Мой друг Генрих.
Мне удалось оставить в Германии крохотную частичку русского духа.
Когда я с женой летели в Мюнхен к моему другу Генриху, я думал, что нужно сделать что – то необычное для него.
В аэропорту Шереметьево на подарки даже не стал смотреть. Генрих часто приезжал ко мне и закупал то, что казалось ему интересным. Особенно матрёшки.
- Почему матрёшки, - как – то спросил я.
- Загадочная русская душа, - ответил он. – Открываешь одну, а в ней другая, открываешь другую, а в ней ещё одна.
В самолёте к нам подсела женщина лет двадцати пяти.
- Убегаете? – спросила она.
- Откуда, - ответил я.
- Из России.
- Нет. Летим к другу.
- Понятно, - вздохнула она. – А я убегаю. Душно мне в России. Только не читайте мне мораль о Родине.
Женщина с сожалением посмотрела на нас и отсела.
Генрих встречал нас в аэропорту, выкрикивая в толпе: Валери, Валери! Я здесь! Мог бы и не кричать. Он был выше всех с огромной лысиной, и если бы он нагнулся, а я заглянул в лысину, то увидел бы весь аэропорт.
Встреча была обычной. Далее автобан, словно взлётная полоса, белоснежная французская гостиница «Рандеву», мчащаяся «Ауди», сверкающие «Мерседесы», «Форды», огромный дом Генриха на окраине густого леса, и его жена Урсула с расплывающейся по всему лицу улыбкой.
Накатывался вечер. Встречу отмечали в беседке, тишине и в ядрёном запахе соснового леса, которую приносил лёгкий, потрёпанный ветерок.
- Переезжайте в Германию, - сказал Генрих во время разговора. – Валери немецкий знает. Я его быстро на хорошую работу устрою. Валентину пошлём учиться.
- Не можем, - ответил я. – У вас тесно, а у нас ширь и размах.
- Ширь и размах, а живёте скудно.
- Так жизнь ведь не складывается только из того, что пьёшь, ешь, во что одеваешься, на чём ездишь….
Генрих не ответил.
Темнело. Солнце уходило на закат.
Горело небо: признак надвигавшегося сильного ветра.
Сидели молча, но нам было достаточно этого, чтобы понять и почувствовать друг друга.
На следующий день, расположившись в рабочем кабинете Генриха, я сказал ему, что никаких русских подарков не привёз и пусть он не ждёт и не надеется, что мой чемодан забит матрёшками.
- А если не веришь – поройся в саквояже.
- Но почему, - удивлённо спросил Генрих.
- Я привёз тебе то, что ни один русский ещё не привозил. Оригинальную идею.
Слово «идея» действовало на Генриха, как гром. Даже своё издательство он назвал «Идее – Концепт».
- Мы построим на твоей земле русскую баню. Я знаю, что ты любишь Россию, но ничего русского у тебя нет. Кроме меня и моей жены сейчас, а так будет и без нас.
Слова попали в цель. Генрих даже захлопал.
- У меня будет русская баня, - с восторгом сказал он. - Я стану единственным немцем с русской баней. Дам рекламу. Ко мне станут ходить, чтобы посмотреть.
- Откроешь бизнес? – спросил я.
- Нет. Никакого бизнеса. Только просветительство.
На следующий день взялись за дело. Зашумел двор. Закипела, забурлила, взорвалась жизнь голосами весёлыми, разметала тишину, взметнулась криками звучными, пением пил, стуком топоров... Хлестнула потом и усталостью. За неделю срубили баньку вместе с друзьями Генриха, присмотрелся я к ним, а среди них бизнесмены - финансисты, плотники, столяры, каменщики… Ну, чисто, как наши мужики. Брёвна таскают, шкурят, сруб в лапу или в чашу рубят, матерятся, если не в шляпку гвоздя молотком попадут, а по пальцу.
Заметались Генрих и Урсула. В спокойствии и умиротворении жили, книги издавали и вдруг обрушилось, понеслось.
Словом, отгрохали баньку на славу, попарились с берёзовыми веничками, загрузились пивом, но не шатко, поспали, кто в доме, кто на воздухе и по утренним делам.
Вижу баньку из России. Стоит на бугорку. Красавица. Время, словно обходит её, а вернее она находится вне времени.
Комментарии