Цеха Политбюро

Российская власть — это советский завод без директора, где все воюют со всеми, а вохра хочет получить контроль над всем предприятием. Интервью с социологом Константином Гаазе

Вячеслав Половинко,

В середине декабря в Сахаровском центре прошла ежегодная конференция Российские реалии: государство, социум, гражданское общество , на которой ведущие политологи и социологи страны подводят итоги уходящего года и рассказывают о трендах ближайшего будущего. В ходе одной из сессий социолог Константин Гаазе предложил принципиально новое описание взаимодействия институтов власти в стране (сам он называет это метафорой ). Власть, по Гаазе, это советский завод, который является режимным объектом : все внутри него подчиняется определенным производственным правилам, а само предприятие поделено на несколько цехов. Основные из них:

• цех State capacity — государственный аппарат в широком смысле (а после поправок в Конституцию фактически единая система публичной власти);

• цех пропаганды — производство смыслов и идеологий, картины мира для электората;

• цех Политическая машина — это все политические подразделения АП, губернаторы и вице-губернаторы, а также специалитет по фальсификациям на выборах;

• цех производства коалиций — высшая бюрократия, финансовые власти и госолигархат (в настоящее время в упадке).

Основная проблема в том, говорит Гаазе, что сейчас этот завод работает как придется: директор ушел в подполье, а цеха начали вытворять все, что им заблагорассудится. К тому же в эту разболтанную систему хочет вклиниться местная вохра — силовики. Но хоть завод и трещит по швам, его краха людям, живущим в окрестностях, можно не ждать. Спецкор Новой попросил Гаазе провести по этому заводу подробную экскурсию.

Социолог Константин Гаазе. Фото из личного архива

Товар народного подавления

— Если мы воспринимаем систему власти как режимный объект — такой советский завод, — то что этот завод выпускает в первую очередь? Какой из его продуктов является флагманским?

— Когда я говорю про режимный объект , то пытаюсь совместить то, что в политической науке называется политическим режимом , а в описаниях российской политики принято называть, как вы говорите, Системой или Системой власти . Существует проблема: если мы сам политический режим сужаем до инкумбента (это термин, описывающий того, кто конкретно держит власть в руках; у нас инкумбент, если коротко, — это Путин), то нужно изучать этот режим или через сравнительные статистические модели, или через психоанализ. Моей задачей было сузить понятия Режима и Системы , чтобы можно было каким-то образом описать тот объект, который мы интуитивно воспринимаем как власть: условно — Кремль, правительство, губернаторов, внутреннюю политику. Верхний этаж власти, на котором принимаются политические, экономические и социальные решения, я показываю через метафору режимного завода . В этом случае

• Система — это сколько цехов есть на заводе и что они производят,

• а Режим — это как работники завода , то есть правящий класс, по этим цехам передвигаются, общаются, получают задания и так далее.

— И все-таки, что этот завод выдает на выходе?

— В широком смысле он выдает политическое господство. Другое дело, что это не есть продукт, который собирается в разных цехах по очереди. Это некоторая рубрика, внутри которой есть линейка разных товаров .

В этом цехе промывают людям мозги, а в соседнем — штампуют губернаторов, тут — решают по силовикам, но все вместе — это политическое господство.

Можно сравнить это с другими производствами: тут елочка, тут игрушка — но все вместе это такой сборный завод по производству детских товаров.

— Правильно ли я понимаю, что основным цехом сейчас является цех State capacity (дословно — государственный потенциал . — Ред.)?

— Смотря для чего.

— Для руководства остальными цехами, например.

— Нет-нет. В том-то и проблема, что

после того, как из-за ковида началось так называемое бункер-президентство , заводоуправление — то есть здание, в котором сидели главный инженер и директор завода, — заброшено,

потому что у нас президент отрезан от правящего класса физически, санитарным кордоном. Поэтому все цеха, которые сейчас есть, начинают производить продукцию в режиме кто что может . Цех State capacity производит государственные услуги в широком смысле: от зарплат бюджетникам и субсидий олигархам до платформы Госуслуги . Можно сказать, что это расширенное правительство, но это не совсем так, поскольку там будут отсутствовать некоторые министерства, зато найдется место для каких-то госкорпораций. У нас, к примеру, нет министерства госуслуг, но у нас есть Ростелеком , который управляет Госуслугами и который в цехе State capacity важнее или не менее важен, чем станок, на котором написано Министерство цифрового развития и связи .

Этот цех — не главный для производства политического господства. Он главный в смысле доступности для граждан определенной категории тех самых детских товаров , но для завода он не основной. Правда, если мы смотрим на этот завод снаружи, то продукция цеха State capacity попадается нам каждый день, а продукция цеха пропаганды попадается нам, только когда мы включаем телевизор. Но внутри завода это не совсем так.

Пропрезидентский митинг. Фото: Влад Докшин / Новая газета

Шеф с завода , цеха — в пляс

— Директор завода сидит вне цехов?

— Раньше считалось, что есть заводоуправление с табличкой Администрация президента Российской Федерации . Теперь это заводоуправление лежит в руинах и поросло мхом, директора нет, он сидит в отдельном помещении, а сотрудники администрации расползлись по тем цехам, которые они раньше курировали.

— Но в таких условиях, которые вы описываете, получается, что идеологический концепт Нет Путина — нет России больше не работает. Стереотипно ведь считается, что в России очень персоналистский режим, а вы говорите, что заводоуправление разрушено и каждый делает то, что хочет.

— Давайте поделим этот вопрос на несколько частей. Мы начали разговор с того, что если сводить всю политическую науку к изучению инкумбента, то либо мы занимаемся психоаналитической кремленологией, либо берем набор похожих режимов, чтобы объяснить, как будет развиваться наш. Если нас не устраивает ни то, ни другое — мы ищем новую концептуализацию режима, что я и делаю при помощи метафоры завода .

Дисклеймер для читателей: в следующем абзаце превышена концентрация фамилии Путин . Если вы не хотите это читать — перейдите сразу к следующему абзацу.

Теперь что касается истории про Нет Путина — нет России . Путин существует как продукт из линейки продуктов политического господства. Есть продукт, который называется символический Путин , его продолжают производить — причем разные цеха это делают по-разному. Более того, Путин из бункерпрезидентства тоже пытается сам себя производить, поскольку ему не всегда нравится готовая продукция цехов.

То есть нужно закрепить, что у нас два Путина: Путин как продукт и Путин как директор завода.

Путин как директор работой цехов больше не руководит, а Путина как главный продукт в линейке политического господства производить нам продолжают, он есть во всех универсамах страны . Но если раньше Путин как директор завода и заводоуправление в целом старались, чтобы все цеха производили примерно одинаковый продукт под названием символический Путин , то теперь каждый цех производит своего Путина . Дмитрий Сергеевич Песков говорит: Кто ж его заразит? Он же Путин . Это один символ — незаражаемый Путин. Внешнеполитические ведомства говорят нам, что состоялся конструктивный разговор с Байденом, — еще один символ: конструктивный Путин. Вместо одного продукта их несколько. Они все еще обладают некоторым подобием, но они уже разные.

— Это было добровольное решение завода — отвести Путина как директора от управления?

— Сейчас мы уже начинаем говорить не про Систему, а про Режим — то есть как рабочие завода могут ходить друг к другу в гости. Вот у вас есть начальник цеха, у него есть бригадир. Раз в неделю они ходят на летучку к директору завода, где он им рассказывает, что они просрали все полимеры . В тот момент, когда заводоуправление говорит: все, директора здесь больше нет, он в связи с санитарным состоянием перешел на карантин, и даже члены Совета безопасности не видят его очно, а только в режиме конференцсвязи, — начинается самодеятельность. Поймите, логика цеха, не акторов, а цеха как функции, в том, что

их продукт должен выходить, есть директор завода или нет его. Вот они и продолжают работать, только их больше никто не координирует.

А те, кто раньше в заводоуправлении координировал работу, теперь пришли непосредственно в цеха и машут руками, кричат, что и как нужно производить.

— То есть каждый цех придумывает план себе сам?

— Именно так. Потом каждый цех начинает придумывать себе новые товары. Потом издалека вмешивается директор завода — так, с помехами, как будто связи нет или почти нет, — и тоже что-то пытается объяснить. Учитывая, что, даже сидя в заводоуправлении, директор не всегда понимал особенности производства в некоторых цехах и даже не всегда понимал, какого типа товар производит каждый цех, сейчас вообще отсутствует осознание того, кто и чем занимается.

Поэтому, собственно, администрация президента после завершения референдума по Конституции вошла в период бесконечных войн подъездов.

— Это какой-то аналог войны башен?

— Да, это примерно одно и то же — когда цеха спорят не о том, что хорошо для завода , а о том, кто будет ставить производственный план: сам себе цех или смежники из соседнего цеха.

На избирательном участке в Петербурге. Фото: Елена Лукьянова / Новая газета

Скованные одними цехами

— В своей лекции вы говорили о том, что сейчас в жесткий конфликтный стык входят цеха State capacity и пропаганды.

— А еще давно конфликтуют State capacity и цех Политическая машина . И началось все еще с пенсионной реформы. Политической машине пришлось очень сильно попотеть, чтобы ликвидировать последствия создания продукта пенсионная реформа , придуманного цехом State capacity.

— А цех пропаганды насколько выше или ниже остальных в этой линейке? Насколько сильно его влияние на весь завод ?

— Во-первых, он начинает производить товар не только для людей за границами завода , но и для сотрудников всех остальных цехов. Директора-то нет, и пропаганда замещает физически отсутствующего Путина.

Во-вторых, они начинают позиционировать свой товар как некую универсальную добавку к любой продукции любого другого цеха. Раньше им говорилось: не лезьте, ну не лезьте! Мы антикризисной политикой будем заниматься сами, а вы будете пропагандировать те решения, которые мы примем. А сейчас цех пропаганды возмущен: как вы приняли решение, не посоветовавшись с нами?

Акция против пенсионной реформы. Петербург, 2018 год. Фото: Елена Лукьянова / Новая газета

К примеру, вице-премьер Голикова в мае якобы предлагала следующее: давайте мы не будем никого накручивать через телевизор, а будем спокойно продолжать вакцинацию от коронавируса приоритетных групп и к 1 сентября привьем 30 млн бюджетников и сотрудников госкомпаний. А цех пропаганды в это время кричал: как же так, директор же сказал, что вакцинация добровольная!

А по самому заводу ползли слухи, что директор-то на самом деле не привился. Раньше бы он при всех в заводоуправлении и укололся, а теперь этого никто не видел. И все начинают слушать пропаганду, которая своими выкриками в итоге ломает план цеха State capacity.

Который, напомню, обещал к середине осени привить 80 миллионов человек.

— Как я понимаю, теперь у цеха State capacity есть функция прямого перевода денег бюджетникам.

— Да, раньше они шли в цех производства большинства, и там цеху State capacity говорили, как и каким способом государство будет выдавать деньги. Так было с антикризисной политикой: никто не скидывал Дерипаске 30 млрд долларов на карточку через Госуслуги . И вообще, цех State capacity был в подчинении у цеха производства большинства. Раньше сверху были цех производства большинства и цех Политическая машина : один давал всенародную поддержку, а второй обеспечивал электоральный результат. А сейчас все наоборот: State capacity может сам отправлять деньги напрямую, минуя всякие политики и программы, а цех пропаганды подменяет собой Политическую машину во всем, кроме процедуры выборов. Получается, что цех производства большинства вообще никому не нужен, а цех Политическая машина оказывается главным только в течение месяца до выборов.

Интересно, что раньше конфликты внутри цехов шли по условной линии Кудрин Сурков . Один вносил что-то в Госдуму, а потом прибегал второй и говорил: вы что, мы еще то большинство не доделали, а вы уже меняете фасон сапог. Теперь же конфликт идет по линии пропаганды против State capacity. Пропагандисты говорят: мы всем можем промыть мозги! А им отвечают из другого цеха: да не надо, успокойтесь уже. Всех, кого нужно, мы и так принудим к той же вакцинации, а остальным заплатим напрямую.

Тут еще вот что важно. Предположим, что на госпропаганду в год тратится примерно 100 миллиардов рублей, на самом деле чуть меньше, но предположим. Давайте разделим эти деньги на 3000 — и получится, что мы можем за годовой бюджет пропаганды привить 30 миллионов человек — тех самых, которых цех пропаганды превратил в антиваксеров. И тогда было бы 30 миллионов привитых по бюджетной вертикали и 30 миллионов привитых за деньги — и все это к 1 сентября. А мы имеем такое же число привитых только к 1 декабря — и еще тратим деньги на госпропаганду при этом. Вот вам и отношения между цехами.

— По этой логике цех State capacity не рад наличию цеха пропаганды.

— Вообще не рад. Да и в целом пропаганда очень сильно мешает.

— Но есть ли у State capacity ресурсы закрыть мешающий цех? И будут ли они это делать?

— Нет никаких рычагов, потому что Михаил Владимирович Мишустин — друг Маргариты Симоновны Симоньян. Да и в целом цех State capacity иногда тоже нуждается в том, чтобы его идеи и программы, да и его директора и бригадиров, периодически пропагандировали.

— Получается, без цеха пропаганды ресурс завода все равно будет ограничен?

— Мне люди из цеха State capacity и из цеха Политическая машина говорили, что если мы все оцифруем, зачем нам пропаганда? . В одном окошке на Госуслугах голосуешь, в другом — получаешь тысячу рублей на ребеночка. Зачем, мол, нам этот токсичный, шумный, грязный цех пропаганды? Но это касается только Системы между цехами. А на уровне Режима начальник цеха State capacity — председатель правительства — дружит с одним из бригадиров цеха пропаганды.

— А кто начальник цеха пропаганды?

— Алексей Алексеевич Громов, конечно.

Фото: Анастасия Цицинова, специально для Новой газеты

Совсем вохренели

— Отдельный вопрос про цех силовиков.

— А это не цех, это вохра заводская. У них нет цеха, и они очень себе его хотят. Силовики говорят: мы сейчас произведем какую-то продукцию для рынка, постройте нам цех.

— Наручники Нежность .

— Да, к примеру. Репрессивность, на самом деле, в широком смысле. А им вместо этого приказывают и дальше охранять завод и совершать нерегулярные набеги на население за его пределами.

— Видимо, это сильно бьет по их гордости.

— Слушайте, ну они ведь всех уже избивают. В своей агрессии силовики уже не выбирают ни с точки зрения принадлежности к цехам, ни с точки зрения отношений внутри режима между акторами. Они бьют всех, кто попадется им под руку внутри завода . Кто-то криво пошел со смены, кто-то не туда заглянул, кто-то несет что-то подозрительное в сумке.

Силовики своими действиями требуют или свой цех, или своего директора завода .

— У них тоже нет доступа к директору?

— Он достаточно лимитированный, да.

— Это должно быть для них вдвойне обидно.

— Конечно! Ведь силовики привыкли, что они всегда так или иначе дозваниваются или приходят.

Разгон участников акции в Москве. Фото: Виктория Одиссонова / Новая газета

— Вохра сейчас представляет опасность для цеха State capacity, да и для цеха пропаганды?

— Несомненно. Она уже представляет опасность даже для цеха Политическая машина , которая с этой вохрой старалась всегда поддерживать нейтральные отношения.

— Что в этой ситуации делать цехам? Что-то они могут сделать без директора?

— Либо им придется принять кандидата в директора завода от вохры, которого пока нет, но вохра его активно ищет, — либо им нужно выставить своего кандидата в 2024 году. Для этого им хорошо бы объединиться втроем: выкинув цех пропаганды.

Нужно, чтобы цех State capacity отремонтировал цех производства коалиций, и вместе с цехом Политическая машина они смогли найти единого персонажа на должность директора.

— Погодите, получается, ни вохра, ни цеха не рассчитывают на существующего директора завода ?

— Напротив, обе стороны регулярно посылают директору туда, где он сейчас сидит, сигналы, чтобы он стал именно их кандидатом. Когда все предложения будут до него доведены — а он сидит и ждет этого, — тогда директор примет решение, какой стратегии ему придерживаться. Но после этого начнется новая война подъездов, потому что у каждого цеха будет свой план по выпуску продукции в 2024 году. Каждый будет пытаться выпустить свою матрешку. При этом одна будет чугунной, вторая — из папье-маше, а третья — цифровая, а вохра с удвоенной силой и улюлюканьем будет выбегать с территории завода в новые набеги на мещан, горожан и слободчан.

Нечего терять, кроме своих цехов

— Как долго может держаться такой завод , когда все цеха работают вразнобой, а директор, по факту, отсутствует на месте?

— Многие уважаемые мною эксперты и политические ученые говорят следующее: да, ребята, все, что вы описываете, — это интересно, но у нас нет аналогов прекращения авторитарных режимов из-за управленческих конфликтов внутри системы или внутри режима. Это аргумент.

— То есть система в любом случае будет работать?

— Да, она будет мутировать. Население перестанет покупать эти продукты из линейки Политическое господство , будет автономизироваться, физически от завода отползать как можно дальше, чтобы набеги вохры были не столь болезненными. Но это совершенно не означает, что внутри завода вспыхнет братоубийственная война или начальники цехов и бригадиры выйдут за ворота и скажут: давайте вы, народ, нас помирите. Однако то, что они сядут и внутри себя договорятся о том, кто будет новым директором завода , тоже маловероятно, — еще и выберут такого директора, который будет не от вохры, но который вохру устроит.

— Кажется, цеха только создали себе большое количество проблем.

— Они адаптировались: с одной стороны, к меняющемуся мировоззрению директора Путина, а с другой — к тому, что заводоуправление перестало заниматься арбитражем и синхронизацией производственных планов цехов — и так далее.

Заметьте, есть вохра, которая жрет всех внутри цехов — условные ФСБ и СК, — а есть вохра, которая для тех, кто за забором, — это Росгвардия. То есть внутри завода расквартировано еще что-то, про что не до конца понятно, может ли оно угрожать сотрудникам цехов. При этом это что-то своим существованием словно намекает: может быть, вся ваша продукция в линейке Политическое господство больше не нужна? Вы нас просто выведите на улицу, и все:

не нужны больше ни матрешка Президент , ни матрешка Россия , ни матрешка Мы встаем с колен . Просто откройте для нас ворота — и тогда все вокруг станет этим заводом , все станет режимным объектом.

Некоторые товарищи из ФСБ тоже уже думают: а почему мы, собственно, в режиме — у нас-то загранпаспорта сданы в отделы кадров, — а тут какие-то граждане до сих пор еще могут въезжать и выезжать, читать и слушать всякую хреновину. Так, может, нам уже все сделать режимным объектом? Как у Шевчука: чтоб страна цвела построже.

— Что делает российское общество в условиях этого завода ? Адаптируется?

— Вот Гаражная экономика Кордонского говорит про адаптационную изменчивость. Мы видим формы ухода на дальний фронтир этих поселков, окружающих завод , — туда, куда не доходят ни набеги вохры, ни деньги через цифровое влияние цеха State capacity; туда, где люди пытаются создать социальный порядок сами из себя, без политического господства. Но цифровая инфраструктура сейчас дотянута до самых до окраин, и хотелось бы Кордонскому при случае задать вопрос (думаю, еще задам): можно ли говорить про гаражную экономику в условиях, когда ежегодно 45 триллионов рублей в России идут в виде онлайн денежных переводов друг другу? Это еще гаражная экономика — или у цеха State capacity есть возможность дотянуться до этих поселенцев, которой нет ни у одного из других цехов?

Туда, куда не дойдет телевизор, потому что его не смотрят; туда, где не голосуют, потому что не голосуют вообще никогда, — там люди все равно переводят деньги с карты на карту и пользуются Госуслугами .

И вот вопрос: это еще адаптационная изменчивость или уже модификационная? Вопрос сложный, интересный, я не готов на него однозначно ответить. Однако Кирилл Мартынов на том же мероприятии в Сахаровском центре процитировал хорошую новую поговорку российской молодежи:

У России три пути: вебкам, закладка и IT .

И вот это уже как раз похоже на модификационную изменчивость. Это похоже на желание уйти в другую среду — тот же интернет, — где все цеха, кроме State capacity, больше не нужны. Но тут нужно большое исследование: нужно садиться и изучать эту самую молодежь — есть ли у них необходимость в политическом господстве, или они вообще государство воспринимают исключительно как инфраструктуру.

Фото: Анастасия Цицинова, специально для Новой газеты

— Правильно ли говорить, что общество перестало бороться с этим заводом , оно пытается просто сосуществовать?

— Я не люблю понятие общество , оно очень сильно размыто и отчасти дискредитировано. Скажем так: остались ли граждане, которые говорят, что они — за забором завода , и этот завод — все еще политический союз? Да, остались. Становится ли их меньше? Да, очевидно. Это приводит нас к вопросу: могут ли оставшиеся посмотреть на других людей и сказать, что мы с вами братья и политический союз, а вот эти, на заводе , нам зачем? А не пора ли нам перестроить завод ? Может, мы уже хотим распределенное производство? Может, мы хотим производить политическое господство внутри своей общины? Это, кстати, не означает распада федерации. Наоборот, это приводит к ситуации, когда наше федеративное разнообразие спасает наш государственный строй, государство как единое политическое тело, но на каких-то других уже основаниях.

— Кажется, что адаптация людей к находящемуся рядом заводу — это во многом вынужденная история, потому что они устали, и главное ощущение конца года — какая-то всеобщая апатия. Вам так не кажется?

— Это не совсем апатия, это мысли о том, чувствуем мы себя причастными к политическому союзу с этим заводом или уже нет? Еще одна метафора, уже Пелевина: завод еще рядом с нами, в одной плоскости с нами, или парит где-то вверху, то деньги нам скидывая, то стреляя какими-нибудь пропагандистскими лучами, то спуская десант с вакциной? В условиях, когда стремительно ухудшается уровень жизни, апатию нельзя себе позволить, потому что семью кормить надо. Нужно каждый день принимать решение: открывать новую кредитку, чтобы подарки детям купить, или нет? Это не апатия, но это ощущение, что, кажется, мы — граждане — уже не совсем находимся в союзе с заводом , и все, что там производится, для моей общины — семьи, района, коллектива — или не нужно, или делает только хуже.