Миниатюрный альманах «Читайте. Думайте. Творите. Пойте».

На модерации Отложенный

 

   Миниатюрный альманах «Читайте. Думайте. Творите. Пойте».

   Содержание.

   Проза.

  1. Прошлое
  2. Ноосфера
  3. Эксперимент

Поэзия

1.Сто лет

2. Исчезнувший десант

3. Женщина мыла крышу

      Прошлое.   

   Загорелись, задымились костры, да костерки на убранных огородах, сжигая сорную траву: бурьян, репей… и летние ежедневные с утра до вечера заботы.   Загрузились погреба нехитрыми щедротами. Наполнились пузатые кадушки разлапчатой капустой, белыми наливными яблоками, краснощёкими помидорами, крупнобугорчатыми огурцами, полосатыми арбузами, грибами опятами, чернушками… для разносолья.   

   Лёгкий морозец прогулялся утром по тонкому ажурному ледку. Завесилось серой дымкой палящее солнце.  Дохнул день тишиной, прохладой, да свежестью осеней.   А вечерком…широкий посыпанный мелким песком двор с «ожерельями» репчатого лука, чеснока, кукурузы… на деревянном заборе, заставленный рублеными и строганными столами без скатёрок, но выскобленные кухонными ножами и вымытые, а на нём не в мелкоту нарезанное, да обрезанное, а всё цельное рядками и горками из земли руками взятое.    И не богатство на столе, а труд мужицкий, да бабий. 

   На лавках, покрытых ряднинами, мужики в вычищенных и отутюженных суконных железнодорожных костюмах с орденами и медалями, их жены в разноцветных платьях и в разноцветье платков на плечах.   И пошли речи вечерние и закатные. С мужицкой крепостью и бабьим метким словом.   А вместе с ними, и чарка домашняя.   А за чаркой гармошка и пляс кружевной с частушками, прибаутками, да шутками. Притопами и прихлопами.   Рассыпалась дробь чечёточная, переливались голоса звонкие, да весенние, выманивая мамкиных и  папкиных мальцов в припляс. Словно вихри носились по двору, сливаясь в одну душу и в один дух.   Порой набегала темень войны, лагерная и тюремная. Наполнялся двор жестокостью и несправедливостью, поминаньем, и крестным знамением, но пересиливалась злоба пониманием: сколько не кляни прошлое, от этого жизнь, если её перевешивать с одного крючка на другой крючок, для папкиных и мамкиных лучше не станет.   Клясть – всё равно, что воду в ступе прясть.  Словоохотлив был двор, рвала меха гармошка двухрядка, кружился вихрь разноцветья до тех пор, пока не выкатывалось дремавшее за буграми в степи беззаботное солнце.  
   Уходили воспоминания, но не падал дух. Что поднимало его, что возвращало к наполненной свежестью молодости, что заставляло улыбаться, что оттесняло и отстёгивало от бед, так это песня. Сколько народных песен родилось в душе русского человека, но ни одна их них так не отражает широту и простор земли нашей, лихость и удаль, тоску и грусть, горечь и надежду, любовь и безрадостность русской души, как песня о степи. «Ой, ты, степь широкая. Степь раздольная. Широко ты, матушка, протянулася».   И не важно, совсем, не важно поёт ли её один человек под гусли, гармошку или многоголосый хор, что при исполнении кто-то в песенных строках «речного бурлака» заменяет на «донского казака», а «Волгу-матушку» на что-то другое. Важно то, что этот русский шедевр всегда исполняется как сокровенная молитва, в которой иной раз, слушая её, представляется вольный донской казак, а порой прорывается протяженный стон речного бурлака. Невозможно быть русским человеком, невозможно осознать себя человеком земли, не зная, созданные русским народом, великие слова песни.
   Какая душа не распахнётся от песни о степи. Какую душу не затронет степное раздолье. Кто, очарованный бескрайностью степи, не воскликнет: да не сон ли это? не небо ли опустилось на землю? Летела, звенела песня, рассекала воздух, кружилась над посёлком и уносилась в необозримую даль. Откуда брались усилы? Из каких источников черпали их?  Многое забылось. Многое утеряла память, но помнились схватывавшая душу мелодия, завораживающие слова: «Ой, не летай орёл низко ко земле. Ой, да не гуляй казак близко к берегу». И казалось, что это пение не от земли, а свыше, подобное пению небесных сфер.
   Песня, оторвавшись от них, становилась им неподвластной, она была живая, словно легкокрылая птица, которая, вырвавшись из неволи, взмывает, словно стрела в небо и мчится, мчится, равнодушная ко всему кроме стремительного полёта, обгоняя всё, что встречается на её пути, и ничто не может остановить, удержать, пленить её, уже и степь осталась позади, уже и видимое скрылось, впереди только безмолвный простор, не испытывающий ни горечи, ни радости. Не подобна ли душа наша песне, не так ли, как и песня, душа, вырвавшись от нас, становится неподвластной времени.    Прошлое, прошлое, словно горький запах полыни. Не выскребает    душу, а вызывает воспоминания, а самые лучшие воспоминания – это воспоминания о Руси. Перефразируя слова великолепного поэта В.С. Скворцова «Мне в России Руси не хватает», скажем: «Нам в России Руси не хватает»

   Ноосфера

   Иван Степанович – мужчина ни мелкого, но и не крупного габарита, а среднего. Расписывать, лысый он или густо засеянный волосом на голове, какие глаза, нос, губы, подбородок, руки, породистый или мелкотравчатый, словом, какой внешностью его наградил Бог, не стану, потому что я совершенно уверен, вы знаете его.

   Он ходит, поддерживая двумя руками свой объёмистый пищевой сосуд, который никогда не пустеет и не «сердится», не клокочет и хорошо спит по причине сильного аппетита и не втягивается из – за его тяжеловесности, а растёте вширь, вперёд и похож на огромную шишку, так что издали несведущий человек, то есть не знакомый со Степановичем, принимает его за самоходячий бугор.

   Это его таран, и если кто – то оскорбит самого любимого героя Степановича (Кто самый любимый герой, скажем дальше.), то пищевой сосуд превращается в страшное орудие.

   От сокрушительного удара, выполненного в технике сумо, обидчик отклеивается от земли со сбитыми   с орбит глазами и страхом в пятках, зависает в воздухе, а потом с неимоверной силой обрушивается вниз и сталкивается с землёй, у него темнеет в голове и происходит стопроцентная отключка сознания. Иван Степанович долго смотрит на упавшее тело, ждёт, когда оно оклемается, но так как клеммы замкнуло от мощного удара, он поднимает обидчика и мягко спрашивает.

- Я Вас не сильно ушиб?

   Деликатный мужчина.

   Итак, к делу.

   Степанович спокойно сидел на порожках тёплым июльским утром и мечтал, догоняя мечты до самой крайней точки воображения, то есть до…

   Далее я не успею сказать, так как калитка пошла ходуном и во двор ворвался драгоценный кум и самый что ни на есть верный друг Фёдор Фёдорович.

   Юркий и главное приспособленный не к спокойной, размеренной и вдумчивой ходьбе, а к стремительному беганью и рывкам. Крутится, вертится, мчится, несётся, вихрится… Просто удивительно, как его земля держит. При такой юркости он должен был бы оторваться от земли и улететь за её пределы, но не улетает. Земля крепко магнитит.

- Ваня, - заорал он, да так, что у Степановича рвануло в ушах, словно кто – то долотом задолбил по перепонкам, - мы под колпаком, Ваня.

   Он бураном промчался по двору, успев закинуть взгляд в кухню, где Марковна готовила блины, складывая их в стопочку и поливая майским мёдом, потом метнулся к Степановичу с потухшим воображением и загарцевал.

   Слова Фёдоровича сильно подействовали на Степановича

-К нам приехал штандартенфюрер СС Мюллер, - вскинулся он. – Да я его так протараню, что, что, - закипел Степанович.

   Он не случайно упомянул Мюллера. Степанович вчера смотрел самый сногсшибательный фильм «Семнадцать мгновений весны». Нервничал, сжимал пальцы в кулак, переживал за Штирлица и так крепко переживал, что похудел на четверть веса и чуть не выдернул Мюллера, злейшего врага Штирлица, из телевизора, чтоб обработать его в стиле сумо и задать приличную трёпку.

- Да не Мюллер приехал, - затараторил Фёдорович. – Ты от весенних мотивов, - он хотел сказать мгновений (А дело было как раз весной.), - уже прокопчённым стал. Жену свою не Марковной начал звать, а радисткой Кэт. Фашистский алфавит выучил. Кто против Штирлица, тот под твой живот попадает. Дело дошло до того, что в посёлке ни одного небитого не осталось из – за твоей привычке драться за Штирлица. Другой. И не приехал, а давно уже обживается и хорошо обживается у нас в посёлке. Эта информация из самых достоверных поселковых журналистских источников и   кругов. (Откуда он взял, что в посёлке имеются достоверные журналистские источники и круги – неизвестно, но взял). Вчера вечером получил.

- Не Мюллер, - разочаровано протянул Степанович, - а кто?

-Глава нашей администрации. – Фёдорович запустил плевок. - Ему сверху прислали секретную аппаратуру, с помощью которой он тайно будет прослушивать все телефонные разговоры в посёлке. Он думает, что мы окажемся под его колпаком. Хрен им и ему. – Фёдорович завихрился по двору, запыхавшись, тормознул. – Это разминка, - бросил он, - чтоб кости не омертвели. Я ночь не спал, думал, как выбираться из колпака. – Фёдорович опять хотел забурлить по двору, но Степанович так ловко схватил его за ногу, что тот кувыркнулся через голову, но встав, ничуть не обиделся. - Утром полез на горище за кукурузой и нашёл книжку с названием «Небесный Разум.». Раньше ни в доме, ни на горище ни одной книжки не было, а тут на тебе целую библиотеку кто – то всучил. (Да – с. Для Фёдоровича одна книга – целая библиотека.).   Ваня, - он выдержал паузу, - Небесный Разум — это ноосфера — это то, что заменит нам телефоны, мессенджеры всякую информационную, брехливую хрень. На хрена нам будет нужен тогда интернет, мессенджер и всякие доглядаи, чтобы подслушивать, о чём мы калякаем, если мы через ноосферу общаться станем. Я тебе сейчас расскажу простыми словами о ноосфере, а после проведём первый эксперимент. Ноосфера такая штука, в которой находятся все мысли и слова человечества с самого дня его рождения. Они никуда не исчезли, как думают наши политические задиралы, они образовали ноосферу. – Рубящий удар правой ладонью. - Она не трень – пень. Она разумная. – Резкий переход. - У тебя бутылка самогона есть?

- Имеется. Спрятана под порожками.

- У тебя мы не выпьем. Марковна с веником будет гоняться. Переходим теперь к эксперименту. Я беру бутылку и иду к себе. Сажусь за стол, ставлю бутылку, поднимаю голову вверх, ноосфера находится вверху над нашими головами, а не под ногами. Небольшое замечание: сейчас делаются попытки кое – кем, не называю конкретно, так как все знают, кто такой кое – кем, чтобы нашу ноосферу потоптать ногами, но мы ещё разберёмся с кое – кем. Так вот. Я посылаю ноосфере мысленную телеграмму: Ваня, самогон готов, жду в двенадцать часов, чтобы она доставила её тебе. Кроме того, я ещё мысленно рисую и твой образ и тоже посылаю его ей, чтобы она быстро тебя нашла, а не перепутала с другим и передала моё послание точно по-уличному, а не респектабельному (Вишь какой.) адресу. Ты сиди, отдыхай, моё послание к тебе ноосфера доставит.

- Крепко, - говорит Иван Степанович. – Не подведёт? А, например, ты можешь послать мысленную телеграмму нашему главе администрации. Так и так. Мы за тебя хлопец голосовали, высылай ящик водки.

- Раз плюнуть. Даже президенту могу отправить с твоим текстом. Только не сейчас. Требуется очень серьёзная подготовка. Ноосфера же не то, что разумная, она сверхразумная. В ней же все мысли человечества за всю его историю накоплены. Это не наша башка с гулькиной вместимостью. Это обширное пространство, такое как небо, но сильно понятливое. Давай бутылку.

- Подожди. А как она выглядит? Здоровье. Полнота…

- О. Судишь по себе. Да не так, как твой пищевой сосуд, - ковырнул Фёдорович. - А в отношении её здоровья прямо скажу. Выглядит она сейчас сильно не важно. В последнее время в неё кучу звериной дряни наложили и мусора насовали, размазали всякой хренью, амбициями напичкали, твердолобой, как цемент стала, не пробьёшься, только хитростью. Давай бутылку.

- Ты только не тяни, - крикнул Иван Степанович вслед Фёдор Фёдоровичу с засунутой за пазуху бутылкой. - Быстро подключайся к ноосфере.

   Фёдор Фёдорович исчезает со двора.

   Иван Степанович начинает мечтать, но не о выпивке, а о Герое, который недавно появился в России, заходит в его двор, садится на порожки. И теперь Степанович не один мечтает, а вместе с Героем, как они идут в центр посёлка, где их ждут посельчане.

   Герой рассказывает им, что пора переходить к другой жизни: снести посёлок и на его месте выстроить самый что ни на есть новый обширный мировой центр с ноосферой счастья, радости, а старый с хатками, депо, каракубой, бусугарней и ноосферой с самогонными, мазутными, солярными запахами, грубыми, драчливыми голосами выбросить к чёртовой матери. Сообщить через ноосферу другим посёлкам, чтоб они подтягивались, вливались, и не подстраивались к иностранному агрессивному центру, который пытается захватить всю планету.

   Воображение Степановича пламенеет. Он с Героем вступает в схватку против центра, разумеется, иностранного, но Герой вдруг по непонятным для него причинам превращается в мелкого человечка. И ростом не вышел, и шириной плеч не взял, и лысиной подобрался почти к затылку, но, несмотря на это, вид у него сильно бойцовский и решительный: глазами ест. Степанович пытается вернуться к первоначальному Герою, а нового героя выгнать из воображения, но человечек машет кулаком и кричит: вы тут у меня все под колпаком, я либо выстрою новый центр на вас, либо разрушу к чёртовой матери старый, камня на камне не оставлю.

   Степанович спохватывается. Где же мысленная телеграмма от Фёдоровича? Может быть, он прозевал её. Степанович ощупывает голову, да нет, голова такого же размера, не пополнилась. Он снова мечтает и ждёт. Час, два. Нет мысленной телеграммы. Степановичу уже не до мечты. Он поднимается и идёт к Фёдоровичу. В летней кухне, где они обычно выпивают, кума нет. Степанович проходит по комнатам. Нет Фёдоровича. Пропал, исчез.

- Фёдорович, - кричит он. – Ты где?

- Да тут я, тут.

   Голос доносится из постройки на огороде. Раньше её не было.

- Это, наверное, он выстроил её сегодня утречком по прохладе, чтоб ноосферой в ней заниматься, - бормочет Степанович, - для общения с Высшим Разумом.

   Проход в постройку узкий, Он с трудом втискивается в неё, царапаясь животом о дверные косяки.

   И что он видит, дорогие читатели? Я бы посоветовал Степановичу закрыть глаза, повернуться и уйти, чтоб не разжигать себя, но кто я? Мошка перед великаном.

   На столе стоит пустая бутылка самогона, Степанович столбенеет, но ненадолго. Взрыв. Его разозлила не, столько пустота, сколько то, что на бутылке была пришпандорена этикетка «Путинка».

   Мелочь по сравнению с опустошением, но так бывает, что мелочь иногда сильнее всего прихватывает человека и выносит мозги. Так и произошла с Иваном Степановичем.

- Ты зачем бутылку изгадил, - взвился он и попытался протаранить Фёдоровича.

- Узко, кум, - бросил Фёдорович, - узко, убойной работы для тебя тут нет. И слушай, что я тебе скажу. Мне обидно. А почему? Я тебе так много о ноосфере рассказывал, а ты за этикетку (много непечатных слов) уцепился.

   Спокойный ответ Фёдоровича ещё больше разозлил Степановича, и он чуть не задохнулся от крика.

- А почему ты не послал мне мысленную телеграмму?

- Ваня. Дорогой мой кум. Я посылал, - отбрил несломленный Фёдорович. – И получил от тебя ответ через ноосферу: Федя, выпивай сам всю бутылку, я сейчас занят, приду вечерком, у меня под порожками ещё одна   и закрепим эксперимент.

- У тебя что мозги отломились, - вздыбился Степанович. – Я в жизни никогда, - понёсся он, - таких телеграмм не писал и не напишу.

- А вот сегодня написал, –стойко и непоколебимо отреагировал Фёдорович. - Вот ты, Степанович, думаешь, что сам пришёл. Нет. Тебя ноосфера привела.

- Никто меня не приводил, - трудно описать голос Степановича, просто скажем, что голос был, но какой, - я сам пришёл,

- Так что по – твоему. Я взял, - Фёдорович развёл руками. – и ни с того, ни с сего раз и выпил? Нет, кум. Для совершения такого серьёзного дела обязательно должна быть мысленная телеграмма. Даже, - Фёдорович выставил указательный палец вверх, - в самой непревзойдённой книге «Библия» сказано: человек сам по себе ничего сделать не может.

   Эксперимент

   К Иван Даниловичу – председателю совхоза «Паршино» - в два часа дня приехал представитель городской авдеевской администрации Андрей Тарасович. Поздоровавшись, прошли в контору, сели за стол, приготовленный по такому случаю на все сто.

- Скоро весна грянет, - сказал Андрей Тарасович после крепкой выпивки и доброй закуски, - собери в клубе поселян Иван Данилович, поговорим о подготовке к весне.

- Это можно. Только есть одна закавыка.

- Что за закавыка. В бусугарню (поселковая пивная), а не в клуб вечером мужики пойдут?

- Скандал может быть. Прозрел у нас тут один мужик. Масштабный мыслитель. Лидер. Бабы и мужики за ним толпой ходят.

- А из – за чего скандал может быть?

- Не знаю. Выдумает что – то, а что?

- Я же приехал поговорить о подготовке к весне.

- Может что – то о весне выдумает, а может о чём – то другом.

- Иноагент?

- Да какой там иноагент. В голове у него что – то застряло. Мужиков и баб с толку сбивает. Он говорят, а ему отвечают: мы не понимаем, о чём ты говоришь, но полностью согласны с тобой.

   Иван Данилович захохотал.

- Вот это ответ: не понимаем, о чём ты говоришь, но полностью согласны с тобой. Не волнуйся. Я мужик битый. Сдачи дам. А если его не пустить?

- Да ты что. Мужики и бабы клуб разнесут. Он же лидер. Понимаешь.

- Плевать я хотел на лидера. Так разделаю, что пятки гореть станут.

   Вечером клуб был забит до отказа. За председательским столом – Андрей Тарасович и Иван Данилович.

- Чует моё сердце быть скандалу, - зашептал Иван Данилович. - Они в кино по два, три человека ходят, а сегодня все пришли. Затеет Квасцов бучу.

- Да, кто он такой, мать твою, - бросил Иван Данилович. – Покажи мне его.

- Что ж его показывать. Он уже встал. Видишь в переднем ряду мужик торчит. Квасцов, - крикнул Иван Данилович. – Феденька. Сядь. Что встал. Другим из – за тебя представителя городской администрации не видно.

- Я Иван Данилович и встал, чтоб лучше рассмотреть начальство и кое о чём спросить. Вы там местечко мне приготовьте рядом с вами. Я тоже хочу с народом поговорить.

- Начинается, - дёрнулся Иван Данилович. – Здесь всего две табуретки, Феденька, а третьей нет.

- А мы сдвинемся, прижмёмся друг к дружке и всё будет в порядке.

   Квасцов зашёл на сцену, раздвинул Ивана Даниловича и Андрей Тарасовича и уселся в середине.

-Вот скажите дорогой господин, - обратился он к Андрею Тарасовичу, - чем Вы в городе занимаетесь?

- Курирую сельское хозяйство, - снисходительно бросил Андрей Тарасович. – Для Родины стараюсь, чтоб процветала. Раньше преподавателем физики работал, ушёл, потому что физика на подъёме, а сельское хозяйство в загоне.

- Выгнали значит из физики.

- Почему выгнали, - вспыхнул Андрей Тарасович. – Откуда взяли эту чушь?

- А это примета такая. Кого из физики переселяют в сельское хозяйство, значит, выгнали.

- Что за ерунда. Приведите примеры.

-Ладно. Не кипятитесь. Будем считать из – за патриотизма перешли к нам. А как в отношении грамотности и просвещения народа?

- При чём здесь это?

- Сейчас узнаете. Вот зачем Вы приехали к нам.

- О подготовке совхозных полей к весне поговорить.

- Ага. Поля, трактористы, шофёра, пахать, вкалывать. Это мы знаем. Нам нужно что – то новенькое, чтобы повысить свои знания. А что пахать. Вот я недавно задал себе вопрос, а чем мы можем гордиться?

- Как чем? Совхоз у вас передовой. Всех в обгон взял.

- Мелко мыслите господин городской. Нужно ширше брать. Наш совхоз часть человечества. Вот я и спрашиваю Вас, а чем может гордиться человечество.

- Пошло, поехал, - сплюнул Иван Данилович. - Феденька. Давай говорить о подготовке к весне.

- А вы уверены, что весна будет?

- А куда же ей деваться, - усмехнулся Иван Данилович. – Природа.

- А Вы уверены, что природа будет?

- Да что ты заладил: будет – не будет. Человечество уже веками живёт, и природа пока не выпала.

- А по моему мнению она в любой момент может выпасть вместе с человечеством, которое уже на предпоследнем выдохе. Ещё разочек вдохнёт и не выдохнет. Правильно я говорю, мужики?

- Давай, Федя, давай, - понеслось из зала. – Просвети его тем, что говоришь. Мы тебя не понимаем, но полностью согласны с тобой. Говори.

- И скажу, - Квасцов поднялся во весь рост. - Много возражений против моих мыслей. Говорят, сколько хорошего, доброго и прекрасного создал человек. Соглашусь, но всё это перечёркивается лёгким штрихом.

   Квасцов вышел из – за стола и начал ходить по сцене.

- Что значит перечёркивается? Никто иной, а именно человек поставил человечество на край пропасти. Вы согласны мужики?

   Снова крик из зала.

- Мы тебя, Феденька, не понимаем, но согласны со всем, что ты говоришь.

- А Вы, - обращается Квасцов к Андрею Тарасовичу. – Согласны или нет? Вас беспокоит подготовка к весне, а судьба человечества я вижу вас не волнует.

- Не в ту степь заехал, - зло бросил Андрей Тарасович.

- В ту, в ту. В какую наши лидеры рулят, в ту и заехали. Нужно масштабно мыслить, а Вы трактора, комбайны, шофёра, трактористы, а человечество уже катится в пропасть, но что делает?

   Квасцов выдёргивает табуретку из – под Ивана Даниловича, который падает на пол, но быстренько поднимается с таким матом, что дребезжат окна. Квасцов ноль внимания. Размахивается табуреткой и на пол. Вдребезги. Потом лезет в карман, достаёт зеркальце и смотрит в него.

- Поняли, - орёт он. – Вижу, что нет. Поясняю суть эксперимента. Человечество, падая в пропасть, прихватывает с собой зеркало, смотрит в него, любуется сосбой вместо того, чтобы цепляться за кустарники, уступы, - Квасцов начинает двигаться на Ивана Даниловича, видимо с целью практически показать, как нужно цепляться за кустарники и уступы, но Иван Данилович трусливо прячется за Андреем Тарасовичем с горящим лицом, Квасцов огорчённо вздыхает и продолжает. – Так вот. Вместо того, чтобы цепляться за кустарники и уступы любуется своим отражением   в зеркале и думает, а красиво ли и модно ли завязан у меня на шее галстук. Верно я говорю мужики?

- Мы не понимаем тебя, Феденька, но согласны со всем, что ты говоришь.

- Надеюсь, Вы разобрались в моих мыслях, - небрежно бросает Квасцов Андрею Тарасовичу, - а Вы: подготовка к весне. Может сегодня ночью или утром мы провалимся в пропасть, а Вы со своей подготовкой носитесь. Мы движемся к самоуничтожению. Как пахать мы знаем, но будем ли завтра пахать точно никто не скажет, а поэтому такое дело, пока жизнь на взлёте и крылышками машет нужно отметить это событие в бусугарне. Правильно я говорю, мужики?

-Правильно, Феденька, правильно. Это мы понимаем и согласны.

   Квасцов направляется к выходу, за ним мужики. Иван Данилович и Андрей Тарасович остаются одни.

- Как ты с ними работаешь, - зло бросает Андрей Тарасович. –Всю спину отшиб, сука со своим экспериментом.

- А по ихнему принципу, - отвечает Иван Данилович. - Говорю: мужики я не знаю, о чём вы думаете, но полностью согласен с вашими мыслями.

Поэзия

Сто лет.

Ух, ты какая.

Не простая.
Любовь, как гром.
Ниоткуда сорвётся.
Огнём все сердце обожжётся.
Смотришь: откуда?

Не гром, а она
Мимо тебя влёт прошла.


Ух, ты какая!
Бедра крутые.
Идёт, словно богиня.
Рубашку чуть, чуть расстегнула.
Воротник вскинула, уголки слегка загнула.
Грудь немного открыла,
Чтоб ложбинка видна была.


А мужчины косят взглядом.
Ну, нахалка. Хоть стой, хоть падай.
А походка, какая.
Ногами играет.
Юбчонка до колен, слегка прикрывает.
Чуть нагнётся,
Глаза ослепила.
Пересохло во рту.
Мысли спутала, сбила.


Голову искоса влево.
Зубы сверкнут. И засмеётся.
Стоишь остолбенело
Даже лицо от её игры побледнело.


Ух, ты какая.
Волосы волной
На плечи падают
Так бы и тронул нежно рукой.
Ноги стройные.
Немножко с изгибом.
Не пройдёшь, не взглянув на них мимо.


Делаешь вид. Безразлично.
Не интересует она тебя лично.
Но все очевидно.
Влюбился прилично.


А она все идёт. Отдаляется.
Походкой играет.
Забавляется.


Ух, ты какая.
Все в ней трепещет.
А сердце твоё клокочет и шепчет.
Толкает, бьёт в колокола.
Незнакомку догнать пора.
Догони, но не с пустыми руками.
А с цветами.
И с расширенными от удивления глазами.
И спроси: можно познакомиться с Вами.


Не говори ей восторженных слов.
Скажи просто: влюблён. Она вскинет немного брови.
И ресницами, загнутыми чуть слегка
прикроет свои глаза.
Только не надоедай.
Не мельтеши руками.
И пустыми словами.
Не говори про шалаш и рай.
И балаганных слов не бросай.


Просто скажи:
Вы меня извините.
Я влюбился в Вас.

Улыбнитесь.
И увидишь.

Она руку тебе подаст.

И слегка прищурит глаз.


Ты ладошку её сожмёшь чуть, чуть.
Чтоб почувствовать тепло её рук.
Пальцы тонкие дрогнут слегка.

 

Ух, ты какая.
Где же раньше была.
Если спросишь.
Она в ответ: Я хожу здесь уже сто лет.
Удивлено пожмёт плечами
И добавит простыми словами.
Сто лет, а тебя все нет и нет.
Помолчишь. Потом скажешь в ответ.
Я ведь тоже хожу здесь сто лет.
А тебя все нет и нет.


Значит, мы ходили рядом
И не замечали друг друга взглядом.
Так куда же смотрели – под ноги.
А сегодня пересеклись дороги.
И добавит: смотри, я простая.

Это с виду, в любви я крутая.
Ты готов идти за мной?

Или я пойду за тобой.
Так пойдём. А то убегу.

И кого-то другого найду.


Ты поймёшь, что она пошутила.
И слегка над тобой подтрунила.
Но ты готов ей всё простить,

Чтобы рядом с ней только быть.

 

Исчезнувший десант.

(Песня)

Уходил наш десант с той земли,

Где пески заметали следы,

Где погонщики и караваны,

И зыбучий песок, и барханы.

 

Автомат на плечо. «Брат – домой».

Каждый верил – вернётся живой.

А беда их давно поджидала

Раскалённым песком обжигала.

 

Им пощады она не давала.

И в зыбучий песок забирала.

Были чужды друг другу они.

И редели десанта следы.

 

Но пустыне десант не сдавался.

И за каждый свой шаг с ней сражался.

«Мать твою», - он сквозь зубы цедил.

Но ни в чем никого не винил.

 

Прокалён с головы и до пят,

Зажимал свою волю в кулак.

Сквозь пески, пробиваясь домой,

Шёл и шёл он барханной тропой.

 

Из ракетницы ночь прожигал.

И на помощь кого – то он звал.

И глазами, покрытыми солью,

Он смотрел в небо с грустью и болью.

 

На подлёте был борт, но с бархана

Заметелил свинец ураганом.

И рассыпался борт на куски

И в зыбучий песок с высоты.

 

И исчез там десант навсегда,

Не оставив в пустыне следа.

Там кругом лишь барханы одни,

Как курганы в бескрайней степи.

 

Там барханы, барханы, барханы

И погонщики, и караваны.

Там от края до края пустыня.

Там чужая земля. Не Россия.

Женщина мыла крышу

Женщина мыла крышу,

Тряпкой, стирая пыль.

Как ей не страшно было?

Это не водевиль.

 

Не комедийная пьеса

Куплеты и реверанс

Женщина мыла крышу.

Остросюжетный роман

 

Страшно   на крыше было,

Но, изгоняя страх,

Она представляла кораблик,

Несущийся в облаках.