Может ли «пациент» поправиться?

— США отказались от импорта российских углеводородов, Европа тоже думает, как бы это сделать. Но это ведь ударит и по самим покупателям нашей нефти?

— Санкции США против российского энергетического экспорта обсуждались давно и активно, и скачок цен на нефть, произошедший на прошлой неделе, уже тогда включил в себя то, что российской нефти на рынке не будет. Да, это повысило цены и на бензин, и на отопление. Но если бы Россия начала «спецоперацию», например, в октябре, последствия были бы еще хуже. Сейчас приближается лето, потребление энергии снизится. Но важнее, что люди начинают смиряться: хотя эта мера ударит по энергетическому рынку, ничто не оправдало бы бездействие в условиях, когда Россия ведет себя столь агрессивно.

Ограничение экспорта российской нефти — инструмент психологического давления. Не стоит считать, что наша страна теперь не будет вывозить нефть. Скорее всего, произойдет перераспределение потоков топлива. Если США и ЕС не будут покупать нефть в России, они закупят необходимые объемы в Саудовской Аравии, ОАЭ, Нигерии или Анголе — по данным МЭА, в этом году только страны ОПЕК могут нарастить добычу на 6,3 миллиона баррелей в сутки.

Россия до начала кризиса экспортировала около 7,4 миллиона баррелей нефти и нефтепродуктов в сутки. Российская нефть начнет искать пути в Китай и на альтернативные рынки, предлагаясь со значительными скидками. Итогом станет не прекращение добычи в России, а снижение маржинальности продаж и существенное усложнение логистики.

Собственно потери, я думаю, не будут огромными, максимум 1–1,5 миллиона баррелей в сутки.

США и Европа попытаются задействовать и поставщиков, с которыми они давно не работали. Не знаю, заметили в России эту новость, но в конце прошлой недели впервые за много лет американская делегация отправилась — куда, вы думаете? В Каракас.

— В Венесуэлу?

— Это страна с самыми большими в мире запасами нефти.

— Она же тоже под санкциями.

— Видимо, снять санкции с Мадуро кажется приемлемым, чтобы остановить Путина. В 1998 году Венесуэла добывала 3,4 миллиона баррелей в сутки, в 2020-м — всего 540 тысяч. Увеличить там добычу до 5 миллионов — и нет проблемы с Россией. Да, мы вложили в поддержку Мадуро почти $17 миллиардов, но он, уверен, пошлет нас куда подальше, вообще не задумываясь.

Кроме того, в Вене активно идут переговоры по возобновлению ядерной сделки с Ираном и снятию с него экспортных ограничений. Так или иначе, Россию будут выдавливать с европейского и американского рынков. Сейчас масштаб возмущения и потрясения в мире настолько велик, что изменения политики Запада ждать не приходится. И вот это очень большая проблема.

— Какая именно? Во что это выльется, что мы увидим?

— Если вспомнить мем с «русским кораблем» и продолжить аналогию, то «русский корабль» сейчас атакован подводной лодкой, выпустившей по нему пару торпед, которые попали в цель и пробили в корпусе бреши. Лодка может стрелять и дальше, а может развернуться и уйти, но в корабль продолжит поступать вода. Команда бегает, суетится, что-то откачивает, какие-то заплатки кладет, но вода все равно прибывает. И этот корабль потонет. Он может потонуть завтра, может — через три дня, но потонет точно. Мне такой образ приходит на ум в связи с санкциями. Российскую экономику они потопили. Да — она не развалилась на части и пока еще на плаву. Но это ненадолго.

— Насколько ненадолго?

— Мой прогноз — катастрофа наступит до конца этого года.

— Что вы называете катастрофой?

— К чему привели санкции? Они заблокировали российские валютные резервы, перекрыли банковские расчеты, закрыли воздушное пространство и практически поставили на прикол нашу авиацию. Все остальное — мелочи. Санкции против условного «уралвагонзавода» — это смешно. Санкции против Путина — разве что повод обидеться. Против 350 депутатов Госдумы? Ну, слушайте, какие депутаты — такая и география поездок. То есть основные удары — это резервы, банковские расчеты и авиация. Однако впервые в «санкционной» истории мы увидели ситуацию, когда сами санкции менее значимы, чем реакция рынков.

— Но ведь те, кто вводил санкции, на это и рассчитывали: на реакцию рынков.

— Да, но в какой-то момент ситуация стала развиваться дальше, чем было рассчитано. Счета и SWIFT закрыли нескольким банкам, это неприятно, но это не провал и не катастрофа. Есть, скажем, у вас предприятие, продающее лес. У него были счета в ВТБ, теперь оно переходит через дорогу и открывает счет в условном Урюпинском промстройбанке. Это неудобство, но не катастрофа. Внутренние расчеты вообще не должны никоим образом пострадать.

В экономике будут проблемы, остановятся ипотека и потребительское кредитование, даже несмотря на то что Путин пообещал новые льготные кредиты.

Это действительно серьезный удар, ипотека у нас — под 12 триллионов рублей, и люди должны по ней платить. Сейчас все запаникуют, ставки поднимутся. Но и это — не катастрофа. Ежегодно граждане платят проценты и возмещают тело долга по ипотеке на 2,1–2,3 триллиона рублей. Можно ввести годовой мораторий на эти выплаты. Центробанк может выдать банкам кредиты под символический процент, покрывающий невыплаченные суммы по ипотеке. Часть кредитных сумм может быть даже просто списана за счет резервных фондов правительства. Это нетрадиционный ответ, но и ситуация у нас нетрадиционная.

Можно перестроить работу Центробанка, который не умеет работать в интересах экономики. В балансе ФРС США золото и резервы составляют 0,34%, у нас до кризиса — 81,3%. Почему бы не начать наращивать внутрироссийское кредитование? Даже если эмиссия составит 10% от ВВП, в условиях настолько рухнувшего курса это ничего не поменяет, инфляцию это не увеличит. Сохранить банковскую систему и расчеты, на мой взгляд, вполне возможно даже в условиях санкций.

Отмена НДС на золото — это мера хорошая. Сейчас при покупке долларов нужно платить бешеные деньги плюс комиссия. Золота у нас 2300 тонн — на $148 миллиардов. Это вдвое больше, чем валютные вклады в банках. В «Сбере» сейчас предлагают на продажу слитки от 1 грамма, его рыночная цена около $60, вполне доступная инвестиция. Если сделать рынок золота массовым, ажиотаж по доллару снизится. То есть если заняться делом, то санкционный эффект можно существенно ослабить.

— А что делать с той частью, которая, по вашим словам, более значима, чем сами санкции? Как быть с реакцией международного бизнеса на спецоперацию?

— Да, эта реакция сегодня выходит на первый план: помимо санкций, проявились, вы только подумайте, принципиальные предприниматели. Мы имеем закрытие массы бизнесов — от Ikea до McDonalds, от Coca-Cola до автозаводов. В Россию отказываются поставлять компьютерную технику и смартфоны. Понятно, что сделано все это в Китае, но сделано оно с эмблемами HP, Canon, IBM и прочих, и техника этих марок не поедет в Россию, иначе ее производство просто перенесут в Мексику. Поэтому китайцы возьмут под козырек, это же не их компании.

И это очень печально, это мощнейший удар по экономике, хотя никаких санкций на это нет. Но вот, например, на станции Перхушково под Одинцово есть маленькая мебельная фабрика, тачает какую-то мебель, я там даже лет десять назад покупал кресла.

— Импортозамещение.

— Да, но вся фурнитура у них импортная. Вся. Нет ни одного подшипника к крутящемуся креслу, который был бы российского производства. Или, скажем, в Ярославле есть отличная типография. Работает на финской бумаге. Казалось бы, есть и российская — не такая глянцевая, но есть. Только в условиях непоставки финской бумаги котласская начинает приходить на 60% дороже. И такие затыки — в каждой производственной цепочке. В этом и состоит самая большая проблема.

Месяц или два предприниматели попробуют искать выходы, какие-то даже найдут. Они попытаются перестроиться на российские материалы и комплектующие, и те окажутся, может быть, и не намного хуже. Но намного дороже. Пройдет какое-то время, в течение которого эти бизнесы будут работать в убыток. Мы это видели в условиях пандемии: люди готовы некоторое время терять деньги, чтобы не закрывать бизнес, иначе снова на рынок не войдешь.

Какое-то время так можно жить. Прошлый год в России был успешным, прибыль корпоративного сектора была крайне высокой, прибыль банков — рекордной. Так что на 3–4 месяца или даже до осени потенциала хватит. Предприниматели, оказавшиеся в тяжелом положении из-за непоставок, уже начинают искать кредиты под 15% в месяц. И тот факт, что все равно ищут, означает, что они не поставят на своем бизнесе крест. Этот немного иррациональный энтузиазм поможет некоторое время выживать. Но потом вопрос встанет ребром: бизнес убыточен, поддержки нет, доллар стоит нереально, сбыт — только в России, а потребление здесь сокращается. И вот тогда, я думаю, к осени, случится полномасштабная катастрофа.

— Вы не сказали, что называете этим словом. Как это будет выглядеть?

— Как резкий рост цен, сокращение потребления, остановка многих бизнесов, резкое падение цен на основные активы. Сначала подскочат, а потом начнут снижаться цены на недвижимость, особенно дорогую.

Инфляция приблизится к 30%, доллар — к 200 рублям. Безработица вырастет вдвое, число бедных — раза в полтора…

— И вдобавок к этому — дефицит в магазинах?

— Нет, дефицита всего и вся я как раз не жду, 1991 год не наступит. Я не верю тем, кто говорит, что в «Перекрестке» не станет сахара. Нет-нет, с едой все будет терпимо, хотя и дорого. Дефицита не будет, но ассортимент сократится радикально, многократно. Не десять сортов сосисок, а, скажем, три.