Как реформатор России холуй ельцин пресмыкался перед Польшей. Катынь.

«Исторические» документы катынской фальсификации

...Как отмечалось, кремлевские документы из «закрытого пакета № 1», свидетельствующие о вине советского руководства за расстрел польских военнопленных весной 1940 г., сыграли решающую роль в Катынском деле. Более весомого аргумента, казалось бы, трудно представить.

Однако вопиющая небрежность в оформлении этих документов, недопустимая для Политбюро, ошибки и противоречия в их содержании, загадочные перерывы в хранении заставляют ставить вопрос о степени надежности и достоверности информации, содержащейся в кремлевских документах.

Документы из «закрытого пакета № 1» часто называют «историческими». Первой про «историчность» заговорила польская сторона, стремясь тем самым дополнительно усилить их политическую и юридическую значимость, а также лишний раз подчеркнуть тот факт, что опубликование этих документов как бы подвело окончательную черту под научными дискуссиями историков по Катыни.

Придание документам из «закрытого пакета № 1» статуса «исторических» позволило во многом обесценить и дезавуировать весь остальной массив информации по «Катынскому делу». На содержащиеся в этом массиве многочисленные факты, доказывающие причастность нацистской Германии к катынскому преступлению, просто перестали обращать внимание.

В настоящее время в научный оборот введены четыре документа из катынского «закрытого пакета № 1». Это: записка Берии Сталину № 794/Б от «___» марта 1940 г. с предложением о расстреле польских военнопленных, выписка с решением Политбюро ЦК ВКП(б) № П13/144 от 5 марта 1940 г. по «Вопросу НКВД» (два экземпляра), стр. 9 и 10 из протокола заседания Политбюро ЦКВКП(б) № 13-оп за 1940 г. и записка Шелепина Хрущёву Н-632-ш от 3 марта 1959 г. с проектом постановления Президиума ЦК КПСС.

Официально считается, что «закрытый пакет № 1» 24 сентября 1992 г. был «случайно»(?) обнаружен в архиве Президента РФ комиссией в составе: руководителя президентской администрации Ю. В. Петрова, советника Президента Д. А. Волкогонова, главного архивиста РФ Р. Г. Пихоя и директора архива А. В. Короткова.

В исследовании «Катынский синдром» рассказывается, что:

«…документы оказались настолько серьёзными, что их доложили Борису Николаевичу Ельцину. Реакция Президента была быстрой: он немедля распорядился, чтобы Рудольф Пихоя как главный архивист России вылетел в Варшаву и передал эти потрясающие документы президенту Валенсе».

(Катынский синдром. С. 386)

14 октября, 1992 г. Р. Пихоя, по поручению Ельцина, вручил в Варшаве президенту Польши Л. Валенсе заверенные ксерокопии всех обнаруженных документов. Второй комплект ксерокопий А. Макаров и С. Шахрай в тот же день представили в Конституционный суд РФ, где они — внимание! — оказались весьма кстати. В то время Конституционный суд рассматривал известное «дело КПСС». Документы из «закрытого пакета № 1» стали преподноситься сторонниками Ельцина как главное доказательство «бесчеловечной сущности» коммунистического режима. Такие внезапные политические актуализации сопровождают всю историю катынских документов. Они приобрели исключительное свойство — появляться в нужный момент и в нужное время.

В польско-российских отношениях после обнародования «кремлевских» документов начался новый этап. Теперь, при появлении любых свидетельств, серьёзно подрывающих польскую точку зрения на «Катынское дело», польская сторона апеллирует к «историческим документам» как к истине в последней инстанции.

Главный редактор журнал «Новая Польша» профессор Ежи Помяновский, к примеру, призывает:

«…извлечь гласные правовые последствия из памятного, заслуживающего уважения акта высших российских властей. Президент Российской Федерации Борис Ельцин вручил исторические документы — в том числе постановление политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года — президенту Польши Леху Валенсе, торжественно подтвердив, что польские офицеры, интернированные в Старобельске, Козельске, Осташкове, были казнены весной 1940 г. по приказу Сталина».

(Новая Польша, № 5, 2005)

Правда, Е. Помяновский допустил традиционную польскую неточность. Президент Ельцин лично не вручал документы Валенсе. Однако польскому профессору уж очень хотелось до предела повысить статус события. Это, между прочим, характерный для Катынского дела пример — беззастенчивое искажение польской стороной, казалось бы, всем известных фактов.

Обнаружение «исторических» документов по Катыни сопровождает шлейф труднообъяснимых странностей. При передаче документов Р. Пихоя публично заявил в Варшаве Л. Валенсе, что, якобы, президент Ельцин узнал о документах только после возвращения из Бишкека 11 октября 1992 г. Но спустя несколько дней, уже в Москве, тот же Пихоя в официальном интервью сказал представителю Польского агентства печати, что Ельцин знал о содержание документов с декабря 1991 года.

15 октября 1992 г. польское телевидение транслировало интервью самого Ельцина. Говоря о нравственной стороне Катынского дела, он воскликнул:

«Сколько же надо цинизма, чтобы скрывать правду полвека! Каким же цинизмом должны были обладать Горбачёв и Ярузельский!»

Оскорблённый Горбачёв не остался в долгу и с присущей ему патетикой заметил:

«Почему Ельцин молчал почти десять месяцев? Почему не передал документы Леху Валенсе, когда тот минувшей весной приезжал в Москву и посетил Катынь? Каким же цинизмом надо обладать!».

Чем была обусловлена почти десятимесячная пауза с обнародованием документов? Напомним, что в мае 1992 г. в Москву приезжал президент Польши Л. Валенса. Его визит, несомненно, напомнил Ельцину о секретах «закрытого пакета № 1», полученного им от Горбачева 24 декабря 1992 г. Но Ельцин предпочел тогда Валенсе катынские документы не передавать.

Почему? Возможно, ждал более удобного(?) момента, а может, «подельники» просто требовали время для «корректировки» содержания этих документов? Вспомним, сколько фальшивок, дискредитирующих советский период, появилось в начале 90-х годов прошлого столетия.

Упомянем лишь две наиболее известные фальшивки, запущенные в оборот в начале 1990-х. Так называемый «совместный приказ Берии и Жукова № 0078/42 от 22 июня 1944 г. о выселении украинцев в Сибирь» и «Справка к записке Зайкова» о захоронении Советским Союзом химического оружия в Балтийском море. Обе фальшивки наделали в своё время много шума. На доказательство их поддельности у российских специалистов ушло немало времени и сил.

Заявления руководителей архивной службы России о «безусловной сохранности» всех документов из «Особой папки» и «закрытых пакетов» следует воспринимать с определенной долей скепсиса. Достаточно вспомнить историю про то, как Горбачев в свое время ненавязчиво предлагал заведующему общим отделом ЦК КПСС Валерию Болдину уничтожить секретный дополнительный протокол к пакту Молотова-Риббентропа.

После выступления в 1989 г. на первом Съезде народных депутатов, когда Горбачев на весь мир заявил, что попытки найти подлинник секретного договора не увенчались успехом, он уже не намеками, а прямо спросил Болдина, уничтожил ли тот протоколы? Болдин ответил, что сделать это без специального решения нельзя (Катынский синдром. С. 252). Болдин также утверждал, что Горбачев дважды спрашивал его о том, не уничтожены ли секретные материалы, связанные с Катынью из «закрытого пакета № 1».

Бывшие работники Общего отдела ЦК КПСС в частной беседе с авторами вначале полностью исключили возможность фальсификации документов из «закрытых пакетов» какими-либо злоумышленниками. Но они вынуждены были признать, что возможность такой фальсификации существовала, если в этом были заинтересованы первые лица партии и государства.

Один из бывших сотрудников Общего отдела ЦК КПСС вспомнил любопытную деталь. По его словам, в 1991 г., накануне распада СССР, заведующий VI сектором (архив Политбюро) Л. Машков «портфелями носил» в кабинет заведующего Общим отделом В. Болдина секретные документы Политбюро, в том числе и из «Особой папки». Делалось ли это по указанию Горбачёва или это была инициатива Болдина, установить не удалось. Также неясно, все ли документы вернулись в архив в первоначальном виде.

Не меньшие возможности изымать и «корректировать» документы сохранились и у администрации Ельцина, представители которой приложили немало усилий для шельмования «советского периода» в истории России.

«Особая папка» и «закрытые пакеты»

[Эта фальшивка - перепечатка с другого фальшивого документа, где есть подпись „Сталина”. Фальшивая подпись. Вот пример разбора.

„На рисунке фальшивая подпись Сталина — из разбираемого пакета документов — находится внизу. Отметим различия ее с подлинными по пунктам.

1. Букву Т Сталин в своей фамилии никогда не писал так, как она написана в фальшивой подписи — с отрывом карандаша от бумаги. Везде букву Т Сталин писал не отрывая карандаша от бумаги, иногда лишь с ослабленным нажимом. Можно, впрочем, встретить подписи, где карандаш случайно отрывается от бумаги при написании буквы Т в связи с быстротой исполнения подписи, но связь между вертикальной и горизонтальной палочками у Сталина намечена всегда, это рефлекс письма.
2. У фальсификатора совсем не вышла буква И перед словом «Сталин»: она не читается, написана, как строчная буква П, хотя у Сталина даже в страшных каракулях, на третьем снизу автографе, ее можно принять за И. Обычно у Сталина есть хоть небольшой хвостик у правого плеча данной буквы или хотя бы небольшое отклонение правого плеча вправо от оси буквы, как на двух верхних рисунках. Вообще говоря, у Сталина есть то или иное графическое завершение буквы И перед фамилией, а у фальсификатора нет на него даже намека.
3. В действительной подписи Сталина всегда стоит точка после буквы И, расположенной перед фамилией, а у фальсификатора этой точки нет.
4. Совсем не получилось у фальсификатора слово «Сталин»: посмотрите, какие резкие угловатые буквы в фальшивой подписи; ничего подобного в действительных автографах Сталина нет. Особенно неуклюже вышло у фальсификатора сочетание «лин» — с разным наклоном букв: у Л и Н один наклон, а у И другой, см. рисунок всего текста выше.
5. Слово «За» написано прямо в строку или почти прямо, см. рис. под данным абзацем, а дальнейшее неуклюже падает вниз, причем наклон букв после черты точно соответствует наклону черты, см. рисунок всего текста выше, т.е. в зависимости от черты изменился наклон букв. Иначе говоря, не писавший вел подпись, а она его. У Сталина черта не гармонирует с подписью, не образует со словами нечто целое, а напротив — разделяет их, очень четко или не столь четко, но разделяет, в том числе выделяясь размером своим. А на фальшивой подписи высота разделительной черты лишь немного больше высоты заглавной буквы в слове «Сталин» и приблизительно равна высоте сочетания «Ст», т.е. разделения нет — есть продолжение черты. Эта неуклюжесть следствие неотработанного написания сложной фигуры «За/И. Сталин».
6. Стоит еще заметить, что Сталин расписывался скупо: часто стоит даже неполная подпись — «И. Ст.», причем подчеркивал он свою подпись редко, только в том случае, если писал в строку: «Утвердить. Ст.», т.е. подчеркивал-то не подпись, а вывод, ключевое слово резолюции, которое в разбираемом автографе уже подчеркнуто чертой, следующей за словом «За». Фальсификатор подчеркнул подпись для отвлечения внимания, переноса акцента, так как подделка вышла из рук вон плохо — совсем не похоже на подпись Сталина.

Аналогично доказываются и подделки подписей Ворошилова, Микояна, Молотова, Берии. - Прим. ss69100.”]

Для читателя, вероятно, представит интерес информация о системе секретного делопроизводства в ЦК КПСС, так как без этого трудно понять, о каких документах идет речь и как они хранились.

В СССР существовали четыре основных грифа секретности — «Для служебного пользования», «Секретно», «Совершенно секретно» и «Совершенно секретно особой важности». Но в практике работы ЦК КПСС применялись еще две специальные категории для особо важных документов — «Особая папка» и «закрытый пакет». Как правило, «закрытые пакеты» входили в категорию документов с грифом «Особая папка».

Бумаги, хранившиеся в «закрытых пакетах», относились к узкому кругу исторических событий и государственных проблем, дополнительно засекреченных в силу разных обстоятельств (например, секретный протокол к пакту Риббентропа-Молотова, информация о предках Ленина, о самоубийстве Н. Аллилуевой и др.). Попасть в «Особую папку» и «закрытый пакет» могли любые документы, в том числе несекретные, вплоть до газетных заметок, частных писем и фотографий — в случае их непосредственного отношения к засекреченной проблеме.

Архивных томов с документами «Особой папки», как вспоминал Горбачев, к началу 1990-х годов накопилось уже более полутора тысяч (Жизнь и реформы. Кн. 2, с. 349). «Закрытых пакетов», по свидетельству бывших работников Общего отдела, было значительно меньше — максимум несколько десятков.

Режим доступа к материалам «закрытых пакетов» предписывал очень серьезные ограничения. В частности, на пакетах имелась приписка типа: «Только для первого лица», «Вскрыть только с письменного разрешения Генерального секретаря» (в разные периоды формулировки могли меняться, но смысл был именно такой). Даже заведующий Общим отделом ЦК КПСС, лично отвечавший за сохранность «закрытых пакетов», не имел права без санкции Генсека знакомиться с хранящимися в них документами.

В ЦК КПСС существовал порядок — после избрания нового Генерального секретаря заведующий общим отделом лично приносил ему «закрытые пакеты» для ознакомления. Генеральный секретарь собственноручно вскрывал каждый принесенный ему запечатанный «закрытый пакет» и знакомился с документами.

После ознакомления с документами, Генеральный секретарь вновь лично запечатывал каждый «закрытый пакет», ставил дату и подпись и возвращал пакет в запечатанном виде заведующему общим отделом.

Этот порядок нарушил Горбачёв. В силу патологической боязни ответственности «он не ставил подписи даже при просмотре „особого пакета № 1“, переложив эту обязательную операцию на Болдина» (Катынский синдром. С. 253). Такое поведение позволяло Горбачеву в критических ситуациях уходить от ответственности, ссылаясь на «незнание». Примерами служат ситуации с действиями военных в 1989–91 гг., когда Горбачев публично заявлял, что ему неизвестно, кто дал санкцию на применение силы в Тбилиси, Баку, Вильнюсе и т. д.

В 1970-е годы «закрытый пакет» по Катыни длительное время хранился в сейфе Константина Черненко (тогдашнего заведующего Общим отделом ЦК КПСС), затем поступил на хранение в VI сектор Общего отдела (архив Политбюро) с указанием «Справок не давать, без разрешения заведующего общим отделом ЦК не вскрывать» (Катынь. Пленники. С. 431).

Об особой секретности этого пакета свидетельствует следующий факт. В интервью журналу «Новая Польша» (№ 11, 2005) бывший член Политбюро ЦК КПСС А. Яковлев рассказал:

«В 1985–1989 гг. Горбачев был в постоянной связи с Ярузельским. У них были хорошие личные отношения. В это время генерал Ярузельский настаивал на выяснении подробностей катынского дела. Я от Политбюро руководил в то время работами комиссии по этим вопросам. Это было непростое задание. Я многократно обращался в канцелярию и архив Горбачёва, чтобы получить необходимые документы. „Ведь невозможно, чтобы не было никаких бумаг“, — говорил я. „Нету“, — отвечали мне».

А. Яковлев также заявил, что о катынских документах он неоднократно лично спрашивал М. Горбачёва, но ответ всегда был отрицательный.

По свидетельству бывших работников Общего отдела ЦК КПСС, в 1985–1987 гг. «закрытый пакет» с документами по Катыни в VI секторе был только один. Этот пакет представлял из себя увесистый запечатанный почтовый конверт для документов формата А4. Его толщина составляла не менее 2,5–3 см. Одновременно в архиве Общего отдела ЦК КПСС хранились две большие архивные картонные коробки толщиной 30–35 см с различными документами по Катынскому делу. Но наиболее важные совершенно секретные документы по Катыни находились в «закрытом пакете».

В период до 1987 г. в «закрытом пакете № 1» по Катыни находился оригинал Сообщения комиссии Бурденко. Это было установлено, когда «катынский» пакет был вскрыт по распоряжению М. С. Горбачева в связи с подготовкой к рассмотрению на Политбюро ЦК КПСС одного из «вопросов Смоленского обкома» и с оригинального экземпляра Сообщения комиссии Бурденко необходимо было сделать рабочую ксерокопию.

Основную часть документов, хранившихся внутри «закрытого пакета» по Катыни, в тот момент составляли длинные многостраничные списки, предположительно, репрессированных польских офицеров. Возможно, это были акты о приведение в исполнение решений «специальной тройки», возможно — перечни осужденных Особым совещанием при НКВД или какие-то иные списки. Внутри пакета также находились и другие документы по Катынскому делу.

По утверждению Горбачева, в апреле 1989 г. «закрытых пакетов» по Катыни было уже два (Жизнь и реформы. Кн. 2, с. 349). Сообщение комиссии Бурденко после разделения оказалось в «закрытом пакете № 2» (Катынский синдром… С.381).

«Случайные» находки

«Случайное» обнаружение в архивах ЦК КПСС и Президента России «исторических документов» является одной из тайн Катынского дела. Обстоятельства их нахождения вызывают немало вопросов. В этой связи о злоключениях катынских документов из «закрытого пакета» необходимо поговорить более обстоятельно.

Начались они при Горбачеве, который в книге «Жизнь и реформа» утверждает, что с бумагами по Катынскому делу из двух запечатанных пакетов он ознакомился в апреле 1989 г., за несколько дней до визита в Москву руководителя Польши В. Ярузельского, и «в обоих была документация, подтверждающая версию комиссии академика Бурденко. Это был набор разрозненных материалов, и все под ту же версию» («Жизнь и реформа». Кн. 2, с. 348).

Однако надо иметь в виду, что после избрания М. С. Горбачёва на пост Генерального секретаря ЦК КПСС в марте 1985 года, тогдашний заведующий общим отделом ЦК КПСС А. И. Лукьянов лично приносил ему «закрытый пакет № 1». Но об этом Горбачёв умалчивает и пытается всех убедить в том, что о катынских документах ему стало известно лишь в 1989 г. Однако не вызывает никаких сомнений тот факт, что Лукьянов не мог нарушить установленный в ЦК КПСС порядок ознакомления вновь избранного Генсека с документами из «Особой папки».

Это, в частности, подтверждает следующий факт. 11 июля 1986 г. при рассмотрении на Политбюро ЦК КПСС вопроса «Об участии делегации (во главе с Генеральным секретарем ЦК КПСС) в работе съезда ПОРП» Горбачёв заявил, что «…придется разобраться с Катынью» (Черняев А. В Политбюро ЦК КПСС). Сказано это было без всяких комментариев, что свидетельствует о хорошем знании Горбачёвым катынской проблемы. Сейчас известно, что тогдашний польский руководитель генерал В. Ярузельский при каждой встрече с Горбачёвым очень жестко ставил вопрос о раскрытии катынского преступления.

Тем не менее Горбачев утверждает, что впервые увидел катынские бумаги только в апреле 1989 г. и тогда в пакетах никакого решения Политбюро ВКП(б), писем Берии и Шелепина не было. Где же они находились? С какими же двумя пакетами знакомился Горбачев в 1989 г., если их содержимое принципиально отличалось от содержимого двух пакетов, вскрытых в мае и сентябре 1992 г.? Вероятно, Михаил Сергеевич в очередной раз заврался.

Основной «закрытый пакет № 1», по утверждению Горбачёва, был обнаружен (?) в особом архиве ЦК КПСС только в декабре 1991 г. По этому поводу Горбаёв пишет:

«…На подлинный документ, который прямо свидетельствовал бы об истинных виновниках катынской трагедии, мы вышли только в декабре 1991 г., по сути дела, за несколько дней до моей отставки с поста Президента СССР. Именно тогда работники архива, через руководителя аппарата президента, добивались, чтобы я обязательно ознакомился с содержанием одной папки, хранившейся в особом архиве».

(Жизнь и реформы. Кн. 2, с. 348)

Это была первая «случайная» и опять-таки предельно актуализированная находка катынских документов.

Следует заметить, что Михаил Сергеевич в деле с катынскими пакетами запутался в «трех соснах». Если в 1989 г., как утверждает Горбачев, он знакомился с двумя пакетами катынских документов, то получается, что в декабре 1991 г. в архиве обнаружили — внимание! — третий, основной пакет. Однако известно, что катынских «закрытых пакетов» никогда не было больше двух. Режим их хранения был особый, так что затеряться пакеты не могли.

Зная строжайшую ответственность в ЦК КПСС за работу с документами «Особой папки», сложно поверить, что до декабря 1991 г. «закрытый пакет № 1» хранился в неизвестном месте. Работником, выполнявшим техническое сопровождение «закрытых пакетов», являлся сотрудник I сектора Общего отдела ЦК КПСС Виктор Ефимович Галкин. Судя по отметкам и подписям, с «пакетом № 1» он имел дело с апреля 1981 г. по декабрь 1991 г. Все это время он регулярно ходил на работу и никуда не пропадал. Горбачёв банально врёт, утверждая, что пакет был неожиданно найден в особом архиве.

«Закрытый пакет № 1» по Катыни после его «обнаружения» в середине декабря 1991 г. принесли Горбачеву, который хранил его у себя в сейфе до передачи Ельцину 24 декабря 1991 г. А. Яковлев в книге «Сумерки» пишет, что передача пакета произошла в его присутствии (см. Интернет-сайт «Правда о Катыни»).

По утверждению Александра Яковлева, в закрытом конверте находились записка Берии и записки бывших председателей КГБ Ивана Серова и Александра Шелепина, а также решение Политбюро ЦК ВКП(б) о расстреле польских военнослужащих и гражданских лиц. Впоследствии А. Яковлев в своих интервью и мемуарах неоднократно упоминал о том, что в тот день в «закрытом пакете № 1» присутствовала записка И. Серова. Однако в официальной описи переданных Ельцину документов, датированной 24 декабря 1991 г., «записка Серова» не упоминается.

Таинственная «записка Серова» могла бы пролить свет на многие тайны Катыни, но… Возможно, она исчезла потому, что противоречила современной версии Катынского дела? Никакого расследования по поводу пропажи не проводилось.

В описи также не фигурируют «протоколы заседаний тройки НКВД СССР и акты о приведении в исполнение решений троек», которые Шелепин предлагал в 1959 г., в случае уничтожения учетных дел польских военнопленных, сохранить в «Особой папке». Согласно официальной версии, учетные дела были уничтожены, но протоколов в «Особой папке» не оказалось и о них никто не упоминает. Судьба их неизвестна.

Горбачёв, утверждает, что 24 декабря 1991 г. во время передачи документов по Катыни он «показал и зачитал записку Берии Ельцину в присутствии Яковлева и договорился о передаче её полякам» (Жизнь и реформы. Кн. 2, с. 349). После этого «закрытый пакет № 1», переданный Ельцину по акту, «исчезает» почти на год до 24 сентября 1992 г. Подобное маловероятно, так как по регламенту «закрытый пакет» должен был немедленно поступить на ответственное хранение в президентский архив, т. е. в бывший архив ЦК КПСС и, скорее всего, на ту же полочку, где он лежал последние 10 лет.

Ситуацию ещё больше запутал Ельцин, который 15 октября 1992 г. в своем интервью польскому телевидению заявил, что в «особой папке» по Катыни, который ему передал Горбачёв, «постановления Политбюро не было» . Но тогда каким образом оно оказалось в «коллекции документов», переданных Л. Валенсе и в Конституционный суд РФ? В ответ на вопросы Ельцин лишь загадочно буркнул: «В конце концов мы его нашли» . В какой период оно отсутствовало, когда, где и кто его обнаружил, осталось невыясненным (Бушин. «Преклоним колени, пани…». Минск. «Мы и время», № 27–28, июль 1993 г.).

Свидетельством того, что с катынскими документами, еще до их «случайного» обнаружения в 1992 году, кто-то «работал», является следующий факт. В экспертном заключении, составленном представителями президента для слушания «дела КПСС» в Конституционном суде 7 июля 1992 г. (как утверждается «пакет № 1» был обнаружен только 24 сентября), было сказано, что:

«…есть веские, хотя и косвенные основания полагать, что расстрел польских офицеров был санкционирован Политбюро ЦК ВКП(б) на заседании 05.03.1940 г.».

Каким образом авторам заключения стал известен факт существования сверхсекретного решения Политбюро? Ведь оно ранее не упоминалось ни в каких опубликованных документах? Да и по утверждению Ельцина решение Политбюро отсутствовало в переданных ему документах.

Поскольку Ельцин уже с 24 декабря 1991 г. не только знал о существовании «исторических» документов, но и был осведомлен об их содержании, говорить о «случайном» обнаружение этих документов в сентябре 1992 г. неуместно. Более того, Ельцину о катынских документах, без сомнения, должны были в очередной раз напомнить при подготовке к официальному визиту в Москву 21 мая 1992 г. польского президента Л. Валенсы.

Тем не менее до сих пор усиленно насаждается версия о том, что в разгар известного процесса по делу КПСС в архиве Президента России 24 сентября 1992 г. тогдашний руководитель президентской администрации Ю. В. Петров, советник Президента Д. А. Волкогонов, главный архивист РФ Р. Г. Пихоя и директор архива А. В. Коротков «случайно» натолкнулись на основной пакет с «историческими» документы по Катыни.

Надо заметить, что второй катынский пакет, в котором находился оригинал Сообщения комиссии Н. Н. Бурденко и научно-историческая экспертиза польских профессоров 1988 г., ещё 20 мая 1992 г. был предъявлен директором Центра хранения современной документации Р. А. Усиковым прокурору Главной военной прокуратуры РФ С. С. Радевичу и эксперту Н. Ю. Зоре. (Катынский синдром. С. 381).

Это свидетельствует о том, что «закрытые пакеты» по Катыни в 1992 г. хранились раздельно. Почему? Ведь все «закрытые пакеты» по одной тематике в VI секторе Общего отдела ЦК КПСС, а впоследствии в архивах Президента СССР и Президента РФ, всегда хранились в одном месте.

Удивительная находка 24 сентября 1992 г. «исторических документов» из «закрытого пакета № 1» оказалась весьма кстати для президентской стороны при рассмотрении в Конституционном суде «дела КПСС». Копии «исторических документов» из «закрытого пакета № 1», в том числе и решение Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г., как уже говорилось, 14 октября 1992 г. были переданы в Конституционный суд.

Известно, что в России суд любого уровня требует от сторон предоставлять документы только в подлинниках. Но Конституционный суд согласился принять копии документов по Катыни. Невероятно, но факт. Время, наверное, было такое. Тем не менее председатель КС В. Зорькин и члены КС, исходя из странностей в оформлении и содержании представленных в чёрно-белых ксерокопиях документов, усомнились в их подлинности и исключили «катынский эпизод» из рассмотрения.

В этом нет ничего удивительного, поскольку у любого человека, привыкшего к строгости и безупречности исполнения советских государственных и партийных документов, уровень исполнения и содержание «исторических документов» вызывают недоумение.