Фифа

   Написать толковое или близкое к толковому нужны вдохновение, озарение, но они просто так не приходят. За них нужно уметь драться, подавляя тоску, грусть, равнодушие, безразличие. Всё то, что темнит душу. Драться так, чтобы весь не потом, а кровью покрывался. Знаешь, что редкий читатель ответит. Пиши. На массу не надейся. Негативный ответ, хамский – пиши. Слово обогащает. Читатель хочет, чтоб интересно было, а другие измерения текста: цвет, музыка, стиль и так далее его не волнуют. Пиши. Видимо, только так можно пробиться со своим Словом. Кроме того, полноценное нравиться или не нравиться тогда, когда текст произведения рассмотрен, как уже и говорилось, с точки зрения стиля, слога, цвета, музыки и…

   Сижу, думаю. Чувствую закипает в душе и голос.

- Я тебе сейчас нашепчу один рассказик, а ты оформи его. Только не так: пришёл, ушел, обнял, поцеловал.

   Итак.

   Что же мне нашептали?

   Фифе – двадцатилетней девушке – было скучно. Решила она развеять скуку, но как? Пацаны надоели, в мобильниках сидят, от пива не отлипают, а то и колются, очумелыми становятся.

- На рынок сходит что ли? Пободаться с кем - ни будь.

   А как выглядит Фифа? О ней можно сказать стихами.

   Стихи ниже уже печатались, но ничего нужно варьировать, выдумывать, фантазировать, повторять. Использовать весь арсенал, который имеется.

Фифа.
Ух, ты какая.
Не простая.

Любовь, как гром.
Ниоткуда сорвётся.
Огнём все сердце обожжётся.
Смотришь: откуда? Не гром, а она
Мимо тебя влёт прошла.

Ух, ты какая! Бедра крутые.
Идёт, словно богиня.
Рубашку чуть, чуть расстегнула.
Воротник вскинула, уголки слегка загнула.
Грудь немного открыла,

Чтоб ложбинка видна была.

А мужчины косят взглядом.
Ну, нахалка. Хоть стой, хоть падай.
А походка, какая.
Ногами играет.
Юбчонка до колен, слегка прикрывает.
Чуть нагнётся, глаза ослепила.
Пересохло во рту.
Мысли спутала, сбила.

Голову искоса влево
Зубы сверкнут. И засмеётся.
Стоишь ты остолбенело
Даже лицо от её игры побледнело.

Ух, ты какая.
Волосы волной
На плечи падают
Так бы и тронул нежно рукой.
Ноги стройные.
Немножко с изгибом.
Не пройдёшь, не взглянув на них мимо.

Делаешь вид. Безразлично.
Не интересует она тебя лично.
Но все очевидно. Влюбился прилично.

А она все идёт. Отдаляется.
Походкой играет.
Забавляется.

Ух, ты какая.
Все в ней трепещет.
А сердце твоё клокочет и шепчет.
Толкает, бьёт в колокола.
Незнакомку догнать пора.
Догони, но не с пустыми руками.
А с цветами.
И с расширенными от удивленья глазами
И спроси: можно познакомиться с Вами.

Не говори ей восторженных слов.
Скажи просто: влюблён. Она вскинет немного брови.
И ресницами, загнутыми чуть слегка
прикроет свои глаза.
Только не надоедай.
Не мельтеши руками.
И пустыми словами.
Не говори про шалаш и рай.
И балаганных слов не бросай.

Просто скажи: Вы меня извините.
Я влюбился в Вас.

Улыбнитесь.
И увидишь.

Она руку тебе подаст.

И слегка прищурит глаз.

Ты ладошку её сожмёшь чуть, чуть.
Чтоб почувствовать тепло её рук.
Пальцы тонкие дрогнут слегка.

Ух, ты какая.
Где же раньше была.
Если спросишь.
Она в ответ: Я хожу здесь уже сто лет.
Удивлено пожмёт плечами
И добавит простыми словами.
Сто лет, а тебя все нет и нет.
Помолчишь. Потом скажешь в ответ.
Я ведь тоже хожу здесь сто лет.
А тебя все нет и нет.

Значит, мы ходили рядом
И не замечали друг друга взглядом.
Так куда же смотрели – под ноги.
А сегодня пересеклись дороги.
И добавит: смотри, я простая, Это с виду, в любви я крутая.
Ты готов идти за мной, Или я пойду за тобой.
Так пойдём. А то убегу и кого-то другого найду.

Ты поймёшь, что она пошутила.
И слегка над тобой подтрунила.
Но ты готов ей всё простить, чтобы рядом с ней только быть

   Вот так выглядит Фифа.

Далее возьмём отрывок из повести «Перестроечные приключения провинциалки Ляпти и бывшей актрисы Капы.

   Выйдя из дома, направилась на рынок, прошла между торговыми рядами. На прилавках был азиатский и южный рай, который таранил глаза, расширяя их до немыслимого предела. Отечественный находился за железными воротами, где Фифа наткнулась на бабушку, торговавшую морскими водорослями в самодельной плетеной из лозы корзинке. Она была не в милости у Отечества и не выдерживала конкуренции.

   Азиаты и южане затаривали рынок солнечными дарами и платили сумасшедшие бабки за место под Солнцем.

- Как бизнес? - спросила Фифа.

   Бабушка ткнула в водоросли. Они уже покрывались плесенью.

- Место под Солнцем зарабатывают не водорослями, а мозгами, - сказала Фифа. - Я тебе помогу.

   Бритоголовый охранник с увесистой головой и ломовыми руками, с шакальным взглядом, в тупорылых кирзовых ботинках   лишил бабушку места под Солнцем. Плетеная корзинка от удара ботинком взмыла над рынком, как камень из пращи. Потрясенная Фифа пришла в себя, когда корзинка, изменив траекторию, обрушилась не на солнечное светило, а на неё.

- Мы же с бабушкой твои соотечественники, - возмутилась Фифа.

- Так сказать, родня.

- В гробу я видел такую родню, - отрезал охранник.

   Фифа, облепленная водорослями, была похожа на «русалку», которая заинтересовала человека в гигантской кепке с гигантским фибровым козырьком. Грузин восхищенно зацокал.

- Такая девушка - русалка. Плачу баксами.

   Живой товар был в хорошей цене.

- Продавай русалочку, - шепнула Фифа бабушке. - У меня ноги.

   Живой товар, получив баксы, дал бы деру.

- А вот такую русалку за баксы не хочешь? – бросила бабушка.

   Русалочкой оказалось место, которым оправлялась бабушка.

- Э, - возмущенно зацокал грузин. – Это не вход, а выход. Я старый русалка не хочу. Я хочу очень крепкий молодой дэвушка - русалка.

   Голова грузина погрузилась в корзинку, как в железный ковш. Лифтерша, взмахнув подолом, накрыла его.

   Так накрывает священник кающегося грешника.

- Старая шлюха, - завизжал грузин, оказавшись в кромешной тьме. – У тебя здесь эта (грузин был эмоциональным и неделикатным) заплесневелая дырка, а мне нужна…

   Дальнейшие слова заглушил визг, на который, проломив ворота, заработавшие как крылья мельницы, под удар которых попал охранник, он взмыл вверх и завис на воротах, ринулся человек в громадных шароварах.

- Сними, - закричал охранник. – Я боюсь высоты.

- Ты не высоты бойся, - отчеканила Фифа, - а удара об землю.

   Она хотел ещё что – то добавить, но её отвлёк человек из украинских степей, отпущенных на волю.

   Вольная степь нищала. Хохол, забросив степь, подался куда глаза глядят. Глаза глядели на ненавистных москалей, погубивших ридного батьку Мазепу и пановавших триста лет на его горбу. Вместо доброго куска сала, которым он думал разжиться у москалей, он разжился добрым горбом, строя для москалей белокаменные особняки, замки в стиле хаток, и громадными шароварами.

- Скильки грошей за свинью? - с ненавистью заорал он, запуская руку в шаровары и поглядывая на подол, под которым в истерике бился грузин.

- Тысяча баксов, - бросила Фифа, обрабатывая грузина носками и лозиной, которую она выдернула из корзинки, и накатывая волны страха, от которых визг перешел в олений рев.

   На олений рев откликнулся азиат. Он снес торговые ряды, которые стали валиться, как фишки домино и метнулся к Фифе.

- Баксы за оленя! - рявкнул он.

   Зачем азиату нужен был олень - осталось тайной.

- Вона продае не рогатого, - отбил хохол, пытаясь забаррикадировать дорогу азиату шароварами. - Вона продает свинью. Я - пэрший. Да скажи Христа ради, скильки грошей за свинью, - с ненавистью кричал хохол.

   Одной рукой он отталкивал азиата. Другую запускал в раздутые от крика шаровары. Хохол не отказался бы еще от пары крепких рук. Очередь возрастала. Она была словно магнит.

   Бабушка оказалась толковой. Она гвоздила грузина под плетеной корзинкой, пытаясь вызвать рык льва.

- Сильней колоти, - шептала Фифа. - Пусть хоть разок рыкнет. Мы тогда весь рынок освоим.

- Так скильки грошей за свинью, - с ненавистью надрывался хохол.

- Я же сказала - две тысячи баксов, - бросила Фифа.

- А свинья гарна? - спросил хохол.

- Дужэ гарна, панэ!

   Панэ полез в шаровары.

- Розумиешь украинскую мову?

- Розумию!

   Панэ вытащил руку из шаровар.

- Цэ, добрэ!

   Рука пана снова полезла в шаровары.

- А гроши дужэ вэлики, добра паночка. Трошки сбавь!

- Hэ можно. Ни як нэ можно. Добрый панэ.

   Рука доброго пана выскочила из шаровар.

- Як цэ не можно, коли можно!

- Цэ ж не москальска свинья. Цила гора сала.

   От горы сала у пана свело челюсти.

- А сало гарнэ!

   Пан сглотнул слюну.

- Дужэ гарнэ!

   Судорога перекосила лицо пана.

- А трошки вкусить можно?

   Во рту пана клокотало, как в жерле вулкана.

- Та чё трошки. Бэри гарну шаблю и по гарному мисту.

   Грузин мову не розумив, но гарну шаблю от страха понял правильно. Оказаться под гарной саблей и лишиться гарного места, к которому уже подстраивался хохол, ох, как не хотелось. После безуспешных попыток стащить корзинку и выбраться из кромешной тьмы он решил выкупить самого себя.

- Уберите хохла, - заорал он. - Плачу двэ тысячи баксов.

- Чудно, - сказал хохол, покачивая головой. - Дужэ чудно. Скильки батрачу на билом свити, а щэ нэ чув, нэ бачив своими очами, щоб свинья розмовляла и за так платила гроши. А гавкать вона можэ?

- Чему удивляешься? - спросила Фифа. - то, что свинья разговаривает или то, что за так дает мне бабки?

- То шо за так тоби! - с ненавистью ответил хохол. - Дужэ чудно.

- Мы отвыкли от чуда, - вздохнула Фифа. - А теперь уноси шаровары. А то второго чуда ты не выдержишь.

   Уносить шаровары было поздно. Грузин, отсчитавший под юбкой вместо двух тысяч три тысячи, уже держал хохла одной рукой за горло, другой за шаровары.

- Ну, хохляцкая морда, - отплевываясь, сказал он. - Нэ чув, нэ бачив, нэ размовляв, гарна шабля, трошки сала, - от злости он перешел на мову.

   Так случается, когда просыпаются родственные инстинкты.

- Пошли, бабушка, - бросила Фифа. - У гарних людей - гарна розмова.

   На этом шептание прекратилось.