Одесское подполье и одесские евреи - страницы истории

История одесского подполья в годы войны сравнима разве что с абсолютной истиной: познать ее до конца не дано, к ней можно только приблизиться.
Вера Фабианская, “Из небытия”

Одним из самых известных соединений одесского подполья в годы оккупации был отряд капитана госбезопасности Владимира Молодцова-Бадаева. 17 ноября 1941 года партизаны Бадаева подорвали недалеко от села Нерубайского не указанный в расписании состав, шедший с потушенными огнями. Им оказался люкс-эшелон с румынской и немецкой военной администрацией, направлявшейся в Одессу. В результате диверсии погибло около двухсот пятидесяти человек. Это была не единственная акция отряда. Резидентура Бадаева собирала важную стратегическую информацию: считается, что Бадаев передал в Центр данные о дате и времени совещания военной администрации Одессы в здании комендатуры на Маразлиевской.

Партизанам не запрещалось проводить теракты в городах: такие приказы отдавались главой ГКО, причем в официальной пропаганде эти операции осознанно замалчивались. Уже в ноябре 1941 года Сталин лично удалил из чернового варианта статьи “Правды” о еврейском погроме в Одессе упоминание обстоятельств, предшествовавших этой бойне, – взрыва советского радиофугаса в комендатуре на Маразлиевской 22 октября 1941 года, приведшего к смерти десятков румынских офицеров.

Немедленно в качестве ответной меры было убито около пяти тысяч человек, в основном евреев. Этой мерой оккупационные власти не ограничились – около 23 тысяч евреев были сожжены живыми в старых пороховых складах по Люстдорфской дороге.

А ведь результат был предсказуем: взрыв на Крещатике в Киеве за месяц до одесских событий спровоцировал Бабий Яр, в урочище которого было уничтожено 33 тысячи евреев. Складывается впечатление, что Сталин был не прочь расправиться с евреями, оставшимися на оккупированной территории, чужими руками.

Среди семи десятков бадаевских партизан евреев была почти половина, свыше тридцати. Вот имена людей, подобранных самим Молодцовым: Луйбенцун Харитон, Шемберг Дионисий, Вигдерман Яков.

Больше двадцати евреев, бежавших из гетто, в самые первые дни оккупации организовались в партизанский отряд под руководством Гирша Фурмана. Этот отряд, базировавшийся в одесских катакомбах, позже влился в отряд Бадаева, а сын одного из бойцов, Абрам (Мусик) Бобровский вместе с двоюродным братом Абрамом Бухгалтером стали связным между катакомбами и городом. Позже к отряду присоединились Элик Засовский, Фима Хованский и Владимир (Давид) Красноштейн.

Фамилии бадаевских евреев после войны в посмертных представлениях к наградам бывший заместитель Бадаева Яков Васин помечал: “Задания выполнял безукоризненно”, “Страха не знал”, “Смелый в бою”. По его заключениям, в Одесском обкоме партии были написаны наградные характеристики. Но не состоялись награды, не прозвучали громко имена, затёрлись, затерялись, пылью архивной покрылись непроглядно. А стряхнуть пыль – и вот в деле 23 архивного фонда 92, опись 1: “БОЕВАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА на бойца партизанского отряда т. МОЛОДЦОВА В.А. (Бодаева) КРАСНОШТЕЙНА ВЛАДИМИРА

Тов. КРАСНОШТЕЙН В… еврей, беспартийный… Участвовал во всех боевых операциях партизанского отряда. Безоговорочно выполнял все задания… Во время боя с оккупантами (весной 1942 г.) был ранен. Арестован румынской жандармерией в июне 1942 года и 24/Х-42 года расстрелян.

Румынское руководство в своих рапортах и докладах всегда с особым удовольствием подчеркивало, что засевшие в одесских катакомбах партизаны – евреи. Это, конечно, было некоторым преувеличением. Но среди партизан, действительно, было немало евреев, хотя советская официальная историография об этом умалчивала. Зачем нужно было скрывать?

Преднамеренно и преступно этих людей вычеркнули из памяти потомков.

История еврейских партизан, сражавшихся в катакомбах, еще ждет подробного исследования. Здесь же мне хотелось бы рассказать об одном из них – Владимире (Давиде) Шмиловиче Красноштейне. Как и многие другие члены семей лишенцев, он был предан Родиной, которая не дала ему возможности получить образование и достойно реализовать себя. Он был предан командиром партизанского отряда Клименко, который послал его на верную смерть. Он был предан после смерти, будучи вычеркнут из истории на полвека. Только в последние 20 лет его имя, как и имена других еврейских партизан из отряда Молодцова-Бадаева, стало упоминаться в открытых источниках.

Обратимся к архивам.

Наши сведения не очень надежны, поскольку их источником являются не подписанные Владимиром Красноштейном и Эликом Засовским протоколы сигуранцы, но, как бы то ни было, ничем другим мы не располагаем.

Итак, вот что говорят эти протоколы: Владимир Красноштейн и Элик Засовский вышли из катакомб 5 июня 1942 года, четыре месяца спустя после ареста Молодцова-Бадаева, когда отрядом командовал Клименко, даже не позаботившийся обеспечить своих бойцов документами. Судя по всему, оружия у них тоже не было.

В Акте сигуранцы отмечено, что ввиду блокировки полицией выходов из катакомб, проблем с продовольствием и невозможности связи партизан с теми, кто остался в городе, они решили реорганизоваться и перебираться в Савранские леса.

Владимир с товарищем вышли одними из последних. Им было приказано идти в леса, которые находились на расстоянии 200 километров от катакомб; Клименко знал, что Красноштейн и Засовский – евреи, которым не удастся остаться незамеченными, и своими безответственными действиями обрекал их обоих на верную смерть.

Однако к намеченной цели – Савранским лесам – из партизан не дошел никто. Большинство бойцов вскоре попало в руки сигуранцы и оказалось в тюрьме. К сожалению, не обошлось без предательства.

Арестованный 27 июля 1942 г. Афанасий Клименко на допросах смалодушничал, дал показания об известных ему партизанах и выдал тайники с оружием и сейф с документами отряда. При подозрительных обстоятельствах ему удалось сбежать из тюрьмы. Однако при изучении трофейных румынских документов стало ясно, что Клименко был осведомителем сигуранцы для выявления коммунистов и партизан.

Владимир с Эликом решили идти в Одессу. Очевидно, целью их маршрута была квартира на Нежинской 75, где проживал руководитель городской группы Бойко, с помощью которого они рассчитывали раздобыть надежные документы (Бойко был секретным агентом полиции, но ребята об этом не знали). По дороге Владимир и Элик собирались зайти к дворничихе Фене на Нежинскую, 72. Согласно показаниям Элика, он отправил Фене с уходившей в город Галиной Павловной (Мaрцишек, связной отряда – ЕЦ) письмо, очевидно, предупреждая, когда его ожидать. Доставлено ли было письмо по адресу, неизвестно.

Выйдя из катакомб в одиннадцать ночи, Элик с Владимиром прошли двенадцать с лишним километров от Нерубайского до Нежинской,72. Это не составило бы труда для людей, находившихся в хорошей физической форме, но в партизаны голодали, а Владимир еще не оправился от ран, полученных во время перестрелки с румынами (впоследствии Васин напишет, что этот бой был одним из самых ожесточенных, поскольку бойцы наткнулись на засаду).6 Он пошел первым, наудачу, и постучался к Фене. Дворничиха начала скандалить, на шум прибежала прислуга, которая узнала Владимира, и бросилась в полицию. Его тут же арестовали. Бежать, но куда? Без документов в обезевреенном городе, нашпигованном патрулями? Ребята были заведомо обречены: если не прислуга, то сотрудничавший с сигуранцей Бойко непременно бы их предал.

Доносительство и мародерство были в то время повсеместными. Многие жители лично расправлялись с евреями. “Если бы после освобождения власти решились наказать преступников, пришлось бы пересажать всю Одессу”. Румынское командование поощряло эти преступления, издавая приказы, обещающие не только безнаказанность, но вознаграждения и привилегии преступникам.7

Одесса, дом на Нежинской, 75. Здесь, на четвертом этаже, в годы оккупации жили до ареста братья Гордиенко, Алеша и Яша, у которых Владимир и Фима Хованский скрывались перед уходом в катакомбы. В квартире Гордиенко снимал комнату Петр Бойко, который выдал полиции Бадаева, братьев Гордиенко и значительную часть подпольщиков.

**********

Владимир Шмилович Красноштейн родился в Одессе в 1921 году, закончил 5 классов средней школы и работал на заводе гальваником. Его отец Шмил Красноштейн при старом режиме держал в центре города – на Нежинской,72, а затем на Тираспольской, 4 – красильню и прачечную, поэтому при большевиках его детям было крайне затруднительно получить образование выше пятого класса, не говоря уже о приличной работе. Тем не менее, в 1936 году, после введения “сталинской” Конституции, и Владимир, и его старший брат Исаак, уже не считались сыновьями лишенца и смогли сменить работу на лучшую: Исаак, в прошлом токарь, стал завхозом в Еврейской больнице, а Владимир перешел на Одесскую ювелирную фабрику.

Так выглядела Тираспольская площадь (вид с угла Тираспольской и Нежинской) на старинной почтовой открытке 1912 года.



Дом на Тироспольской, 4, где когда-то располагалась красильня и прачечная Красноштейна.

Перед нами сохранившиеся довоенные фотографии братьев Красноштейн. Умные, доброжелательные, интеллигентные лица. Как сказали бы в старину, молодые люди из хорошей семьи. Их родители, Шмил Красноштейн и Гитля Фиш, наши одесские родственники, поженились в 1902 году. Они пережили революции, погромы, голод, и, но самое страшное было впереди: война, депортация и расстрел.

Владимир (Давид) Шмилович Красноштейн (1921–1942). Одесса. Конец 30-х годов. Фото из архива семьи Красноштейн/Герасимчук.



Исаак Шмилович Красноштейн (1912–1942). Одесса. Фото из архива семьи Красноштейн/Герасимчук.

В 1940 году Владимир был призван в армию и службу проходил в Брест-Литовске, в составе 333 стрелкового полка 6-ой стрелковой дивизии. Начало войны застало его в 25 километрах от Брестской крепости, в стрелковом лагере, куда он был послан вместе с другими бойцами. Взвод, где служил Владимир, вступил в перестрелку с немцами и вскоре потерял 50% личного состава. Пробиться к своим не удалось, и люди потянулись в тыл. Когда Владимир с товарищем Мишей Потапенко остановились в селе Степано-Фомичин Ровенской области (орфография оригинала сохранена – ЕЦ), они остались работать у крестьянина Таясовского, которому Владимир представился как Петр Иванович Фоменко. На это имя он зарегистрировался и в сельсовете, заявив, что дезертировал из Красной армии.

Три с половиной месяца Владимир работал у Кирилла Гочиу, а когда настало время искать другую работу, решил поехать домой. Он достал разрешение на проезд в Транснистрию и отправился на поезде в Одессу, куда прибыл в конце ноября.

В городе Красноштейн встретил старого знакомого – Алешу Гордиенко. Узнав, в чем дело, Алеша посоветовал ему сменить документы на более надежные и снабдил Владимира собственной рабочей книжкой, благодаря чему он смог зарегистрироваться в полиции на имя Алеши. Помимо удостоверения, Владимиру дали ордер на квартиру на Ришельевской (ул.Ленина), 21/2, где он прожил два месяца. Там он получил краски от отца, которые продавал, и на вырученные деньги покупал продукты. Алеша вместе с братом Яшей уже работал в слесарной мастерской, хозяином которой был Бойко. В начале декабря к Владимиру приехал Элик Засовский, одноклассник Яши Гордиенко. Он достал полный мешок продуктов, пожил до января на Ришельевской, а потом забрал вещи и сказал, что переходит к дворничихе Фене на Нежинскую,72. У Элика были документы на имя Сергея Петровича Шевченко, сделанные Петром Бойко. Фима Хованский, проживавший в квартире Владимира, тоже оформил себе нужные бумаги (на имя Коли Быкова) и, на всякий случай запасся справкой секретного агента через знакомого в полиции.

Петр Бойко сделал Красноштейну карточку на русского, и к тому времени Владимир уже знал, что Элик Засовский состоит в группе подпольщиков под руководством Бойко. “Дядя Петя” (как звал Бойко Элик) ловко манипулировал Засовским, вынудив его пойти на кражу документов у Хованского. В один прекрасный день Владимир с Фимой, который уже достал в полиции новые документы, пошли в город обменять рубли на марки, и Хованский предложил ему зайти на квартиру знакомой еврейской девушки на Базарной. Войдя к ней, они наткнулись на полицейского комиссара и нескольких полицаев, которые заподозрили, что ребята – евреи. Их проверили, арестовали и отправили в полицейский участок. Фима был электриком, и они с Владимиром десять дней провели в полиции на электромонтажных работах. Когда прибыло распоряжение интернировать всех евреев в гетто, их на машине перевезли на Слободку.

Вскоре последовал новый приказ – всех евреев переселить в Березовку, и тогда молодые люди ушли из Слободки в Одессу. Находиться в городе было небезопасно; пару дней они скрывались у Алеши Гордиенко, а затем были переправлены в катакомбы Нерубайского его братом – связным Бадаева Яшей Гордиенко. Произошло это в промежутке между 20 и 25 января 1942 года. В катакомбах Яша представил ребят заместителю Бадаева Васину, а на следующий день их послали на пост #2, вооружив пулеметом системы “Шкода”.

Фима Хованский заболел тифом (очевидно, подхватил его в гетто на Слободке) и вскоре умер. От него заразился и Владимир, который проболел 2 месяца; во всяком случае на пост номер два он стал выходить только в марте. После ареста Бадаева в феврале 1942 года партизаны были деморализованы и практически не проводили боевых действий. Запасы продовольствия подошли к концу; люди голодали, помощи извне не было, и отряд был вынужден проводить операции по захвату продовольствия в окрестных селах. Полиция постоянно замуровывала ходы на поверхность, либо блокировала их, организовывая засады. 22 мая 1942 года, во время одного из рейдов – в Малый Куяльник, Владимир был ранен в лицо и руку, и товарищам едва удалось втащить его обратно в катакомбы.

Положение партизан с каждым днем ухудшалось. Клименко и Васин, которые руководили отрядом после ареста Молодцова-Бадаева, приказали своим людям покинуть катакомбы и пробираться в Савранские леса. Владимиру Красноштейну Афанасий Клименко заявил прямо, что он – человек Бойко, и пусть, мол, уходит. Пятого июня в 11 часов ночи Саша Белоусов провел Засовского и Красноштейна к выходу из катакомб, и они направились в Одессу. По дороге Владимир зашел на Нежинскую, 72. Остальное нам известно.

В полиции с пойманными партизанами не церемонились, били со знанием дела, и показания давали многие, включая командира.

После того, как руководитель наземной части отряда Бойко (Федорович) и командир его подземной части Клименко указали полиции местонахождении складов оружия и сейфов с секретными документами и ценностями, распоряжаться которыми мог только Бадаев, что еще могли добавить показания рядовых бойцов? Некоторые из них стали сотрудничать с сигуранцей, но Владимир провокатором не стал и свои показания не подписал.

Румынский суд назвал одесских партизан “шайкой террористов, скрывавшейся в катакомбах”, а их действия квалифицировал как “преступления против государственного строя, румынских и союзных армий и всего населения с применением оружия”. Вместе с другими обвиняемыми: Екатериной Васиной, Василием Ивановым, Иваном Гринченко, Дмитрием Варигой, Иваном Петренко и Иваном Неизвестным евреи-партизаны Владимир Красноштейн, Илья Засовский, Шая Фельдман, Женя Фурман, Фрида Хаит, Харитон Лейбецун и Дионисий Шемберг были приговорены к смертной казни.

Абрама Бухгалтера и Давида Бобровского приговорили к пяти годам каторжных работ. Связной Мусик Бобровский вместе с Абрамом пытались несколько раз бежать из тюрьмы. Абрама Бухгалтера тюремщики убили, а Мусик перерезал себе вены, кровью расписался: МУСИК БОБРОВСКИЙ и умер. Владимир Красноштейн с товарищами был расстрелян 24 октября 1942 года; останки его захоронены в братской могиле на улице академика Воробьева, а имя и дата гибели выбиты на памятной стеле.

Старший брат Владимира Исаак, как и его родители, Шмил и Гитля, погиб в оккупации; обстоятельства его гибели пока не известны. По воспоминаниям родных, он отправил семью в эвакуацию, а сам уехать не успел. В некоторых источниках10 указано, что Исаак погиб в партизанском отряде. Как заметил одесский историк Александр Бабич, “полного списка всех бойцов, агентов, информаторов, связников, содержателей конспиративных квартир и просто членов семей, помогавших Отряду… не существовало… На сегодня в список, внесены 135 фамилий. При этом только в малой степени установлены биографические данные, каждого из членов Отряда (а у некоторых из них, даже не полностью определены полные имена и фамилии)”.

Родителей Исаака и его брата Герша с женой Идой угнали в гетто из дома на улице Кузнечной, 59. Согласно показаниям Владимира, их отправили в Дальник, но в Листе Яд Вашема стоит другое место гибели стариков – село Татарка Одесской области, где они были расстреляны. В свидетельстве о смерти Шмила и Гитли, взятом родными в 1948 году, указана дата их гибели – 19 ноября 1941 года. Известно, что седьмого ноября был издан приказ, обязывающий всех евреев мужского пола от восемнадцати до пятидесяти лет явиться в одесскую городскую тюрьму. С этого дня все еврейское население Одессы партиями депортировалось в гетто и лагеря уничтожения.

Из воспоминаний Л.Дусмана:

“Утром обнаруживаем на стене у ворот дома приказ румынского командования о том, чтобы все евреи взяли свои ценные вещи, квартиры не закрывали и шли в село Дальник на сборный пункт на регистрацию. Кто уклонится, будет расстрелян…

Те, что пошли, не вернулись, их расстреляли…

Соседи во дворе… одни сочувствуют, другие злорадствуют.

Вскрывают квартиры эвакуированных и погибших и грабят или просто переселяются в них”…

Дом на улице Кузнечной, 59, откуда были депортированы в гетто родители Владимира, Шмил Беркович (1873–1941) и Гитля Вольфовна (1883–1941) Красноштейн.

Из архивов:

Акт # 394, Одесса, 20 апреля 1944 года. “Мы, нижеподписавшиеся уполномоченная дома #59 по улице Кузнечной, Беркова и старший дворник дома т. Бричковская составили акт …в том, что по вышеуказанному дому были угнаны в гетто фашистами 46 человек”.

В этой дворницкой справке все, как есть, о своих грабителях и о личном участии – ни слова.

Помимо Владимира (Давида), Исаака и Герша, у четы Красноштейн было еще пятеро детей: Рита (Ривка Рухель), Лева (Лейб), Мина (Эстер Миндель), Семен (Шлема Яков) и Лиза. Согласно показаниям Владимира, один из братьев был ранен и находился в санатории имени Дзержинского в Одессе. Это был не кто иной, как Лейб Красноштейн, который по излечению от осколочного ранения вернулся из госпиталя в часть. Старший сержант Лейб Шмуйлович Красноштейн находился в действующей армии с первых дней войны (в соединениях Юго-Западного, Украинского и 1-го Белорусского фронтов), дважды представлялся к наградам, но удостоился только одной – медали “За боевые заслуги”.

Брат Владимира Семен вместе с женой и малолетним ребенком погибли при бомбежке Одессы. Сирот, оставшихся в живых, Алика и Агнессу,14 приютила крестная Валя. Когда в город вошли румыны, соседи предупредили Валентину, что, если детей найдут, ee убьют вместе с ними. И тогда она отдала Агнессу и Алика в детдом, записав их на фамилию погибшей матери – Мартынюк. Дети не пропали и после войны были найдены своим дядей – Левой Красноштейном.

Не так много родственников Владимира уцелело в годы войны, но их потомки в наши дни проживают по всему миру: от Украины и Беларуси до Израиля, Америки и Канады.

*****

Автор благодарит одесского историка и краеведа Александра Бабича за предоставленный им ценный архивный материал (4) и семью Красноштейн-Герасимчук за помощь в исследованиях.

Елена Цвелик

1