Начало Великой Отечественной - свидетельство очевидца

Мой отец, Иван Уварович Москвин, прошел всю войну - с начала и до конца. К сожалению, он успел записать военные воспоминания  только до 1943 года. Здесь я привожу небольшую часть его воспоминаний, посвященную последним мирным и первым военным дням. Перед войной мой отец был младшим лейтенантом и служил на восточной границе. В начале июня 1941 года его полк в полном составе погрузили в эшелон и отправили в неизвестном направлении.

НОВОСИБИРСК. 

В Новосибирск мы прибыли 13 июня. В пути почему-то нас долго держали на станциях. Красноярск проехали ночью. В Новосибирске стояли недолго, где-то не более часа. Путь наш лежал в сторону Семипалатинска - это я определил, когда мы проезжали станцию Черепаново, и был озадачен тем, что нас везут на юг, задавался вопросом: куда? Вскоре все поняли, что нас, видимо, направляют в Туркестанский военный округ. Мы прислушивались к сообщениям по радио, вчитывались в газетные статьи, ища причину нашего перемещения к югу. Командование молчало: тоже, видимо, не знали. Так, в догадках, жили мы до 16 июня, когда нас направили на северо-запад, в сторону Туркестана. Проехали Джамбул, Чимкент, а после станции Арысь вдруг наш путь пошел строго на север.

Что хорошо запомнилось?
Когда проехали Арысь, примерно километров через десять линию железной дороги переходило огромное количество лягушек. Вся степь и полотно железной дороги были покрыты лягушками. Наш эшелон остановился. Почему? Мы не знали. То ли паровоз забуксовал, то ли машинисты специально остановили поезд? Мы смотрели на это поразительное зрелище с каким-то брезгливым отвращением, но и с любопытством. Кто-то в вагоне сказал:
- Плохая примета.
И начались суждения.Зайцев, сидевший с гитарой, проговорил:
- Мой отец рассказывал, как много было крыс перед войной, просто нашествие везде: в амбарах, в подполье, даже лезли в дом. Не перед войной ли идут эти лягушки? - закончил он.
Да и люди сразу как-то примолкли. Я развернул карту, стали смотреть наш путь. Дорога шла через Кзыл-Орду на Актюбинск - Уральск - Саратов. Стало понятно, что нас везут на запад окольными путями.

22 июня рано утром мы прибыли в Саратов, стояли долго, сделали выводку лошадей, позавтракали, и я побежал в вокзал. При самом входе в здание вдруг услышал в репродукторе тревожный голос диктора:
- Внимание! Внимание! Говорит Москва! У микрофона - министр иностранных дел Молотов.
Я замер, и все, кто шел сзади меня, кто шел навтречу - остановились, прислушиваясь. Репродуктор прохрипел и раздался голос Молотова. Он говорил спокойно, но с тревогой. Говорил о том, что на нас вероломно напали немецкие фашисты, что началась война на всей западной границе. Я не стал слушать дальше, выбрался из толпы и бегом побежал к своему вагону.
В вагоне гремел репродуктор. Все уже знали, что началась война. Многие задавали вопрос, один и тот же: 
- Почему нас так долго возили по дорогам? Почему не везли прямо на запад, и побыстрей?
Ответ получили уже в пути. Комиссар полка Колпаков выступил по местному радио, разъясняя, что так надо было, таков был приказ правительства. Но мы не понимали такого приказа.

БЕРДИЧЕВ. 24 ИЮНЯ 1941-го.

Когда тронулись из Саратова, нас провожали толпы людей - почти по всему пути, пока проезжали города и села. Бойцы, я, да и все, кто раньше ехал в крытых вагонах, перебрались на платформы с машинами и орудиями. Нам из толпы бросали букеты, в которых мы находили короткие записки с пожеланием победы. Весь первый день войны нас встречали и провожали. Когда проезжали поля, крестьяне бросали работу, бежали к нашим вагонам, кричали свои напутствия, желая скорой победы, многие плакали.
Только к ночи на стоянках мы вернулись в свои вагоны. Сон покинул нас. Я не мог успокоиться за свою жену и дочерей, оставшихся в Хараноре - недалеко от монгольской границы. Японцы были в союзе с Германией, и это создавало опасность нападения на нашу Родину с манчжурской границы. Там у них была мощная военная группировка. Ночь мне показалась длинной и беспокойной.
С утра двадцать третьего всё повторилось, нас так же встречали и провожали, так же бросали на платформы цветы, а поезд шел быстро, делая остановки лишь на больших станциях. Из Саратова - на Сталинград, дальше на Донбасс через Дебальцево, Горловку, Черкассы, Белую Церковь - на Бердичев. Этот путь мы преодолели меньше, чем за двое суток.

В Бердичев прибыли ночью. Я вышел из вагона. Ночь была такая тихая! Полная луна при ясном небе освещала всё вокруг. Поезд стоял у площадки в молодом смешанном лесу. К разгрузке приступили все, и вскоре опустели платформы и вагоны с лошадьми.

Быстро батареи покинули площадку, ушли вглубь леса. Мы продолжали разгружать продовольствие, фураж, боеприпасы, и всё грузили на машины. Разгрузка шла сразу из всех вагонов.

Утро надвигалось быстро. Когда уже совсем рассвело, и солнце еще только появилось из-за горизонта, послышался рокот мотора. Над эшелоном пролетел со свитом Мессершмит-109, а вскоре появилась группа бомбардировщиков Ю-88. Дружно открыли огонь по самолетов из счетверенных пулеметов зенитчики взвода Иванова Ивана Михайловича. Мощный огонь из четырех установок поджег один Ю-88. Самолет резко накренился, развернулся, полыхая огнем, пошел в сторону Полонной, и где-то вдали произошло несколько взрывов, а потом из-за леса поднялся черный столб дыма. Остальные самолеты отклонились от цели, набрали высоту и снова пошли на цель, но огонь пулеметов, видимо, навел страх. Сбросив бомбы и не причинив нам вреда, юнкерсы улетели. Так что уже 24-го июня зенитчики и мы приняли первый бой с фашистами.
Вскоре разгрузка закончилась, порожняк ушел в сторону Белой Церкви. Мы перевезли весь груз в сосновый лес западнее Бердичева, где сосредоточивался полк, но в лесу стояли недолго.

В середине дня нам объявили о необходимости сдать чемоданы со всем содержимым и указали пункт сбора вещей. Многие пошли к назначенному месту, писали адреса назначения, а я посмотрел на свой чемодачик, подумал: куда его посылать? Дойдет ли он к адресату? Подержал его в руках, размахнулся и бросил в кусты. Повернулся и пошел, не оглядываясь, к машинам взвода, где шла подготовка к маршу.
С наступлением темноты полк тронулся в направлении Шепетовки. На марше нас никто не беспокоил. Рано утром 25 июня полк прошел Шепетовку и расположился на отдых и выяснение обстановки в сосновом лесу справа от дороги.

ПОЛК В БОЮ 26 ИЮНЯ.

В Шепетовском лесу расположились части 199-й мех. дивизии, входящей в состав 5-го мех. корпуса 6-й армии. Сосредоточение происходило ночью. Наш полк пришел рано утром.
Высланная в сторону Острога разведка встретила отходящую часть наших. Их приняли за немцев, обстреляли, завязался бой. По лесу поднялся шум, треск. Заработали пулеметы, засвистели пули в нашем расположении, но вскоре все выяснилось и бой прекратился. 
Плохо сработали разведчики, и это привело к гибели с обеих сторон.

В ночь с 25 на 26 июня наш полк прошел Славуту, занял огневые позиции и открыл огонь из всех орудий по врагу, наступавшему на Острог. Песчаная местность, где были наши позиции, не давала возможности подготовить хорошие укрытия. Роешь щель, а стенки осыпаются, и получается не щель, а яма. 
Немцы, наткнувшись на стойкое сопротивление, обрушили на нас большие группы бомбардировщиков Ю-88. В течение всего дня они просто висели над нами, бомбили и обстреливали из пулеметов наши огневые позиции, боевые порядки стрелковых частей, тылы и пути снабжения. Так продолжалось до 29 июня.

В одну из бомбежек я был на КП командира полка. День был солнечный, стояла жара, наши орудия вели интенсивный огонь. Мы с Помазкиным И.И. сидели под раскидистой, густой одинокой сосной. Он наносил на карту данные разведки о расположении противника для командира полка. Я, ожидая приглашения комполка, подсел к Помазкину. Он был мой хороший друг, сосед по квартире в Хараноре. Мы не слышали, как появились самолеты. Они шли на малой высоте - как бы вынырнули из-за верхушек сосен и сходу начали обстрел, а затем бомбежку. Мы вскочили, укрылись в такой щели-яме, и вдруг между нами с каким-то воющим свистом врезалась, вспучив песок, бомба. И не разорвалась! Это было какое-то чудо. Переглянувшись, мы выпрыгнули из этой ямы, как будто кто-то нас выбросил из нее. А немцы бомбили и стреляли. Мы быстро перебежали и плюхнулись в неглубокую яму - воронку от бомбы. Видимо, в этот день нам суждено было жить. Я, когда немного оправился от шока, посмотрел на Помазкина. Он выглядел бледным, руки его тряслись. Дрожащими руками он то складывал карту, то вновь ее разворачивал. Глянул и на свои руки: они были тоже неспокойны, веки глаз дергал тик. Я, вроде, что-то жевал или казалось, что жую. Впервые в жизни мы встретились с такой опасностью лицом к лицу и, видимо, это вызвало такое сильное волнение.

Ожесточенные бои шли до 29 июня. Все это время я почти не вылезал из кабины машин - перевозили из Шепетовки на огневые позиции батарей снаряды - и настолько устал, что уснул, свалившись у полевой кухни, где обедал, и не слышал, как отходили к Шепетовке, как меня грузили в машину, как бомбили колонну. Пройдя Славуту, часть расположилась в густом сосновом лесу, батареи заняли огневые позиции. Проснулся я когда сонце поднялось уже высоко. Спрыгнул с машины и не понял, где мы находимся. Осматриваясь, увидел группу бойцов. Они сидели на корточках и что-то с любопытством разглядывали. Я подошел к ним. В руках у одного бойца-связиста увидел игрушку, похожую на голубя, понял, что это - немецкая противопехотная мина, и крикнул, чтобы бойцы разошлись, а связисту приказал бросить мину дальше в лес. Но мина, видимо, была уже готова взорваться, и взорвалась в руках у бойца в тот момент, когда он собирался бросить ее. Боец погиб. Я приказал обозначить вешками опасное место, сообщили саперам. На расстоянии двухсот метов по ту и другую сторону от дороги были обезврежены двадцать две мины.


Этот отрывок - лишь небольшая часть воспоминаний моего отца, посвященная началу Великой Отечественной войны.