцов,  ещё со школьной скамьи,  увлёкся творчеством Пушкина и, его полной загадок, так, трагически оборвавшейся,  жизнью.

Став  офицером,  он не бросил своих исследований в пушкиноведении.

Оказавшись на пенсии, его труд завершился написанием  научной статьи, которую он посвятил взаимоотношениям  Александра Сергеевича Пушкина с Антоном Дельвигом и Анной Керн.

В этот самый период, в зените  своей славы находился выдающийся  русский  исследователь - пушкиновед  Николай  Алексеевич Раевский, который  проживал   недалеко от него, в  Алма – Ате.

Судьба этого литератора, бывшего белого офицера Добровольческой  армии, эмигрировавшего с генералом Врангелем в Европу,   это судьба русского мученика, прошедшего дорогами скитаний и унижений   нескольких  европейских государств.

День победы,  над  фашистской Германией,  Раевский встретил в Праге, в Чехословакии.

В тот же день,  9 мая  1945 года, он оказался  в  тюрьме  НКВД.

Советская власть  продолжала считать его,  вместе с   миллионами  других белоэмигрантов, своим опаснейшим врагом.

За арестом последовала депортация  на родину  и новые  тюрьмы и ссылки.

Последняя ссылка состоялась  в 1960 году, когда его,  на шестьдесят седьмом году жизни,  отправили под надзор  КГБ в  столицу Казахстана  город  Алма   Ату.

Здесь,  для  него, наконец, блеснул первый луч солнца.

Его пригласили на работу! 

Приглашение последовало от  директора  Института  клинической и экспериментальной хирургии академика А. Н. Сызганова.

Он был зачислен в штат научных сотрудников института  и, как специалист биолог, в совершенстве  владеющий семью  европейскими языками,  занялся  переводами статей из  западных научных журналов,   по заказу  руководства этого института.

Здесь, в  солнечной столице Казахстана,  начали издаваться его художественные повести и книги о Пушкине.

Один из сотрудников  алма  -  атинского журнала Простор,  помог  Кольцову открыть  дверь в дом писателя -  пушкиниста Раевского.

Произошло это, морозным вечером,  в начале декабря 1983 года,  в доме по улице Пролетарской.

Журналист, выступивший в роли посредника, после того, как двери квартиры писателя открылись, покинул Кольцова, оставив его наедине с Раевским.

Писателю шёл девяностый год!   

Седовласый, невысокого роста,  Раевский провёл Кольцова в свой кабинет и задал ему вопрос. –

-         У вас  это, что  диссертация?

-         Нет. – Ответил Кольцов, присаживаясь в  кресло, на которое ему указал Николай Алексеевич.

-    Это  плод моих творческих изысканий.

-         Насколько я знаю,  сказал писатель, устроившись на диване, напротив Кольцова, Пушкин и Дельвиг были лицеистами. 

-         Дельвиг считался самым красивым  из всех лицеистов. –

Кольцов не согласился с ним. –

-         А Ольховский, Горчаков?

Но Раевский  был непреклонен. –

-    Нет!   Дельвиг был самый красивый! И красивее его не было!

Ну, хорошо.  Оставим это 

Не могли бы вы коротко рассказать мне о содержании своей работы.

Когда  Кольцов закончил рассказ, писатель поинтересовался. –

-         А какие источники, Иван Фёдорович,  положены в основу вашего труда?

Кольцов  принялся перечислять  работы, назвав, прежде всего  собрание сочинений Пушкина,  книгу А. А. Дельвиг, под общей редакцией  Б. Томашевского,  издания 1934 года и 16 томное академическе издание 1948 года.

-         А библиографический словарь Черейского  « Пушкин и его окружение  » вы, что не использовали? –

Мягко и доброжелательно поинтересовался  Раевский. –

-         Вы с ним, с этим словарём,  знакомы?

-         Да, Николай Алексеевич, знаком. Я  пользовался  и этим  словарём.

В конце  беседы, писатель, оставшись удовлетворённым,   от знакомства с работой Кольцова посоветовал ему обратиться к секретарю Пушкинского Дома в Ленинграде Иезуитову. –

-         Напишите туда письмо и попросите разрешения прислать  ему свою работу для ознакомления. 

А  в конце письма  передайте привет от Раевского.

Да, Иван Фёдорович!  Вот, что ещё!  Настоятельно,  советую вам использовать трёхтомник Саитова 1911 года. 

« Некомментированные письма Пушкина и к Пушкину ».

Кольцов, сразу же, после своего прихода к писателю, обратил внимание на стопку читательских писем, лежащих на столике рядом с ним.

Сверху лежало письмо, которое, когда – то, написала  Николаю Алексеевичу из Афганистана Серафима.

Но ворошить прошлое  он  не захотел.

На этой самой ноте встреча и закончилась.        

  В 1988  году Раевский умер, а грянувшая перестройка  лишила Кольцова возможности опубликовать свою работу.

 

В два часа дня, в самую жару, когда Кольцов отдыхал на реке, у  дома его матери,  на улице Юдина,  остановились   два такси, приехавшие  из Алма – Аты. 

На  них прибыли  гости из  Твери:   четверо  Арсеньевых и мать  Серафимы  Мария Ивановна.

Полина, как и обещала,  родила  Арсеньеву, за это время,   сына и дочь.

Мальчика они назвали Владимиром,  а дочь Светланой.

После традиционных  приветствий и  объятий, Полина, не найдя в доме брата, спросила у матери. –

-         Мамуля, а где   же мой братец Ваня? 

-         Братец твой на своём излюбленном месте.  На реке, у стадиона. –

Пояснила мать, усаживая гостей за стол.

После обеда все отправились на реку к Кольцову.

Иван не  поверил своим глазам, увидев  Марию Ивановну и  чету Арсеньевых  с сыном и дочерью.

-         Майор, вольно! –

Издали подал  команду Арсеньев. –

-         Восстанавливаю  тебя,  майор Кольцов,  в звании подполковник.

Месяц назад меня,  в Калинине,  вызвали к военкому и объявили, что   решение Военного  Совета  Турк. ВО,   о  разжаловании нас с тобой на одну ступень  в званиях, не было утверждено  Министерством Обороны. 

Так, что мы с тобой, Иван  Кольцов,  остались в прежних воинских званиях.

Мы восстановлены в званиях и нам произведут перерасчёт пенсий.

-         А, теперь,  пули – хумрийский подполковник,  давай я  пожму тебе руку.  Ну, привет,  дружище!

Детей  своей  сестры Кольцов видел впервые. 

За эти годы он никуда отсюда не выезжал.

Мама его не раз навещала   семью дочери, наведаваясь  в Калинин, а вот он, увы, туда так  ни разу и не съездил.

Перецеловавшись со всеми, Кольцов  приблизился  к Марии Ивановне.

Эта сильная, волевая женщина заметно сдала.

Однако седины в её раскошных прядях он не нашёл.

Она, расцеловав его,  как  целует сына  мать, прижалась к нему и, некоторое время, стояла так, не говоря ни слова.

Затем, оторвавшись от Кольцова, запела тихо – тихо, будто, для него одного. –

-         Ах, ты, сукин сын, Иванушка – мужик!  Ах, ты, сукин сын, Иванушка – мужик!

Как же ты умудрился потерять  свою  Пчёлку, Ваня?

Твоя Пчёлка,  улетела в Канаду, перелетев через Северный полюс, а там цветы не те, Ваня! 

Они у них там без  наших,  изысканых,  ароматов.

Там цветы для неё никто не приготовил, Иван сын Федора!  И мыкается она там, бедняжка, от одной  русской диаспоры, к другой, никому не нужная. 

И твой сын с ней мыкается,  по бывшему царству  индейцев и эскимосов, без отца и бабки Марии и дедушки Афони.

Давай, собирайся в путь – дороженьку, дружок.

За морями, за  северными  льдами, за белыми медведями есть такое тридесятое царство - Канада.

Там, в провинции Британская Колумбия, в шалаше, как Ленин в Разливе, живёт твоя Серафима с сыном  Афанасием.

Ты должен  полететь туда и   привезти  её  с сыночком  домой.

Кольцов, усадив Марию Ивановну на  плоский валун,  и забросал мать  Серафимы вопросами. –

-    Что она там забыла, в этой  Канаде?   Как она туда попала?

Почему  вы  её, Мария Ивановна,  с Афанасием Северьяновичем, туда отпустили?

    Да, ещё не одну, а с моим сыном?    

-         Ваня, мы,  ведь, не в  погорелом театре живём. 

А ты не пожарник, чтобы задавать  мне так много горячих вопросов.

Сначала, туда отправилась, кстати говоря,  на деревню к твоему дяде Виктору, её афганская помошница,  фельдшер  горячих кровей, Любаша.

К твоему дяде отправилась.  Не к кому нибудь, заметь.  Вышла там замуж и легализовавшись,   выслала визу  Серафиме.

Ты, же видишь, что сейчас происходит у нас в стране.

-    Запад нам помог!

Нас всех  сделали  миллионерами,  которые вместо хлеба жуют комбикорм для крупного рогатого скота. 

А у меня, несмотря на то, что я  породистая особь,   рогов нет! 

Мне  московскую булку подавай! 

И у тебя тоже рожек нет! По крайней мере, прости за каламбур, они пока не  проглядываются на твоей головушке.

Как ловко они нас обобрали, заманив в западню. 

Запад и западня одного корня.

Заметьте это, господа миллионеры, у которых отсутствуют перспективы на будущее,

потому, что отсутствует само будущее, как таковое.

Впереди у нас маячит рабство у  мировых олигархов.

Поэтому, наша Пчёлка, Ваня и полетела подальше этого рабства.

И сына с собой не забыла взять.

А там нас, как и прежде,  никто не ждёт!   Нас с  нашими миллионами.

Мария Ивановна была  одета  в  светлое хлопчатобумажное платье.

Говорила она легко и непринуждённо  и  даже,  с некоторой  долей весёлости, присущей русскому человеку, попавшему впросак.

Её внешний вид и поведение говорили о том, что,  даже  эти  разбойные времена не  поломали  её волевой и аскетической натуры.

-         Ваня, если ты считаешь себя  мужчиной, то ты отправишься туда и привезёшь на родное пепелище сына и жену.

Лучше жить вот на этом  голом валуне,  но  под своим солнцем, чем там без вида на жительство,  и  при  чужой луне. 

Места под  солнцем,  там, для нас, увы, никто не приготовил! 

-         Мария Ивановна, дорогая вы моя! - 

Спокойно, стараясь преодолеть  шум реки, сказал Кольцов своей тёще. –

-         Даже,  если бы я решил лететь в эту Британскую Колумбию, то, к стыду своему, должен признаться вам, что на свою пенсию я могу добраться только до города Твери.

Чтобы попасть туда,  нужны немалые средства.

Мария Ивановна, бросив осторожный взгляд на прибрежные кусты карагача, достала из сумочки колечко.

То самое колечко, которое, много лет назад, надел на палец её дочери бек Юсуф. –

-         Мы продадим или заложим  вот эту  дрянь, Ваня.

Не знаю почему, но мне кажется, что, вслед   за этим колечком и покатилась под откос  и жизнь моей дочери.

Полина права!   Вы с Арсеньевым,  от нас,  что – то, держите, в тайне. 

Надо полагать, что тебе этого хватит на полёт в мир капитализма.

Арсеньев подошёл к Марии Ивановне и спросил. –

-    Откуда оно у вас?   Если не секрет?

-         Никакого секрета нет! -  Потирая камешек на колечке,  сказала Мария Ивановна. –

Какой, там,  секрет!

Это кольцо привезла в качестве трофея  афганской войны моя дочка Серафима.

-    Позвольте  взглянуть. -   Взял в руки колечко  Арсеньев.

Он принялся его рассматривать.

Повертев  кольцо в руках, бывший начштаба Арсеньев с грустью заметил. –

-         Понятно, откуда оно.

Мария Ивановна, приняв его слова за чистую монету, с удивлением воскликнула. –

-    Конечно, понятно!   Я же сказала.  Из Афганистана.

Так поедешь ты,  Ваня,  в Канаду или нет?

Я могу на тебя рассчитывать?

Кольцов, ощущая на себе, взгляды всей компании, не без колебаний, согласился. –

-         С вашего позволения, дорогая Мария Ивановна, я поеду и првезу их, хоть  вот на этот валун.

Имейте в виду!   Привезу  не куда – нибудь, а вот на этот самый  валун. 

Не в Тверь, не в Москву, а вот сюда, в это отключённое от электричества и воды захолустье.

Школьный друг  Кольцова Аскар, лихо свистнув, подозвал своих друзей казахов. –

-    Эй, казахи.  Идите сюда, поближе.  Чего вы скисли?

Отключили  нам электричество!  Зато  у нас есть солнце!  Вон оно пылает в небе любовью к нам  и зимой и летом.   

Отключили воду в городе, а вот это вам не вода, что ли. 

Вот, целая река бежит. Пей, не хочу. 

Что, небо вам упало на голову?

Нет, не упало. 

Даже, когда у нас отключат солнце,  и тогда  мы не должны  скисать, потому, что  остаётся луна!  Подъём!  

Моему другу Ивану нужна помощь

Пойдём продавать своих баранов.  

Переходим на один  чай, чтобы собрать, хотя бы пятьсот долларов  на дорогу моему другу Ивану Кольцову. 

Живём же без света и водопровода.  Поживём и без мяса несколько месяцев!

Что у казаха в голове?  А?  Отцы  степей,  сыны  джайляу! 

Вот, вот!  Правильно вы меня поняли.

У казаха в голове мечта  о добром коне,  о  бешбармаке  на завтрак,  на  обед  и на ужин,   и о том, чтобы наш друг,  Иван,  от нас  не уехал.

-         А о независимости? - 

Недовольно посмотрел на Аскара один из его друзей.

-         А независимость, Айдос,  ты уже получил.

Ты, теперь независим от коня,  от баранов и от степи.

Осталось перейти с бешбармака на шашлык,  из бушевских куриных ножек,  и  ты станешь  абсолютно независимым.

Вместо коня у тебя  теперь  автомобиль Москвич.

Вместо  бескрайней степи  асфальтная дорога из социализма в капитализм.

Аскар начал одеваться. –

-         Иван, ты должен ехать.   Я  с тобой не прощаюсь.  Вечером я к тебе зайду.

Эй, Айдос, заводи своего коня и погнали   баранов к шашлычнику.

-         Погнали.  Я,  непротив. - 

Начал натягивать на себя брюки  и Айдос. –

Только,  вначале попасём его на бензоколонке.

И  вся компания полезла в гору.

Через несколько минут,  Аскар с друзьями,  поднявшись на крутой берег, исчез.     

Арсеньев протянул колечко Марии Ивановне. –

-         Не надо его продавать.

Пусть Иван  отвезёт его  Серафиме. Оно ей там  будет нужнее. 

Без этого колечка она  домой не покатит. 

А кольцо круглое.  Она,  там,  бросит его  себе под ноги на  канадское плато и оно, покатившись  к дому,  как в сказке, увлечёт  за собой и Серафиму  с сыном.

А деньги на дорогу мы тебе найдём, Иван.

Полина, тут же, поддержала мужа. -

-         Лёша, ты,  став полковником,  начал правильно  мыслить!  В унисон со мной!

Мария Ивановна, вы заметили это?   

Я, Ваня, начала догадываться, что эта  самая  штучка, тебя с Симонеттой  Афанасьевной и разлучила.

Вы от нас это   просто  скрываете. 

Ну, да ладно!  Придётся применить к тебе Арсеньев репрессии и пытки, чтобы ты, наконец, мне шепнул на ушко, что, там,  в  Афганистане, произошло с моей подружкой Серафимой. 

Полина, глядя, как Мария Ивановна отдаёт колечко Ивану, воскликнула. –

-         Б - р - р – р.   Даже, несмотря на это пекло,  чувствую, как от него исходит адский холод.

Ну, всё.  Дети, раздеваемся и  опускаемся на дно реки.

-         Вперёд за мамой и за папой!

 

Самолёт Ил – 62 М, взлетел  с  полосы международного аэропорта Шереметьево и взял курс на север, на Канаду.

В бизнес – классе  лайнера, удобно устроившись в кресле, сидел,  с невесёлым видом,  Иван Кольцов.

Он хотел и не хотел этой встречи с Серафимой. 

Но он, с нетерпением,  ждал встречи со своим сыном.

Он позвонил  дядьке в Канаду  и попросил его выслать ему гостевую визу.

И тот, не скрывая радости, её   ему  выслал. 

Виза эта была рассчитана на максималиный срок -  двадцать пять недель.

Лайнер приземлился в  аэропорту  канадского города Монреаль.

Дядька позаботился, чтобы Кольцова  в аэропорту встретили и посадили на автобус.

Кольцова встретил, выехавший на жительство в Канаду, бывший начальник, одного из отделов  киевского Торга, а ныне подрабатывающий  в Монреале таксистом,  человек лет,   сорока.

Он  помог Кольцову  приобрести билет на автобусы фирмы Грэй Хаунд – Гончие Псы и они, меняя друг друга,  помчали его через всю Канаду,  от атлантического побережья,  к тихоокеанскому.

 

Его дядька,  Виктор Ольшанский, обосновался на другом берегу континента,  в пятистах километрах от Ванкувера, в небольшом городке Вернон.

В этом городке  проживало  около двухсот  русских семей, выехавших в начале шестидесятых годов из Китая,  из  автономного округа Синьцзян.

Все они были, или эмигрантами  из  Семиречья, или  детьми  этих эмигрантов.

 

Стоял  август, сезон работы  для строителей,  благодаря профессии  которых  и  существовала  вся русская община  Вернона.

Виктор Ольшанский был, со своими четырьмя сыновьями на заработках, поэтому Кольцова встретила его жена Раиса.

Она отвезла его в дом своего отца.

По дороге она и сообщила Кольцову, что Серафима с сыном, уже год,  как  уехала  от них и живёт, сейчас,  в духоборческом царстве, у самой границы с  Америкой  в городке Гранд Форкс, что в переводе на русский язык означает Великий Развилок.

Дома, за праздничным ужином, Кольцов поинтересовался.

-         Этот, самый,  Гранд – Форкс,  далеко отсюда? - 

Я не  ожидал такого поворота событий. -  Признался  Кольцов.

Отец Раисы, поморщившись, махнул рукой. –

-         Да, нет!  Как до Ванкувера, не более. 

Четыресто пятьдесят, пятьсот километров.

Доллары у Кольцова закончились и, поэтому,  он попросил найти ему, хоть какую – то работу.

Официально, в соответствии с законами страны, он работать здесь не мог. Приезжим работать было запрещено.

На следующий день к ним,  со своей супругой, заехал  Михаил Семёнович  Светлов.

Он принялся расспрашивать Кольцова  о событиях  в России.

Собравшись уезжать, Михаил  Семёнович, вдруг, коснулся ситуации, в которой оказалась Серафима. -

-         Ты, вот, что, Иван Фёдорович.   Ты туда, к ней,  не торопись.

Вот, что я тебе предлагаю.

Мне нужно покрасить дом. Покраска внутренняя, не снаружи.

Если ты не против, то возьмись за это дело. 

Вся работа стоит 700 долларов. Но, я заплачу тебе тысячу.

У меня найдётся и другая работа для тебя.

Так, что  заработаешь денег и тогда поедешь к своей бывшей жёнушке и к сыночку. 

С деньгами, братец мой, оно надёжнее ехать к жене под крылышко.

Почти,  месяц он провёл  в семье у  Светловых.

По вечерам  жена   Светлова Мария пела старые русские песни, а хозяин рассказывал Кольцову про нелёгкую жизнь  русских эмигрантов в Китае, Австралии и Канаде. –

-         Как приехали мы в Австралию,  из Кульджи,  четыре месяца я искал работу.

Было это в 1964 году.

Готов был работать в  этом Сиднее, даже,  за два доллара в день. Вот до чего доходило!

А, многие,  наши вынуждены были горбатиться и за  меньшую плату.

Отец  мой устроился на железную дорогу  Роялл – Вей  разнорабочим.

И я нашёл, таки, себе работу.  На стройке. 

С отбойным молотком пару лет не расставался.

Потом,  перешёл  на завод стиральных машин   Уилкин Сервис.

Затем, на  американский автомобильный завод, производивший двигатели и запчасти к ним.

Через пару лет купили  в Сиднее дом за 7000 фунтов стерлингов, площадью 1400 квадратных футов.

Повеселели, потому, как до этого  снимали маленький  домишко вскладчину  на три семьи.

Два года рассчитывались за этот дом. Вот так!

Целах  десять лет мы, Иван  Фёдорович,  прожили в Австралии.

Страшно вспомнить, как мы туда попали. Недай Бог никому такое пережить.

Австралия – не Канада.

Вот  подплыли мы к  берегам  этой страны, к  городу Сиднею!

Вижу, красные черепичные крыши.

Иссушенная жарким солнцем,  сухая тропическая растительность.

Стало жутко на душе. -  Куда меня  Бог забросил?  Зачем я в этот ад еду?

Есть там, в Австралии,  такое дерево, наподобие нашей ветлы.

Гаруд называется. Белый ствол. Листья жёсткие, будто искусственные, как из  пластика.

Старики плакали, вспоминая Россию.

Трава в Австралии грубая и колючая. На корм нашей бурёнке не годится! Нет, куда там!

Цветов там,  на полях,  не увидишь. Нет, даже и не ищи.

В городских парках и цветы, и трава  все  сеяные. 

А за город шагнул – пустыня!

А, вот птицы мне там понравились.  Многоцветные,  красивые.

-         Многих птиц я там  наших,  русских не нашёл!  

Не климат. Вот, слушай  и запоминай.

Нет сорок!  А без них и роща  - не лес.

Представь себе Россию без сорок – белобок?  Вот, как. 

Нет перепёлок, жаворонков, коростелей, журавлей.

И лебеди, только, чёрные.

И кукушечки нет там.  А так, иной раз, хотелось её послушать, скажу я тебе,  Иван Фёдорович. 

Зато  проныры,  воробушки  присутствуют повсеместно. -  Чик – чирик, Чик – чирик.

-    Ну, куда ни поедешь,  в какую страну не попадёшь,   везде  слышна их  природная

      речь. – Чик – чирик!

-         Михаил!  Хватит про эту Австралию. - 

Вмешалась  в разговор жена Светличного Мария.

-         Та природа, словно оскалившийся зверь!

Бог снял с этой земли свою благодать.

Так и объясни человеку, чтобы он знал, да на ус себе намотал.

Кольцову было  всё это в новинку. –

-         Михаил Семёнович, давайте, вернёмся в Китай. 

Вы много мне поведали про ту войну, в которой участвовали русские. 

Об этой войне мало кому известно. 

Я имею в виду Дунганскую войну.

-         Жестокость проявлялась с обеих сторон, как я полагаю?  - 

-         Перевёл разговор в другое русло  Кольцов.

Светлов   налил в кружки чаю и,  пододвинув одну из них к  Кольцову,  мрачно сказал. –

-    А, как же!   И с нашей стороны находились палачи.

Никогда не забуду, как мы освободили, во время этой Дунганской войны,  от  гоминдановцев, какой – то, посёлок под Кульджой.

А, там жила русская баба.  Жила  с китайцем, от которого  прижила  кучу детей.

В нашей роте служил  один,  по  прозвищу Цыганок. 

Ух,  и страшный в бою.    А жадный до крови, ужас.

Дело было зимой.

Вошли мы в этот посёлок,  вот.     И  этот Цыганок  утопил в проруби  бедную русскую женщину вместе с её малыми   переродкапми - детьми.

Там, в Китае детей, рождённых русскими бабами от китайцев,  называли переродками.

Так я тебе, Иван Фёдорович, доложу, что эти переродки  тоже проявляли жестокость, по отношению к  нам, русским.  Вот, что забыть не могу до сих пор!

В  гоминдановской армии, у Чан  Кайши,  их было, особенно много.

Ну, ладно. Хватит о войне. 

Давай повернём салазки в другую сторону.

Мария, спой, ка нам лучше, что нибудь,  на сон грядущий.

Мария Степановна с удовольствием исполнила просьбу мужа.

Она затянула песню, которую сложили уже в Китае.

 

                    Послушайте, добрые люди.

                    Про Русь я вам песню спою.

                    С семьёй я в Китае страдаю.

                    И жаль мне Россию свою.

 

Вскоре, после этого разговора, Кольцов отправился в  Гранд Форкс к Серафиме и сыну.

Его повёз туда,  на своей машине,  один из русских вернонцев.

Часов, через пять  пути,     они    добрались до Гранд Фркса.  

Автомобиль  остановился  у  типичного, для городов  Канады, двухэтажного  дома.

Дом этот  утопал в зелени и находился  в самом начале города.

Хозяевами его были бывшие духоборцы, отошедшие от общины и принявшие канадское гражданство.

Даже фамилию свою они произносили на английский лад:   не  Соловейко, а  - Соло.

Над  входом в дом висела табличка с их фамилией на английском языке. 

И на табличке, тоже,  стояло – Соло.

Надо заметить, что духоборцы, следуя привычкам и обычаям, которые привезли из России,  свои домашние участки продолжали использовать под сады и огороды.

На звонок вышла хозяйка.

Она, хорошо знала  Василия Темнова, который привёз к ней Кольцова.

Темнов представил хозяйке гостя и коротко объяснил ей,  в чём дело.

Хозяйку звали Лизавета.

Она провела гостей на второй этаж и начала накрывать на стол.

Но, Кольцов, заметно волнуясь, спросил Лизавету. –

-         Простите, но когда я  смогу увидеть Серафиму и сына?

-         Да, хоть сейчас. – Обрадовала она его.

Хозяйка подвела его к двери, ведущей к лестнице, спускующейся  в сад, и, отворив её,  показала Кольцову. –

-         Вон  она, наша целительница и  твоя   лебёдушка, Серафимушка. 

Она  там с сынком занимается  родной  русской речью.

Вон, там,  в саду, за столом.  Видят твои фонари их? 

Кольцов, в ответ,  и слова не успел сказать.

Лизавета, вдруг, спохватившись,   стала допытываться  –

-         А,  ты,  то к ней по добру  пришёл, или нет?  По, ладку ли?  Да с медком ли?

-         По добру,  Лизавета  Власьевна.  По добру.  Будте спокойны.

Это моя  жёнушка  бывшая, Пчёлка и сын. Я не видел их десять лет.

-         Шестой десяток живу на чужбине, а в первой слышу, как жёнку свою кличут таким зыком – Пчёлка. - 

Всплеснула руками хозяйка.

-         Тады  и  бяги к своей семье, несчастный.

Духоборцы сохранили и язык той России, которая их,  когда – то, изгнала.

Фонарями они, по старинке,  называли глаза. 

И Кольцов   спустился  по лестнице в сад.

-     В добрый путь,  брат Иван. Я   дорогу тябе переходить ня стану.

Кольцов прошёл  по дорожке  до деревца  рябины и замер.

Его Пчёлка и сын пели песню.

                    Что стоишь, качаясь, тонкая рябина,

                    Головой, склоняясь до самого тына.

Серафима вела песню  вторым голосом,  а сын первым.

Они допели песню и его сын, прижавшись щёчкой к материнской груди, с детской непосредственностью,  пожалел свою мать. –

-         Мама, почему ты так жалобно тянешь, будто плачешь, а?  

Как будто и  тебе  самой хочется перебраться к  этому дубу?

Ну, чего же, ты молчишь, как рябина, а только сидишь и  качаешься?

Ты рябина, что - ли.  А, дуб  тогда твой  кто? 

Я то знаю, что дуб это папка наш! Я  уже  не маленький, кое, что соображаю.

Ну,  скажи хоть словечко, мама.

-    Возможно, сынок,  ты  и  прав. – Ответила ему  Серафима.  

Кольцова отделяло от сына и Серафимы, каких – то, пять метров. 

Но, что – то,  заставило его задержаться здесь, за  этим деревцом.

Серафима  начала заниматься   с Афанасием  русским  языком.

Сын и мать  продолжали  сидеть  за столом, не догадываясь, кто за ними наблюдает.

Кльцову стало не по себе и он присел на садовый ящик, так, чтобы  оставаться для них  невидимым.

-         Так, сынок.  А, ну,  ка  объясни мне, что такое синонимы.

Сын, сосредоточившись,  начал отвечать. –

-         Синонимы, мама, это  слова различные по звучанию, но близкие по смыслу.

-         Например?  -  Потребовала мать.

-         Например…  -  Задумался  Афанасий. –

Сейчас, сейчас, мама. Ты меня  только  не сбивай.

Например,  ночь и потёмки.

Правильно, сын! – Потрепала его за чуб  Серафима. -

-         А, теперь, подбери  близкие  по смыслу  слова,   к  глаголу   ехал.

-         Двигался, катил, добирался. 

Мама. Их так много. Всех не назовёшь.

Русский язык  такой богатый на синонимы. Не то, что английский.

Ты, мне ответь мама.  Зачем учить русский язык, если ты намерена натурализоваться в Канаде. А?

На русском языке говорят в Росии.  Зачем нам эта Канада, мама.

У бабы  Лизы была такая красивая русская фамилия – Соловейко. И что? 

Теперь у неё над входом висит надпись – Соло. 

Без запаха, без  цвета. Соло! И всё.

 А Соловейко, мамуля это же, как песня на лугу среди цветов!

И у меня над дверью  тоже напишут не Кольцов,  а Коль, если мы здесь останемся.

Ты этого хочешь? Да, мамуля?

Давай, лучше вернёмся в Россию.  Там  и мой дед, и бабушка, и папа.

Мне здесь,  что – то не нравится.  Почему ты не хочешь туда вернуться?

Сквозь листву было видно, как Серафима, обняв сына,  запричитала. –

-         Там, сейчас, такое твориться.  Заводы стоят. Поля не засеваются. Производят одну водку.  Поэтому и деньги ничего не стоят.

А я  не хочу, чтобы ты стал пъяницей, сынок.

Народ обирают и спаивают чиновники. 

И Ельцин этот.  Концертмейстер с бутылкой.  Видеть его не могу..

Все люди  у нас дома миллионеры, а живут в нищете, потому, что наши деньги ничего  не стоят.

-         Ты хочешь  мне сказать, мама, что и русский язык в школах  чиновники отменили? -

С  тревогой  посмотрел на Серафиму  Афанасий.

-         Если так пойдёт, сынок, и дальше, то и язык русский заменят на английский.

Пьяному концертмейстеру и море по колено. 

Язык,  то единственное, что в России  пока осталось не вывернутым на изнанку.

-         Мне кажется, что лучше быть нищим, но  говорить и учиться на своём родном языке. 

Помнишь, как ты говорила деду Ступникову, когда мы ездили к нему, что наш родной язык самый образный и глубокий.

Дед Ступников  говорил,   что русские  духоборцы живут здесьуже более ста лет, а  видят во сне, как они возвращаются  в Россию.

Почему, мама?  

Ты сама хвалила деда Ступникова за его  мудрую  речь.

Ты забыла это, да?  Так я тебе напомню.

-         А, ты сам то  не забыл?  Тогда напомни мне, Афанасий, что  тебе дедушка Ступников такого мудрёного   говорил тогда. - 

Попросила сына Серафима. –

-         А, ну, ка  вспомни, что он тогда про Бога  тебе, сыночек,  рассказывал?

Афанасий, недоверчиво поглядывая на мать, погрозил ей пальцем. –

-         Чур, мама, не хитрить. Ты всё прекрасно помнишь сама.

Ты просто добиваешься, чтобы я   лучше всё  это запомнил. Скажешь, нет?

-         Ну, хорошо. Слушай. Я тебя уважаю, как свою родительницу.

Дед  Ступников поднял вверх палец и сказал мне. –

-         Бог есть дух разумения. И не ущупаешь его, как и разум. 

Спирит, то есть дух  его, не срисуешь.

А, потом он посмотрел в твою сторону. И я понял, почему! 

Ты, же, у меня самая ажурная и беленькая здесь,  в Канаде. 

Глянул он на тебя, как на картинку,  и добавил к  сказанному. -

Бог,  то Бог, да сам не будь плох! 

Не срисуешь его  дух, значит, не сфотографируешь.

Глаза у него – фонари, мама. Срисуешь – значит сфотографируешь.

Помнишь, как он сказал ещё. –

-         Без Бога не до порога. 

Видишь пропасть!  Не  бойся  её, вьюнош Афанасий! 

Бог дал фонари, то есть глаза и разум, чтобы её обойти. 

Поэтому в пропасть  то и не лезь, а обойди её. Зачем?

Он  меня назвал  - вьюнош, мамуля.

Нет, мамочка, давай    навострим свои  лыжи  домой,  в Россию.

Я напишу отцу, чтобы он приехал сюда и забрал нас,  с тобой, отсюда.

Говори честно, мама. Ты поедешь с нами, или останешься здесь?

Нет.  Никуда я не поеду.  Я, пожалуй, отправлю тебя с ним одного. –

Хитро поглядывая на сына,   сказала  мать. –

-         И тебе не жаль будет оставить меня одну  здесь,  в чужом царстве - государстве?

-         Эх, мама, мама!  Сыну нужен отец, а отцу родное пепелище.

-         Ты же  сама мне это  говорила.

-         Ну и уезжай!  А я здесь останусь.  У бабы Лизаветы –

Всерьёз обиделась на мальчика  мать.

А Афанасий уже взял в руки шариковую  ручку. –

-         Спасибо, мамуля. Тогда давай писать письмо папе. С чего начнём?

-         А с чего начинал чеховский герой  Ванька Жуков, когда писал письмо деду. –

Серафима  расправила   Афанасию ворот  рубашки и продиктовала. –

-         Пиши.  В Россию. На деревню папе.

Пиши, пиши  ученик второго класса двенадцатилетней английской школы.

Чего  же, ты не пишешь, золотце моё?

-         А на какую деревню, мама, писать. В Сарканд, что ли? –

Посмотрел на   Серафиму  сын.

В это  момент,  Кольцов, его отец,  вышел на свет божий и предстал перед ними! 

Сын  с  удивлением  и испугом  уставился,  на вышедшего,  из укрытия, человека.

-         Афанасий,  быстро же дошла твоя  депеша  в Россию.

Вот, смотри.   Явление отца  сыну! 

-   Твой папа уже, здесь, перед тобой, сынок! –

Громко произнёс  Кольцов, стремясь придать своему голосу весёлые нотки. 

Кольцов подошёл  к столу, за которым сидела Серафима и его сын,  и остановился.

Нет, она не побледнела, увидев, его,  здесь, в канадской глубинке.

И, не потеряла дар речи, как это происходит, в подобных ситуациях, со многими людьми.

Эта нежданная встреча, будто вывела Серафиму из долгого и тяжёлого транса, из состояния прострации, в которое  она  попала, ещё,   в Афганистане.

Не случайно, ведь, говорят, что клин клином вышибают.

Так и здесь. Застарелый шок был выбит новым шоком. –

-         Вот, Афанасий, полюбуйся на это чудо!  Это твой отец свалился нам на голову  прямо с неба.  Чудеса,  да и только!

Он это мастерски умеет делать.

Свалился на нас с тобой, как  июльский снег и ещё и командует здесь нами.

Афанасий, обхватив мать руками, прижался к ней. –

-         Мама,  а теперь, ты меня отпустишь на родное пепелище.

Ты,   же,  обещала!   Пять минут, тому назад.

-    Отпущу.  Уезжай, раз табе  меня не жаль.

Кольцов  перевёл  взгляд с сына на Серафиму.

Седина посеребрила её русые волосы.

Однако, его,  больше, затронуло, даже, не это.

Его внимание привлекли её глаза.

Так,  по – детски,  невинно и  нежно, она смотрела на него, только один раз!

Там, на том,  тверском,  живописном лугу.

И он, вспомнив это,  растерялся.

Впервые ему захотелось заплакать. 

Чтобы не показывать свою слабость сыну, он, тряхнул головой, избавляясь  от синтиментальности, посетившей его,  и сказал сыну. –

-         Ну, здравствуй, сын! 

Прости, что всё это время,  меня не было рядом с тобой.

Но я ошибку свою исправлю. 

С сегодняшнего дня ты обретаешь и отца и родину.

Он, пожав сыну руку, поцеловал его и шагнул к Серафиме. –

-         Всё, мать,  я за тобой!  Я вас забираю домой. 

Я прекращаю  вашу трансформацию в английское пространство и культуру. 

Довольно экспериментов!  Домой!

На пару месяцев мне придётся переквалифицироваться из танкиста в разнорабочего и поработать в строительной бригаде.

Я эту профессию  уже  освоил. 

Я полагаю, что на родном пепелище, в которое псевдодемократы превратили Советский Союз, нам  несколько тысяч долларов не помешают.

Как ты, сынок, считаешь?  Или помешают?

-         Думаю, что нет, папа! -  Бросился отцу на шею сын.

Серафима хотела, что – то, сказать ему,  но остановилась, не желая мешать встречи сына с отцом.

Кольцов, преобразившись и, почувствовав в себе невиданный прилив сил,  после того, как  поставил сына на землю, нежно  прикоснулся  пальцами  к   губам Серафимы  и  не позволил ей ничего  сказать.  –

-         Всё, мать. В две шеренги становись!  К тебе командир вернулся. 

Отныне,  будем жить по уставу. Но, никакой  дедовщины! 

И  ни  каких неуставных   отношений!

Хватит жить врозь и смешить  людей.  Домой.

Ты  меня  хорошо слышишь, Пчёлка.

-         Слышу. Услышала,  впервые за десять лет!  -  

И Серафима прижалась к  Ивану.

 

Вечером, после ужина, хозяюшка Лизавета  подошла к  Серафиме. –

-         Серафимушка, ты  уж  прости меня, глупую, но я не уразумею, как вам стелить постель?

Вместе, али порознь?  Не знаю, что и делать?  Вроде, как  Иван Фёдорович вам не муж, уже десять годочков, почитай?

Афанасий встал  и решительным образом заявил. –

-         Как же, не муж,  баба Лизавета?  Муж!  

Они же смогли сообразить меня на двоих! 

Стало быть,  он муж маме, а она ему жена.

Так, что укладывайте их   на ночь, как мужа и жену. 

А, уж, днём я  у них под ногами буду путаться, пока не вырасту.

               В спальне горел светильник.

Серафима лежала с закрытыми глазами. 

Над её головой, на стене, висел фрагмент  репродукция картины   Сандро Боттчителли   Рождение Венеры, такой же, как и в Калинине.

Кольцов, откинув угол покрывала и ложась рядом,  бросил  на постель кольцо бека Юсуфа и спросил у неё. –

-         Эту картинку с Симонеттой  ты  сюда  повесила?

-         Я  - Прошептала Серафима, не открывая глаз.

Кольцов потянулся к выключателю, чтобы выключить свет, но она,  упредив, попросила его. –

-         Не надо, Ваня.  Я боюсь.

Ты зачем привёз  мне это кольцо?  

-    Меня заставила сделать это твоя мать.

Стало тихо. Вокруг светильника  роилась  тьма.

Кольцов, повернулся к ней и стал  её рассматривать.

Это была, уже не та Серафима, которую он знал и любил.

Он слышал, как стучит её сердце, как она дышит, но   не узнавал её.

Нет, она не утратила своей красоты и привлекательности, но рядом с ним,   в  до боли знакомом ему теле,  билось другое сердце и  жила в  нежных оковах другая душа.

Он, пораженный этим открытием, откинулся на спину и задумался.

Вдруг, он услышал. –

-         Кольцов?  Ты,  там, завёл себе женщину?

-         Зачем тебе это? -  Повернул он к ней голову. –

Тебе станет легче  оттого, что я скажу, что не завёл?  Или же наоборот, что завёл.

Я тебе, никогда, не задам такого глупого вопроса, потому, что  мне, кроме тебя, никто не нужен! 

-         Ты, тоже, стал другим,  Ваня, как и я сама.

Время нас разлучило,  проведя через Афганистан и Канаду,  чтобы  вновь,  соединить!

Где и с чего мы начнём свою семейную жизнь, вернувшись  домой?

Он, по - прежнему,  не прикасаясь к ней,  тоном, не требующим возражений, произнёс. –

-         Мы бужем жить в твоей любимой Твери.

А начнём мы с тобой, милая моя, с того, что ты родишь мне дочь.

Хотя и второй сын нам  не будет  лишним.

-         Ваня!  -  Услышал он её, журчащий, подобно ручейку в лесной чаще, голосок. –

-         Поцелуй меня,   выключи свет и иди ко мне.  Я, уже,  ничего не боюсь!  

 

Утром, они, на автомобиле Серафимы,  отвезли сына в школу и  она предложила ему заехать к чете Ступниковых. –

-         Ваня, милый мой,  я хочу показать тебе, какой была наша матушка Русь в семнадцатом веке.

Я повезу тебя к Ступникову  Василию Степановичу и его жене  Татьяне Семёновне Булановой.

Там ты узнаешь, как русский народ говорил в далёком прошлом, чем он дышал и  о чём он помышлял в те времена.

И, действительно, дед Ступников произвёл на Кольцова впечатление.

               Он родился в 1903 году, уже после переселения духоборцев в Канаду. 

В 1931 году, в период войны духоборцев, с канадскими  властями, против насильственного обучения  русских детей в английских школах,  он сжёг такую школу и был посажен  за это в тюрьму города Принц – Альберт.

Как и любой русский человек, Ступников любил читать.

Сидя в тюрьме, он  прочитал книгу о восьмой армии Мао – цзе – Дуна, которая  была в тюремной библиотеке.

В гостях у Ступниковых, как раз, находились  их соседи,  Михаил и Луша Черненковы.

Кольцов,  попав в их  дом,  не удержался и, сразе же,    подошёл к   книжной полке.

На ней  стояли;

Томик Гончарова,    «  В круге первом  »  и  «  Раковый корпус » Солженицына,  « Мать  »  Горького,   «  История моего современника  »  Короленко   и      десяток других книг.

От Ступниковых Серафима повезла мужа в горы.

Они  проехали из  Гранд Форкса  в Кастлгар. 

Оттуда,   по улице  с русским названием   Шаманский стрит, помчались к  реке  Кутней.

Добравшись до реки,   они, покинув машину, поднялись на невысокую гору с каменистыми выходами.

И, тут произошло то, чего так  всегда  боялась Серафима. 

Её укусила за палец змея.

Кольцов, увидев это, схватил большой камень и хотел убить рептилию.

Но Серафима грозным голосом его остановила. –

-         Кольцов!  Отставить!  Не надо.

Это собственность чужого государства. 

Я отдала природе твой старый долг, милый мой  муженёк!

Затем она положила руку на плоский камень и, вытянув палец, закричала, краснея  от испуга. –

-         Ваня, отрежь мне его!  Быстрее!

-         Чем, Пчёлка, я тебе его отрежу?  - 

Подскочил он к ней бледный,   с камнем в руках, не зная,  что предпринять.

-         У меня нет ножа!   

Тогда она приказала ему. –

-         Бери острый камень, Ваня и отсеки мне  палец.

И, тогда, он с силой бросил камень, который держал в руках на  каменный выступ, торчащий из грунта.  Камень рассыпался на части.

Кольцов,  подняв  подходящий осколок, подошёл к ней.

Она закрыла  глаза. –

-         Руби, Иван!

И он с одного удара  отрубил ей,  укушенный,  палец.

В госпитале Серафиме  сделали всё необходимое.  Но палец ей не пришили.

Они вернулись   в дом к  Лизавете.

Утром,  на следующий  день, она,  тронув  Кольцова за подбородок, разбудила его и сказала. –

-         Что, не делается, Ваня,  всё  - к   лучшему.

Теперь у меня нет пальца, на который надел кольцо бек. 

Мы с тобой освободились от старых долгов и старых упрёков, милый мой муженёк. 

У меня нет пальчика, а у тебя  нет долга перед, убитой тобой, когда – то,  коброй.

Вот бы освободиться от кольца, Ванечка.  Было бы,  совсем прекрасно.

За всё в этой жизни надо платить!  И мы теперь с тобой, можем жить,  не оглядываясь  назад,  в прошлое. 

Знала бы я, милый, то надела бы это кольцо на палец, чтобы ты отрубил его вместе с пальцем.

Я, надеюсь, что ты не бросишь меня, такую беспалую, как свой автомат на реке Пули – Хумри, а?

-         Не бойся,  радость моя,  не брошу!  

Теперь ты,  из моих рук, никуда!  Ты, теперь,  моё  беспалое божество!

 

В  начале сентября, когда у Кольцова  появилось несколько свободных дней, все они   поехали, на экскурсию,   в  Ванкувер.

 Выезжая  из  Гранд Форкса,  они  зашли в духоборческий ресторан, чтобы  подкрепиться на дорогу.

На входе  в ресторан висела табличка с надписью. –

-         Борщ, как секс, чем больше ешь, тем больше хочется.

Кольцов подал меню Серафиме. 

Она, естественно,  заказала борщ.

В меню на первой странице крупными буквами шла  надпись. –

-         Широка ты, русская страна, а русская душа ещё  шире.

 

Попав в Ванкувер, они остановились,  на  Софии  стрит, у русских эммигрантов, адрес которых им предоставил  Виктор Ольшанский.

Целый день Кольцовы знакомились с городом. 

Начали они свою  экскурсию с китайского города, который раскинулся вокруг Канадского коммерческого банка.

Побывали  они и на  границе с Америкой. 

Там, на грандиозных воротах, сооружённых в 1814 году, через которые шёл поток автомобилей,  туда и назад,  было начертано. –

-         Пусть эти ворота никогда не будут закрыты.

А на следующий день, они сели на паром, заплатив за каждого по 5, 25 доллара и поплыли на остров Виктория. 

Проплыв 32 километра  Иван и  Серафима  оказалась на живописном острове,  в столице Британской Колумбии городе Виктория.

На центральной площади столицы  хор  канадских ветеранов пел нашу русскую Калинку.

Специально, чтобы просветить   Афанасия,  зашли в музей восковых фигур и подводный морской музей.

Афанасий был в восторге!

И, наконец, под занавес своего путешествия, трое Кольцовых посетили  частный парк  Биччер Гарден.

Вокруг пруда, выполненного в виде двенадцатиконечной звезды,  росли редкие цветы и деревья.

Диаметр  стволов   некоторых    красных  деревьев  превышал  два метра.

На скамейке,  у клумб с голубыми маками,   они, утомившись, присели перекусить.

Серафима  начала вытаскивать из пакетов  продукты.

Вдруг,  люди заволновались. 

Одному из посетителей стало плохо, и ему потребовалась медицинская помощь.

Серафима, а,  в след,  за ней и Кольцов с сыном, подошли к скамье, на которой, склонив голову на бок,  сидел человек.

Серафима  взяла его руку, нащупывая пульс.

Взгляд её упал на  лицо  незнакомца.

Нет, это был не незнакомец.  Это был  бек Юсуф!

Судьба,  вновь, свела  его с зебо. И где?  На канадском острове  Виктория и через десять лет.

А зебо, тихо вскрикнув, выронила руку, пожалевшего её десять лет назад, бека и застыла в изумлении. -

-    Боже мой!  Боже мой! -   Шептала Серафима. -    

Но вот, з – за,  великанов деревьев показалась медицинский  фургончик с надписью  Амбуланс.

-         Ваня, смотри!  Это он!  Он это!  Вне всяких сомнений.

Это  тот самый бек  Юсуф! 

Знай, Кольцов, что он меня,  в ту ночь, когда вы сидели под арестом, отпустил,  не тронув.

Он не тронул меня беременную.

Серафима дрожащими руками, открыла  сумочку и,  вынув  колечко, надела ему на  мизинец. –

-         Всё, Ваня!  Мы отдали  все  свои  долги. 

У меня, теперь, нет ни кольца, ни пальца, на который ты, Юсуф, надел мне его. 

Зато  есть муж!

Прощай, бек.

К ним подъехала  машина скорой помощи. К больному подошёл  санитар.

А он, открыв глаза, и увидев,  удаляющуюся   от него Серафиму,  хрипя,  выговорил. –

-    Файзигуль. Ман туро нагз мебинам.     

Люди с Амбуланса стали проверять его документы.

 

В конце октября  Кольцов,  с  Серафимой и сыном,  прилетели в Шереметьево.

Там их, с нетерпением,  ожидали  Мария Ивановна с Афанасием Северьяновичем и  Полина с Арсеньевым.

Встреча была  шумной и не без слёз.

Мать, выпустив Серафиму из объятий и,  смахивая  с глаз слёзы радости, заметила. –

-         Дочка, а ты там, Канаде,  поправилась! 

Значит, правду говорят, что в Канаде  люди живут по колени, утопая,  в  еде.

Отец, как она тебе?  Ты не заметил этого? 

-         Ты, мать,  как всегда, права. 

Поправиться то она поправилась, да вот, только, куда подевался её палец?

Мать схватила   дочь  за руку.

Но, дочь, предвосхитив её вопрос,  с улыбкой сказала. –

-         Это душманская пуля.

Война никого не жалеет, мама.  И хватит об этом! 

Я, теперь, не одна. Со мной муж и сын.

А  это  куда важнее,  чем  палец.

Арсеньев, освобождая  Афанасия из цепких рук бабушки, спросил его. –

-         Ну, дружище, ты, как,   рад встрече с отцом, или не очень?

Мальчик посмотрел на отца и, потом, переведя взор на мать, утвердительно кивнул головой. –

-         Очень!  Особенно рада мама.  Она раньше цвела, но не пахла, как цветок.

А появился папа и она  сразу запахла, от счастья!

Мария Ивановна, внимательно приглядываясь к дочери, поцеловала внука и задала ему вопрос. –

-         Ну и чем же,   твоя  мама  запахла,  внучек, позволь тебя спросить?

Афанасий, втянув ноздрями воздух, как будто пробуя,  чем она  пахнет, заявил. –

-    Бабуля.  Ну,  чем же может пахнуть моя мама после встречи с папой?

Папой она  теперь и пахнет, моя  ненаглядная!

Мария Ивановна, рассмеявшись,  сказала. - 

-         Теперь мне понятно, почему твоя мама пополнела, Афанасий младший.

-         Почему  же  бабуля? -  Повернулся к ней внук.

-         Когда мама пахнет папой, дорогой мой, значит, очень скоро, у тебя появится братик 

       или сестричка.  

-         Вот оно в чём дело! -  Обрадованно воскликнул внук.

А я  и не сообразил, сразу!

Папа, а почему ты называешь маму Пчёлкой?  Меня это давненько заинтересовало.

Кольцов поднял сына на руки и, покружив его, поставил на бетон и сказал. –

-         Да, потому, что она такая  же сладкая, как пчёлка! 

Поэтому,  я её так и называю, сын мой.

-         Слышал, что сказал  тебе отец. - 

Толкнула внука  Мария Ивановна. –

-         Вот какая у тебя мама! 

И твой дед сейчас занялся пчёлами.

-         И что он с ними делает, с этими пчёлами?  -

Растерялся,   от неожиданности,  внук.

-         Как, что?   Каждый день,  летом,  гоняет их  и пасёт  там, за Волгой, на луговом разнотравьи.

-         Так он же генерал – лейтенант! 

Дед и тебе не стыдно пасти пчёл в таком звании?

И они тебя там не кусают, что ли?

Афанасий Северьянович,  присев  перед внуком на корточки, пояснил. –

-         Нисколько.  Я на пенсии. Я уже не генерал.

-         И чем же, ты их гоняешь на пастбище?  Бичём, что ли?

-         Пчёл бичём не погоняют, дружок.  Пчёлок погоняют ласковым словом. Понял.

-         Ну,   ты  меня,   дед,  и удивил.  Был генералом, а стал пастухом  у пчёл!

Придётся тебе помогать. –

Поставил точку  всей этой истории сын Серафимы и Ивана Кольцовых.

 

 

 

                                                                                  2 декабря  2009 г. Ташкент.

                                                                    14 февраля 2011г. Кубань. Вышестеблиевская.

 

                                                          СОДЕРЖАНИЕ

 

 

 

Глава  12        Здравствуй  дядя………………………………………………………………

 

Глава  13        Косточка с изюминкой………………………………………………………..

 

Глава  14        У тебя афгани.  У меня  рубли………………………………………………..

 

Глава  15        Подарок…………………………………………………………………………

 

Глава  16        Любовь бека   Юсуфа…………………………………………………………

 

Глава  17       Адраскан……………………………………………………………………….

 

Глава  18       Долглжданная   встреча……………………………………………………….

 

Глава  19       Файзигуль – аленький  цветочек……………………………………………..

 

Глава  20       Был я  на   войне……………………………………………………………….

 

Глава  21       Беспалое   божество………………………………………………………….