Реконструируя жизнь Храма

Поэт и литературный критик Адам Кирш читает даф йоми — лист Талмуда в день — вместе с евреями по всему миру и делится размышлениями о прочитанном. На этот раз он обнаруживает в талмудических описаниях храмовых священников — похваляющихся и обогащающихся или противостоящих этим искушениям — уроки для современных должностных лиц.

Коллаж Tablet Magazine; фото Oregon State University Special Collections/Flickr

Представьте себе, что через четыреста лет Соединенные Штаты будут уничтожены и Вашингтон будет лежать в руинах. Сохранится совсем немного документов, содержащих информацию о политическом строе и правительстве в Америке. Будущим исследователям придется основываться преимущественно на слухах и устной традиции, передаваемой из поколения в поколение. Люди будут знать, к примеру, что был такой вице‑президент Эл Гор, но не будут знать, когда он жил или почему именно его имя запомнили, в то время как другие вице‑президенты оказались забыты. Кто‑то предположит, что Гор был лучшим вице‑президентом в истории, другие скажут, что всех вице‑президентов звали Горами, в честь первого в этом ряду.

Вот примерно в таком же положении находились мудрецы Талмуда, когда пытались реконструировать жизнь Храма. Храм на протяжении веков находился в центре еврейской жизни; он был крупным институтом со своей жреческой бюрократией, с большим бюджетом, зиждущимся на налогах, и выполнял множество ритуальных и политических функций. Но в 70 году н. э. Храм был сожжен римским войском под предводительством будущего императора Тита Веспасиана Флавия. И к тому моменту, как мудрецы Талмуда собрались писать трактат «Шкалим» сотни лет спустя после разрушения Храма, о многих вещах, которые раньше были всем известны, они могли только догадываться.

В пятой главе трактата «Шкалим», к примеру, Мишна предлагает список тех, кто «служил в Храме». Йоханан бен Пинхас отвечал за печати, Ахийя — за возлияния, Петахия следил за принесением в жерту птиц и так далее. Но мудрецы Гемары не знают, как истолковать этот список. Почему в нем перечислены именно эти имена, хотя на протяжении многих веков существования Храма на этих должностях, должно быть, перебывало немало людей? Рабби Шимон предположил, что названные мужи были «самыми подходящими <…> из всех поколений», иными словами, лучшими из тех, кто когда‑либо занимал эти должности.

Однако большинство мудрецов сочли, что в списке просто перечислены те люди, которые занимали эти должности в момент составления Мишны: «Таннай того поколения перечислил тех, кто служил в том поколении». Личности названных индивидов тоже таили в себе загадку. Так, Петахия, ответственный за жертвоприношение птиц, был, согласно Гемаре, не кем иным, как Мордехаем из книги Эстер.

Вокруг фигур некоторых из этих служителей сложились устные предания, из которых можно было понять, в чем состояла их работа в Храме и как к ним относились люди. Бен Бевай, к примеру, скручивал фитили для храмовых ламп — работа, казалось бы, черная, неквалифицированная. Но сама его готовность выполнять такое непрестижное задание была сочтена образцом благочестия. Рабби Йоси однажды привел Бен Бевая в пример, отчитывая евреев, отказывавшихся собирать цдаку в городе Куфре. «Если этот человек, занимавшийся фитилями, удостоился упоминания в ряду величайших мужей поколения, — сказал им Йоси, — то вы, будучи назначены для решения вопросов жизнеобеспечения, тем более должны относиться к своей должности как к почетной».

Еще одна любопытная подробность рассказывается про Хуграса бен Леви, который руководил левитами, певшими псалмы в Храме. По‑видимому, он владел какой‑то техникой пения, требовавшей «засунуть большой палец в рот» и позволявшей «воспроизводить несколько видов музыки» одновременно, и это было столь соблазнительно, что, когда он пел, «все прочие священники тут же бросались к нему»; такой еврейский Орфей. А вот другого храмового служителя, Нехунию, настигла трагедия, не лишенная мрачной иронии. Он контролировал рытье храмовых колодцев и пещер для сбора воды, и при этом, согласно рабби Элиезеру, «сын его умер от жажды». Это говорит о том, что высокая храмовая должность отнюдь не гарантировала Б‑жественной благосклонности. Напротив, чем ближе человек стоит к Б‑гу, тем строже Тот к нему относится. Как говорит рабби Йоси: «Он грозен к тем, кто близок к нему, более, чем к тем, кто далек от него».

Увлекательно сравнивать рассказы о Храме в трактате «Шкалим» и в «Иудейской войне» Иосифа Флавия, написанной сразу после его разрушения. Иосиф Флавий рисует очень жизненный портрет Храма как мирского, политического учреждения. Пост первосвященника был мощным политическим ресурсом, ревниво охраняемым горсткой привилегированных семей коэнов, и царю Иудеи часто приходилось считаться с первосвященником и видеть в нем политического конкурента.

Поведение священников и царей в «Иудейской войне» ничуть не более нравственно или великодушно, чем поведение военачальников в других провинциях Римской империи. В Талмуде, напротив, никак не обсуждается политическая сторона храмовой жизни; мудрецов интересует не секулярная власть, а священный обряд — неподвластный времени, всегда актуальный, сохранившийся в памяти поколений даже после того, как Храм был разрушен.

Но и Талмуд ясно показывает, что к храмовым служителям предъявлялись высокие требования, которым они не всегда соответствовали. В Храме появлялись огромные возможности для самовозвеличивания и обогащения, перед которыми трудно было устоять священнослужителям, ведь они были самыми обычными людьми. «Великая гордыня царила среди первосвященников», — сообщается в «Шкалим», 11а, когда речь заходит о возведении ритуального помоста для жертвоприношения красной коровы. Каждый новый первосвященник строил новый роскошный помост за огромные деньги — «более шестидесяти талантов золотом», при том что старый был на месте и вполне пригоден к эксплуатации; ненужное строительство призвано было лишь продемонстрировать его богатство и величие.

Далее мы читаем о доме Гарму, священническом семействе, чьей наследственной обязанностью было готовить хлебы предложения — двенадцать пресных хлебов, постоянно выложенных на специальном столе в Храме. Дом Гарму держал рецепт хлебов предложения в строжайшем секрете и отказывался делиться им с кем бы то ни было. Чтобы нарушить эту монополию, мудрецы «призвали мастеров из Александрии», чтобы печь хлебы предложения; однако эти мастера оказались «не такими ловкими, как дом Гарму» в вынимании хлебов из печи, и их хлеб сгорел. В итоге пришлось вновь нанять Гарму, причем платить им в два раза больше: «Они получали двенадцать манэ, а им дали двадцать четыре».

Похожая история рассказывается о доме Автинаса, который отвечал за приготовление благовоний для Храма. Они тоже отказывались делиться своим рецептом, сумели отбиться от конкурентов и в итоге получили большую прибыль. Дом Автинаса утверждал, что причина, по которой они никому не рассказывали, как готовить благовония, была исключительно благочестивой: по их словам, они не хотели, чтобы, если Храм когда‑нибудь будет разрушен, их рецепт использовали идолопоклонники для своих нечестивых обрядов. Мудрецы Талмуда не признавали это объяснение, но они признали другое: женщины из дома Автинаса никогда не душились духами, потому что хотели избежать малейшего подозрения, будто они используют для этой цели храмовые благовония. В этом они следовали Б‑жественному повелению из книги Чисел: «Тогда вы будете чисты пред Г‑сподом и перед Израилем» (Бемидбар, 32:22). Недостаточно быть невинным перед Б‑гом; люди тоже должны верить вам.

Этим принципом, как сообщает нам третья глава трактата «Шкалим», руководствовались при операциях с храмовыми фондами. Как мы выяснили из предыдущего даф йоми, евреи со всего мира жертвовали по полшекеля на содержание Храма, посылая монеты в Иерусалим в месяце адаре. И трижды в год, поясняет Мишна в «Шкалим», 7б, священники проводили церемонию под названием «собирание казны»: вынимали монеты из хранилища, с тем чтобы их можно было потратить.

Один священник входил в казнохранилище с тремя корзинами, каждая из которых была отмечена буквой: алеф, бет и гимель; согласно другому источнику, использовались греческие буквы: альфа, бета и гамма. (Это указывает на то, что к концу периода Второго храма иудейская культура была насквозь эллинизирована.) Священник наполнял корзины в порядке их нумерации; кроме того, конечно, существовали правила, как именно наполнять корзины, как накрывать их и, наконец, как потом тратить эти деньги. Священник же, вынимающий монеты из казнохранилища, изо всех сил старался показать, что не пытается прикарманить ни копейки. Он не мог надевать одеяние с рукавами с отворотами, амулеты или тфилин, туфли или сандалии, ведь в этих элементах одежды, аксессуарах и обуви можно было спрятать деньги.

Более того, у него не могло быть кудрявой шевелюры, ведь можно было спрятать монеты в завитках волос, и, когда он выходил из казнохранилища, храмовые казначеи вычесывали его волосы, чтобы продемонстрировать, что в них ничего не спрятано. Согласно другому источнику, в процессе изъятия монет священник должен был непрерывно говорить, тем самым показывая, что не прячет монеты во рту. Казалось бы, все это указывает на то, что к храмовым служителям не было особого доверия. Но Талмуд объясняет, что к официальным должностным лицам предъявлялись чрезвычайно высокие требования. Согласно рабби Йонатану, «человек должен представать безупречным перед людьми, так же как перед Вездесущим». Или, как мы скажем сегодня, он должен избегать даже намека на неподобающее поведение. Можно только пожелать, чтобы наши нынешние должностные лица приняли строгие талмудические правила как руководство к действию.