«Были друзья, а стали большими врагами»

Среди украинцев, испытывающих тяготы российского нашествия, есть пожилые люди, заставшие еще немецкую оккупацию. Фраза из известного стихотворения Станислава Тота «Лишь бы не было войны!» для них не пустой лозунг, а выстраданное убеждение. И поэтому сейчас они чувствуют боль и недоумение. Именно такие чувства испытывает 87-летняя жительница Днепра Тамара Ивановна Полтавченко, прожившая в этом городе всю жизнь.

- Тамара Ивановна, вы помните, как началась та война?

- Я тогда еще маленькая была, пять лет мне было. Но немножко припоминаю. Семья наша жила в Днепропетровске, [теперь] Днепре. У нас был частный дом. Я помню только, когда немцы въехали к нам сюда. Помню очень хорошо, как они въезжали. Мы боялись, потому что войну объявили. Папу забрали в армию, а мы, я и моя сестра, с мамой остались.

- А что вы подумали, когда немцев впервые увидели?

- Мы знали, что идет война. Мы знали, что это немцы, которые оккупируют города. Боялись, конечно. Они просто проезжали мимо. Потом уже, позже, немцы у нас жили, когда мы уезжали отсюда. Бабушка жила в селе, мы к бабушке уехали и были там до 1943 года. И в нашем доме жили немцы. А когда приехали, немцы уже уехали, ничего не нарушено было. Мы как приехали, так сразу и поселились там.

- Днепропетровск был освобожден?

- Да, был освобожден Днепропетровск, и уже по селам немцев гнали. А в селе у нас в доме бабушка была, мама и мы с сестрой. И там тоже немец один жил, единственный.

Тамара Ивановна

- А как он себя вел?

- Прекрасно. Они ж получали, наверное, какие-то пайки, и он всегда угощал нас с сестрой. То конфетки, то печенье, то тушенку принесет. Мы не ощущали такого зверства, или как можно сказать?

Была от этого человека какая-то доброта. Нас не трогали вообще. И когда они начали уходить уже, это было в 1943 году, уже на мотоциклах, на машинах все бежали. Потом мы приехали в Днипро [и увидели, что] в нашем доме кто-то жил. Но мы ж не знаем, кто там поселился. Там все было нормально. Тяжело было, конечно, мама одна была, а нас двое, надо было кормить, где-то [еду] доставать.

- Мне рассказали, что ваша мама спрятала дома еврейку от расстрела.

- Да, когда стреляли их. Это было у нас в Ботаническом саду, там были специальные сооружения, ров какой-то [вырыт]. Евреев приводили и стреляли. Это было даже недалеко от нашей улицы. И мы всегда слышали эти выстрелы. Была осень, вечер. Пришла какая-то женщина, на мой взгляд, не старая, мама была постарше. У нас на печке была такая лежаночка, и мама ее обогрела, дала какое-то барахло одеться, накормила. Но мы ж все боялись. Если соседи узнают, могут доложить куда-то. Не немцам даже могут доложить, а полицаям. Мама побоялась оставлять ее ночевать. И она ушла и все, мы больше ее не видели. Как она куда дошла, мы и не знали. Собственно говоря, все боялись и даже не расспрашивали.

- Тамара Ивановна, как вы себя чувствуете сейчас, когда Россия напала на Украину?

- Очень болезненно себя чувствую. Как посмотришь по телевизору, так сразу не то, что настроение [падает], а боль, именно боль приходит.

- Для вас это даже страшнее, чем когда немцы оккупировали Украину?

- Страшнее, конечно, страшнее. Вот так каждый раз ложишься спать и не знаешь, завтра ты будешь еще двигаться или нет. Вот такие страхи наводят эти оккупанты.

- Днепр обстреливали?

- Были уже обстрелы, да, стреляли. Дом дрожал. [Хорошо,] хоть окна целые еще. И сейчас каждую ночь все равно бросают ракеты, и их всегда сбивают. И утром наш мэр может рассказать, что да, были ракеты, их посбивали.

- А как вы относитесь к тому, что Россия вдруг решила напасть на Украину? Вам это не странно?

- Очень странно и удивительно. Были как будто бы друзья, а стали большими врагами. Именно Украина стала для России большим врагом. Что я могу еще сказать? Ждем победы, и потом мы еще поживем. Хоть я уже и старенькая, мне 87 лет было в марте месяце, но мне хочется еще жить.