Постскриптум к Главному Празднику - 7 Ноября

…. Она была суровой, и совсем не ласковой с виду. Не гламурной. Не приторно любезной. У неё не было на это времени. Да и желания не было. И происхождение подкачало. Простой она была, не из графьев. Всю жизнь, сколько помню, она работала. Много. Очень много. Занималась всем сразу. И прежде всего - нами, оболтусами. Кормила, как могла. Не трюфелями, не лангустами, не пармезаном с моцареллой. Кормила простым сыром, простой колбасой, завёрнутой в грубую серую обёрточную бумагу, которую мы так не любили.

Учила. Совала под нос книги, запихивала в кружки и спортивные секции, водила в кино на детские утренники по 10 копеек за билет. Потом в кукольные театры, в ТЮЗ. Позже - в драму, оперу и балет. Учила думать. Учила делать выводы. Сомневаться и добиваться. Бороться и искать, находить и не сдаваться. И мы старались, как умели. И взрослели, умнели, мудрели, получали степени, ордена и звания. Но взрослели медленно и ничего не понимали. Хотя думали, что понимаем всё. И капризничали. И воротили носы. А она вздыхала, глядя на нас и снова и снова отправляла нас в институты и университеты, в НИИ, на заводы и на стадионы. В колхозы. В стройотряды. На далёкие стройки. В космос. Она всё время куда-то нацеливала нас, следила, чтобы ну нас была перспектива. Даже против нашей воли. Брала за руку и вела. Тихонько подталкивала сзади. Потом махала рукой и уходила дальше, наблюдая за нами со стороны. Издалека. Ждала, когда же мы научимся летать.

Она не была благодушно-показной и нарочито щедрой. Она была экономной. Бережливой. Не баловала бесконечным разнообразием заморских благ. Предпочитала своё, домашнее. Но иногда вдруг как-бы нечаянно дарила нам то американские фильмы, то французские духи, а то и немецкие ботинки или финские куртки. Редко, как и могла многодетная Мать. Но зато все подарки были отменного качества - и кинокартины, и одежда, и косметика и детские игрушки. Как и положено быть подаркам, сделанным Матерью. Мы дрались за ними в очереди. Шумно и совсем по-детски восхищались. А она вздыхала. Молча. Она не могла дать больше. Не могла, время такое было.

И потому молчала. И снова работала и работала. Строила. Возводила. Запускала. Изобретала. И кормила. И учила. Ждала, когда повзрослеем. А нам не хватало, нам было мало. И мы роптали. Избалованные дети, ещё не знающие горя. Мы ворчали, мы жаловались. Мы были недовольны. Нам было мало всегда и всего. Мы хотели все и сразу!

И однажды мы возмутились. Громко. Всерьёз. Она не удивилась. Она всё понимала. И потому ничего не сказала. Тяжело вздохнула и ушла. Совсем. Навсегда. Она не обиделась. За свою долгую трудную жизнь она ко всему привыкла. Она не была идеальной и сама это понимала. Она была живой и потому ошибалась. Иногда серьёзно. Но чаще трагически. Но всегда в нашу пользу. Она просто слишком любила нас. Хотя старалась особенно это не показывать. Она слишком хорошо думала о нас. Лучше, чем мы были на самом деле. И берегла нас, как могла. От всего дурного. А мы то думали, что мы выросли давно. Мы были уверены, что вполне проживём без её заботы и без её присмотра!. Мы были уверены в этом. Мы ошибались, а она - нет.

Да, Она оказалась права и на этот раз. Как и почти всегда. Но, выслушав наши упрёки, спорить не стала. И ушла. Не пролив ни крови, ни слез, не своих, не чужих. Не хлопнув дверью. Не оскорбив нас на прощанье. Ушла, оставив нас жить так, как мы хотели тогда.

Вот так и живём с тех пор. Живем без нее. Плохо живем, однако. Зато мы знаем всё. И что такое изобилие. И что такое горе. И что такое слезы. Вдоволь, вдоволь всего, без радости.

Счастливы мы? Не знаю. Но точно знаю, какие слова многие из нас так и не сказали ей тогда. Мы заплатили сполна за своё подростковое нахальство. Теперь то мы поняли всё, чего никак не могли осознать незрелым умом в те годы нашего безмятежного избалованного детства.

Нету свету, счастья нету

Посреди чужих людей.

Даже птице не годится

Жить без родины своей.

Спасибо тебе за все! Не поминай нас плохо. И прости. За всё прости, СОВЕТСКАЯ РОДИНА.