Мифомания как род болезни. Почему и сегодня Сталин является политической фигурой

5 марта в российском календаре не является памятной датой, но многие помнят, что это день смерти Сталина. Вряд ли будет преувеличением сказать, что во время похорон вождя значительное число жителей страны действительно испытывали искреннюю скорбь. Но вот парадокс: уже спустя несколько лет те же люди достаточно спокойно, если не сказать безучастно, восприняли снос установленных в его честь памятников… Наш собеседник доктор исторических наук Сергей ФИРСОВ, профессор РГПУ имени Герцена, обращает внимание: те, кто присягал Сталину, — они же и разоблачили культ личности.

Известно не менее десяти полотен, на которых советские живописцы изобразили Верховного главнокомандующего на фронте. Картину «Сталин на оборонительных рубежах под Москвой» создал в 1947 году классик соцреализма Павел Соколов-Скаля. / Репродукция. ФОТО авт

— Сергей Львович, и все‑таки, вас не удивляет подобная реакция людей на разрушение памятников тому, кого они еще недавно боготворили?

— Нет, не удивляет. Авторитет любой власти — великое дело. Страх перед ней тоже играет свою роль. К тому же нельзя забывать извечный принцип «барин приедет и рассудит». Вот он и «рассудил»: сначала в 1956 году на ХХ съезде партии, а потом в 1961‑м, когда тело Сталина вынесли из Мавзолея…

Да и не только во власти как таковой суть вопроса. В то время основное население страны было сельское, и Сталина оно, мягко говоря, и при его жизни не боготворило. Трудно любить «олицетворение системы», которая принесла тебе столько бед. Восторги любви, так же как потом и проявление неприязни к нарушениям «ленинских норм», больше проявляли горожане. Так что не будем говорить о том, что большинство граждан бросились шельмовать Сталина по указанию партии сразу после известного постановления «О культе личнос­ти», хотя будто бы раньше оно же его восхваляло.

Тем не менее в определенном смысле история повторяется. Вспомним: в 1913 году в Российской империи необычайно пышно отмечали 300‑летие дома Романовых, и единение царя и народа казалось тогда совершенно искренним. Более того, спецслужбы убеждали Николая II, что так оно и есть. Но много ли людей выступило в поддержку самодержавия и лично последнего государя в феврале 1917 года? Где оказались монархисты, полиция, спецслужбы, духовенство? Где была армия, дававшая присягу на верность царю и Отечеству? Куда же вмиг делись их верноподданнические чувства?

Возьмем и более близкую к нам страницу истории — август 1991 года. Где была многомиллионная масса членов КПСС? Где были десятки тысяч офицеров из состава Комитета госбезопасности, присягавшие на верность социалистической родине генералы, офицеры? Почему они не защитили советский строй? Вопрос повисает в воздухе…

К теме исторических мифов, которой я занимаюсь, все эти рассуждения имеют самое непосредственное отношение. Речь о мифе, который зачастую замещает реальность и имеет притягательную силу. Люди живут историческими мифами. События прошлого канули в Лету, и бывшее некогда «очевидным» стало восприниматься как «невероятное»… Увы!

Возвращаясь к теме о Сталине, хочу подчеркнуть, что, занимаясь изучением феномена «вождя и учителя», я пытаюсь проследить, как крупная историческая личность была мифологизирована еще при жизни и продолжала обретать сказочные черты после смерти. Понять, почему для тех или иных крупных государственных деятелей «историческая давность» так и не наступила.

Парадоксально, что Сталин и сегодня фактически является реальной политической фигурой. Для одних он олицетворяет абсолютное зло, для других — великого гения, спасителя Отечества, самого человечного или самого прозорливого государственного деятеля.

Нет смысла спорить с утверждением, что в современной России Сталин — пожалуй, самый популярный государственный деятель прошлого. По крайней мере для тех, кто активно выражает свою жизненную позицию и политическое кредо. Об этом говорят социологические опросы: до 70 % россиян положительно оценивают его роль в российской истории. И это несмотря на имеющуюся в избытке информацию о репрессиях сталинского времени и всем негативном, что было с ним связано.

— Как вы это объясняете: нежеланием знать историю или стремлением закрыть глаза на ее неприятные страницы?

— Знание имеет опосредованное отношение к мифу. Наивно думать, что человек, просветившись знанием, что‑то поймет и исправит в своем восприятии минувшего. Дело в том, что большинство людей и раньше, и теперь (да и, видимо, в будущем) ищут в истории союзников — тех, кому так или иначе симпатизируют. Не следует думать, что можно исправить с помощью тех или иных новых знаний, откровений, сенсационных документов «неправильные», с точки зрения профессионального исследователя, исторические представления условного большинства.

Бороться с мифом и бесполезно, и бессмысленно. Мы можем изучать, как он возникает, посмотреть, к чему приводит, можем даже судить о его опасности. Наконец, по крайней мере теоретически, вредный миф можно «купировать». Но уничтожить его невозможно в принципе, вот в чем дело!

Сколько мы будем жить с мифом о Сталине — не знаю. Могу сказать, что к Александру Македонскому или Юлию Цезарю сегодня предъявляют меньше претензий, чем их современники. Для этих великих людей историческая давность наступила. И хотя нам это очень сложно, ибо слишком далеко они от нас отстоят, мы можем изучать их прошлое без излишней агрессии и без возможной патетики…

Писатель Эдвард Радзинский во введении к своей книге о Сталине приводит якобы высказывание Черчилля: мол, вождь принял страну с сохой, а оставил с атомной бомбой. Не было у Черчилля таких слов! Крылатое выражение о том, что советский лидер взял Россию с сохой, а оставил с атомной бомбой, — из работ историка-троцкис­та Исаака Дойчера, писавшего статью о Сталине для Британской энциклопедии в 1956 году. В работах Дойчера есть выражение: «он (Сталин. — С. Ф.) получил Россию, пользующуюся деревянными сохами, а оставил оснащенной атомными арсеналами». Это к слову о том, как складываются мифы. Вот так и складываются!

Также очень любопытно проследить, как менялась сталинская биография — от первых, небольших, кратких справок до официозного «жития», вышедшего вскоре после окончания Великой Отечественной войны.

— И что именно менялось?

— В начале 1920‑х годов Сталин вовсе не был культовой фигурой, в лучшем случае его воспринимали как одного из вождей, а не как наследника и главного популяризатора идей Ленина. Лев Троцкий не сильно ошибался, когда писал, что из Гражданской войны Сталин «вышел таким же безвестным и чуждым массам, как и из Октябрьской революции».

Период «неизвестности» будущего вождя Троцкий доводит до 1923 года, когда Ленин потерял реальную возможность управлять страной. «У него как будто нет предыстории, — писал низвергнутый Сталиным Троцкий. — Процесс восхождения совершался где‑то за непроницаемыми политическими кулисами. Серая фигура неожиданно отделилась в известный момент от кремлевской стены — мир впервые узнал Сталина, как готового диктатора».

Чем дальше, тем больше в биографию Сталина добавляли восторженных эпитетов. Становилось меньше имен друзей и больше — врагов. И происходила, безусловно, селекция материала. В конечном итоге Сталин стал представлять собой «непогрешимого гения», «великого полководца», «замечательного теоретика», «лучшего друга» всех и вся и так далее…

Ему приписывали все, даже соз­дание своего рода катехизиса большевистской партии — «Краткого курса истории ВКП(б)». Хотя на самом деле вождь написал лишь четвертую главу — о диалектическом и историческом материализме, а также осуществил общую редакцию текста. Но как бы то ни было, следует подчеркнуть: он согласился с тем, чтобы у читателя не оставалось сомнений в том, что Сталин — гений, который закономерно стал наследником Ленина, его продолжателем.

И еще один характерный факт. Известный апологет Сталина старый большевик Емельян Ярославский (кстати, с 1939 года — академик Академии наук СССР) в своих лекциях по истории партии умудрился буквально на одной странице с разницей в десять строчек написать два взаимно противоречащих суждения. Первое: «Краткий курс» создан при ближайшем участии Сталина, второе — о том, что «Краткий курс» был непосредственно написан вождем.

«Ошибка» Емельяна Ярославского, на мой взгляд, стала не столько следствием невнимательности, сколько своеобразной «аберра­цией сознания», помраченного тем самым временем, когда академик писал свои «исторические» труды.

Более того, в коммунистической мифологии Сталин постепенно становился неким богом-сыном (совместно с Лениным), равно как Карл Маркс и Фридрих Энгельс были своеобразным «коллективным» богом-отцом коммунисти­ческого учения.

Вот так постепенно, шаг за шагом складывалось нечто, что длительное время воспринималось как «подлинная» биография вождя. Более того, с течением лет миф и реальность настолько сплелись, что разделить их стало практически невозможно.

Впрочем, говоря о мифе, хотел бы подчеркнуть, что изучать подлинную историю жизни Сталина можно и нужно. В частности, этим уже много лет занимается российский исследователь Олег Витальевич Хлевнюк, один из выдающихся современных знатоков биографии «вождя всех народов».

— А сам Сталин участвовал в создании мифа о себе?

— Безусловно. Известна история о том, как Иосиф Виссарионович ругал своего сына Василия, совершившего в очередной раз какой‑то не самый хороший поступок. Якобы вождь подвел его к окну в своем кремлевском кабинете и, указывая рукой на висящий на Красной площади его портрет, сказал: «Ты думаешь, что ты — Сталин? Нет! Ты думаешь, что я — Сталин? Нет! Вот — Сталин!». Даже если это очередная легенда, то она очень характерная. Сталин прекрасно понимал, что есть его образ и есть он сам.

Пройдут годы, и Хрущев низвергнет Сталина с этих «божественных» высот, низведя всего лишь до уровня «выдающегося деятеля партии», тем самым фактически ­десакрализовав некогда священный образ…

Кстати, приведу «веселый» пример. Известна история, будто бы Хрущев танцевал гопак перед вож­дем. Это легенда, которая имеет уже самостоятельную жизнь. Дескать, Хрущев унижался и за это потом отомстил, разоблачив культ личности. Есть еще второй миф: из‑за Сталина погиб старший сын Хрущева, который был на самом деле преступником, и Хрущев‑де «затаил злобу» на вождя, а потом ему отомстил. Серьезные исследователи давно не обращают внимание на подобные легенды, но в маргинальных кругах они до сих пор пользуются популярностью.

Не могу не напомнить также об одном любопытном случае, произошедшем на XXII съезде КПСС. Делегат съезда старая большевичка Дора Лазуткина, член партии с 1902 года, знавшая Ленина и просидевшая многие годы в сталинских лагерях, с трибуны громогласно поведала собравшимся партийцам, что ей во сне явился Ленин и сказал: «Мне неприятно быть рядом со Сталиным, который столько бед принес партии». Это сообщение о сонных видениях, зафиксированное в стенограмме, стало одним из аргументов в пользу того, чтобы вынести саркофаг с телом Сталина из Мавзолея.

Как вам такое? Пересказывать свои сны на съезде Коммунистической партии — разве это не «бессознательное» мифотворчество?..

Ко всему прочему, мне представляется важным зафиксировать не только те мифы, которые складывались при Сталине, но и те, что сложились после его кончины и существуют до сегодняшнего дня.

К примеру, известна легенда о том, что Сталин был незаконнорожденным сыном знаменитого путешественника Николая Пржевальского. Но она имеет теперь предысторию и послесловие. Согласно новому мифу, сам Пржевальский был сыном великого князя Александра Николаевича, будущего императора Александра II. Таким образом, получается, что Иосиф Виссарионович и государь Николай II — близкие родственники. Из этого следовало продолжение: Сталин не мог допустить смерти Николая II и он его спас! Поселил где‑то в горах Кавказа и изредка навещал.

Продолжая этот миф абсурда, можно добавить, что ежели государь император прожил на Кавказе до Великой Отечественной войны, то после ее начала он не мог сидеть сложа руки и наверняка, взяв ружье, отправился бы как минимум партизанить, бороться с фашистскими захватчиками.

Да, это все не имеет никакого отношения к исторической истине, но у мифа свои законы. Развивая его, некоторые утверждают, будто бы Сталин (по другим данным, его сын Яков) был отцом… иракского диктатора Саддама Хусейна. И даже обращают внимание на некоторое портретное сходство. И ведь действительно похож!..

— О чем же говорят, по вашему мнению, мифы абсурда?

— О том, что любовь людей к сказкам не ослабевает годами. Ведь миф — это еще и попытка найти простые ответы на сложные вопросы.

Вообще, по мнению ряда исследователей, именно вера в чудеса, наряду с мистификацией и мифологизацией власти, верой в неизменность и справедливость мироустройства, — одна из отличительных черт сталинизма как явления. Иными словами, вера в то, что нечто может появляться само по себе ниоткуда. Только верой в чудеса можно, например, объяснить веру людей в то, что реально осуществить совершенно невыполнимые планы.

Напомню антисталинское стихотворение: «СССР — страна чудес. // В церквах поют: «Христос воскрес!». // По радио поют: «Свобода!». // А в лагерях «враги народа» // Поют «Интернационал». // Они поют — не лицемерят. // Они еще во что‑то верят, // О, я увидел, я познал, // СССР, твою стихию — // Смерть Сталина спасет Россию».

Как можно заметить, последняя фраза — зашифрованная аббревиатура «СССР». Стихотворение имело хождение до войны и после нее, хотя его распространение, разумеется, грозило рассказчику уголовным наказанием. Тогда же появлялись такие предложения расшифровать аббревиатуру СССР как: «Сгоняй Сталина, спасай Россию», «Сталин сидит среди развалин». Даже без­обидное МТС (машинно-тракторная станция) расшифровывали как «могила товарища Сталина».

Подобные «дешифровки» показательны и не требуют дополнительных объяснений. Они характерны сами по себе как нечто, что способствовало формированию мифов, в данном случае — антисталинских.

Когда мы говорим о том, как проявлял себя сталинский миф, надо вспомнить и о его проявлении в анекдотах. В них часто происходило сравнение вождей. К примеру, Сталин спрашивал у портрета Ленина: «Ильич, что будет с нами?», и получал ответ: «Меня снимут, тебя повесят».

В большинстве ранних советских анекдотов справедливый Ленин был противопоставлен злому Сталину. Суть выражалась одной фразой: «Ленин в сердце у народа, Сталин у него в печенках». Показательны анекдоты о ближайших сподвижниках вождя, которые характеризовали не только их, но и самого Сталина. Например, про Буденного. В одном из анекдотов говорилось: Сталин велел подать ему коня. Позвали специалиста по лошадям — Буденного, на что вождь сказал: «Я же просил коня, а не осла»…

— Складывается впечатление, что результат всего этого мифотворчества был один: за образом вождя почти невозможно теперь отыскать черты реального человека.

— Именно так! Причем сталинский миф, создание которого началось при активном участии самого вождя, так и не был преодолен до конца существования СССР. Он не прекратил существовать и в новой реальности, только без прежней советской риторики. И сегодня для многих миф оказывается ценностью большей, нежели истори­ческая правда.

Вопрос заключается в том, что рациональные доводы не действуют и никогда не оказывали действия на большинство. Оно живет чувствами, создавая новые сказки (или реанимируя, исправляя и дополняя старые) в соответствии с конкретными потребностями дня сегодняшнего. Одним словом, люди не специально воспроизводят миф. Они просто продолжают в нем жить, иначе не могут.

При этом, прошу понять меня правильно, лично у меня нет к Сталину ни ненависти, ни любви. Я считаю его крупнейшим государственным деятелем ХХ века, выдающимся правителем и одновременно — страшным человеком, чье правление стоило слишком дорого как русскому народу, так и многим другим народам Советского Союза. Я не ставлю вопрос о том, считать ли Сталина отрицательным или положительным персонажем нашей истории. Не хочу так ставить вопрос.

В данном случае я выступаю как своего рода «врач-диагност». Пытаюсь определить симптоматику социальной болезни, связанной со сталинским мифом. Для меня несомненно, что мифомания — это род социальной болезни. Человек в своем воображении, неважно, каких политических взглядов он придерживается, создает некий миф и наполняет его тем содержанием, которое ему кажется важным.

Впрочем, на мой взгляд, мифомания — не смертельная, хотя, увы, неизлечимая социальная болезнь. В разные времена можно наблюдать как ее затухание, так и развитие. Кроме того, не следует забывать, что мифомания — явление общемировое, хотя в разных странах и обществах оно проявляется по‑разному. Я пытаюсь исследовать формирование, развитие и распространение отечественных мифов, касающихся выдающихся деятелей советской эпохи. И должен признаться, пришел к неутешительному выводу: в условиях социальной нестабильности, неуверенности в завтрашнем дне болезненная мифомания может только усугубляться.