В возможность создания в России европейского государства Европа не верит (в порядке дискуссии)

Мне показалась любопытной статья тем, что автор пытается обосновать мысль, что Россия перестала быть интересна ЕС на том основании, что Россия не поддается переменам в направлении европейского вектора развития, мол, ну и хрен с ней. На самом-то деле автор лукавит и выдает себя одной фразой, которая говорит совсем об ином - о том, Европа абсолютно во всех отношениях поимела Россию и продолжает иметь как свой стабильный и растущий рынок сбыта на фоне деградации и падения нашей национальной промышленности. А с точки зрения безопасности Россия перестала быть даже гипотетической угрозой: настолько разрушен ее военный потенциал ("не является больше первоочередным вызовом безопасности", - цитата). Что даже свою систему ПРО они размещают и обязательно разместят только лишь для того, чтобы поставить большую и жирную точку в своем проекте демилитаризации РФ, и на этом закрыть эту главу своей истории. И все бравые и "угрожающие" заявления РФ - не более чем пиар, рассчитанный исключительно на российский ничего не понимающий, прикованный к зомбоящику электорат, напоминающий книгу Джорджа Оруэлла "1984".

Все, что нужно, Европа, да и США тоже, от России получили - уничтожение экономического конкурента, полное разделение российского рынка сбыта между собой, США и Китаем и уничтожение военного потенциала России, а теперь в своем клоповнике варитесь сами...

Итак статья Аркадия Мошеса.

Евросоюз отказался от желания добиться перемен в России и готов иметь дело со страной, существующей в реальности, а не с той, какой европейцы хотели бы ее видеть. От Москвы уже ничего не ждут – ни плохого, ни хорошего.

Саммиты Россия-ЕС давно уже стали рутинными мероприятиями, не вызывающими никакого интереса. Накануне нынешней встречи СМИ вновь заговорили о необходимости сокращения количества подобных ежегодных мероприятий с двух до одного, а один видный европейский эксперт вообще высказал суждение, что в интересах экономии средств налогоплательщиков более уместной была бы видеоконференция, а то и простой обмен письменными заявлениями.


Если бы не российское эмбарго на импорт овощей из ЕС, сторонам вообще было бы не о чем говорить.


Партнерство во имя модернизации? Даже не вступая в дискуссию о том, идет ли такой процесс в России вообще, роль в нем ЕС совсем не очевидна.

Кредитная программа в 2 млрд евро, которая якобы готовится с одобрения европейцев, при нынешних ценах на нефть сопоставима с ростом российских золотовалютных резервов за несколько дней.

Безвизовый режим? Но ведущий российский партнер в единой Европе президент Франции Николя Саркози, уже сказал, что в ближайшие 10–15 лет этого не произойдет. В Париже и Берлине не верят, что россияне, желающие потратить деньги в странах ЕС, перестанут туда ездить только потому, что им нужно посетить посольство или визовый центр в Москве. Зато верят, что при нынешнем качестве российской правоохранительной системы к ним прибудет масса нежелательных элементов.

Но проблема, конечно же, не в саммитах. Саммиты – это измерительный инструмент, градусник. В 1994 году, когда была достигнута договоренность проводить их раз в шесть месяцев, будущее отношений между Россией и ЕС виделось настолько динамичным, что постоянная сверка часов на высшем уровне считалась необходимой. Сегодня все обстоит совершенно иначе.


Стороны привыкли к стагнации в отношениях, и отсутствие прогресса не только не воспринимается как проблема, но, наоборот, вполне устраивает бюрократию – меньше работы.


Внутри Европейского союза сложилась вообще «идеальная» ситуация, когда возможности и желания совпадают. В том смысле, что заниматься российским досье всерьез нет ни ресурсов, ни мотивации. И дело не в пресловутом «приближающемся крахе» европейского проекта. Это как раз далеко не аксиома. Со всеми национальными долгами и даже потенциальными дефолтами ЕС ни в малейшей степени не перестает быть экономическим гигантом, а уровень жизни в Греции и Португалии остается более высоким, чем к востоку или югу от границ союза. Очередь желающих добиться членства не уменьшается. Иммиграция, спору нет, представляет собой огромный вызов – и из-за низкой квалификации прибывающей рабочей силы, и из-за неадекватности механизмов интеграции мигрантов. Но вполне возможно, что как раз наметившееся поправение Европы и послужит тем самым необходимым горьким лекарством. От проблемы перестанут отмахиваться, прикрываясь политкорректностью, и в ходе откровенной внутренней дискуссии решение будет найдено.

В действительности кризис ЕС является в первую очередь кризисом лидерства – что на «федеральном», что на национальном уровне. Внутри это чувствуется меньше, поскольку качество институтов настолько высоко, что бюрократия в целом справляется с задачами текущего управления. Хрестоматийный пример – Бельгия, которая уже год живет без правительства, но никто не слышал, чтобы там не собирались налоги или не выплачивались пенсии. Хотя все равно чувствуется, потому что необходимые политические решения – касающиеся той же иммиграции, например – не принимаются из-за нежелания брать на себя именно политическую, а не техническую ответственность.

Но во внешней политике отсутствие лидерства и долгосрочного видения ситуации – недостаток первой величины. По большому счету перед ЕС стоят два фундаментальных вопроса – отношения с Россией и с мусульманским миром. И оба их Брюссель всегда пытался решать бюрократически, относительно небольшими деньгами и громкими декларациями, а не стратегически. Этот подход себя очевидно исчерпал, но поменяться Европа, по крайней мере пока, не в состоянии.

Нужно быть очень большим оптимистом, чтобы верить в то, что у Кэтрин Эштон, которая проводит до 250 дней в году в разъездах и которая в качестве руководителя новой внешнеполитической службы ЕС, заместителя главы Еврокомиссии и одновременно британского еврокомиссара просто обязана присутствовать на сотнях мероприятий, останется время реально планировать политику.

Все это, впрочем, не новость.


Новостью является заметная усталость от России. Все-таки какие-то дипломатические ресурсы тратятся, переговоры ведутся, инициативы «с энтузиазмом» поддерживаются, а продвижения как-то не видно.


Договорились вроде бы еще в 2005 году о постепенной отмене платы за транссибирские перелеты европейских авиакомпаний – а сборы по-прежнему взимаются. Договорились год назад о создании совместного комитета Россия – ЕС по вопросам внешней политики и политики безопасности в обмен на прогресс в деле урегулирования приднестровского конфликта – нет ни того, ни другого. Об успешном ведении энергетического, транспортного и некоторых других диалогов, в том числе диалога по правам человека, тоже известно больше из пресс-релизов, чем из реальной жизни.

Постепенно Брюссель отказался от желания добиться перемен в России и перешел к позиции, согласной которой нужно иметь дело с той Россией, какая существует в реальности, а не с той, какой европейцы хотели бы ее видеть. Эта точка зрения оказалась очень удобной. И не только потому, что при таком подходе легче не критиковать российское руководство за то, что происходит внутри страны. Но и потому, что от России в общем-то уже ничего особенного не ждут, ни плохого, ни хорошего. Сегодня Россия в глазах европейцев, за некоторыми исключениями, не является больше первоочередным вызовом безопасности. «Проблемы Грузии, – рассудят в Брюсселе, – оставим Тбилиси и, может быть, Вашингтону». Наверное, это хорошо, но и в списке возможностей Россия находится далеко не на первом месте.

Все прекрасно отдают себе отчет в том, что из путинской России в Европу придет не меньше газа, чем из России, управляемой более либеральными методами, поскольку альтернативы европейскому экспорту энергоносителей у страны нет. Опасения диктата со стороны одного поставщика ресурсов сняты. Но, с другой стороны, все точно так же понимают, что по темпам своего развития Россия уже столько проиграла растущей Азии, что отыграть разрыв практически невозможно. В качестве иллюстрации: автору приходилось сталкиваться с данными, что только в шанхайской экономической зоне сегодня постоянно проживает примерно на порядок больше граждан Финляндии, чем в Москве – несколько тысяч против нескольких сотен человек, а ведь в данном случае речь идет о стране с традиционно сильным деловым интересом к России.

В свою очередь, Москва в этой ситуации тоже чувствует себя вполне комфортно. Приглашения на торжественные ужины направляются и принимаются, а формальное выражение озабоченностей по тому или иному поводу можно спокойно игнорировать. И никакой реальной работы по приближению России к европейским стандартам уровня жизни, безопасности и государственного управления, что потребовалось бы, если бы была поставлена задача действительного сближения России и ЕС, делать совсем не нужно.

Трудно поверить, что в 2003 году на саммите в Санкт-Петербурге – а тогда эти мероприятия еще не были проходными – Россия и ЕС договорились о создании четырех общих пространств: в области экономики, внешней безопасности, правосудия и внутренних дел и, наконец, науки, исследований и культуры. По сравнению с этой целью безвизовый режим – величина ускользающе микроскопическая.


Всего восемь лет назад интеграция России и ЕС, создание общего, то есть схожего, порядка вещей в Европе – другими словами, строительство современного европейского общества и государства в России – воспринималось как цель достижимая, пусть и отдаленная. Сегодня все это звучит в лучшем случае как мечта, не имеющая ничего общего с реальностью, в худшем – как издевательство над здравым смыслом, которое, впрочем, по-прежнему пользуется статусом официального международного соглашения.


Эта разница восприятий является своеобразным, но значимым и вряд ли вселяющим оптимизм символом того исторического отрезка, который Россия прошла за последнее десятилетие.