Восемнадцатый верблюд

Есть такая ближневосточная притча: евреи говорят, что еврейская, арабы — что арабская, но это тот редкий случай, когда это не важно.

Значит, так.

Умер старик, у которого было, как водится, три сына. Оставил он им в наследство небольшое стадо верблюдов, а в завещании написал, что старшему сыну полагается половина стада, среднему — треть, а младшему — одна девятая. То ли папаша был в арифметике слаб, то ли хотел над сыновьями подшутить, да только было у него в стаде 17 верблюдов.

Попробовали сыновья верблюдов поделить, только как ни старались — ничего, разумеется, не вышло. Озадачились — что делать будем? Решили за советом к старцу пойти, который местным мудрецом значился, и погнали к нему унаследованное стадо.

Приходят, так, мол, и так говорят — что делать? Подумал старец с минуту и говорит:

— Возьмите одного верблюда из моего стада в своё и опять попробуйте, может быть поможет.

Ну, взяли, и стали опять делить, только теперь уже стадо из восемнадцати верблюдов. Надо же, всё заладилось: старший взял половину, то есть 9, средний — 6 или треть, как отец завещал, ну а младший — одну девятую, 2 верблюда. Обрадовались братья, старца стали благодарить, и погнали своих верблюдов по домам, даже не заметив, что ушли они с семнадцатью своими верблюдами, а тот, восемнадцатый, остался.

Отвёл его старец обратно в своё стадо, головой качая да в бороду посмеиваясь…

* * *

Ну, раз уж это притча, значит надо её интерпретировать. Дело вкуса, но мне по душе притчи, в которых остаётся место для многообразных, свободных толкований, как в этой.

Психотерапевты, например, настаивают на том, что некоторым пациентам для выхода из состояния кризиса необходим восемнадцатый верблюд, то есть некто, помогающий решить проблему, частью которой сам не является, и кто уходит со сцены как только пациент из кризиса выходит. То есть сам терапевт и есть тот верблюд.

Другие видят в восемнадцатом верблюде ключ к успешным переговорам и сделкам, когда кажется, что не существует разрешения противоречий, а он, верблюд, помогает сторонам поверить, что компромисс есть. И когда его находят, то про верблюда просто забывают за ненадобностью. Нечто вроде необязательной необходимости.

В политике этот восемнадцатый верблюд — не что иное, как неочевидный, но не обязательно слишком хитроумный ход, достаточный тем не менее для устранения проблемы или, точнее, выхода из тупиковой ситуации. И оставшийся не у дел восемнадцатый верблюд как раз и указывает на источник проблемы, суть которой в простодушии или попросту скудоумии её участников.

И есть даже толкователи, видящие множество восемнадцатых верблюдов в библейских текстах, но здесь мне следует воздержаться от комментариев из соображений этического свойства.

(Говоря о многовариантности толкований притч и метафорических текстов, как тут не вспомнить блестящую импровизацию гангстера по имени Джулиус на тему проповеди пророка Иезекииля в финальной сцене кино-шедевра Тарантино Pulp Fiction про пастыря и долину тьмы, помните? Эта сцена, кстати, на мой взгляд — одна из лучших в истории кинематографа и по силе воздействия стоит в одном ряду с коляской, катящейся по Потёмкинской лестнице, одноногим Урбанским на платформе, не говоря уже о секретной встрече Штирлица с женой в ресторане под музыку Таривердиева.)

Все, самые разные толкования этой притчи — вокруг старца с его верблюдом и простодушных братьев, но при этом незаслуженно обделён вниманием папаша с его провокационным завещанием. А ведь с него всё и началось.

Если в основании общественного устройства лежит ложная теория, намеренный подвох или просто искреннее заблуждение (завещание), рано или поздно это вызовет тяжёлые последствия и неразрешимые проблемы у живущих по предложенной схеме (сыновья). Элиты (старец), прекрасно осознающие корень проблемы, какое-то время удерживают массы в относительном порядке и спокойствии, предлагая меры (восемнадцатый верблюд), работающие лишь до поры до времени. Ведь рано или поздно братья допрут, что что-то здесь не так, а может быть даже — что именно.

Именно так рухнуло бредовое советское государство, в основе которого лежала преступная идея всеобщего равенства и ложь о новой исторической общности, при которой эстонцы должны обниматься с таджиками, распевая гимн на очередные стихи Михалкова.

Населению потребовалось семьдесят с лишним лет, чтобы понять, что семнадцать не делится ни на два, ни на три, ни тем более на девять, и состарившийся восемнадцатый верблюд был разоблачён и отвергнут. Это про страну моего предыдущего обитания — пусть сами разбираются.

Но вот последнее время я всё чаще вспоминаю эту притчу, наблюдая за тем, что происходит в сегодняшней Америке. Я полагаю, что основатели этого государства были в среднем мудрее и порядочнее основателей государства абзацем выше, да и мотивы и цели у них, похоже, были погуманнее.

Но сдаётся мне, что сегодняшние, скорее всего неразрешимые, проблемы нашего общества во многом лежат в его основе, а не являются результатом вредных современных теорий, неудачных социальных экспериментов, или ошибок политических лидеров. Болезнь нашего общества генетическая, поэтому терапия может лишь на время облегчить симптомы, но никак не достичь излечения.

Романтическая идея создания государства, основанного не на этнической общности, а на общности взглядов и ценностей, была безусловно уникальной и довольно красивой. И то, что она кое в чём опиралась на человеческую природу, позволило ей просуществовать почти 250 лет, но она была и остаётся бомбой замедленного действия. Хвалёный американский «плавильный котёл» — это миф, фикция, что и было наглядно продемонстрировано последнее время тем, кто предпочитает находиться в эйфории, не понимая, что бикфордов шнур был запалён, как только незванные европейцы, жёстко разобравшись с местными, стали строить новую страну, заселяя её разноцветными добровольцами и чёрными гастарбайтерами в цепях.

Конфронтация в той или иной степени и форме существовала и существует везде, где разные народы живут рядом, а в странах, где население в основном однородно, как правило тишина и порядок. Хотелось бы, чтобы было по-другому, чтобы дети разных народов жили с мечтою о мире и любовью друг к другу, но мало ли кому чего хочется.

Многонациональное, многорасовое и многоконфессиональное государство, веками живущее в гармонии или хотя бы с терпимостью разных племён друг к другу — не более, чем детская мечта без каких бы то ни было исторических оснований.

Люди, для которых деление на своих и чужих не связано с племенным происхождением (как я и, надеюсь, вы), везде в меньшинстве, и наша великая держава — не исключение. Большинству же уважать или даже любить инородцев гораздо легче на расстоянии и особенно при наличии границ. Не даром же самые громкие поборники мультикультурной утопии живут обычно на солидном удалении от тех, к единению с которыми они призывают.

Даже чехи и словаки предпочли иметь отдельные страны, не говоря уже о бывших югославах. Про Израиль здесь не стоит и упоминать…..

Но Америка не может расколоться, как Югославия. От неё не смогут отделиться малые народы, организуя свои страны, как это случилось с распадом СССР. Даже гражданская война (типун мне на язык) ничего не решит в силу отсутствия чёткого географического разделения этнических и расовых групп, а уж тем более групп политических. Но при этом не стоит забывать, что трепетное отношение части населения со средневековым менталитетом ко второй поправке к Конституции привело к тому, что количество стволов на территории Америки превышает количество её граждан.

Наша ситуация безнадёжна, и не стоит, мне кажется, переоценивать пользу или вред различных попыток её исправить и спорить об этом до икоты. Она взрывоопасна по определению — достаточно лишь чиркнуть спичкой. Поэтому вирус из Китая вызывает хамство и агрессию в отношении американцев с азиатской внешностью. Поэтому американские мусульмане после 2001 года ловят на себе свирепые взгляды и ещё очень долго им придётся доказывать свой патриотизм. Поэтому всякий раз, когда чёрного парня застрелит белый полицейский, будут жечь бизнесы и грабить магазины. Ну а американские евреи никогда не отделаются от клейма двойной лояльности и подозрений в мировом заговоре — тут и спичкой чиркать не надо.

Всё более очевидными становятся ошибки в завещании, всё тяжелее старцу находить восемнадцатого верблюда, и всё сильнее негодование братьев, видящих его улыбку в бороду…