Зелёный росток

                                                             Маленький камушек, попавший под

                                                             колеса императорской кареты, иногда

                                                            меняет судьбу всей империи.

   

   Сказать, что он сошёл с ума - было бы несправедливо. Справедливо то, что окружающее, которое раньше разговаривало с ним, вдруг замолчало, словно онемело. Из него словно вытряхнули всё, чем он раньше жил, наполнив душу пустотой, в которой поселилось одиночество и бессмыслица жизни.

   Раньше: выходил ли он на овражную улочку, обсаженную «струнными» тополями; садился ли на порожки под выпаленной акацией; смотрел ли на выскобленные от жары и задыхающиеся в пыльном мареве посадки; скатывался ли на него с полынных бугров лёгкий, завивающийся, вихрастый ветерок; шелестела ли кустистая сирень в затишном палисаднике; доносила ли ему выжженная степь свою грусть и запах полыни, чабреца, мяты - ему не то, что казалось, а ощущалось наяву, что он не только чувствует, но и слышит их голоса.

   Словом, куда бы он ни выходил, где бы ни шёл и прогуливался, к чему бы ни притрагивались его руки…, всё оживало, дышало, разговаривало с ним. Он чувствовал себя не лишним, а причастным к сердцевине жизни, наполненной бесконечностью перемен, но…

   Месяц назад заколесила и схлопнулась жизнь.

Будто, отмахнулась и скрылась за недалече белокаменной, выщербленной, приземистой оградой под гранитным сумрачным памятником и задёрнулась, как думал он, навечно белой занавеской.

- Вот так – повторял он, складывая мысли в два слова, которые вытеснив остальные слова, оставило в усечённой памяти только: понимаешь, случилось.

   Он замолкал, пытаясь гасить щемящее одиночество и удушающую пустоту, и, распадаясь в душе, измельчаясь мыслями, просиживал в свободные дни, словно привинченный к истёртым порожкам, с заревого утра до тех пор, пока не затемнялся день.

   А раньше и темнота была светлой.

Так бы и тянулись обмелевшие и   сжимающиеся, словно в щель, дни, свинченные не многословием: понимаешь, случилось… И оборвались бы вскоре слепо, если б, придя в очередной раз к белокаменной ограде, он не увидел, как сквозь гранитную, крестовую плиту с безмолвными буквами… и сухими цифрами…, напружившись, пробивался зелёный росток, который вырастал на его глазах, разрывая гранитную плиту и рассекая её на трещины.

   Он долго стоял возле памятника жене, изумлённо, с оживающей душой глядя на зелёный росток, добавляя к словам: понимаешь, случилось одно слово, которое, как казалось ему, умерло в   его памяти: слово жить.