Сквозь боль и муки

Сквозь боль и муки

   Он не мог предвидеть последствия вчерашнего случая, а поэтому спокойно проспал всю ночь до восхода солнца, которое, выкатившись из горизонта, брызнуло искристыми лучами, окатив его светом. Подобравшись к глазам, свет поднял веки, и он, проснувшись, увидел, что окружающее не изменилось. Оно осталось таким же, каким было вчера, позавчера...

   Когда он был маленьким, оно было другое: весёлое, радужное, радостное, с играми и безопасное, потому что с ними были его родители. Остатки детства ещё оставались у него, но их выбивала  работа, и когда он плохо исполнял её, его наказывали. Смена реальностей: переход из детства во взрослую жизнь сильно повлияла на него, и, как потом стало известно, у него оказалась необычная душа.

   Лучи солнца, пробираясь сквозь клетки в сплетённой проволоке, приносили тепло, сгоняли прохладу, зависшую на потолке небольшими ночными каплями, которые, срываясь, не успевали даже долететь до пола, испаряясь в нагревающемся июльском воздухе. Он широко зевнул, потянулся и посмотрел на входную дверь дома.

   Свет золотил верхушки деревьев, и, пробиваясь сквозь загустевшую листву, падал, на крышу дома. Дверь была ещё закрыта. Это насторожило его. Обычно в это время двор наполнялся говором, сминая ночную тишину. Он решил ещё поспать, но тишина не отступала, а всё больше и больше наваливалась тревогой.

   Он поднял громкий лай, после которого из дома всегда выходил хозяин, держа в руках косточку. Он лаял не из-за косточки. Он боялся одиночества, но оно исчезало, когда появлялся хозяин этой огромной клетки, которая защищала его от дождя, снега.

   Клетка была просторной, сплетённая из кусков проволоки в разнообразные узоры, которые были очень красивы, но, несмотря на это – они были узорами клетки. В углу находилась будка, похожая на небольшой деревянный домик, пол которой был застлан тёплым, цветастым ковриком, гревшим его в холода.

В этот раз хозяин не появился. Он залаял ещё громче, подняв морду вверх и поставив лапы на проволоку, потом заскулил, но хозяин так и не вышел. Побегав нетерпеливо по клетке и потыкавшись мордой в проволоку, он лёг на плотно сшитый дощатый пол в углу, свернулся и задремал.

   А вчера, как и каждый день, хозяин выпустил его погулять по двору во время солнечного заката. Воздух был свежий. Недавно прошёл дождь, оставив лужи, по которым он бегал, выбивая фонтаны брызг, продирался сквозь кусты палисадника, наслаждаясь оставшимися каплями дождя, которые стряхивали на него деревья. Прогулки обычно были слишком короткими, он не успевал даже надышаться садовым воздухом, и только разогревали страсть вырваться со двора, чтобы посмотреть, что за ним. Он был молод, силён, любопытен и однообразие тяготило его.

   Из клетки он мог видеть только двор и сплошь забитые досками без единой щели забор и ворота, за которые его никогда не выпускали. Иногда хозяин ездил на охоту и брал его с собой. Он не пускал его в салон, а цеплял железный прицеп, в который он запрыгивал. Прицеп накрывался брезентом и застёгивался, чтобы он не выскочил. Он терпел тряскую дорогу, лёжа на металлическом полу, жару, которую нагнетало палящее солнце, от которой он задыхался, затхлый запах дождевой осени, оседавшей мокротой в его лёгких.

   Охоту он не любил, так как когда-то на него наскочили двое волков, но он сумел отбиться, завалив матёрого, а молодого он не стал преследовать. После этого он стал понимать, что сражаться с равными ему, даже превосходящими его - это должно было быть его работой, но вместо этого он почему-то должен был гоняться за беспомощными, которые уступали ему в беге, ловкости, силе, храбрости и убивать их.

   Вчера на прогулке во дворе он не выдержал и рискнул. Разогнался и хотел перепрыгнуть через забор, но прыжок оказался слабым, и он завис на острых кольях ворот. В это время небо покрылось чернотой, резко ударил гром, полосонула молния. Он почувствовал сильный удар в бок и услышал визгливый, недовольный голос хозяина.

   После этого его ещё раз сильно ударили в бок и резко стали сдёргивать с верхушки ворот. Его схватили за горло, сдавили так, что он стал задыхаться. Он старался помочь хозяину, но тот дёргал его со стороны в сторону, словно пытался оторвать голову. Он чувствовал, как удары кулака, непрерывно сыпавшиеся на него, причиняют ему нестерпимую боль, но он терпел, пока его не ударили палкой по голове.

   Он сорвался с забора и вырвался из рук. В это время раздался ещё один оглушительный удар грома, он испугался, хотел прижаться к хозяину, но тот сильно оттолкнул его, и он, чтобы не удариться об забор головой, затуманенной ударами палки, непроизвольно вцепился в его правую ногу. Он не хотел этого, но так получилось. Его зубы оставили небольшие раны. Несравнимые с теми, которые причинял ему хозяин.

   Когда он проснулся, то увидел возле клетки двух незнакомых мужчин, внимательно рассматривавших его. Обычно к нему подходил только хозяин, чтобы забросить через небольшое окошко либо косточку, либо густо сваренную кашу в алюминиевой миске. Хозяина рядом с ними не было. Он почувствовал неладное от пристальных взглядов мужчин, которые молча, осторожно переступая ногами, приближались к двери клетки, держа в руке верёвку с петлёй. Оскалившись, он зарычал, а потом бросился на проволоку клетки.

- Бросайся, не бросайся, - сказал один мужчина, - а всё равно тебе кранты. Усыпим, как миленького.

Не нужно было вчера кусать хозяина. Он тебя дурака кормит, на охоту возит, домяру такой для тебя отгрохал, живи и наслаждайся, а ты – скотина безмозглая, живёшь лучше, чем человек, - мужчина ухмыльнулся.

   Он не разбирался в человеческих словах и не мог понять, что сказал мужчина, но он часто видел различные выражения на лице своего хозяина. Особенно ему не нравилась ухмылка, после которой его били ремнём и обливали водой со шланга.

   На лице говорившего мужчины была ухмылка. Такую ухмылку он видел, когда однажды он нагнал зайца и, повалив его, отгрыз заднюю ногу. Это была его добыча, и он считал, что имеет часть на неё. Но вместо этого он увидел ухмылку на лице хозяина, а потом жгучую боль в боку, который хозяин отхлестал ремнём. После хозяин, схватив его за морду, начал ею тыкать в сторону других собак. Они несли в зубах добычу и клали её у ног охотников. Глядя на мужчин, которые не испугались ни его оскала, ни рычания он почувствовал, как в него пробивается страх, который отогнал его к задней стене клетки. Он поджал хвост, но это не остановило мужчин, потом завилял хвостом.

- Виляй, не виляй, - громко захохотали мужчины, помахав верёвкой, - нас вызывали не для дружбы с тобой, а чтобы поставить тебе кранты.

   Их громкий хохот раздирающе хлестнул по его ушам. Он почувствовал, как вместо страха в нём вдруг неизвестно откуда волнами стали накапливаться ненависть и ярость к ухмыляющимся мужчинам, клетке, будке, косточке, редким прогулкам, ремню.

   Он позволял хозяину бить его, но не мог позволить, чтобы его побили ещё чужие. Он напряг тело и, стремительно разогнавшись, бросился на клетку, от удара он откатился назад, но потом снова разогнался и пробил небольшую дыру возле столба, к которому крепилась проволочная сетка, но она не позволила ему выскочить, и он снова отлетел назад. Он не пробил бы дыру, если бы это была сплошная проволока, но она состояла из завязанных кусков.

   Он снова приготовился к броску, сжавшись в тяжёлый комок. Мужчины, бросив верёвку, стремглав кинулись к двери дома, крича на ходу: хозяин! хозяин! тащи ружье, он сейчас вырвется и загрызёт нас. После крика на порожки выскочил хозяин, в трясущихся руках которого плясало ружьё. Он целился в него, а он знал, что из палки, которую держал хозяин в руке, выкатываются гром, огонь и разрывают тело.

   Он сначала не поверил, что хозяин целиться в него, но на глаза надвигалась чёрная дыра, в которой пряталось то, что могло убить его. Он почувствовал страх, но набиравшие силу ярость и ненависть перебили его, и он рванулся вперёд.

   В этот раз ему удалось пробить дыру побольше, оторвав сетку от столба. Он чувствовал, как острые концы проволоки впиваются в его тело, рвут кожу на лохмотья, словно хотят содрать её с тела, оставив одни кости, кровавят лапы, но остановиться уже не мог.

   Он бешено молотил лапами по проволоке, наваливаясь всей тяжестью тела на неё, грыз её зубами, ощущая, что захлёбывается от крови, которая стала хлыстать на землю.

   Боль валила его на пол, пытаясь забрать остатки силы. Она раскалялась, жгла, впивалась в него удушающей хваткой. Она была сильней всех болей, которые он испытал, когда его унижали, били, но она стоила свободы, о которой он мечтал и которую видел во сне, но если раньше преданность хозяину он ставил выше своей свободы, то сейчас он видел, что хозяин предавал его.

   Он целился в него, но ружье ходило ходуном из – за дрожащих рук. За его спиной прятались мужчины, отступая к двери дома, толкаясь, каждый пытался защитить себя другим. Если бы он мог смеяться! Мужчины и хозяин отпрянули в сторону, когда он, разметав переднюю сетку, вырвался и остановился.

   Он смотрел на хозяина и видел, что тот боится его, что он слабее, а не сильнее, как казалось ему раньше. Перед ним стоял не человек, а хозяин, который решил, что может распоряжаться его жизнью. Это было открытие. Он всю жизнь служил тому, кто боялся его, кто бил его, кто не понимал его душу, единственным достоянием которого были косточки, которые он бросал в клетку и «ружьё».

   Он взвился в воздухе и обрушился на хозяина. Ему достаточно было секунды, чтобы вцепиться в глотку и разорвать её, но его остановили расширившиеся от ужаса глаза.

     Сорвавшись, он словно выпушенная стрела пронёсся мимо хозяина, мужчин и перемахнул через забор.

   Он мчался с окровавленной мордой, покрытый свисающими кусками кожи, которые болтались на его ободранных боках, с белыми хлопьями возле пасти, не оглядываясь назад, где было прошлое, в которое он не хотел возвращаться.

- Он потерял много крови, - закричал хозяин, -  и по дороге сдохнет.

   Этот случай стал известен станичникам, и они поверили его хозяину. О нём вскоре забыли бы, если бы не старик – пастух мелкого овечьего стада, живший одиночкой в сторожевом домике возле овечьего загона

   Он рассказывал, что однажды видел в степи собаку, очень похожую на окровавленную, которая когда-то мчалась по станичным улицам и дополнил.

- Но это была не собака. Я понял это не сразу. Это был человек в образе собаки.

   Станичники посмеялись, но переубеждать, как они говорили сумасшедшего старика, не стали, а бросили.

- Для него скоро и овцы станут человеками.