Большой террор и Беларусь: истребляли целыми селами

...В особой мере удар пришелся по приграничным районам, сельской местности, дело доходило до того, что здесь арестовывали почти все мужское население!

Так, в одной из деревень Туровского района (80 дворов) после арестов осталось трое мужчин; в колхозе «Красноармеец» Плещеницкого района из 29 мужчин в конце 1937 года — начале 1938 года были арестованы 23...

20 декабря (7 числа по старому стилю) исполняется 100 лет ВЧК (Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем).

Это ведомство, возглавляемое Феликсом Дзержинским стало основным инструментом террора против групп, провозглашенных советской властью классовыми врагами и контрреволюционерами. В 1922 г. ВЧК была преобразована в ГПУ, последнее в 1934 г. — в НКВД. Уже сами аббревиатуры ВЧК, ГПУ, НКВД стали синонимами террора.

В этом году исполняется и 80 лет со времени событий, которые стали символом «Большого террора», — репрессий 1937 года. О них в Беларуси в этом году говорили. Не в последнюю очередь это заслуга светлой памяти Леонида Морякова, много сделавшего для увековечения памяти жертв сталинизма.

Немыслимо, один человек взвалил на себя работу целого Института национальной памяти. Он не только подготовил значительное количество справочников о репрессированных, но и ввел в белорусский дискурс день памяти жертв сталинизма, «ночь расстрелянных поэтов», 29 октября, когда в Куропатах было уничтожено более ста культурных и общественных деятелей Беларуси.

Вместе с тем, жаль, что в «юбилейный» год мы говорили в основном о репрессированных деятелях культуры... Безусловно, это важная тема, но иллюстрирование репрессий судьбами только «больших» людей создает иллюзию, что, во-первых, репрессии касались не всех, что тоталитарный режим — это нечто, имевшее отношение лишь к тем, кто где-то там «наверху».

«Кулаки» и уголовники

В 1937 году репрессии достигли своего пика. В это время проводились самые массовые операции НКВД: «кулацкая операция» (по приказу № 00447), ряд операций против национальных меньшинств. Хозяйственные и партийные работники, военные и писатели, советская элита, представители которой оказались на скамье подсудимых во время московских процессов и сформировали наши первые представления о жертвах «Большого террора», здесь не упоминались.

Начало событий, которые впоследствии были названы «Большим террором», поддается точной датировке — 3 июля 1937 г., когда Иосиф Сталин как секретарь ЦК ВКП(б) передал народному комиссару внутренних дел СССР Николаю Ежову и региональным руководителям партии принятое днем ранее решение Политбюро о начале кампании репрессий против бывших кулаков и уголовников. Целевые группы репрессий были определены весьма расплывчато, зато они активно шельмовались в качестве главных зачинщиков множества преступлений и актов саботажа в сельском хозяйстве и промышленности.

Сталин и нарком внутренних дел Ежов.

Сбор статистики

Республиканским органам надлежало провести предварительный учет всех тех, кого еще раньше назвали кулаками, а также тех, кто избежал в свое время раскулачивания, и более того — вернулся с места высылки или спецпоселения; бывших членов антисоветских партий (например, эсеры); всех, кого власти назвали «бандитами» и «бандпособниками», «участниками повстанческих организаций, фашистских, террористических и шпионско-диверсионных контрреволюционных формирований»; «наиболее активных антисоветских элементов из бывших кулаков, карателей, бандитов, бывших сектантских активистов, церковников» — независимо от того, где они находятся — в колхозах, на предприятиях, транспорте, в советских учреждениях, на стройке, или, даже, уже в тюрьмах, лагерях и рабочих поселках. Также, по данному приказу, репрессиям подлежали уголовники.

Все они должны были быть зарегистрированы на региональном уровне и, в зависимости от степени их опасности для советского государства, поделены на 1-ю (для которых предусматривался расстрел) и 2-ю категории (8–10 лет заключения).

Для осуждения «виновных» предусматривалось создание внесудебных органов — троек. Как правило, в состав троек входил начальник отдела НКВД (председатель), прокурор, первый или второй секретарь партии. Такие внесудебные инстанции использовались всякий раз, когда надо было ликвидировать или лишить свободы «антисоветчиков» без соблюдения правовых норм, в большом количестве, по ускоренной процедуре и не привлекая внимания общественности

(как во время Гражданской войны или на пике коллективизации). Заседания троек проходили, как правило, по ночам, за закрытыми дверями. Судьи не видели обвиняемых. Обжалование было невозможно.

Собранные на местах цифры по всем вражеским элементам направлялись в шифротелеграммах в ЦК ВКП(б) Сталину на утверждение.

Так, в шифротелеграмме, направленной 7 июля 1937 году за подписью В.Шаранговича, указывалось, что в БССР необходимо репрессировать 3000 человек по первой категории и 9800 по второй.

В состав тройки предлагались: глава НКВД БССР Берман, второй секретарь ЦК КП(б)Б Денискевич, начальник милиции Беларуси Шийрон.

Первый секретарь ЦК КП(б)Б Василий Шарангович подписал список из 12800 человек, подлежавших репрессиям в БССР. Через 20 дней арестуют его самого.

Соцсоревнование

Оперативный приказ НКВД СССР № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» был издан 30 июля 1937 г. на основании подписанного Сталиным протокола Политбюро. Именно этот приказ стал вертикалью «Большого террора» 1937 года, а основными его жертвами — крестьяне. В его преамбуле подчеркивается, что акция направлена на окончательное решение проблемы внутренних врагов Советского Союза: «Перед органами государственной безопасности стоит задача — самым беспощадным образом разгромить всю эту банду антисоветских элементов (...) и, наконец, раз и навсегда покончить с их подлой подрывной работой против основ советского государства».

Предусматривался расстрел 75 950 человек (в том числе 10.000 узников ГУЛАГа) и заключение 193 000 человек в лагеря и тюрьмы. Всего контингент репрессированных охватывал 268 950 «антисоветских элементов». Для БССР были определены следующие лимиты: 2000 по первой и 10 000 по второй категории.

Но это были только ориентиры, допускалось превышать цифры, хоть и после запроса в адрес НКВД. Был определен механизм, который стимулировал региональных руководителей НКВД к соревнованию за наиболее высокие показатели и одновременно давал центральному руководству в Москве инструмент дозирования репрессий.

Руководство НКВД и партийная верхушка в Москве были завалены ходатайствами о превышении лимитов и почти всегда реагировали позитивно. В провинциях отношение к лимитам было таким же, как к плановым цифрам очередной партийно-хозяйственной компании.

По доступным данным, ни один из региональных руководителей не решился остаться в рамках первоначально определенной квоты.

Так, если на 30 июля 1937 г. квота по Беларуси составляла 2 тыс. и 10 тыс., то на 1 января 1938 г. уже соответственно 6 тыс. и 14,5 тыс. и т.д.

Один из руководящих работников аппарата НКВД разъяснял позднее: «Я точно знаю, что эти лимиты становились предметом своеобразного соревнования между многими начальниками НКВД. Вокруг этих лимитов в наркомате была создана такая атмосфера — тот из начальников, кто скорее реализовывал данный ему лимит в столько-то тысяч человек, получал от наркома новый, дополнительный лимит и рассматривался как лучший работник, который лучше и быстрее выполнял и перевыполнял директивы Н.И. Ежова по разгрому контр­революции».

19 декабря 1937 г., в честь 20-й годовщины основания ЧК, 10 руководителей УНКВД были награждены орденом Ленина и более 20 — орденом Красной Звезды.

На проведение операции отводилось 4 месяца. Однако она не завершилась в срок и продолжалась 14 месяцев. В итоге с августа 1937 года по ноябрь 1938 года по всему СССР было арестовано 699 929 человек (почти втрое больше запланированного), из них 376 206 расстреляны (в пять раз больше, чем планировалось), что составило почти половину арестов по СССР за период 1936–1938 гг. и более половины смертных приговоров.

Гулаг.

По БССР только по этой операции было осуждено не менее чем 24 209 (в 2,5 раза больше) человек, из них 6869 — приговорено к смертной казни (в 3,5 раза больше, чем планировалось). Сюда не входят те белорусы, кто был репрессирован не на территории БССР, а находился в лагерях, тюрьмах за пределами республики, в спецпоселках.

«Национальные операции»

Одновременно по всему СССР разворачивались операции НКВД против конкретных национальностей — поляков, немцев, латышей, литовцев, эстонцев, финнов, греков, румын, болгар, китайцев, иранцев, румын, афганцев. Они в целом и без каких бы то ни было реальных причин рассматривались как «пятая колонна», которая в случае войны выступит на стороне оккупантов.

В разгар массовых репрессий Нарком внутренних дел БССР Берман в своей записке в ЦК КП(б)Б от 20 октября 1937 г. отметил: «Практическая деятельность контрреволюционных формирований, которые активно действовали в Беларуси и ее пограничных районах, разворачивалась, главным образом, в направлении: разведывательной работы в пользу поляков и немцев, подготовки повстанческих кадров и создания опорных пунктов для фашистских интервентов».

Нарком внутренних дел БССР Борис Берман приложил руку к шпиономании в Беларуси. После того как мавр сделал свое дело, он тоже не пережил 1938 года.

Во время проведения национальных операций сотрудники НКВД «вскрывали» «широко развернутые сети диверсионно-повстанческих организаций», «шпионско-диверсионные гнезда и широко разветвленные вредительские организации».

В особой мере удар пришелся по приграничным районам, сельской местности, дело доходило до того, что здесь арестовывали почти все мужское население!

Так, в одной из деревень Туровского района (80 дворов) после арестов осталось трое мужчин; в колхозе «Красноармеец» Плещеницкого района из 29 мужчин в конце 1937 года — начале 1938 года были арестованы 23... В бывших пограничных деревнях Лепельского района, рассказывали старожилы, всех мужчин арестовали за одну ночь как «польских шпионов».

Бывший заведующий отделом УГБ НКВД Гепштейн на допросе (и он тоже был арестован) 7 марта 1939 г. давал показания:

«Линия на арест в первую очередь поляков привела, в конце концов, к тому, что на местах при составлении справок на арест, часто на основании лишь того, что у человека польская фамилия или имя в установочных данных за глаза писали „поляк“, зная, что при этом Минск обязательно даст санкцию на арест».

Нарком внутренних дел Наседкин 13 декабря 1938 г. писал секретарю ЦК КП(б)Б Пономаренко о том, что во время арестов 1937 г. — первой половины 1938 г. «из взятых лиц по польской линии — чистых поляков было не более 35–40%, а остальные были белорусы, русские, евреи, украинцы».

Были польские шпионы — стали латышские

Латышская операция началась несколько позже. В директиве, доведенной до всех районов Витебской области, отмечалось: там, где есть «латышское население, обязательно должна быть контрреволюционная организация». И ее требуется немедленно ликвидировать. Учитывая перевыполнение плана по польской операции и недовыполнение по латышской, НКВД начало «переводить» польских шпионов в латышские.

Так, в Витебске переоформили протоколы на уже приговоренных к высшей мере наказания за «шпионаж в пользу Польши» латышей как на участников националистической контрреволюционной латышской организации. В ходе повторных допросов каждый обвиняемый под пытками назвал по 25–30 «сообщников».

Арестованной Чижевской показали список членов латышского клуба и спросили, знает ли она их. Чижевский подтвердила. Все 60 человек были арестованы как участники контрреволюционной латышской организации.

Как отмечалось, по операции № 00447 республикам спускались лимиты. А дальше работал простой механизм: республика «распределяла» цифры между областями, области между районами и т.д. А поскольку национальные операции проходили одновременно с «кулацкой» и проводились теми же исполнителями, то, естественно, методы проведения были те же. Начальник Речицкого райотделения УГБ Воловик на совещании оперативных работников сообщил, что району доведено задание обнаружить и арестовать 300 человек поляков, латышей, немцев и др., «для чего дал задание выявить по предприятиям и сельсоветам таких лиц»; начальник 3 отдела УГБ НКВД БССР Гепштейн «в сентябре 1937 г. по телефону дал указание, что Витебск должен арестовать 300 человек поляков» и т.д.

Работала математическая логика: республика-область-район. Далее соответствующие лимиты определялись на каждого следователя. Из материалов дела о работе Витебского УНКВД: сотрудник Соколов «попросился ехать домой на выходной день, Левин сказал „Если сегодня поднажмешь, то завтра поедешь“. Соколов приступил к допросу арестованных, за этот день получил признание шести арестованных. На допросе Соколов арестованным ставил вопрос в лоб: „собирался взорвать мост“, „являлся участником к.р. организации“ и т.д. На все поставленные вопросы добивался положительного ответа от арестованных путем применения зверских мер физического воздействия».

«Капли честности»

Уже в первые месяцы большой чистки аппарат НКВД в центре и на местах был увеличен в несколько раз. Как вспоминал Хрущев: «Сталин... решил брать туда на работу людей прямо с производства, от станка. Это были люди неопытные, иной раз политически совершенно неразвитые. Им достаточно было какое-то указание сделать и сказать: «Главное, арестовывать и требовать признания».

Чувствуя свою безграничную власть над людьми, многие из таких «новичков» вскоре овладевали приемами палачей и превращались в конченных садистов. Так, в НКВД БССР арестованных затягивали в смирительные рубашки, обливали холодной водой и выставляли на мороз, вливали в нос нашатырный спирт, издевательски называемый «каплями честности».

В Особом отделе Белорусского военного округа арестованных заставляли приседать сотни раз с Библией в вытянутых руках, «гавкать собакой» и т.д.

Для арестованных создавались такие условия, что они признавали всё, чего от них добивались имевшие «нормы выработки» следователи (применялись так называемые «стойки», «конвейерные допросы», заключение в карцер или режимные камеры, содержание в специально оборудованных сырых, холодных или очень жарких («парилки») помещениях, лишение сна, воды, избиения).

Когда в 1938 г. был поднят вопрос об отстранении от работы энкаведистов, принимавших участие в избиении арестованных, Пономаренко заявил, что это невозможно, поскольку касалось бы не менее 80% аппарата НКВД.

Из документов следует, что многие следователи работали «не за страх и не за совесть», а получали истинное удовольствие от «работы». Тоталитарное государство создало благоприятные условия для садистов.

Сталинское руководство использовало эффективный в тех условиях способ манипуляции общественным мнением: все хорошее — от партии, советской власти и Сталина; все плохое (отсутствие продовольствия, жилья, широкомасштабные репрессии, злоупотребления) — от врагов и вредителей. Средства массовой информации, массовые собрания и митинги делали свое дело.

«А тебя еще не забрали?»

Шпиономания достигла апогея! Интересным документом является, например, анонимное письмо из родной деревни председателя СНК К.Киселёва 1938 г. на имя Сталина. В нем писали, что Киселев по национальности совсем не белорус (как он пишет в автобиографии), а поляк: «он шляхтич, а это все равно, что поляк» и настоящее имя него не Кузьма, а Казимир, а его отца зовут Бенедикт, «а крестили его в костеле, белорусов в костеле не крестили».

Сводка НКВД «О настроениях населения БССР в связи с арестами контрреволюционных элементов среди поляков» от 9 сентября 1937 г. содержит следующие свидетельства: на минской фабрике «Октябрь» рабочие обращались к полякам: «А тебя еще не забрали?»; «Комсомолка Белкина обратилась к работнице-перебежчице с вопросом — продаст ли она ей заранее (до ареста) свою кровать»; колхозница к-за «Ковали» Дзержинского района Желтиковская говорила: «Забрали всех, кто имеет родственников в Польше. Если кого не забрали, то ждите — заберут, надо скорее продавать коров»; учительница польской школы Будкевич: «Я от арестов впадаю уже в кошмары, такая атмосфера, что не знаешь, когда тебя схватят за шиворот и потащат в тюрьму. Десять лет жизни отдала бы, чтобы хоть немного иметь уверенности в жизни»; «Колхозник колхоза «Буденный» Гармаза, член сельсовета, заметив автомашину и сотрудников НКВД, бросился бежать. Когда спросили у его матери, почему он побежал, последняя ответила: «Он всю ночь не мог спать — боялся ареста»; «Колхозник Минько Петр, увидев в деревне автомашину, сел на коня и поехал в лес. Когда председатель колхоза послал мальчика за Минько, то последний ответил: «Меня зовет не председатель колхоза, а НКВД, это они за мной приехали».

«Я понял, что это не ошибка, а что — объяснить не могли»

«Дыма без огня не бывает...», «а может и правда он/она/они враги?», «Лес рубят — щепки летят» и т.д. Но вот произошло самое страшное — арестовали именно тебя! А ты точно не шпион, не враг... Перед нами выдержка из еще одного весьма показательного документа о том, как сами арестованные пытались для самих себя найти объяснение, что происходит. Бывший капитан 13 стрелковой дивизии Кунд Густав в своем заявлении в ЦК писал:

«Думал, что арестован по ошибке, но когда в камеру 88 прибыло еще около 20 командиров преимущественно не русской национальности, я понял, что это не ошибка, а что-то другое, чего объяснить не могли.

В камере говорили, что раз попал, то отсюда не вырвешься, если дела нет, то создадут, и что люди от побоев сходят с ума и имеются случаи убийства и самоубийства... чувствовалось, что в тюрьме добиваются только подписи на бумажку, не важно виноват человек и было ли совершено преступление

(говорили, что это нужно, чтобы осудить человека на особом совещании заочно). Были и версии, что командный состав после поверки будет направлен в Китай и Испанию, и что арест и протоколы являются маскировкой мероприятия. После, когда все это не исполнилось, думается, как это члены партии и старые командиры дали ложные показания под боем. Я сейчас уверен, что те командиры в камере и я в фашистском плену или тюрьме выдержали бы любые побои не проронив ни слова, но тут была другая обстановка — применялись методы: 1) если дашь показания, получишь лучшие условия в тюрьме и сведения и связь с семьей, 2) версии о возможности поездки в Китай и в Испанию, 3) за статьи за которые дают 10 лет оказалась админ. высылка, 4) главное внушали, что так нужно для Советской власти, и когда старые члены партии, уполномоченные дивизии, которые знали своих командиров, что они не шпионы, кулаками делали из них шпионов, начинаешь думать, что может быть действительно так нужно».

55 тысяч человек за 16 месяцев

Бывший прокурор БССР Новик на заседании Бюро ЦК КП(б)Б 26 июля 1939 г. в своих показаниях отметил, что массовые аресты, в основном, проводились по линии военной прокуратуры, потому что в Беларуси арестовывали, в основном, по 68-й статье — за шпионаж.

Проведенный историком В.И.Адамушко анализ 7 тыс. карточек персонального учета жителей Минска и Минской области, реабилитированных в 1955–1993 гг. свидетельствует, что репрессированные за шпионаж составили 38% (ст.68), также наиболее частыми статьями были: за «пропаганду и агитацию против советской власти» (ст.72); «организационная деятельность против советской власти» (ст. 76).

С августа 1937 г. до ноября 1938 г. в рамках всех национальных операций по СССР было осуждено более 335 тыс. человек, из них почти 74% приговорено к расстрелу (по польской операции процент был еще выше).

В Беларуси по этой операции с августа 1937 года по сентябрь 1938 года были арестованы 21 407 «польских шпионов, диверсантов и участников повстанческих организаций», 563 человека «немецкой агентуры», 1459 — латышской. Из общей численности арестованных около 19 тысяч человек к концу 1938 г. было приговорено к расстрелу.

Но операция продолжалась до ноября. Данных за последние два месяца у меня, к сожалению, нет.

Всего же с июля 1937 г. до ноября 1938 г. НКВД Беларуси арестовал не менее 54 845 человек, из них не менее 27 391 было расстреляно.

Дзяды-2017. Шествие в Куропаты.

В приказе № 00447 имелось указание об «обязательном полном сохранении в тайне времени и места приведения приговора в исполнение»... Выпущенный в 1939 г. приказ № 00515 предписывал отвечать на запросы родственников широко известной формулировкой «10 лет исправительно-трудовых лагерей без права переписки». А в 1945 г. им сообщали, что родственник, осужден на 10 лет ИТЛ, умер в заключении...

* * *

Ирина Романова — профессор Европейского гуманитарного университета.  Опубликовано в издании Наша нива

Фото ehu.lt.