Ответ России на санкции ударил Японию в больное место

Выход России из переговоров о мирном договоре и статусе Курильских островов вызвал в Токио крайне болезненную и эмоциональную реакцию. То, что с нашей стороны выглядит почти формальностью, для японцев вдруг оказалось вопросом жизни и смерти. На это есть две причины: одна – из области умерших надежд, другая – из мира смертоносных угроз.

«Неприемлемо жестко», «абсолютно неоправданно», «совершенно недопустимо». Такими словами премьер-министр и правительство Японии отреагировали на решение Москвы выйти из переговоров по мирному договору с Токио, отменить для японцев безвизовый въезд на Курилы, заморозить общие проекты на островах и еще кое-что аннулировать по мелочи.

Таким стал ответ России на беспрецедентно энергичное участие Японии в экономической и информационной войне против нее.

Интересно другое: истеричный тон реакции заметно контрастирует с традиционной оценкой скептиков, согласно которой развитым странам от российских ответов на антироссийские санкции ни холодно, ни жарко. Мол, без отпуска в Сочи и ипотеки в Сбербанке как-нибудь проживем (в этом духе выступила недавно пресс-секретарь Белого дома Дженнифер Псаки).

Но японцев ассиметричная реакция Москвы явным образом задела за живое, хотя в Стране восходящего солнца давно уже догадывались, что от Курильских островов Россия не откажется вне зависимости от того, идут переговоры по мирному договору или не идут.

Как говорилось в «Игре престолов», «то, что мертво, умереть не может».

Несмотря на всё это, у Москвы как будто бы получилось задеть третью экономику мира за живое.

Возможно, на этот сюжет еще напишут пьесу в японском духе, преисполненную национального пафоса. Одним из главных ее героев должен стать Синдзо Абэ – многолетний премьер и один из наиболее выдающихся политиков в послевоенной истории страны. Он сделал для своей родины многое, но так и не преуспел в том, о чем поклялся на могиле отца, – приложить все усилия, чтобы российско-японский мирный договор все-таки стал реальностью. Шансы на это были.

При Абэ между двумя странами установились добрососедские отношения, а между их лидерами – дружеские. И хотя противоречия вокруг статуса островов казались неразрешимыми, историческое соглашение между Москвой и Токио начало приобретать реальные очертания.

Юридическая основа ныне прекращенных переговоров – так называемая Московская декларация, по которой хрущевский СССР соглашался поделить Южные Курилы. Однако США в прямом смысле слова запретили Токио идти на компромисс, после чего в Японии старательно поддерживался миф об островах как об «исконных территориях», которые необходимо вернуть полностью, – иначе позор.

Абэ был очень умным правителем и наверняка понимал, что при подходе «всё или ничего» Япония получит «ничего»: на сдачу Южных Курил не пошла даже Россия Бориса Ельцина, а в президентстве Владимира Путина вообще ничто не говорило в пользу того, что он может уступить Токио хотя бы «хрущевскую половину» островов – Шикотан и архипелаг Хабомаи.

Поэтому политику легендарного (теперь уже) премьера стоит воспринимать как подготовку общества и политического класса Японии к такому компромиссу, который был бы осуществим на практике: суверенитет над островами – российский, но их хозяйственное использование совместное, то есть въезд – безвизовый, налоговый режим – особенный, квоты на рыбную ловлю – братские. Чувствуйте себя как дома, пусть юридически вы и в гостях.

Значительная часть этого пути была пройдена, но финишную черту пересечь не удалось, а теперь с таким трудом выстроенная дипломатическая конструкция разрушена буквально за день. И прежде всего по вине человека, который при Абэ почти пять лет возглавлял МИД, был фактическим соавтором его политики добрососедства с Россией и знал о клятве своего лидера на могиле отца (раз уж даже мы о ней знаем).

То есть по вине нынешнего премьера Японии – Фумио Кисиды, погубившего дело сенсея по недостаточно очевидной причине.

Он зачем-то решил не просто дублировать решения США, направленные на «наказание России» за спецоперацию на Украине, но и в значительной степени эти решения предвосхищать. Русские обычно сравнивают такое поведение с попыткой бежать впереди паровоза.

В свою очередь, президент Украины, на поддержку которой якобы была направлена эта беготня, в своем послании к Конгрессу США сравнил российскую спецоперацию с нападением на Перл-Харбор, чем вызвал переполох и разочарование в японских СМИ.

В общем, вдохновенная могла бы получиться пьеса в японском духе, но про неяпонское поведение (а впрочем – японцам виднее).

Однако то ощущение «неприемлемости» и «недопустимости» российского ответа, которое транслирует сейчас японская сторона, не проистекает из одних только эмоций и сакральных образов вроде клятвы на могиле или последнего взгляда на «северные территории» (то есть Южные Курилы), которые отделит от Японии новый железный занавес.

Абэ был не только сыном большого политика и внуком большого политика, он сам был неординарным политиком, который мыслил стратегически и исходил из базовых интересов своего государства в области безопасности.

Мирный договор нужен был Токио не только для того, чтобы повесить его в Императорском дворце в рамочке (боевые действия между ним и Москвой не ведутся с 1945 года и возобновляться не собираются даже теперь, когда разбит последний горшок). То, стал бы этот документ чистой формальностью или историческим соглашением, зависит от его текста. Никто бы не удивился, если бы в нем, помимо общих слов о добрососедстве, содержалось бы обязательство о нейтралитете сторон при конфликте одной из них с третьими странами.

В переводе на японский понятийный аппарат, в случае войны с главной угрозой для Японии и ее историческим врагом – Китаем Москва бы не стала как-либо поддерживать Пекин и приложила бы со своей стороны большие усилия, чтобы подобный японо-китайский конфликт не состоялся в принципе.

Таким образом, контрсанкции Москвы не просто отрезают японцев от Курильских островов, на всеобъемлющий возврат которых они и прежде рассчитывать не могли, но и ставят их перед той политической реальностью, в которой Россия им вообще ничего не должна, хуже того, ее симпатии в потенциальном японо-китайском конфликте заранее предопределены.

Все могло бы сложиться иначе в том случае, если бы японская сторона попыталась соблюсти нейтралитет сейчас, в эпоху экономической войны Запада с Россией, что, несмотря на критическую зависимость от Вашингтона, не было невозможным. По крайней мере, у Абэ в 2014 году все получилось: под нажимом США он утвердил сугубо формальный пакет санкций, который почти не повлиял на отношения Токио и Москвы.

Теперь эти отношения в могиле. Токио исключает какое-либо экономическое сотрудничество с РФ (во вторник это вновь подтвердил раздосадованный Кисида), но не исключает политического диалога – того самого, который накануне категорически отвергла Москва: ничего, мол, от вас не просим и знать вас не знаем.

Об окончательном, то есть дипломатическом разрыве речь пока не идет, и послы обеих стран остаются по месту несения службы. Правда, что им теперь делать, когда любое практическое взаимодействие заморожено, не очень понятно.

Если японцам угодно, они могут поклясться и над этой виртуальной могилой тоже. Например, в том, чтобы приложить все силы и минимизировать зависимость Японии от внешней политики США, поскольку эта зависимость откровенно вредит японским национальным интересам.

Впрочем, как показала японская практика, если уж клянешься, клянись в чем-то реалистичном. А это, увы, тоже не тот случай: истинный суверенитет остается для Токио столь же недостижимой мечтой, как и контроль за Южными Курилами.

Дмитрий Бавырин