И после этих мемуаров у вас возникнут вопросы по поводу сталинских репрессий?

«Многие старые большевики сразу после Октябрьской революции начали терять былую революционность. Причина, думаю, в том, что создавалась система различных привилегий. Многие из нас жили в лучших гостиницах, т.к. не было своих квартир или домов после возвращения из тюрем и ссылок. Такое положение имело место и в провинции. Так, я, работая в Воронеже, сначала был бездомным солдатом, ночевал в Совете, а потом мне предоставили номер в лучшей гостинице города. Это было всеобщее явление. В Москве же я жил в “Метрополе”. Затем и этого стало мало, начали переселяться в богатые буржуазные квартиры, в особняки. Заботиться о мебели, утвари не надо — все оставалось на своих местах. Появились закрытые столовые с улучшенным питанием. Вкусно пообедав, человек уходил с пакетом, в котором были продукты на ужин.
Особые привилегии создавались для поддержания здоровья — закрытые поликлиники с лучшими врачами, импортными лекарствами, дома отдыха и санатории преимущественно на южных курортах. Или взять автомобили личного пользования с водителями, содержавшимися за государственный счет! Кстати, шоферов нередко превращали в денщиков. Развивался процесс перерождения старых большевиков.
X. Г. Раковский, отбывавший ссылку в Астрахани в 1928 г., написал интересное исследование по этому вопросу (в форме письма своему единомышленнику Валентинову, бывшему редактору газеты “Труд”), где обобщает: социальное положение коммуниста, имеющего в своем распоряжении автомобиль, хорошую квартиру, регулярный отпуск и получающего партийный максимум, резко отличается от положения коммуниста, работающего шахтером и получающего от 50 до 60 руб.

в месяц.
Наблюдалось и снижение нравственного уровня старых членов партии. Многие из них бросали своих пожилых жен-спутниц, заменяя их молодыми женщинами, нередко из мелкобуржуазной среды. Участились случаи донжуанских похождений… Падала дисциплина, чему способствовали и ночные бдения: ответственный работник появлялся в своем учреждении перед полднем, посидев два-три часа, уезжал на час-два обедать. А затем — частые заседания. Когда же работать? Как отчитываться? Весь расчет на сотрудников аппарата — они все сделают. Становились обыденными неискренность, и, как тогда выражались, двурушничество. В узком кругу, в момент застолья могли говорить “нами управляет азиат”, а на другой день не дрогнувшей рукой подписывать адрес с торжественными одами в честь “великого вождя партии и народов”. Когда началась проработка оппозиции, многие были уже развращены. Проходит, например, собрание, и после человека спрашивают: “А как ты голосовал?” “А я, — отвечает он, — перед голосованием ушел”. Заметили это и учредили контроль за выходом. “А как ты, —спрашивают в другой раз, — теперь поступил?” “Я поднял руку, — говорит человек, — она не отсохнет”. Многие люди боялись оставить свои насиженные места, опасались потерять привилегии, и поэтому поддерживали Сталина».

Иван Врачёв, «Я был сторонником Троцкого», 1990 г.